Глава двадцать вторая
Мама была права. Ни один мужчина не сочтет меня привлекательной, если я не буду выставлять на показ свою грудь, следить за лицом, укладывать волосы и брить ноги. В надежде застать ее дома, я пошла напрямик через Рокфеллер-плаза. Я должна была извиниться перед Коко. Все эти годы я обманывала себя, оставаясь заурядной личностью и еще более заурядной женщиной. Я прошла мимо кондитерской, подавив желание зайти и купить что-нибудь с огромным количеством крема и сахарной пудры. Жаль, эго могло бы заглушить боль. Но у меня были дела.
Коко делала гимнастику на полу в гостиной. На ней был черный обтягивающий костюм для занятий йогой с двумя переплетающимися красными драконами на груди. Из динамиков доносился голос Джуди Гарленд: «Мужчина, который ушел».
— Мам, ты можешь на секунду приглушить звук?
— Когда закончу…
— Надо поговорить.
— Подождешь, когда я дойду до сотни?
Я села на диван, сняла кроссовки и стала ждать. На душе было паршиво, но я с трудом могла сдержать смех, так странно было видеть, как кто-то качает брюшной пресс под песни Джуди Гарленд. Зато у меня была возможность лишний раз все обдумать и взвесить. Да, все-таки девушки должны привлекать внимание мужчин. Все эти годы я хоронила свою красоту, поддавшись каким-то самоуничижительным бунтарским настроениям. Но еще не все потеряно. Кто мог стать лучшим тренером в моем углу ринга, чем мама? Преимущество Тары скоро сойдет на нет, потому что мной займется настоящий профессионал.
Наконец она сделала сотое по счету приседание.
— Фу. Ну так в чем дело?
Я выключила музыку.
— Хочу извиниться.
Она надолго приложилась к бутылке с водой.
— Отлично. Валяй. Я пока займусь йогой.
— Извини, что на твоем дне рождения я устроила сцену.
— Ладно, — сказала она, усаживаясь на пятки, распрямив спину и положив руки на колени.
— И еще извини, что наговорила столько всего по поводу пластической хирургии. Если хочешь что-нибудь изменить — пожалуйста. Это твое решение, даже если потом ты навсегда останешься уродиной или умрешь на операционном столе.
— Спасибо, — отозвалась она, приподнялась, заведя руки за спину, выгнула спину и, откинув голову, схватилась за лодыжки. От этой картины у меня самой заболела спина.
— И… если ты хочешь выйти за Джека… я думаю… это тоже твое решение… и я постараюсь с этим смириться и не проявлять негативного отношения, даже если…
— Отлично! — перебила она. — Думаю, на этом можно остановиться. Извинение принимается. — И снова вернулась в исходную позицию.
— Но я хотела сказать еще кое-что.
Теперь Коко тянулась вперед, словно пытаясь лечь на свои бедра.
— И что же это? — Ее лоб коснулся пола. Руки покоились вдоль тела.
— Тебе следовало рассказать мне про Джека до того, как ты объявила об этом всем.
— Ты права. Прости. — Она попыталась взглянуть мне в глаза из такого положения. — Просто он сказал об этом перед началом вечеринки, и мы были так взволнованы…
— И еще ты унизила меня своим танцем. Я готова была сквозь землю провалиться.
— Да ладно тебе! — Она снова смотрела в пол. — Я просто веселилась.
— Это было ужасно! Правда. Иногда ты переходишь всякие границы.
Она оставила попытки достигнуть просветления и села прямо.
— У меня есть границы. Просто они немного дальше, чем тебе хотелось бы.
— Я думаю, что со мной согласились бы многие люди.
— Многие люди думают, что женщина не должна появляться на улице без паранджи. И что теперь?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Меня не волнует, что думают люди.
Мне показалось, что у меня поднялось давление.
— Но тебе же не все равно, что думаю я?
Она закрыла глаза и прижала большой палец к правой ноздре. Я и раньше видела, как она это делает эту свою дыхательную гимнастику. Но когда ждешь от человека понимания и сочувствия, подобные жесты просто выводят из себя. Наконец она открыла глаза и спокойно произнесла:
— Прости, если я тебя смутила.
