Мисима Юкио
Парчовый барабан

Юкио Мисима

ПАРЧОВЫЙ БАРАБАН

Одноактная пьеса

Пер. с японского Г. Чхартишвили

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Ивакити - старик уборщик

Каёко - секретарша

Харуноскэ Фудзима - учитель танцев

Тояма - молодой человек

Канэко - дипломат

Хозяйка модного ателье

Ханако

Модистка

Центральная часть сцены представляет собой проем городской улицы. Слева и справа - третьи этажи двух зданий, с окнами и вывесками. Слева находится юридическая контора: старомодная, скромно обставленная комната, вместилище доброты, искренности. Там стоит кадка с деревцем. Справа модное ателье, обставленное ультрасовременно. Эта комната - вместилище зла и фальши. В углу - большое трехстворчатое зеркало. Весна. Вечер.

Юридическая контора.

Ивакити (подметает комнату, постепенно перемещаясь к окну). Ну-ка в сторонку, в сторонку ноги-то убери. Пыль из-под тебя не выметешь.

Каёко (достает из потрепанной сумочки зеркальце и, повернувшись поближе к свету, подкрашивает губы). Щас-щас, минуточку. Мне совсем чуть-чуть осталось. (Ивакити делает вид, что хочет веником задрать ей юбку.) Ах ты, старый развратник! Что творится со стариками - прямо беда. Ужас до чего сексуально озабоченные. (Наконец встает.)

Ивакити (подметая). Сами вы озабоченные, вертихвостки. Когда девушке девятнадцать-двадцать, ей без помады куда лучше. Спроси хоть у своего ухажера - ему некрашеные губки, поди, больше по сердцу.

Каёко (смотрит на часы).Что поделаешь, дедушка, что поделаешь. Не можешь одеться как хотела бы - так хоть губы подкрасишь. (Снова смотрит на часы.) Вот свинство. Почему бы ему не кончать работу в одно время со мной? Сиди тут. А по улице болтаться опасно - кафе, витрины, того и гляди, на что-нибудь потратишься.

Ивакити. А я, признаюсь тебе, за всю свою жизнь в кафе ни разу не был. Так, на улице перехватишь чего-нибудь, и ладно. Но уж зато мне в точности известно, где с лотка хороший суп продают, а где - пойло. (Кивает на пустой письменный стол.)

Как-то раз хозяин отведал на улице супу по моему совету. Очень хвалил. А мне приятно - будто я его у себя дома угостил.

Каёко. Что-то дела у нашего хозяина все хуже и хуже.

Ивакити. А напридумывали законов-то. Страшное дело. Вот и развелось адвокатов, как собак нерезаных.

Каёко. Может, ты и прав. Такое, казалось бы, место бойкое...

Ивакити. Просто хозяин нипочем не возьмется, если в деле хоть какая кривинка есть. Не выносит окольного да кривого. (Оглядывается на картину, висящую на стене.) Вон, картина на стене чуть-чуть покривится - и то ругается. За такую прямоту я его и уважаю. И работать на него буду сколько сил хватит.

Каёко (открывает окно). Гляди-ка, ветер стих.

Ивакити (подходит к окну). Это хорошо, весной такие поганые, пыльные ветры дуют... Ох, благодать. Откуда это так вкусно запахло?

Каёко. С первого этажа, из китайского ресторана.

Ивакити. Вот это запах! Недаром, знать, деньги такие дерут!

Каёко. Ты посмотри, дед, какой закат! Стекла в окнах так и пылают.

Ивакити. А вон голуби. Это они на крыше того дома живут, где редакция. Ишь, кружат... Красота...

Каёко. Вот что значит любовь. Ты прямо поэт стал.

Ивакити. Любовь-то любовь, да безответная. Не то что у тебя.

Каёко. Ты так и не узнал, как зовут твою принцессу?

Ивакити. Я ее зову "Лунная Азалия".

Каёко (показывает на цветочную кадку). Вот азалия. Деревце как деревце. Ничего особенного.

Ивакити. Ох, полить-то я и забыл. (Убегает.)

Каёко. Сбежал. Застеснялся.

Ивакити (возвращается с лейкой). Прости, азалия, прости. Скоро распустишь новые листочки? (Поливая, гладит листья.) "Черные локоны листвы..." Здорово сказано, да?

Каёко. Что, ответа все нет?

Ивакити. Нет.

Каёко. Нехорошо. Стыдно на письма не отвечать. И я зря, что ли, взад-вперед бегаю, послания твои таскаю? Сколько уж отправил-то?.. Ну да, сегодня как раз тридцатое.

