11

В последние дни Ёдзиро бегал по университету, распространяя билеты «Литературной ассоциации». Ему понадобилось два-три дня, чтобы всучить их решительно всем знакомым. После этого он взялся за незнакомых. Самую бурную деятельность он развивал в коридорах. Поймает кого-нибудь и не отпустит, пока тот не купит билет. Бывало, что в самый разгар переговоров раздавался звонок, тогда Ёдзиро говорил: «Не тот случай», — и отпускал свою жертву. Когда же пойманный начинал смеяться, так и не поняв, чего от него хотят, Ёдзиро говорил: «Не тот человек». Как-то раз он изловил профессора, выходившего из уборной. Вытирая руки носовым платком, тот сказал: «Сейчас, минутку», — поспешно скрылся в библиотеке и больше не появился. Тут уж Ёдзиро не знал, что сказать, посмотрел профессору вслед и заявил, что у профессора наверняка катар кишечника.

Ёдзиро сообщил, что ему поручено продать, билетов как можно больше и что действительно, как и предполагает Сансиро, пожалуй, не каждому будет гарантировано место. Но ничего страшного в этом нет, невозмутимо заявил Ёдзиро, ибо одни покупают билеты лишь приличия ради, другим помешают прийти непредвиденные обстоятельства, скажем, обострение катара кишечника.

Сансиро заметил, что не все платят за билеты, и, поскольку был мнительным, встревожился: вернут ли они потом Ёдзиро деньги? Ёдзиро ответил, что, конечно, не вернут, но всё равно выгоднее продать побольше. По такому же принципу, например, лондонское издательство «Таймс» продавало в Японии энциклопедию. Этот поистине великолепный довод не убедил, однако, Сансиро, и он решил на всякий случай предостеречь друга, на что Ёдзиро ответил ещё более великолепным доводом:

— Ведь я имею дело со студентами Токийского имперского университета!

— Пусть так, но среди них, я полагаю, немало людей беспечных, вроде тебя…

— Ну, это ты напрасно… Да и «Литературная ассоциация», я думаю, не будет придираться к незлостным неплательщикам. Сколько ни продавай билетов, ей всё равно придётся залезть в долги.

Когда же Сансиро поинтересовался, чьё это мнение, Ёдзиро или ассоциации, Ёдзиро весьма дипломатично ответил, что тут ассоциация сходится с ним во мнении.

В общем, по словам Ёдзиро, получалось, что лишь глупец может не пойти на концерт. И он так рьяно в этом убеждал всех, что многие поддавались на уговоры. Трудно сказать, зачем он это делал: то ли сам верил, что будет интересно, то ли хотел позабавить себя и окружающих, то ли создать ажиотаж и расшевелить всех на свете, то ли просто продать билет. Именно поэтому некоторые предпочитали оставаться глупцами и отказывались от билетов.

Ёдзиро каждому сообщал, что члены ассоциации репетируют до полного изнеможения и он опасается, как бы перед самым спектаклем они не вышли из строя. Декорации просто грандиозные! Чтобы их изготовить, собрали всех даровитых молодых художников Токио и велели показать, на что они способны. Костюмы выдержаны в старинном стиле. Либретто совершенно новое и очень интересное.

Хироте-сэнсэю и Харагути-сан посланы пригласительные билеты. Нономия и Сатоми для себя и для сестёр купили самые дорогие билеты. В общем, всё идёт прекрасно. Из солидарности с Ёдзиро Сансиро провозгласил здравицу в честь концерта.

Вечером Ёдзиро явился к Сансиро, молчаливый и угрюмый. От жизнерадостности его не осталось и следа. Он сел возле хибати, то и дело повторяя: «Ну и холод, ну и холод!» Но, судя по выражению его лица, холод тут был ни при чём. Подержав недолго руки над хибати, он засунул их в карманы. Чтобы разогнать уныние Ёдзиро, Сансиро переставил поближе к нему настольную лампу, но это не помогло. Ёдзиро сидел по-прежнему нахохлившись, в свете лампы блестела только его голова, большая, с коротко остриженными чёрными волосами. Он поднял её, лишь когда Сансиро спросил: «Что-нибудь случилось?», посмотрел на лампу и ни с того ни с сего спросил:

— Здесь ещё не провели электричество?

