Книга: ВРАТА
Назад: 7
Дальше: 9

8

 

— Начнём со столовой или с гостиной? — спросила О-Ёнэ Короку.
Несколько дней назад он всё же переехал к ним и теперь должен был помочь переклеить бумагу на сёдзи. Ещё когда он жил у дяди, ему пришлось однажды вместе с Ясуноскэ делать то же самое в своей комнате. Он приступил тогда к работе по всем правилам: развёл клей в подносе, вооружился специальной лопаточкой. Но когда клей просох, створки почему-то покосились и никак не хотели входить в пазы. И ещё раз его постигла неудача, когда тётка велела ему и Ясуноскэ заменить бумагу на сёдзи в других комнатах. Он пустил сильную струю воды из крана и стал мыть рамы, после чего они тоже покосились и у Короку была куча неприятностей. Поэтому сейчас, наученный горьким опытом, Короку предупредил О-Ёнэ:
— Знаете, сестрица, оклеивать сёдзи надо очень осторожно, а то можно всё испортить. Главное — не мыть рамы. — Говоря это, Короку с треском оборвал бумагу с сёдзи, отделяющих столовую от галереи.
Галерея шла вправо, образуя угол у маленькой комнаты, в которой жил Короку, слева она упиралась в прихожую, а поскольку параллельно галерее тянулся забор, дворик получался почти квадратным. Летом весь участок сплошь зарастал космосом, и, любуясь по утрам усеянными каплями росы цветами, супруги не могли нарадоваться. Бывало, что у изгороди они втыкали в землю тонкие стебли бамбука и пускали по ним вьюнок. И тогда, едва встав с постели, они наперебой считали, сколько распустилось цветов за ночь. Но в конце осени цветы и трава увядали, и вокруг становилось уныло, словно в пустыне, даже смотреть было грустно. Стоя спиной к этому мёрзлому квадрату земли, Короку усердно срывал с сёдзи бумагу.
Налетавший порывами ветер холодил его коротко остриженную голову, залезал за воротник, вызывая сильное желание поскорее уйти с продуваемой насквозь галереи. Молча работая покрасневшими руками, Короку отжал в ведре тряпку и стал протирать поперечины сёдзи.
— Вам, бедному, наверно, холодно. Как назло, дождливая погода, — с участием проговорила О-Ёнэ, размешивая сваренный накануне клей и подливая тёплую воду из чайника.
Короку в душе глубоко презирал такого рода работу, тем более в его нынешнем положении. Особенно его оскорбляла тряпка, которую он держал в руках. Живя в доме дяди, он такие дела считал развлечением, заполнявшим досуг, о неприязни и речи быть не могло, он даже испытывал к ним интерес. Сейчас же ему казалось, что он просто вынужден мириться с этой ничтожной работой, словно ни на что больше не был способен, и от этого холод на галерее раздражал его особенно сильно.
Участливые слова невестки Короку оставил без внимания, лишь что-то неохотно пробурчал в ответ. Ему вспомнилось, что студенту юридического факультета, соседу по бывшей его квартире, ничего не стоило во время прогулки зайти в парфюмерный магазин «Сисэйдо» и истратить целых пять иен на три куска душистого мыла в коробке и зубной порошок. И он считал несправедливым своё такое трудное положение. Какими жалкими выглядели в его глазах брат с женой, даже не мечтавшие о другой жизни. Это жалкое существование стало для них настолько привычным, что им и в голову не приходило купить для сёдзи хорошую плотную бумагу.
— Ведь эта бумага скоро порвётся, — сказал Короку. Он слегка отвернул край свёрнутой в трубку бумаги и дёрнул несколько раз, разглядывая на свет.
— Вы полагаете? А я думаю, ничего страшного, ведь детей у нас нет, — ответила О-Ёнэ. Она обмакнула щётку в клей и намазала перекладины.
Потом они с Короку стали натягивать с двух сторон длинные полосы бумаги, следя, чтобы она не провисала. Но время от времени на лице у Короку появлялось до того недовольное выражение, что смущённая О-Ёнэ спешила кое-как обрезать бритвой конец свёрнутой в рулон бумаги. От этого бумага в некоторых местах пошла пузырями. С грустью и досадой О-Ёнэ смотрела на сёдзи. «Вот если бы вместо Короку помогал муж…» — мелькнула мысль.
— Неровно как-то получилось.
— Такой уж я мастер!
— Думаете, ваш брат лучше умеет? К тому же он куда тяжелее вас на подъём.
Короку ничего не ответил, взял из рук у Киё чашку и очень равномерно разбрызгал по бумаге воду, так что когда она просохла, пузырей почти не оказалось. К этому времени они как раз закончили переклеивать вторую дверь, но когда перешли к третьей, Короку пожаловался на боль в пояснице. О-Ёнэ, кстати сказать, с самого утра мучилась головной болью.