Ивакити. А еще перед тем семьдесят, да боялся отправлять. Семьдесят дней подряд сгорал от любви, писал письма и потом сжигал. Спасибо ты пожалела старика, согласилась передавать. А то бы я так духу и не набрался... Сколько же я всего написал?..

Каёко. Эх ты, математик. Ровно сто получается.

Ивакити. Ох, горе-горькое, любовь безответная.

Каёко. А ты настырный.

Ивакити. Я иногда хочу забыть о ней, правда, хочу. Только еще хуже расстраиваюсь. И так мука, и этак - лучше уж любить. Каёко. И за что на тебя напасть такая?

В комнате справа зажигается свет.

Ивакити. Свет зажегся! Всегда в одно и то же время... Как только у нас тут жизнь замрет, там, наоборот, все начинается... Три месяца уже прошло. Я тогда тоже подметал здесь и все туда, напротив, поглядывал - так, от нечего делать. И тут увидел ее. Впервые. Входит она. С нею - какая-то служанка, горничная, не знаю. Хозяйка сама их ввела... Снимает она шубку - всю такую, из золотого меха, а под шубкой - черное платье. И шляпка черная, и волосы чернее смоли. Как ночное небо. А лицо... лицо - как ясный месяц на небосклоне. Все крутом так и осветилось, так и засияло. Сказала словечко-другое - и засмеялась. Я прямо задрожал весь... Так она рассмеялась, знаешь, - не передать словами... И пока она не ушла в примерочную, я все стоял как вкопанный... Вот как оно началось.

Каёко. Не такая уж она и красавица. Одевается шикарно, это да.

Ивакити. Любовь, девочка, знаешь какая? Ты-то сам стар, уродлив, а она - словно волшебное зеркало, и от твоего уродства только краше делается.

Каёко. Значит, у меня тоже есть шанс?

Ивакити. А как же! Твой парень тебя наверняка наипервейшей красавицей считает.

Каёко. Тогда получается - сколько на свете женщин, столько ясных месяцев на небосклоне?

Ивакити. А ты думала! Полненькие - это полные луны, а худенькие - едва народившиеся месяцы.

В комнату справа входят трое мужчин.

Ивакити. Все, время. Пора письмо дописывать. Каёко. Давай быстрее. А я пока почитаю.

Ивакити садится за стол и пишет. Каёко читает. В модном ателье.

Учитель танцев (у него в руках барабан, завернутый в лиловый платок). Позвольте представиться. Меня зовут Харуноскэ Фудзима.

Молодой человек. А я - Тояма. Это - господин Канэко из Министерства иностранных дел. Вы не знакомы с господином Фудзима?

Канэко. Нет, но рад, рад...

Учитель танцев. Вы пришли вместе?

Тояма. Да, мы с господином Канэко давно знаем друг друга, учились в одном колледже, только он кончил раньше.

Учитель танцев. Надо же... Между прочим, в школе, которой я руковожу, скоро состоится спектакль. Балет. (Сует собеседникам по билету.) Вот, прошу... Мадам обещала взять целых сто билетов.

Тояма (ревниво). Уж эта если берет, внакладе не остается - найдет где пристроить.

Канэко. О, ты плохо знаешь эту женщину. Она бесконечно далека от меркантильных соображений.

Учитель танцев. Да, да. Ваша правда.

Канэко (с напором). Я ее знаю очень хорошо, уж поверьте мне.

Учитель танцев. И в танцах она разбирается как никто.

Тояма (смотрит на часы). Запаздывает. Что это за манера - условились, а теперь жди ее тут. По-моему, это как-то странно: назначать мужчинам встречу в дамском ателье.

Канэко. Во Франции в эпоху правления Людовиков гостей даже пускали в спальню хозяйки, пока она совершала утренний туалет. А комплименты тогда были такие... (Произносит фразу по-французски.)

Учитель танцев. А? Что вы сказали?

Канэко. Это означает: "Кто наградил вас, сударыня, такими кругами под глазами?"

Тояма со скучающим видом смотрит в сторону.

Учитель танцев. О, круги под глазами! Очаровательно. Неизбежные, хе-хе, издержки.

Канэко (слышит только себя). При этом гость вполне мог быть и сам виновником пресловутых кругов. Между прочим, в этой тонкости суть всей дипломатии.

Тояма. Нашего господина Канэко должны вот-вот послом назначить.

Учитель танцев (кланяясь). О-о, поздравляю.

В юридической конторе.

Ивакити. Ну вот, написал. Здорово получилось.

Каёко. Каждый раз что-нибудь новое сочинять - с ума сойдешь!

Ивакити. Из всех мук любви эта - самая сладкая.

Каёко. Ну, давай сюда. По дороге занесу.