— Нет ещё. Но в ближайшее время, сказали, проведут. С этой лампой ужасно темно.

Однако Ёдзиро, видимо, уже забыл о своём вопросе и воскликнул:

— Послушай, Огава, беда стряслась!

Ёдзиро вытащил из кармана две измятые газеты, взял одну из них, разгладил, сложил пополам, сунул Сансиро и, ткнув пальцем, сказал: «Вот, читай!» Сансиро придвинулся ближе к свету и увидел заголовок: «На филологическом факультете университета». Содержание заметки сводилось к следующему. Отделение зарубежной литературы факультета издавна находилось в ведении европейцев, они, собственно, и вели преподавание. Однако в соответствии с духом времени, а также пожеланиями большинства студентов, решено пригласить для чтения лекций и соотечественников. При подборе кандидатур остановились на господине Н. Как нам сообщили, в ближайшее время его имя будет объявлено. Господин Н. недавно вернулся из-за границы, куда был командирован на учёбу. Человек он весьма способный и наиболее подходящий кандидат на вакантную должность.

— Значит, Хироту-сэнсэя обошли?! — обернулся Сансиро к Ёдзиро, который сидел, уставившись на газету. — Это точно?

— Да, вроде бы, — кивнул Ёдзиро. — Я, признаться, просчитался. Был уверен, что всё будет в порядке, хотя слыхал, что этот Н. ведёт усиленную кампанию…

— Может, всё это одни слухи? Надо подождать, пока объявят.

— Если б только эта заметка, тогда ещё полбеды. Ведь о сэнсэе тут ни слова. Однако… — Ёдзиро сложил пополам газету, которая была у него в руках, и, держа палец на заголовке, пододвинул её к Сансиро.

Из начала заметки Сансиро не узнал ничего нового, но то, что было напечатано дальше, его ошеломило. О Хироте писали, что он крайне безнравственный субъект, десять лет преподаёт в колледже языкознание, способностей особых не проявил и никому не известен. Тем не менее, прослышав о намерении пригласить в университет нашего соотечественника, специалиста по зарубежной литературе, не замедлил организовать тайную кампанию среди студентов с целью самовосхваления. Более того, он побудил своего ученика поместить в одном журнальчике статью под названием «Невзошедшее светило». Статья появилась под псевдонимом Рэй Ёси, но, как стало известно, её написал бывающий в доме Хироты студент филологического факультета Сансиро Огава.

Так выплыло на свет божий имя Сансиро. Некоторое время друзья молча смотрели друг на друга.

— Да-а, попал в переплёт, — с удивлением и досадой сказал наконец Сансиро.

Но Ёдзиро пропустил его слова мимо ушей и спросил!

— Ну, что ты об этом думаешь?

— Что думаю?

— Я считаю, что здесь поместили чьё-то письмо. Это отнюдь не результат проверки, произведённой редакцией. Среди писем, которые приходят в «Бунгэй дзихё» и набираются петитом, таких сколько угодно. Петит — почти всегда скопище зла. Если в этих письмах хорошенько покопаться, обнаружишь массу лжи. В некоторых ложь бьёт прямо в глаза. Думаешь, их пишут по глупости? Ничего подобного. Только из корысти. Я, например, когда вёл отдел «Страница читателя», подобные письма с душком чаще всего бросал в корзинку. Статейка, которую я тебе показал, именно такого свойства. Она — результат контркампании.

— А почему указано не твоё, а моё имя?

Ёдзиро пробормотал что-то неопределённое. Помолчав немного, он сказал:

— В самом деле почему? Скорее всего потому, что ты студент, а я — вольнослушатель.

Но Сансиро такое объяснение не удовлетворило. Он по-прежнему недоумевал и испытывал беспокойство.

— Напрасно я прибег к какому-то жалкому псевдониму — Рэй Ёси. Надо было с гордостью подписаться: Ёдзиро Сасаки. Ведь никто, кроме меня, не мог бы написать такую статью.

