В преданиях собрания сочинений Цзо-чжуань, составленного на протяжении VII и V веков до н. э., описываются аристократы царства Чжоу, во время исполнения обряда вызывающие авторитетных духов с помощью кровавых жертв и призывающие этих духов исполнить условия их присяги. Такого рода сделки, освященные кровью жертвенных животных, которой участники обряда смачивали свои губы, и закапывание текстов этих сделок в землю, чтобы передать их в мир духов, использовались с целью образования союзов между государствами или влиятельными родовыми кланами. Они к тому же служили основанием для того, чтобы требовать неукоснительного соблюдения заранее оговоренных правил всеми участниками, присоединившимися к таким союзам. После изучения последних находок в виде некоторых из таких закопанных текстов сделок (мэн) из Хоума, Веньсяня и Цинь-вана, наряду с прочитыванием заново полученных текстов в свете данных открытий, оказалось, что такого рода тексты послужили религиозным основанием для новой политической власти, закрепленной в документах¹.

В дополнение к сделкам второй формой документов, придавших сакральный смысл самым древним китайским сводам законов, считаются письмена на специальных бронзовых сосудах, использовавшихся при исполнении религиозных обрядов во времена Шан и Чжоу. Эти письмена среди прочих предназначений служили средством общения с предками и придания неизменного свойства любым регалиям или пожалованиям политической власти, дарованным правителем. В нескольких письменах периода заката Западного Чжоу и Чунь-цю зарегистрированы решения по судебным делам, обычно состоявшим в спорах о земле. На сосуде, обнаруженном в тайнике на территории деревни Дунцзя, прочитано сообщение о наказании пастуха, приговоренного к порке и порицанию. К VI веку до н. э., читаем в Цзо-чжуань, народы царств Чжэн и Цзинь для освящения своих новых сводов законов использовали бронзовые сосуды, на стенки которых наносили их тексты. Таким образом, надписи на священных сосудах, служившие обозначением власти и исключительного права при династии Чжоу, приспособили для систематизации полномочий возникавших тогда территориальных государств².

Придание сакрального смысла закону в текстах сделок и письменах на бронзовых сосудах не закончилось с изобретением более замысловатых кодексов, записанных на бамбуковых или деревянных дощечках. В письменных памятниках времен династии Хань речь идет о нескольких случаях, отнесенных к периоду междуцарствия Цинь и Хань и началу правления Хань, когда при освящении нового закона выполнялись обряды, сопровождавшиеся кровавой жертвой. Но к этому времени главное внимание с точки зрения связывающего обязательства сместилось на текст клятвы. То есть наступило признание силы освященного документа³.

Такие религиозные связи старинных сводов законов к тому же обозначены в недавно обнаруженных в захоронениях чиновников около Юньмэня (царство Цинь) и Баошаня (царство Чу) достаточно многочисленных образцах правовых документов периода Сражающихся царств. Следовательно, тексты правовых документов фигурировали даже в погребальном обряде. Неясно, почему в захоронениях находятся эти документы. То ли их считали авторитетными, священными текстами, способными предохранить покойного в загробной жизни от неприятностей, то ли их числили элементом оформления захоронения со всеми средствами, необходимыми покойному для существования в потустороннем мире. В любом случае в условиях сохранявшегося пересечения сфер погребального обряда и политической власти эти правовые документы играли роль, напоминающую значение бронзовой посуды в царстве Чжоу. Покойному они доставались в виде подарка его правителя, и они служили знаками и инструментами власти их владельца над его подчиненными. Одновременно обладающие обязывающими и уполномочивающими свойствами эти документы отправляли в загробную жизнь ради сохранения статуса покойного.