Ивакити. Спасибо, девочка. Смотри только не потеряй.

Каёко. Где терять-то? Дел всего - через дорогу перейти... Ну ладно, дедушка, я побежала. Пока.

Ивакити. Счастливого пути.

Каёко (у двери помахивает письмом). Вообще-то могу и забыть. Я такая рассеянная.

Ивакити. Нехорошо смеяться над стариком.

В ателье.

Канэко. М-да, нас заставляют ждать.

Тояма (поправляет галстук перед зеркалом). Она мне каждый раз такие галстуки подбирает - о-ох! Я вообще-то предпочел бы что-нибудь поскромнее.

Учитель танцев (недоволен, что на него не обращают внимания). Вот кисет, который она подарила мне, когда я получил звание "мастера танцевального искусства". Обратите внимание на этот нэцкэ - он ценнее самого кисета. Видите? (Подносит кисет ближе к свету.) Правда непохоже, что он из дерева? Как будто агатовый.

Канэко. Нам, дипломатам, подарки принимать не полагается. Могут во взяточничестве обвинить, сами понимаете. Завидую я вам, людям искусства.

Учитель танцев. Ну да!

Тояма (жалобно). Чертовка. Я думал, она меня одного позвала.

Входит Каёко.

Каёко (запыхавшись). Ой, извините. А хозяйки нету?

Тояма. Кого? А, хозяйки. Спустилась в магазин. Дела у нее там какие-то.

Каёко. Вот некстати.

Тояма. У вас что-нибудь срочное?

Каёко. Да письмо надо передать. Попросили меня...

Канэко (галантно). Позвольте я передам.

Каёко (колеблется). Ну, я не знаю...

Канэко. Не сомневайтесь, я человек надежный.

Каёко. Можно, да? Вот спасибо. (Уходит.)

Тояма. Деловая какая. Фьюить - и нету.

Канэко (разглядывая конверт). Ничего себе: "Моей Лунной Азалии". Вот это да!

Учитель танцев. Р-романтично.

Канэко. Может, это вы и писали?

Учитель танцев. Шутите. У бедного учителя танцев времени на любовные письма нет.

Канэко. Так-так. Отправителем значится некий Ивакити.

Учитель танцев. А как старался-то - выводил каждый штрих!

Тояма. Кто же это у нас Лунная Азалия? Не сама ли хозяйка ателье? Я довольно туманно представляю себе, что такое азалия. Дерево?

Учитель танцев. Да. Причем иногда довольно внушительных размеров.

Канэко. Ну азалия - и азалия. О вкусах не спорят. Как это по-французски-то...

Входит хозяйка, дама весьма крупная.

Хозяйка. А-а, рада вас видеть, господа.

Тояма. А вам тут любовное письмо пришло.

Хозяйка. Интересно, от кого. Я вправе ожидать такого рода корреспонденции от пятерых... нет, шестерых поклонников.

Канэко. Ого! Я смотрю, вы молодчага!

Хозяйка. Иначе нельзя. Мы, женщины, всегда должны быть во всеоружии.

Тояма. У такой богатырши и оружие богатырское.

Хозяйка. Противный мальчишка. Все скабрезничаете.

Учитель танцев (театрально). О, Лунная Азалия, присядь на этот недостойный стул!

Хозяйка. А-а, вот вы о чем. Тогда вынуждена вас разочаровать - письмо не мне.

Канэко. Как же, как же, так мы вам и поверили.

Хозяйка. Нет, правда. Оно адресовано мадам.

Все. Ну да?!

Хозяйка (садится). Прямо не знаю, что с этими письмами делать. В доме напротив - юридическая контора, там есть один старичок, уборщик - лет семьдесят, наверное. Он через окно увидел мадам и воспылал.

Канэко. Понятно, старики - народ дальнозоркий. (Смеется своей шутке.) Скорей бы уж состариться. Удобней будет в чужие окна подглядывать.

Хозяйка. Он уж этих писем я не знаю сколько прислал - десятки, а то и сотни.

Тояма. Правильно. Чем больше пустишь стрел, тем больше надежда, что хоть одна попадет в цель.

Канэко. В этом есть своя логика. Однако любовь не подвластна законам вероятности. Невозможно охватить теорией вероятности сердце даже одной-единственной женщины!

Учитель танцев. А вы показываете письма мадам?

Хозяйка. Ну как я могу показать ей такое? Я этими бумажками гребни протираю.

Тояма. Какие гребни? Расчески, что ли? Неужели так сильно пачкаются?

Хозяйка. Гребни, которыми я расчесываю своих собачек. Вы же знаете, у меня пять фокстерьеров. Они так любят, когда чешешь их гребешком по спинке.