Ёдзиро говорил совершенно серьёзно. Он даже выразил сожаление в связи с тем, что его авторство приписано Сансиро. Сансиро это показалось забавным.

— Ты говорил об этом сэнсэю? — спросил он.

— Тут-то мы и подошли к самому главному. В конце концов всё равно, кто автор «Невзошедшего светила», ты или я, но коль скоро дело касается сэнсэя, молчать нельзя. Он ведь такой человек: скажешь ему, ничего, мол, не знаю, произошло недоразумение, имя автора неизвестно, но сразу видно, что написал её почитатель профессора, и переживать, пожалуй, не стоит — он ответит: «Вот как!» — и делу конец. Но сейчас я должен непременно сознаться, что виноват. Шло бы всё успешно, тогда можно без зазрения совести делать вид, будто ничего не знаешь, но молчать, когда допустил промашку, просто невыносимо. Ведь это я всё затеял, поставил в неловкое положение хорошего человека, и оставаться хладнокровным не могу, не в моих это правилах. В общем-то, совершенно неважно, кто виноват. Просто мне больно и сэнсэя жаль.

Сансиро снова подумал, что Ёдзиро замечательный парень.

— Интересно, читал сэнсэй газету?

— Он её не получает. Поэтому и я ничего не знал. Но в колледже сэнсэй просматривает почти все газеты. А если сам не заметит — расскажут.

— Стало быть, он уже знает.

— Вероятно.

— А тебе он ничего не говорил?

— Нет. Впрочем, и времени нет толком поговорить. Последние дни я занят подготовкой концерта… Осточертело. Бросить, что ли? Ну, загримируются, будут изображать что-то, какой интерес?

— Сэнсэй, наверно, отругает тебя, когда узнает?

— Наверняка! Но это я переживу, а вот что так получилось — жаль, оплошал я, да и его втянул в неприятную историю… Ведь у сэнсэя нет никаких удовольствий. Сакэ он не пьёт, табак… — Ёдзиро осёкся. Если подсчитать количество «философского» дыма, которое сэнсэй выпускает в течение месяца, получится весьма внушительная цифра. — Правда курит он много, и всё. Рыбной ловлей не увлекается, в го не играет, о семейных радостях понятия не имеет. Это, пожалуй, хуже всего. Хоть бы детей имел… Поистине унылое существование…

Ёдзиро сложил руки на груди.

— А пробуешь скрасить ему жизнь, вот что получается… Ты бы тоже сходил к сэнсэю.

— Сходить мало. Я тоже в какой-то мере виноват и непременно попрошу прощения.

— В этом нет нужды.

— Тогда, по крайней мере, объясню, как всё получилось.

Как только Ёдзиро ушёл, Сансиро лёг в постель, но уснуть не мог и долго ворочался с боку на бок. Дома, в провинции, было куда спокойнее. А тут разве уснёшь? Клеветническая заметка о Хироте, Минэко, которую увёл респектабельного вида мужчина. Тысячи причин для бессонницы.

Лишь после полуночи Сансиро уснул и утром встал с трудом. Возле умывальника он встретился со студентом филологического факультета, которого знал только в лицо. Пока они обменивались вежливыми приветствиями, Сансиро пришло в голову, что студент наверняка прочёл злосчастную статью, хотя ни словом не обмолвился об этом. Сансиро тоже молчал.

Когда Сансиро завтракал, вдыхая аромат дымящегося супа, принесли письмо от матери. Судя по виду, оно, как всегда, было пространным. Сансиро поленился переодеться в европейскую одежду, просто надел поверх кимоно хакама, сунул в карман письмо и вышел.

На улице, поблёскивающей от инея, почти никого не было, кроме студентов, все они шли в одном направлении, все спешили. Холод, казалось, отступил перед жизненной энергией молодых людей. Среди них Сансиро заметил длинную фигуру Хироты в сером крапчатом пальто. Он казался выходцем из прошлого века, даже шёл не как все — спокойно, не спеша. Наконец он скрылся в воротах колледжа, за которыми стояли высокие сосны. Своими ветвями они, словно зонтом, укрывали подъезд. Когда Сансиро дошёл до ворот, Хирота уже исчез из виду, и перед Сансиро высились только сосны, а над ними башня с часами, которые то спешили, то отставали, то просто стояли.