В правовых документах из Юньмэня и Баошаня просматривается преемственность не только бронзовых сосудов Чжоу, но также и упомянутых выше сделок. Как и сами обрядовые клятвы, эти правовые документы закапывали в землю в целях их передачи в мир духов. Но куда важнее то, что эти документы играли ключевую роль в создании государства посредством доведения мер правителя непосредственно до ведущих политических деятелей, которые, в свою очередь, передавали их своим собственным подчиненным и родственникам. Имена на закопанных текстах сделок принадлежали главам местных влиятельных семей, которые вошли в узкий круг правителя зарождающегося государства и поклялись в верности ему лично и его роду в целом. Такими клятвами связывались не только главы семей, но и рядовые родственники их семей. Точно так же законы Сражающихся царств писали на ритуальных документах, дарованных политическим деятелям, связанным с правителем фактом получения этих священных предметов, которые, в свою очередь, распространяли прописанные правила на своих вассалов. Такое физическое выражение факта предоставления написанных статутов и связанных документов во время или в связи с церемонией назначения занимало центральное место в исполнении закона, и такое придание ритуального смысла кодексу подтверждалось в ходе погребальных обрядов.

Такое сосредоточение законов на контроле правителя над чиновником просматривается в правовых документах из Юнь-мэня, в которых простой народ выступает только лишь в качестве фона. В этих документах первый и самый пространный раздел в редакции современных издателей («Восемнадцать статутов») практически полностью посвящен правилам поведения чиновника, рекомендациям по ведению отчетности и порядку их проверки. Вторым разделом («Правила проверки») предполагаются условия содержания государственных складов и ведения учета предметов хранения. Содержание третьего раздела («Прочие правила») мало чем отличается от содержания предыдущих разделов. В четвертом разделе («Ответы на вопросы относительно правовых актов династии Цинь») определяются условия и предписываются процедуры для чиновников в толковании и исполнении пунктов кодекса соответственно предназначению суда. В пятом разделе («Порядок опечатывания и расследования») даются указания чиновникам по поводу надлежащего проведения расследований и допросов, обеспечивающих объективные результаты, предназначенные для передачи в суд⁴.

Акцент на контроле над местными чиновниками снова появляется в тексте «К вопросу о том, как служить чиновником», найденном в том же самом захоронении. Чиновник обязан повиноваться своему начальнику, обуздывать свои собственные хотения и так устраивать свою деятельность, чтобы директивы из центра могли поступать оперативно и без искажений. При этом поощряется лояльность, последовательность, уважительность и восприимчивость к реальному положению вещей как ценнейших из достоинств. Осуждаются как нетерпимые недостатки личная алчность, проявление неограниченной самостоятельности, сопротивление начальникам и сосредоточенность на шкурном интересе. Короче говоря, в кодексе провозглашается новый идеал чиновника, служащего передаточным звеном между своим населенным пунктом, откуда он докладывает двору факты о положении дел, а в своем населенном пункте претворяет в жизнь решения двора, воздерживаясь от их изменения по своей прихоти или даже разумной инициативе⁵. Вот такой род чиновника намечалось воспитать в соответствии с положениями юридических документов все из того же захоронения.

Принципы, лежащие в фундаменте старинных сводов законов, к тому же привязаны к обрядовым традициям того периода истории Китая. Особое значение придается двум моментам: мысли о наказании по принципу do ut des («даю, чтобы ты дал») и важности, которая придается званиям и именам⁶.

По материалам, посвященным колдовству, найденным вместе с правовыми документами в захоронении IV века до н. э. около Баошаня, можно судить о системе лечения страждущих или изгнания нечистой силы путем пожертвований, приносившихся по образцу, существовавшему в царстве Шан. Лекарь, он же колдун, устанавливает принадлежность духа, вызвавшего недуг, его отношение к пациенту, а также тип и число пожертвований, необходимых, чтобы его утихомирить. Обряд представлял собой искусственную форму обмена без нравственного измерения. Подобный процесс установления принадлежности духа и его искусственного ритуального изгнания или умиротворения находим в «Науке о бесах», найденной в захоронении около Юньмэня. В названии этого текста присутствует иероглиф цзе, в юридических документах означающий технический термин «допрос свидетеля», но он также означает управление духами посредством произнесения вслух его имени или указания на изображение; в документах Чжоу этот термин означал «обязывать себя перед духом посредством письменного документа». Здесь иероглиф, используемый для письменного сообщения с духом, получил применение в юридической практике составления письменных протоколов показаний очевидца. Эта близкая связь между религиозным и юридическим языком фигурирует во всех текстах из Юньмэня⁷.