Канэко. Вот видите, и любовные письма могут приносить пользу.

Учитель танцев. Интересно, что пачкается быстрее - любовь или собачья шерсть?

Хозяйка. Приятно поговорить с умными и тонкими людьми.

Канэко. Но мы отвлеклись. Так что письма?

Хозяйка. Письма? Их приносит секретарша из конторы - такая молоденькая, хорошенькая.

Тояма. А-а, та девчушка. Ничего себе "хорошенькая". Слива маринованная.

Хозяйка. Ну почему "слива"?

Тояма. Губы помадой намалевала. Такую поцелуешь - будто сливу маринованную съел.

Хозяйка. Бросьте вы. Миленькая, простая девушка. Каждый божий день по письму приносит. Только все зря...

Канэко. Что же вы не передадите?

Хозяйка. Ну уж увольте. Мадам еще обидится. Зачем мне это нужно? В моем положении...

Тояма. Ах, так вы в положении. Вот в чем дело!

Хозяйка. Что?

Учитель танцев. Молодой человек намекает, что вы в интересном положении.

Хозяйка (плаксиво). Смеетесь?!

Стук в дверь.

Хозяйка. А, вот и мадам. Что будем делать?

Входит Ханако.

Канэко. Встать! Смирно!

Тояма (бросается навстречу). Какая вы нехорошая! Снова опоздали.

Учитель танцев. Уж мы вас ждем, ждем. Хозяйка. Очаровательна, как всегда! Просто загляденье!

Ханако, молча улыбаясь, снимает перчатки.

Хозяйка (скороговоркой). Заждались, заждались. Сразу - в примерочную. (Оглядывает Ханако.) Ох, какая фигурка! Сама элегантность. Вам надо одеваться во все самое-самое броское. А сейчас мы сделаем такой костюмчик спортивного стиля, чтобы подчеркивал все линии. Такой простенький, на первый взгляд незамысловатый... Так, здесь пустим складочки. Хорошо? Тут покажем талию... Ну же, идемте. А потом, не спеша, посидим и поболтаем.

Канэко. А ведь вам письмо. Причем любовное. Угадайте, сколько лет вашему поклоннику? Ну, хоть примерно, в каком он десятилетии.

Ханако поднимает один палец.

Тояма. Нет-нет. Он уже не мальчик.

Ханако, улыбаясь, показывает два пальца. Все отрицательно мотают головой. Она прибавляет пальцы и доходит до семи. На ее лице удивление.

Канэко. Достаточно. Да, ваш Ромео восьмой десяток разменял. Уборщиком работает в доме напротив.

Хозяйка задергивает шторы на окне. Ивакити, припавший в конторе к подоконнику, не отходит и продолжает смотреть. Канэко передает Ханако письмо. Она вскрывает конверт. Все заглядывают ей через плечо.

Тояма. "Прочти мое тридцатое послание, о Лунная Азалия". Ну вот, а вы говорили сотня. Всего тридцатое. (Поясняет, обращаясь к Ханако.) Все предыдущие она изничтожила.

Канэко. "С каждым днем моя страсть все сильнее. Я стар, и жить мне осталось недолго. Поздняя любовь исхлестала всю мою кровоточащую душу. Припади же к ней одним-единственным - о да! - одним-единственным поцелуем". Пардон, это уже интимное. Надо же - поцелуем. (Все хохочут.)

Тояма. Одним-единственным? Какой скромняга!

Учитель танцев. Однако. Нынешние старички любому молодому сто очков форы дадут.

Хозяйка. Так вот что он в своих письмах пишет?! Я, признаться, их и не читала. (Берет в руки письмо.) Ну-ка, ну-ка. "Любовь - это невыносимое страдание, это мука смертельная..." Свежая мысль, ничего не скажешь.

Канэко. Можно подумать: он один на свете такой страдалец. Вот нахальный старикашка! А мы все разве не страдаем? Просто воспитанный человек не станет об этом плакаться.

Учитель танцев. Правильно! Мы-то понимаем, что такое благородная сдержанность.

Тояма. Это все понятно, но меня бесит другое: старикашка пишет так, будто он один знает, что такое истинная любовь, а все остальные - жалкие недоумки.

Канэко. Кто виноват, что нам довелось жить в такие скверные, бессердечные времена? Мало ли как кто из нас страдает - но мы же не кичимся своими страданиями!

Учитель танцев. Человек старого времени - такого не переделаешь. Наверное, считает, что в этом мире у любви есть какие-то особые права и привилегии.

Тояма. Ага. Последний Романтик.