Заглянув в ворота, Сансиро снова повторил про себя: «Хайдриотафия». Из всех запомнившихся ему иностранных слов это было самое длинное и самое трудное. Смысла его он так и не понял и всё собирался спросить у Хироты. Попытался как-то узнать у Ёдзиро, и тот ответил, что это, пожалуй, разновидность de te fabula. Сансиро же казалось, что между этими двумя словами нет ничего общего. De te fabula — нечто лёгкое, пляшущее, а вот «хайдриотафию» никак не запомнишь, до того трудное это слово. Стоило дважды его повторить, как ноги Сансиро сами собой пошли медленнее. Оно будто нарочно было создано древними для Хироты-сэнсэя.

Придя на факультет, он сразу почувствовал себя в центре внимания. Ведь все были уверены, что именно он автор «Невзошедшего светила». Он вознамерился было выйти наружу, но из-за холода раздумал и остался стоять в коридоре. В перерыве между лекциями Сансиро извлёк из кармана письмо от матери и стал его читать.

Мать настоятельно звала его на зимние каникулы домой, как в те далёкие времена, когда он учился в Кумамото. Однажды ему даже пришла туда телеграмма ещё до начала каникул. «Приезжай», — писала мать, и Сансиро был уверен, что она заболела. Примчался домой, а там всё в порядке, мать не нарадуется, что он приехал. Спросил, в чём дело, говорит — заждалась и обратилась с вопросом к богу урожая риса О-Инарисама. Бог ответил, что Сансиро уже в пути. Вот она и стала волноваться, не случилось ли беды. Может быть, и сейчас она вопрошала бога, подумал Сансиро. Но в письме об этом не было ни слова. Лишь сообщалось, что О-Мицу-сан тоже ждёт. Она бросила гимназию в Тоёцу и сейчас живёт дома. Ещё мать писала, что скоро он получит посылку со стёганым кимоно, которое сшила О-Мицу-сан. Плотник Какудзо проиграл девяносто восемь иен, событие было описано во всех подробностях. Однако эту часть письма Сансиро лишь рассеянно пробежал глазами. Какудзо сказал, что явились какие-то трое и заявили, что намерены купить лес. Какудзо вызвался быть провожатым. Пока они бродили по лесу, деньги, которые у него были с собой, исчезли. Жене Какудзо сказал в порядке оправдания, что совершенно не помнит, когда именно его обокрали. Жена высказала предположение, что ему дали понюхать снотворное, на что Какудзо нерешительно ответил, что так, возможно, оно и было. В деревне, однако, все сходятся на том, что его ободрали как липку в азартной игре. Дальше следовало предостережение: раз в деревне такое творится, то каким осмотрительным надо быть в Токио.

Когда он складывал письмо, подошёл Ёдзиро.

— Ага, любовное послание! — Сегодня он был веселее, чем накануне, даже шутил.

— Да нет, от матери, — слегка хмурясь, ответил Сансиро, засовывая письмо в карман.

— А может, от барышни Сатоми?

— Говорю тебе, нет.

— Слышал новость о Сатоми?

— Какую новость?

В этот момент к ним подошёл студент и сказал, что внизу Ёдзиро ждёт какой-то человек, который хочет купить билет на концерт. Ёдзиро помчался вниз и исчез. Сансиро никак не мог его найти, и ему лишь оставалось усердно записывать лекцию.