— Давайте закончим столовую, — предложила она, — а затем отдохнём.
Между тем настала пора обедать, и О-Ёнэ с Короку принялись за еду. Последние несколько дней с тех пор, как Короку переехал, они всё время обедали вдвоём, поскольку Соскэ в это время был на службе. За свою многолетнюю супружескую жизнь О-Ёнэ привыкла делить трапезу с мужем либо ела в одиночестве. И теперь ощущала неловкость оттого, что они с деверем вот так сидели друг против друга за чашкой риса, особенно когда не было поблизости служанки. Разница в возрасте, да и сам характер отношений между ними исключали, конечно, всякую возможность их влечения друг к другу, когда неожиданно появляется страсть, а следом за ней привязанность. Чувство неловкости тем более тяготило О-Ёнэ, что прежде ей ничего подобного и в голову не приходило. Чтобы от него избавиться, О-Ёнэ за столом всё время что-то говорила. Однако Короку было не до неё, он ничего не замечал и вёл себя не так, как следовало бы в сложившихся обстоятельствах.
— Вкусно готовили на вашей прежней квартире, Короку-сан?
Теперь Короку было сложно ответить на этот вопрос, не то что прежде, когда он приходил сюда в гости. И он нехотя буркнул:
— Да нет, где там.
Натянутость в его тоне О-Ёнэ, как это бывало и раньше, отнесла на собственный счёт. Видимо, не так она заботится о нём, как надо. И эти её мысли Короку изредка угадывал.
Нынче измученной головной болью О-Ёнэ было особенно трудно поддерживать разговор, тем более что она, как говорится, не хотела ударить лицом в грязь. Поэтому почти всё время за столом царило молчание.
После обеда работа у них спорилась, за утро они, видимо, успели приобрести кое-какой навык, но друг с другом держались ещё отчужденнее. Этому способствовала внезапная перемена в погоде. На ярко-голубое, уходящее в неведомые дали небо вдруг набежали тучи, мрачные, будто напитанные снегом, и скрыли солнце. О-Ёнэ и Короку по очереди грели руки над хибати.
— С будущего года брату, наверно, прибавят жалованье? — вдруг сказал Короку. На лице у О-Ёнэ, которая в это время клочком бумаги вытирала испачканные клеем руки, отразилось недоумение.
— С чего вы взяли?
— Так ведь в газетах пишут, что с будущего года всем чиновникам прибавят жалованье.
О-Ёнэ ни о чём подобном не слыхала, и лишь когда Короку ей всё подробно объяснил, кивнула:
— И в самом деле, ведь нынче буквально ни на что не хватает. Взять, к примеру, рыбу, подорожала вдвое с тех пор, как мы поселились в Токио.
«Баснословная цена», — подумал Короку, до этого не имевший понятия о стоимости рыбы. В нём пробудилось любопытство, и это оживило разговор. О-Ёнэ не преминула сообщить, как дёшево всё стоило во времена юности Сакаи, хозяина, у которого они снимают дом. Хозяин сам не так давно рассказывал об этом Соскэ. Порция отварной лапши из гречневой муки стоила всего восемь ринов, лапша с приправой, мясом и яйцом — два с половиной сэна. Порция обычной говядины — четыре сэна, вырезки — шесть. Билет на эстрадное представление можно было купить за три-четыре сэна. Студенты, получавшие от государства вспомоществование около семи иен в месяц, считались людьми среднего достатка. А уж если кто имел, к примеру, десять иен — слыл богачом.
— В те времена, Короку-сан, вы без труда окончили бы университет, — заметила О-Ёнэ.
— Да и брату жилось бы куда легче, — ответил Короку.
Лишь в четвёртом часу они переклеили бумагу на сёдзи в гостиной. Скоро должен был прийти Соскэ, и они прекратили работу, чтобы успеть приготовить ужин, убрали бритву и клей. Короку с силой потянулся и несколько раз стукнул себя кулаком по голове.
— Большое вам спасибо. Устали, наверно, — проговорила О-Ёнэ. Но Короку скорее мучил голод, чем усталость. О-Ёнэ достала из буфета печенье, подарок Сакаи, и Короку принялся его уплетать. Наливая чай, О-Ёнэ спросила:
— Говорят, Сакаи окончил университет?
— Да, вроде бы…
Закурив после чая, Короку спросил:
— Неужели брат ничего не говорил вам о предстоящей прибавке?
— Ни словечка.
— Завидую я ему. Никогда не ропщет.
О-Ёнэ ничего не ответила, а Короку поднялся и ушёл в маленькую комнату, но вскоре появился с хибати в руках, сообщив, что погас огонь.
Ясуноскэ заверил Короку, что ему недолго придётся обременять брата с женой, что в самом скором времени всё образуется. И Короку взял в колледже отпуск, полагая, что на время вышел из положения.
Назад: 7
Дальше: 9