Хозяйка. Хватит вам, язва вы этакая. Разве вы не видите, что наша беседа приняла серьезный оборот. (Звонит в колокольчик.) Не правда ли, мадам, наши мужчины разошлись не на шутку?

Канэко (блистая красноречием). Я считаю, что такие люди, как этот жалкий старик, достойны презрения. Мы не должны давать спуску этим ценителям "глубокого чувства"! Приведу наглядный пример. Всем вам известен сорт печенья, именуемый "Португальская кастелла", - его в любой кондитерской продают. Представьте себе лавочника, который искренне убежден, что печенье и вправду пекут в Португалии, да еще убеждает в этом своих покупателей! Я не против того, чтобы он дурачил клиентов, но сам-то он должен знать, что у него за товар! А покупатель как-нибудь разберется - у него своя голова на плечах, и язык, между прочим, тоже свой. Вот и у души должен быть язык! Только с его помощью отличишь истинную любовь от поддельной.

Хозяйка. Про язык - это замечательно, хоть и несколько двусмысленно.

Канэко. О, язык не проведешь! Он сразу разберет, что вкусно, а что нет. И больше его ничегошеньки не интересует - вот в чем сила языка! Пускай на товар налеплен какой угодно ярлык - язык без ошибки определит, чего стоит эта "кастелла".

Входит модистка.

Модистка. Вызывали, хозяйка?

Хозяйка. Принеси-ка нам "кастеллу"... О Господи, совсем заговорилась... Кофе, кофе нам принеси. И пожалуйста, побыстрее.

Модистка. Сейчас сделаю. (Уходит.)

Канэко. Все на свете относительно. Любовь - это такое здание, которое строится на фундаменте недоверия. А старикашка ваш - мошенник и вымогатель. Умнее всех хочет быть! Наглец он, и больше ничего!

Учитель танцев. Ваши метафоры столь изысканны, что мне, простому учителю танцев, разобраться в них сложно. Но главную вашу идею я понял: старик изо всех сил пытается подделку выдать за подлинник, да?

Тояма. А что же наша роковая женщина все молчит? Или вам льстит получать любовные письма от дряхлой развалины? Ну-ка, ну-ка, скажите что-нибудь. А, Лунная вы наша Азалия?

Хозяйка. Мадам слишком хорошо воспитана, чтобы участвовать в вашем разговоре.

Тояма. Но заставлять людей страдать - это ее воспитание позволяет.

Хозяйка. У красивых женщин свои пристрастия.

Учитель танцев. Это пристрастие, действительно, доступно только красавицам.

Хозяйка. Точно так же, как лишь красавицам к лицу зеленое.

Канэко. Что-то я ни разу не видел мадам в зеленом. Может, у вас пеньюар зеленого цвета?

Тояма. Нет, не зеленого. Я - свидетель.

Канэко. Ты определенно сегодня слишком много болтаешь.

Хозяйка. Ну-ну, господа...

Модистка вносит поднос, и все начинают пить кофе.

В юридической конторе.

Ивакити. Проклятые шторы!.. Что они там делают?.. Что-то на сердце тяжко... Всего минутку ею полюбовался... А надеялся, что именно сегодня она сжалится надо мной, подойдет к окну - она будет как портрет в раме окна! Выглянет и улыбнется мне... Но она непреклонна... Непреклонна...

В ателье.

Канэко. Ну и?

Учитель танцев. Эврика! (Проливает кофе на брюки и стряхивает.)

Канэко. Вы что это дергаетесь?

Учитель танцев. Идея пришла в голову, даже про чашку забыл.

Канэко. Я тоже сижу и голову ломаю, как бы получше старикашку проучить. Надеюсь, мадам, вы не будете против?

Учитель танцев. А идея моя такова...

Канэко (не обращая внимания). Этакую вредную тварь нужно поставить на место. Или он думает: старости все прощается? Пускай не лезет в душу. Душа человека - это ма-аленькая ка-морочка, и вдвоем там не поместиться.

Тояма. Как собачья конура.

Канэко (остывая). Вот-вот.

Учитель танцев. А идея моя такова. Видите вот это? (Разворачивает платок и достает узорчатый барабан.)

Хозяйка. Барабан?

Учитель танцев. Бутафорский - для танца. Кстати, вы увидите этот танец во время нашего спектакля. (Обращаясь к Ханако.) Еще раз благодарю, мадам, за помощь с билетами... Так вот, видите, я стучу по барабану, а звука нет. С виду он совсем как настоящий, но вместо кожи обтянут парчой.

Тояма. Ишь ты, до чего прогресс дошел - научились барабаны бесшумные делать.

Учитель танцев. Да нет, я же сказал: он бутафорский, для танца.