После занятий он, как и намеревался, зашёл к Хироте. В доме стояла обычная тишина. Вытянувшись во весь рост, профессор спал в столовой. Сансиро справился у старухи служанки о его здоровье. Служанка ответила, что вчера господин допоздна не спал и сегодня, придя домой, сразу же изволил лечь. Из-под короткого покрывала торчали ноги Хироты. На вопрос Сансиро, почему профессор поздно лёг накануне, служанка ответила, что он всегда работает допоздна, а вчера очень долго беседовал с Сасаки-сан. Сансиро так и не понял, почему вдруг Хирота лёг спать днём, зато догадался, что Ёдзиро вчера обо всём ему рассказал. Единственное, чего он не выяснил, это ругал ли сэнсэй Ёдзиро, но вряд ли старуха об этом знала, а самого Ёдзиро он так и не нашёл в университете. Но, судя по тому, что Ёдзиро повеселел, можно было предположить, что всё обошлось без скандала. Впрочем, Ёдзиро человек сложный, и Сансиро мог ошибиться в своих предположениях.

Сансиро сел возле хибати и стал слушать рулады, которые выводил металлический чайник. Не желая мешать, старуха удалилась. Сансиро грел руки над чайником и ждал, когда проснётся Хирота. Тот спал крепким сном. Тишина привела Сансиро в хорошее настроение. Он побарабанил пальцами по чайнику, налил в чашку кипятку и, дуя, стал пить. Хирота, видимо, недавно подстригся, волосы на затылке были совсем короткими. Он лежал, повернувшись к стене, и Сансиро виден был кончик его усов.

Сансиро достал «Хайдриотафию», которую принёс, чтобы вернуть Хироте, и начал читать с пятого на десятое, мало что понимая. Написано, к примеру, о том, что в могилу бросают цветы, что римляне питают affection к розам. Что значит это слово — неясно, но вероятнее всего, оно значит «любить». Ещё написано о том, что греки использовали для этого амарант. Опять неясно, хотя, должно быть, это название цветка. Дальше идёт нечто непостижимое. Сансиро оторвался от книги и посмотрел на Хироту. Хотелось бы знать, зачем сэнсэй дал ему такую сложную книгу? И почему, несмотря на сложность, ему интересно читать? Вдруг ему пришло в голову, что сэнсэй, собственно, и есть «хайдриотафия».

Наконец Хирота зашевелился и приподнял голову.

— Давно пришли?

Сансиро не скучал и посоветовал профессору ещё поспать.

— Нет, надо вставать, — ответил Хирота, закурил и стал молча выпускать густые струи «философского» дыма.

— Спасибо за книгу, — сказал Сансиро.

— Прочли?

— Да, но мало что понял. Прежде всего непонятно само название.

— «Хайдриотафия».

— А что это значит?

— Не знаю. Но слово это, во всяком случае, греческое.

Сансиро не осмелился дальше расспрашивать. Хирота зевнул.

— Славно поспал. И сон интересный видел, приснилась, знаете ли, девушка.

Сансиро ждал подробностей, но Хирота предложил сходить в баню.

Помылись и измерили свой рост. У Хироты было сто семьдесят сантиметров, у Сансиро — сто шестьдесят пять.

— Ещё подрастёте.

— Вряд ли. Вот уже три года как не расту.

— Вот как! — сказал Хирота. «Считает меня совсем мальчишкой», — подумал Сансиро.

Когда они вернулись из бани, Хирота предложил Сансиро остаться, если он не торопится. Считая своим долгом всё объяснить, Сансиро последовал за профессором в кабинет.

— Сасаки ещё не возвращался?

— Он предупредил, что может задержаться. Последние дни совсем замотался с этим концертом. Не знаю, то ли он в самом деле услужливый человек, то ли просто любитель побегать?

— Он добрый.

— Доля доброты в его поступках, разумеется, есть. Только голова у него устроена не по-доброму, поэтому из всех его затей ничего путного не выходит. Посмотришь на него — человек он вроде бы дельный, толковый. Даже чересчур. А проку от этого никакого. Сколько мы говорили с ним — всё напрасно! Теперь уж я рукой махнул. Этот человек просто создан для озорства.

Сансиро подумал, что бесполезно сейчас защищать Ёдзиро, когда налицо результаты его деяний. И он перевёл разговор на другую тему:

— Вы читали заметку в газете?

— Да, видел.

— А до этого ничего не знали?

— Нет.