Ну что ж, извинение я получила. Ожидаемого удовлетворения почему-то не возникло. Хуже того, теперь надо было переходить ко второму пункту повестки дня. Я колебалась. Она растянулась на полу и смотрела в потолок.
— Ох, — застонала она. — Моя спина! Поясница… Похоже, у меня развивается артрит.
— Артрит? Ты что? — Ну и дела! У Коко артрит. Да она в лучшей форме, чем я. — Это бывает у стариков.
— Я не шучу. Вчера ходила к врачу, и он сказал, что такое возможно.
— Может, это связано со стрессом?
— С чего бы это у меня был стресс?
— Ну, например, от мысли, что остаток жизни придется провести вместе с Джеком.
— По-моему, ты только что обещала?..
— Прости. Вырвалось непроизвольно.
— Она снова закрыла глаза. Мне хотелось спросить, почему она переменила свое мнение о нем, но потом я решила, что лучше ничего не знать. Может, просто из-за денег. Зачем лишний раз напоминать ей об этом? А может, она действительно любила его. Неужели, такое возможно? Если в ее сердце наконец-то родилось чувство, то почему именно к Джеку? Я смотрела на пятно от какой-то еды на ковре. Оно красовалось здесь много лет. Было в нем что-то успокаивающее.
— Мам? — Пожалуй, сегодня я потерпела полное поражение. — Я тут подумала… может, мне как-то изменить свой облик?
Она распахнула глаза.
— ЧТО?
— Ну там, косметикой попользоваться. — Я понимала, что она давно ждала от меня этих слов. — Одежды купить какой-нибудь. — Исчезли последние крупицы внутренней силы и уверенности, которую придавали мне старые принципы. — Что-нибудь более женственное, от чего я раньше отказывалась. — Полная капитуляция! — Что-ни-будь более… ну… более сексуальное.
Она вскочила с пола, словно подхваченная неведомой дьявольской силой.
— Пошли!
— Куда?
— В магазин. Купим тебе целый гардероб.
— Ну, я не говорю, что это нужно делать прямо сейчас…
— Если не сейчас, то когда? Пошли! Быстро! Пока ты не передумала! Знаешь, сколько лет я ждала, чтобы эти слова сорвались с этих губок? Все, собираемся!
Музыка гремела на полную мощность. Не понимаю, к чему это? Неужели люди настолько замучены своими мыслями, что в магазинах, эти мысли нужно буквально силой выбивать из их мозгов? Конечно, ритм заводит. Возбуждает первобытные инстинкты. Но так ведь можно вообще потерять человеческий облик! Глупость какая-то.
Нет, нужно отнестись к этому серьезно. Чтобы меня воспринимали, как женщину. Я тоже могу быть сексуальной. Пойти на поводу у первобытных инстинктов и отдаться пульсирующему ритму джунглей!
Или нет? С огромных постеров на стенах на меня смотрели глаза стройных, печальных, злых, соблазнительных моделей. Вызывающие, совершенно недосягаемые идеалы.
Ладно. Спокойно.
Это просто картинки. Фантастические изображения. Никто и не ждет от тебя ничего подобного. Только стремления встать с ними на одну ступень. Мужчинам важно, чтобы ты хотела выглядеть так же, хотя и ты, и они прекрасно понимают, что это невозможно. Нужно было просто настроиться на волну их сладострастных грез. На волну «я признаю себя сексуальным объектом», если можно так выразиться. Не бороться с этим, а использовать, как и все остальные. И нет в этом ничего плохого.
Трехэтажный магазин был наводнен людьми, ошеломленными своими сбывающимися мечтами. Лифт в центре зала доставлял сонмища потрясенных женщин к бесчисленным скоплениям одежды, развешенной по всему магазину. Женщины, проходя мимо, непроизвольно прикасались к нарядам, пытаясь представить, как их тело почувствует себя в новой оболочке.
