Глава тридцать седьмая
Школьный ресторан был готов к банкету. Белые скатерти, живые цветы и даже ледяная скульптура дельфина. Сервированные столы рядами стояли вдоль комнаты. Люди подходили к ним, как в буфете, и накладывали себе в тарелки по чуть-чуть от каждого блюда. Все ученики были одеты в парадную форму и либо подавали еду, либо просто болтали с посетителями. В уличной одежде я чувствовала себя неуютно, но мне хотелось поставить свой десерт рядом с другими, прежде чем пойти и переодеться.
Я продвигалась через толпу собравшихся, держа свое блюдо на вытянутых руках, в робкой надежде, что оно отвлечет внимание от моих джинсов и футболки с надписью «Спасатели» на спине. Некоторые продвинутые студенты, видимо, считая себя знаменитостями только потому, что нарядно оделись, переговаривались с группой инвесторов, среди которых были, в основном, японские мужчины в строгих черных костюмах и женщины не первой свежести. Мистер Гласс общался с мистером Никерброкером. Это меня удивило: не думала, что родители тоже приглашены на банкет. Или же он записался в инвесторы? Жан-Поль стоял возле ледяной скульптуры и разговаривал с Нэнси Ривьер, поваром, которую пригласили вести курс по кондитерским изделиям в следующем семестре. Именно в ее группу я и хотела попасть. Это была симпатичная женщина лет пятидесяти с короткими темными волосами и хорошим загаром, одетая в шикарный брючный костюм, с серебряными сережками и… я не могла поверить своим глазам… в черных теннисных ботинках. В этот момент мне показалось, что все мироздание встало с ног на голову Я просто обязана была попасть к ней в группу!
Найджел Ситвелл восседал за огромным круглым столом и что-то говорил на ухо какой-то старой деве. Она явно чувствовала себя польщенной его вниманием. За одним из столов Том нарезал жареное мясо и накладывал его на тарелку очередной гостье. Ральф трудился за последним столом, там, где располагались десерты. А рядом с ним стояла Тара. Я набрала побольше воздуху и подошла к их столу, чтобы поставить на него свой «Mousse de Jardin». Тара тут же поспешила поинтересоваться:
— А что случилось с твоими лебедями?
— Авария при посадке. Я сделала кое-что другое.
— Красивые лепестки, — заметил Ральф.
— Спасибо.
— А они съедобные? — спросила Тара.
— Попробуй съешь, гладишь, не отравишься.
— Я повернулась к Ральфу. — Я скоро вернусь.
По дороге к раздевалке я чуть не налетела на Кингсли.
— Джинджер, я слышал, с твоим десертом приключилась беда. Все в порядке?
Жан-Поль, Нэнси Ривьер и мистер Никерброкер направлялись к столу с десертами.
— Все нормально, — отмахнулась я и поспешила дальше. Я торопливо разделась, бросила одежду в шкафчик, кое-как застегнула пуговицы на своей поварской форме и рванула обратно в зал. Ральф подавал мой десерт Жан-Полю, Нэнси Ривьер и мистеру Никерброкеру. Что? Среди изобилия всевозможных десертов они выбрали именно мой торт? Я осторожно двинулась в их сторону.
— А что это? — спросил мистер Никерброкер. Сегодня он нарядился в небесно-голубой костюм с красным галстуком. — Лепестки можно есть, или это просто украшение?
— Конечно, их можно есть, — отозвался Ральф.
— Забавно. — Мистер Никерброкер повернулся к Жан-Полю. — Это ваш рецепт? Никогда раньше не видел ничего подобного.
Жан-Поль посмотрел на меня и скорчил гримасу. Я испугалась, что он расскажет про лебедей, но, видимо, он не хотел терять лицо перед мистером Никерброкером. Пока он колебался, в разговор вступила Нэнси Ривьер:
— Как же хочется попробовать! — И она откусила кусочек. Мне казалось, он таял у нее на языке целую вечность. Кто бы мог подумать, что ей захочется отведать мой десерт?
— Мммм, — сказала она. — А кто это приготовил?
Повисла тишина. Настало время признаваться.
— Это я.
Она оглядела меня с ног до головы, задержав взгляд на лимонных кроссовках с оранжевыми полосками.
— И как это называется?
— «Mousse de Jardin».
— Серьезно? — спросила она. — Моя матушка готовила что-то очень похожее. Но как же это называлось?..
Пожалуйста, молила я. Пожалуйста, не говорите всем, что это обычный шоколадный торт. Интересно, во Франции продавался шоколадный пудинг?
— Помню… — Ее лицо приобрело мечтательное выражение. — Коржи делались из шоколадных вафель, которые можно было купить только в одной маленькой лавочке на Елисейских Полях. Мусс готовили из взбитого горького швейцарского шоколада из Цюриха. Ну и, конечно, взбитые вручную сливки. Да, как давно это было… — Она улыбнулась, а к ее верхней губе прилип небольшой кусочек шоколада. А потом, я готова была поклясться, что она украдкой мне подмигнула. — Это фантастика.
После уборки на кухне и в зале и приготовления обедов для службы доставки на дом нас отпустили. Жан-Поль выглядел очень уставшим, и ему явно было не до моих лебедей. Наверное, решил оставить известие о том, что я не попаду на мастер-класс, на закуску. И неважно, как сильно понравился мой «Mousse de Jardin» Нэнси Ривьер. Я не стала переодеваться в уличную одежду и направилась прямо к лифту.