— Удивились, наверно…

— Удивился? Пожалуй, да. Но не в той мере, что неискушённые молодые люди. Я ведь знаю жизнь.

— Вам, видимо, всё это неприятно?

— Пожалуй, немного. Однако люди моего возраста далеко не все поверят этой заметке. Так что и здесь я меньше огорчаюсь, нежели молодые. Ёдзиро сказал, что попросит одного своего знакомого, сотрудника редакции, написать опровержение, что выяснит, кто автор письма, накажет его и сам тоже поместит в журнале опровержение, словом, болтает всякий вздор. И опять-таки из самых лучших побуждений. Так не проще ли с самого начала не делать глупостей?

— Ведь он не собирался причинять вам зло, наоборот, заботился о ваших интересах.

— Не хватало ещё, чтобы он сделал это умышленно. Но судите сами, вести кампанию в мою пользу втайне от меня, по собственному усмотрению выбирая способы и программу действий, не значит ли это пренебрегать мною, а следовательно, и моим добрым именем?

Сансиро оставалось только молчать.

— А эта глупейшая статья «Невзошедшее светило»? Под ней стоит ваше имя, но написал-то её Сасаки, а не вы, верно?

— Да, верно.

— Вчера он в этом признался. А главное, вас поставил в дурацкое положение. Такой вздор мог написать один Сасаки. Я ведь читал. Ни содержания, ни формы. Ну, прямо барабан Армии спасения. Такое впечатление, что она написана с целью вызвать неприязнь у читателей. Предвзята от начала до конца. Любой человек со здравым смыслом усмотрит в этой статье корысть. Чему же тут удивляться, что, по мнению многих, это я заставил своего студента её написать? Так что в газетной заметке есть доля правды.

Хирота умолк и стал выпускать дым через нос. Ёдзиро как-то говорил Сансиро, что по тому, как сэнсэй выпускает дым, можно определить его настроение. Если прямой густой струёй — значит, настроен он в высшей степени философски, если слабой, прерывистой — значит, умиротворённо, и тогда появляется опасность подвергнуться его насмешкам. Когда же дым вьётся возле усов, это означает, что профессор погружён в раздумье или же на него нашло поэтическое вдохновение. Самое страшное — это кольца дыма у самого носа — тогда неминуема вспышка гнева. Хорошо зная Ёдзиро, Сансиро, разумеется, не принимал его слов всерьёз, и сейчас, внимательно наблюдая за Хиротой, убедился в собственной правоте: дым как дым — ничего общего с настроением сэнсэя не имеет.

Сансиро продолжал скромно молчать, и Хирота снова заговорил.

— Дело сделано, оставим его. Сасаки вчера во всём повинился, попросил прощения, а нынче уже, вероятно, носится как обычно, полный энергии. Я вот порицаю его здесь за безрассудство, а он в это время где-то со спокойной душой ходит и продаёт билеты. Давайте лучше поговорим о чём-нибудь более приятном.

— Давайте!

— Я только что видел интересный сон. Мне снилась девушка, которую я видел всего раз в жизни. Прямо как в романе. Поверьте, это веселее, чем газетная заметка.

— Ещё бы! А что за девушка?

— Девочка лет двенадцати — тринадцати, с родинкой на щеке, очень красивая.

Сансиро был несколько разочарован, услышав, что речь идёт о двенадцатилетней девочке.

— Давно вы её встречали?

— Лет двадцать назад.

— И сразу узнали?

— Сразу. Так ведь это во сне! Всё было необыкновенно романтично и приятно. Я будто гулял по лесу. Вон в том вылинявшем летнем костюме и старой шляпе, видите?.. И, гуляя, размышлял о вещах, весьма сложных, о том, что законы вселенной вечны, в то время как всё сущее, им подвластное, переменчиво. Значит, законы эти существуют помимо вещей… Вроде бы неинтересно, а во сне я раздумывал над этим всерьёз, бродя между деревьями. И вдруг увидел эту девочку. Она не пошла мне навстречу, а осталась стоять на месте. Она ничуть не изменилась. Та же одежда, те же волосы — всё как прежде. И родинка та же. Словом, выглядела она так, как двадцать лет назад. Я говорю ей: ты, мол, нисколько не изменилась, а она отвечает — зато вы постарели. Почему ты не меняешься, спросил я её. Потому что красивее, чем в тот год, у меня не было лица, лучше, чем в тот месяц, не было платья, пышнее, чем в тот день, не было волос. Когда же это было, спрашиваю. Двадцать лет назад, когда я встретила вас, отвечает. Отчего же я так постарел? Оттого, ответила девочка, что вы стремились и стремитесь к ещё более прекрасному.