Канэко. Ну и что?

Учитель танцев. Прикрепим к нему записочку и закинем старикашке в окно. А в записочке напишем вот что...

Хозяйка. Как интересно! Ну-ка, ну-ка.

Учитель танцев. Напишем так: "Ударь в этот барабан..." Да, правильно. "Ударь в этот барабан, и, когда его рокот, заглушив шум улицы, достигнет моего окна, твои мечты осуществятся". А, каково?

Тояма. Гуд айдиа [Хорошая идея (англ.).]. Будет ему урок.

Канэко. Может, еще дописать: "Если же звук барабана не достигнет моего слуха, оставь надежду раз и навсегда".

Учитель танцев. По-моему, это уже будет лишнее.

Канэко. Дипломатический документ должен быть предельно ясен.

Учитель танцев (возбужденно). Мадам, вы согласны? Мы избавим вас от назойливого приставалы. Ради этого я даже реквизит не пожалею.

Тояма. Еще бы - раз возьмет сто билетов.

Учитель танцев. Что вы себе позволяете?! Мадам, вы возражать не будете?

Ханако, улыбнувшись, кивает.

Хозяйка. Ну и правильно. Пора старого дурня проучить. Учитель танцев. Тогда позвольте бумагу и ручку.

Всеобщее оживление. Учитель танцев пишет записку и прикрепляет ее к барабану. Хозяйка раздвигает шторы. Канэко открывает окно.

Ханако встает у подоконника.

Канэко. Свет не горит. Он точно там?

Хозяйка. Девушка говорила, он не отходит от окна, пока мадам не уедет.

Канэко. А он нас услышит?

Тояма. Давайте я ему крикну... Сколько реклам зажглось - красота.

Учитель танцев. А кто кинет барабан?

Канэко. Поручите это мне. В школьные годы я неплохо играл в бейсбол. (Разминаясь, машет руками.)

Тояма. Эй! Ивакити-сан! Окошко откройте!

Ивакити открывает окно и высовывается.

Тояма. Вы меня слышите? Вам сейчас кинут одну штуку. Ловите!

Ивакити кивает. Канэко кидает барабан, Ивакити ловит и относит к столу.

Ивакити. Что бы это могло значить? Хм, барабан. А она стояла у окна и смотрела на меня! Чудное дело: когда она наконец обратила на меня внимание, так захотелось спрятаться куда-нибудь. Может быть, она до сих пор делала вид, что не замечает меня, потому что я чересчур уж на нее пялился?.. Гляди-ка, бумажка... (Читает.) Ой! "Твои мечты осуществятся". Еще бы она не услышала барабан - она ведь тут, рядом совсем! Это она так, для видимости. Не хочет просто сказать "да", стесняется. Ух, сердце-то, сердце-то, того и гляди, выскочит. Еще бы! Такого счастья на его долю никогда еще не выпадало. Слабовато мое сердце на счастье - как брюхо нищего на лакомства... Что же это я? Вон они все у окна стоят, ждут. Так и впились глазами. Смешно им, поди, что старик в барабан станет бить... А я вот что сделаю! Повешу барабан на мою азалию и тогда ударю... (Встает на колени перед деревцем.) О, азалия, прекрасная, нежная азалия, прости, что я вешаю на твои зеленые ветви этот барабан. Не тяжело? Потерпи самую малость. Вот так... А как идет он тебе, как идет! Как будто с неба на тебя спустилась диковинная заколка... Ты не беспокойся, я буду бить так, чтобы не потревожить твоих листочков. Никогда еще ты не видела меня таким счастливым! Раньше, бывало, смотрю на тебя и думаю: мое несчастье пышнее твоей красоты, зеленее и ярче. Правда, так думал.

Тояма. Эй! В барабан-то бить будем? Люди ждут! Холодно с открытым окном-то стоять!

Ивакити. Все! Сейчас! Слушайте!

Ударяет в барабан. Звука нет. Переворачивает, бьет с другой стороны. Тихо. Неистово колотит по барабану, но все впустую.

Молчит! Они подсунули мне фальшивый барабан! Посмеялись надо мной! (Падает на пол, рыдает.) Что делать, что?! Такая небесная краса - и такая подлая шутка! Нет, не верю! Этого не может быть!

Из противоположного окна доносится хохот. Потом в ателье громко закрывают окно.

Смейтесь, смейтесь! Полопайтесь от смеха!.. Подохните от смеха! Протухните от смеха!.. Но я не таков, как вы! (Идет в угол сцены.) Не-ет, я из другого теста! Тот, над кем так жестоко посмеялись, не умрет! И не протухнет!.. (Открывает окно, выходящее на другую сторону. Стоит у подоконника, горестно согнувшись. Потом наклоняется вперед и переваливается через подоконник на улицу. Крик. Шум голосов.)