Я тоже попыталась удивиться и, словно отбывая трудовую повинность, прошлась по отделам, разглядывая полки с одеждой. Я напомнила себе, что меня сюда привело. Парень. По крайней мере, здесь все дешево. Пара черных слаксов всего за девятнадцать долларов. Вечернее платье — двадцать четыре доллара. Можно один раз надеть, а потом выбросить, прежде чем оно развалится на части.
Коко собирала с полок богатый урожай. Она обожала этот магазин, и не трудно было догадаться, почему. Казалось, все вещи здесь сняты с дешевых проституток. Коллекция «Шик проститутки» поступила в продажу на радость широкой общественности.
— Что скажешь? — Коко держала облегающее красное платье. Оно было сшито из тонкого материала, выглядело очень откровенно и скорее выставляло на показ то, что должно было скрыть. А мое тело вряд ли стоило выставлять на показ.
— Мило.
— Очень сексуально.
— Ты не думаешь, что мне в нем будет слишком… тесно?
— Не надо скрывать свои формы, девочка. Это твое богатство.
— Ладно, я померяю. — Несмотря на все сомнения, мне было интересно посмотреть, что из этого получиться. Как оно будет на мне сидеть.
Коко продолжала ковать железо, пока горячо. Я хвостиком следовала за ней под ритм музыки. Звучала старая песня в стиле диско. Я покачивала бедрами в такт, и это было весело.
Нагрузившись под завязку, мы направились к примерочным. Весь этот поход начал меня раздражать. В очереди впереди нас было еще человек десять. И вот мы стояли и дышали спертым воздухом, скопившимся в этом замкнутом отсеке, словно нарочно спроектированном таким образом, чтобы люди в нем чувствовали себя опустошенными и уставшими от жизни (правда, громкая музыка «техно» нарушала общую гнетущую атмосферу), а позади нас какая-то женщина щебетала в трубку своего мобильного телефона, как тяжело ей бросить курить; еще дальше за нами дочка спорила с матерью по поводу слишком откровенных нарядов. Наконец настал наш черед. Высокий парень пересчитал вещи и отвел к кабинке.
— Для вас, леди, у меня есть номер-люкс с видом на океан, — сказал он.
Мы дружно рассмеялись шутке. Наверное, требовалась огромная сила воли (или наоборот?), чтобы работать в примерочной и сохранять при этом чувство юмора. Как он может приходить сюда каждый день? Странно было видеть мужчину на этом месте. Предполагалось, что он защитит нас от любопытных взглядов. Хотя охранять нас следовало, в первую очередь, от него, если уж на то пошло. А может, ему нравится женская одежда? Особенно ночные рубашки и лифчики, которые отдавали ему после примерки.
Н-да, что-то у меня разыгралось воображение.
Коко вошла в кабинку вслед за мной.
— А ты не можешь подождать снаружи? — попросила я.
— Почему?
— Ну, мне как-то неловко.
— Разве родная мать для тебя — чужой человек?
Она права. Но мне действительно было неловко. И хотя сама я видела ее обнаженной тысячу раз, мысль о том, что она увидит меня, была мне неприятна.
— Я позову тебя, когда буду готова.
Сначала я померила невесомый топик из легкой ткани. На полке он приглянулся мне своим живеньким видом и приятным на ощупь материалом. Но топик имел такой вырез, что стоило мне наклониться, как все окружающие могли увидеть мои соски. Я распахнула занавеску.
— Замечательно! — одобрила Коко.
— Мне не нравится. — Залихватская мелодия, бьющая из динамиков, превращала мой прилив скромности в клоунаду.
— Отличная вещь. Тебе очень к лицу.
— У меня грудь норовит наружу выскочить!
— Джинджер, земля не перестанет вращаться только потому, что у тебя появится вырез.
— Это не совсем подходящее слово, мама. Скорее наоборот.
— К чему ты клонишь?
— Не хочу, чтобы на меня обращали внимание. — Я понимала, что сморозила глупость.
— Мне казалось, ты хотела выглядеть более сексуальной.