— А потом что было? — спросил Сансиро.

— А потом пришли вы.

— Но двадцать лет назад вы её наяву видели?

— Наяву, потому и занятно.

— Где же вы её видели?

Хирота опять выпустил дым из носа, помолчал, глядя на него, и сказал:

— Конституцию обнародовали в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. В том же году был убит Мори, министр просвещения. Вы вряд ли помните. Сколько вам лет? Значит, в то время вы были грудным младенцем. А я уже учился в колледже. С ружьями наперевес мы все собрались хоронить министра. Думали, что пойдём на кладбище, но учитель гимнастики повёл нас к Такэбасиути и выстроил вдоль дороги, чтобы проводить министра в последний путь. На самом же деле мы смотрели на похоронную процессию. День выдался, как сейчас помню, холодный. Стоишь на месте — ноги мёрзнут. Сосед то и дело мне говорит: «Нос у тебя стал совсем красным». Вскоре показалась длинная процессия: множество экипажей и рикш. В одной из колясок сидела та девочка, о которой я только что рассказывал. Восстановить в памяти картину, которую я тогда видел, мне не удаётся, только девочку я отчётливо помню. С годами, конечно, и это воспоминание потускнело, и я всё реже к нему возвращаюсь. Нынче, пожалуй, впервые вспомнил за долгое время, и то потому, что увидел её во сне. Но тогда впечатление было ярким и врезалось в память.

— И после этого вы никогда больше её не видели?

— Не видел.

— Не знаете, кто она и откуда?

— Конечно, не знаю.

— И не пытались узнать?

— Нет.

— И поэтому, сэнсэй… — Сансиро осёкся.

— И поэтому?

— Поэтому вы не женились?

Хирота рассмеялся.

— Ну, я не настолько романтичен… Я устроен куда прозаичнее, чем вы.

— Но если бы эта девушка согласилась, вы, наверно, женились бы на ней?

— Гм, не знаю, — задумавшись, сказал Хирота, — пожалуй, женился бы.

Сансиро участливо смотрел на сэнсэя.

— Сказать, что из-за неё я остался холостяком, — продолжал Хирота, — всё равно что утверждать, будто из-за неё я стал калекой. Но бывают калеки от природы, которые не могут жениться. Кроме того, многим мешают жениться самые разные обстоятельства.

— И много их, этих обстоятельств?

Хирота сквозь дым сосредоточенно смотрел на Сансиро.

— Вы ведь знаете, что Гамлет не хотел жениться. Так вот, Гамлет, возможно, единственный в своём роде, а похожих на него — много.

— Назовите хоть одного!

— Одного? — Хирота помолчал, усиленно дымя трубкой. — Один такой находится совсем рядом. Представьте себе человека, рано потерявшего отца. Потом серьёзно заболевает его мать и говорит: «Скоро меня не станет. Тогда ты перейдёшь на попечение к такому-то». Она называет человека, которого сын не знает и даже никогда не видел, а почему именно к нему на попечение, не объясняет. Сын пристаёт с расспросами, и в конце концов мать слабым голосом говорит: «Такой-то твой настоящий отец». Это я просто так рассказал, но вообразите, что этот мальчик действительно существует. После этого, разумеется, брак для него перестаёт быть чем-то священным.

— Такие люди, пожалуй, редко встречаются.

— Возможно, но всё же встречаются.

— Но вы, я полагаю, не относитесь к их числу?

Хирота расхохотался и спросил:

— У вас есть мать?

— Есть.

— А отец?

— Умер.

— Моя мать умерла через год после обнародования конституции.