Компания в ателье весело смеется. Они пока ничего не знают. Распахивается дверь, и вбегает модистка.

Модистка. Ужас какой! Только что старик уборщик из дома напротив выкинулся из окна!

Все мечутся по комнате - один кидается открывать окно, другой торопится унести ноги. Одна Ханако стоит, неподвижно застыв на месте.

Полночь. Над улицей звездное небо. В ателье бьют часы. Звук ключа, поворачиваемого в замке. Открывается дверь, и по ателье скользит луч карманного фонарика. Это Ханако, одетая в вечернее платье, поверх которого накинут плащ; в одной руке у нее - ключ, в другой - фонарик. Она прячет ключ в сумочку, подходит к окну и открывает его. Стоит и смотрит на окно юридической конторы.

Ханако (вполголоса, словно разговаривая с кем-то). Ну, вот я и пришла. Ты позвал - и я здесь. Прямо с банкета примчалась... Эй! Ты здесь? Что молчишь?

В юридической конторе медленно раскрывается окно, выходящее во двор, то самое, откуда выбросился Ивакити. Дух старика перелезает через подоконник в комнату и движется к окну, выходящему на улицу. Оно само начинает открываться.

Ханако. Ты здесь...

Дух. А где же мне быть? Только здесь да в твоих снах - больше негде.

Ханако. Я пришла на твой зов. Но ведь ты совсем меня не знаешь. И тебе невдомек, почему я пришла.

Дух. Потому что я заставил тебя прийти.

Ханако. Нет. Разве под силу тебе, бестелесному, заставить меня делать то, чего я не желаю?!

Дух. Ты и над духом пытаешься посмеяться?!

Ханако. Где уж мне с нечистой силой тягаться! Вот старика несчастного угробить - на это меня хватило. А всего-то головой кивнула - вот так. И только. Ничего ведь больше не сделала...

Дух молчит.

Эй! Ты меня слышишь? (Дух кивает.) Слышишь... А я говорю так тихо. Живые кричат во всю глотку, и то друг друга не слышат... Хотя лучше бы ты не расслышал, что кричали тебе тогда из окна напротив.

Дух. О-о, небо полное звезд. А луны не видно. Она перемазалась в грязи и упала вниз. Я бросился следом за ней - прямо из окна. Мы с луной ушли из жизни вместе.

Ханако (смотрит из окна). Ну и где же ее труп? Что-то не видать. Машины едут, полицейский вон идет. Ого, остановился. Неужели мертвую луну обнаружил? Непохоже. Бедненький полицейский - идет себе один-одинешенек, никто ему не встретится, разве что другой полицейский. Впрочем, это будет не встреча, а как бы отражение в зеркале.

Дух. Ты хочешь сказать, что дух может встретиться только с духом, а луна - только с луной?

Ханако. В полночь - да. (Закуривает.)

Дух. Ты только не думай, что я - сон, химера. Это я при жизни был химерой. От той химеры ничего не осталось, кроме ее пустых мечтаний. Теперь никому не под силу меня растоптать.

Ханако. Однако внешне ты что-то не очень переменился. Во всяком случае, на призрак несчастного влюбленного ты не похож. И дело не в седых волосах, мятой тужурке и грязной рубашке. Чего-то тебе не хватило, чтобы преобразиться в призрак любви... Хотя чем сегодня можно доказать истинность любви? Ничем. Может, от этого ты и погиб?

Дух. Ты хочешь потребовать доказательств у привидения? Вот, смотри (бьет себя по карманам) - у меня нет ни гроша. У меня вообще ничего нет, никакого имущества, и доказательств тоже нет - ни вещественных, ни других каких.

Ханако. Да? А я вся прямо набита доказательствами. В любой женщине их навалом, доказательств любви. А когда они все выйдут, то снова доказательств полно - что никакой любви и не было.

Дух. Где же они, твои доказательства?

Ханако. Например, ключ. Как я, по-твоему, вошла в эту дверь?

Дух. Как? Расскажи.

Ханако. Стащила его из кармана у хозяйки ателье. Пальцы у меня очень ловкие. Помнят, оказывается, старое ремесло. Самой приятно стало.

Дух. Я знаю: ты пришла, потому что боишься моей мести. Ты хочешь вытравить из меня остатки страсти, чтобы я утратил к тебе интерес.

Ханако. Я, пожалуй, кое-что тебе покажу. Ты придумал мне неплохое прозвище - Лунная Азалия. Давным-давно у меня уже было схожее. Тогда меня звали просто Луна. И знаешь почему? У меня внизу живота татуировка молодая луна.