Я шла по Пятьдесят третьей улице мимо Музея современных искусств и думала, что надо будет как-нибудь туда зайти, как вдруг позади меня раздался голос:
— Тебе не кажется, что ты слегка сгущаешь краски? — Это был Том.
— Нет.
— Тара все подстроила, — сказал он, нагоняя меня. — Поверь, чем лучше я ее узнаю, тем меньше…
— При чем здесь Тара? Это ведь ты пожирал мою мать взглядом.
— Я же не знал, что она твоя мать!
— Дело даже не в том, что она моя мать. Ты даже представить не можешь, каково мне сейчас…
— А ты расскажи, — попросил он, не отставая ни на шаг.
— Мне никогда не получить власть над мужчинами.
— Все в твоих руках.
— Ничего подобного. И я понимаю, что противоречу сама себе.
Мы повернули на Бродвей. Сексапильные девушки смотрели на нас с высоты рекламных щитов. Из каждого магазина разливался электрический свет, который просто не позволял пройти мимо, не обратив внимания на витрину. А весь этот шик только способствовал увеличению оборота на рынке порнографии и бесполезных сувениров для туристов, вроде маек с надписью «Я люблю Нью-Йорк».
— Слушай, — не сдавался Том. — Я и сам не в восторге от того, как себя вел.
— Ты мог отвернуться или выйти из комнаты. Не обязательно ведь было смотреть.
— Может, ты хочешь, чтобы у меня напрочь исчезло половое влечение?
— Да, хотелось бы. И не только у тебя — у всех мужчин. — Кроме того единственного, которого я буду любить больше жизни. Тогда, когда мне бы этого хотелось. — И жить стало бы проще.
— Надеюсь, ты не думаешь так на самом деле.
Мы остановились на красный свет. Я выступила вперед в числе еще нескольких смельчаков, которые не хотели ждать, но когда нас всех чуть не сбила несущаяся на полной скорости машина, вернулась на тротуар. — Просто мне неприятно сознавать, что я должна вести себя так же.
— Да тебе вовсе не обязательно так одеваться. Или раздеваться.
— Обязательно. Сексуальная привлекательность не дается от природы. — Меня всю трясло.
— Общество ждет от меня особого поведения. Недостаточно быть самой собой. Нет, нужно осваивать все эти навыки, а иначе тебя просто обойдут на поворотах, и ты будешь никому не нужна.
— Ты, правда, так считаешь?
Загорелся зеленый. Я посмотрела по сторонам, и мы перешли дорогу.
— Похоже, мне так и не удалось привлечь твое внимание к своей персоне.
— Почему же, удалось, только… — Он смущенно замолчал.
— Слушай, если я тебе не нравлюсь, так и скажи. Не надо искать оправданий. Насильно мил не будешь.
— Дело не в этом! Просто я хочу вступить в нормальные, зрелые отношения, прежде чем прыгать в койку.
— Здорово. Надеюсь, вам с Тарой было хорошо вместе.
— Меня не волнует Тара.
— Да, и именно поэтому ты прыгнул к ней в койку.
— Джинджер…
— Да ладно, можешь не объяснять. Видимо, мужчинам просто не нравятся такие, как я. Вот в чем дело.
Я уже почти пришла. Вот уже мои ступеньки. Мне предстояло попрощаться с ним, подняться наверх, залезть в кровать и умываться горючими слезами, сожалея о том, что я ему сейчас наговорила.
— Джинджер, поверь мне… — У него снова сорвался голос. Я стояла на тротуаре и ждала, когда можно будет уйти. Он сжал мою руку. Забавно, как такой невинный жест учащает пульс. — Я никогда не испытывал к Таре никаких чувств. Она сама вешалась на меня, и я, наверное, переборщил с благодарностью за то, что она устроила меня в ресторан своего отца. Но, по правде говоря, она мне совсем не нравится. И чем лучше я ее узнаю, тем сильнее это чувство. И я даже не знаю, каким образом все это произошло…
Хорошо одетая женщина с чемоданом на колесиках попыталась пройти мимо нас.
— Разрешите?
Мы поднялись на ступеньки. Я ждала от него дальнейших объяснений. Он покраснел, посмотрел себе под ноги и снова на меня.
— Ты мне не безразлична. Мне бы хотелось узнать тебя получше. И именно в тебя я… — он прокашлялся, — влюбился.
Настроение мое тут же улучшилось.
— Ах! — Я наконец-то вздохнула. На улице пахло жареным луком.
— Ты сможешь меня простить?
Я долго морщила лоб, изображая глубокое сомнение в давно решенном вопросе.
— У меня есть для тебя подарок, — сказал он.
Я вскинула брови.
Он полез в свой рюкзак и вытащил оттуда коробочку, завернутую в подарочную бумагу. Мы сели на ступеньки, я развернула упаковку и открыла крышку.
— Это мне? — Внутри лежал изящный сервировочный ножичек для пирожных.
— Да.
— Очень красивый. Спасибо.
— Пожалуйста.
Я поцеловала его в щеку. Он поцеловал меня в губы. И еще, и еще раз. А потом уже было непонятно, кто кого целует, но это было уже не так важно. Я подумала, что, возможно, в проявлениях нежности на людях не было ничего предосудительного.