В текстах, посвященных изгнанию дьявола, применяются не только общие с юридическими документами термины, но также и общая манера их применения. В обеих сферах как религиозный, так и правовой порядок и власть поддерживаются посредством процесса установления правонарушителей и применения соответствующих мер воздействия, отвечающих тяжести угрозы общественному спокойствию или обеспечивающих возмещение ущерба. Юридическими наказаниями с периода Шан предусматривалась конкретная единица на математической шкале, характеризовавшая размер пожертвования угрожающему духу. Такая параллель между изгнанием нечистой силы и наказанием получила отражение в отрывке из трактата по политической философии «Господин Хань Фэй» (Хань Фей-цзы), написанного при династии Цинь или в начале правления Хань: «Проклятия призраков, из-за которых людей валит недуг, означают то, что призраки наносят вред людям. Изгнание призраков людьми означает то, что люди наносят вред призракам. Нарушение закона людьми означает то, что люди наносят вред начальникам. Наказание начальниками людей означает то, что начальники наносят вред людям»⁸.

Среди документов из Юньмэня обнаружена «Книга дней» (жи шу), предназначенная для установления дней, благоприятных или неблагоприятных для определенных действий. Там же находим руководство по ловле воров (правовая сфера) с помощью колдовства. В этом руководстве описывается, как по внешнему виду можно установить вора с учетом известного дня совершения преступления. В остальных отрывках текста речь идет о благоприятных днях вступления в должность и указывается на последствия от проведения аудиенций в разное время суток. Так как эти относящиеся к ворожбе тексты нашли в захоронении вместе с юридическими материалами, представляется вполне вероятным, что покойный чиновник или его подчиненные использовали их в своей повседневной административной деятельности. Так что грань между юридической и религиозной практикой китайцев в наших глазах стирается еще больше⁹.

Такая связь между законом и религией на заре имперского Китая к тому же повлекла за собой приведение деятельности правительства в соответствие с законами Небес и природы. Например, приведение смертной казни в исполнение по закону разрешалось только осенью и зимой, то есть в сезоны увядания и смерти. Если осужденному на смерть человеку в силу процессуальной проволочки или неких отсрочек удавалось пережить зиму, тогда казнь его следовало отменить.

В одном предании повествуется о Ван Веншу как беспощадном чиновнике во времена императора У, который как раз казнил несколько тысяч родственников влиятельных семей. «Когда пришла ранняя весна, Ван Веншу со вздохом топнул ногой: „Если бы только я мог бы продлить зиму еще на один месяц, мне бы хватило времени на завершение моего дела!“»¹⁰

Связанная практика состояла в регулярном предоставлении всеобщей амнистии для всех осужденных, кроме тех, кто совершил самые тяжкие уголовные преступления. Такого рода амнистия объявлялась в честь радостных событий, имеющих отношение к императорскому дому, таким как рождение сына или назначение наследника престола. Их также объявляли в ответ на стихийные бедствия, причиной которых считалась чрезмерная жестокость властей. Во исполнение своей роли творца всего живого император обставлял такие объявления амнистии живительной силой Небес, его духовного отца и божественного равенства¹¹.

Мысль о том, что человеческие проступки нарушают естественный ход вещей, послужила поводом для формулирования определенных правовых положений, предусматривающих наказание. Наказания назначались ради бао (воздаяния или расплаты) за содеянное, то есть подразумевалось восстановление естественного равновесия, нарушенного в результате преступных поползновений. Справедливости ради наказание следовало выбирать не слишком жестоким, но и не чересчур мягким; нарушенный естественный порядок вещей можно было восстановить только в том случае, если мера наказания уравновешивала тяжесть преступления. Исходя из такого теоретического посыла, ученые в некоторых случаях утверждали, будто бы кое-какие стихийные бедствия или необычайные явления возникали в силу не соответствующих преступлениям наказаний или безнаказанности преступников вообще¹².