Дух. Татуировка?!

Ханако. Не по своей воле я ею обзавелась. Дело давнее. Клиенты напоили и позабавились... Как вина выпью - луна на моем животе вся краснеет. А обычно белая такая. Как будто мертвая.

Дух. Так ты шлюха!.. Ты убиваешь меня еще раз! Одного раза тебе было мало...

Ханако. Одного раза всегда мало. И чтобы построить любовь - и чтобы ее разрушить.

Дух. Ты не виновата! Тебя отравила своим ядом всякая нечисть.

Ханако. Ошибаешься. Нечисть меня закалила.

Дух. Нечисть и меня растоптала за то, что я был чист.

Ханако. Нет, просто ты был слишком стар.

Комната слева озаряется красноватым свечением - дух разгневан. Становится виден барабан, висящий на ветках азалии.

Дух. Бесстыжая! Я прокляну тебя!

Ханако. Это совсем не страшно. Меня любят, и от этого я становлюсь сильнее.

Дух. Кто тебя любит?

Ханако. Ты.

Дух. Ага, так это сила моей любви заставила тебя открыть твое истинное лицо!

Ханако. Думай как хочешь. Только ведь ты влюбился не в мое "истинное лицо", а? (Смеется.) Надо же, он меня проклянет!

Дух. Но я все равно люблю тебя. И это знает весь загробный мир!

Ханако. Загробный, может, и знает, а мир живых - увы!

Дух. Из-за того, что барабан не загремел, да?

Ханако. Да. Моего окна, во всяком случае, его звук не достиг.

Дух. Во всем виноват барабан. Немой парчовый барабан.

Ханако. Да. Только барабан не виноват, что он немой.

Дух. И все равно я тебя люблю - даже сейчас.

Ханако. Нет, мне это нравится! "Даже сейчас". Со дня твоей смерти и недели не прошло.

Дух. Я люблю тебя. И барабан у меня загремит, вот увидишь!

Ханако. Ну что же, я послушаю. За этим я сюда и пришла.

Дух. Сейчас. Сейчас моя любовь заставит немой барабан заговорить.

Бьет в барабан. Чистый, звонкий звук.

Ага! Заговорил! Ты слышала? Слышала?

Ханако (лукаво улыбаясь). Нет.

Дух. Не слышала?! Не может быть! Я ударю в барабан столько раз, сколько написал тебе писем! Раз! Два! Три! Четыре! Гремит! Слышишь?

Ханако. Что гремит? Где гремит? Все тихо.

Дух. Тихо?! Ты врешь! Вот! Вот! (Бьет.) Десять! Одиннадцать!

Ханако. Барабан молчит.

Дух. Неправда! (Красный свет делается ярче.) Ведь я-то слышу! Двадцать! Двадцать один!

Ханако. Ничего не слышно.

Дух. Тридцать... Сорок! Ты не можешь не слышать! Как звонко он запел! Запел, хотя был обречен на вечное молчание!

Ханако. Я сгораю от нетерпения. Когда же будет звук? Сколько можно ждать?

Дух. Шестьдесят шесть! Шестьдесят семь!.. А вдруг мне это только слышится?..

Ханако (с отчаянием. В сторону). Нет, он такой же, как обыкновенные мужчины.

Дух (с отчаянием. В сторону). Кто, кто подтвердит - слышит она или нет?

Ханако. Увы. Барабан нем.

Дух (обессиленно). Восемьдесят девять... Девяносто... Девяносто один... Все, надеяться больше не на что. Этот рокот мне при-слышался. (Бьет еще и еще.) Зря! Зря! Все зря! Бей не бей, парчовый барабан не зазвучит.

Ханако. Ну же! Сделай так, чтобы барабан проснулся! Не останавливайся! Скорее! Давай! (Протягивает руки.) Не сдавайся, бей!

Дух. Девяносто четыре. Девяносто пять... Это конец. Звука нет. Девяносто шесть... Девяносто семь... Прощай, моя Лунная Азалия... Прощай... Девяносто восемь... Девяносто девять... Прощай навек... (Дух исчезает. Барабан молчит.)

Ханако неподвижно стоит у окна. Дверь распахивается, вбегает Тояма.

Тояма. Мадам, вы здесь?! Слава Богу! А мы все обыскали! Что с вами? Что это вас понесло сюда среди ночи? А? (Трясет ее за плечи.) Ну же, очнитесь!

Ханако (мечтательно). Жаль. Какой дивный был звук у барабана. Ну почему он не ударил в последний, сотый раз?..

ЗАНАВЕС