— И сейчас хочу. — Но, может, оно того не стоило. Проще исчезнуть. Кому нужно внимание этих извращенных, мерзких мужчин?
Хотя внимание Тома было бы, конечно, не лишним. Том — это совсем другое дело. Милый, отзывчивый парень. Невозможно выглядеть сексуальной только для него, придется делиться со всеми. А если, обратив внимание на мою грудь, в частности, на соски, он бросит Тару? Хотя размером меня природа немного обделила. Но уж точно не больше, чем Тару, так что шансы у меня еще есть. Боже, о чем я думаю! Неужели мое положение настолько отчаянно? Если это любовь, то, Господи, пошли мне холодное безразличие!
— Перестань спорить с природой, — сказала Коко. — Она все равно тебя победит. В общем, мы отсюда не уйдем, пока не купим минимум три шмотки. Что там с юбкой?
В ее взгляде было столько надежды. Мне не хотелось разочаровывать маму. К тому же, юбка оказалась действительно ничего. На ней были вишни. Мне нравилась одежда с фруктами, особенно с вишнями.
Я снова выпроводила ее из примерочной, сняла топик, надела лифчик и футболку, сняла джинсы, обратив внимание на черные волоски, торчащие из-под моих хлопковых трусиков, и влезла в юбку. По крайней мере, ее было легко надевать, спасибо эластичной резинке. Жаль только, что юбка едва закрывала верхнюю часть моих бедер.
Я снова позвала Коко.
— Она слишком короткая.
— Восхитительно!
— У меня не настолько красивые ноги.
— У тебя отличные ноги. Мои ноги.
— Ничего подобного. — А вдруг? Что, если сбросить пару килограмм, тогда бедра будут не такими широкими…
— Ты совершала преступление против человечества, когда прятала их все эти годы. К тому же, ты можешь носить с ней свои белые кроссовки, если хочешь.
— Правда? — Если можно будет носить кроссовки…
— Белые кроссовки с красными шнурками. Отлично. Когда ноги побреешь. У меня есть лосьон для загара, можешь попользоваться. Или, если хочешь, обработаем их спреем. В любом случае, сначала нужно сходить к косметологу. Да, тебе наверняка понадобится новое белье. У них тут отличный выбор, пойдем выберем тебе стринги.
— Не нужны мне никакие стринги.
Она уперла руки в боки.
— Да что это с тобой?
— Мне в них будет неудобно.
— Господи, как можно быть такой упрямой? — Она бросила мне красное платье и снова скрылась за занавеской. — Примерь-ка.
Я посмотрела на него так, словно оно было покрыто плесенью. Я никогда не смогу появиться в нем на людях. К тому же, тут было нечем дышать, а музыка неслась из колонки, установленной прямо в «номере-люкс-с-видом-на-океан», да еще и голова разболелась, но тут в памяти у меня вновь всплыли слова Тома.
«Мне бы очень хотелось, чтобы мы остались друзьями».
С трудом победив растягивающийся, но прочный материал платья, я обнаружила, что мой лифчик выглядывает из довольно глубокого выреза. К тому же красная ткань была очень тонкой, и бретельки отчетливо под ней вырисовывались. Поэтому мне пришлось снять платье, затем лифчик, и снова надеть платье. К тому же от всех этих манипуляций у меня затвердели соски. Ужас какой-то.
— Ну как? — спросила Коко за занавеской.
— Слишком тесное… — Я начала снимать его.
— Подожди, не снимай, дай я на тебя посмотрю.
— Мам…
Она вошла и окинула меня взглядом. Клянусь, мои соски были размером с наперстки. Она вроде бы этого не замечала, потому что смотрела на мои ноги.
— Как можно судить о платье, пока ты в этих дурацких носках?
Я стянула носки, и мы обе стали изучать мое отражение в зеркале. Платье великолепно подчеркивало формы и подходило по размеру.
— Знаешь, что, — сказала Коко. — Ты выглядишь чертовски сексуально.
От этих слов мне захотелось провалиться на месте.
— Мне не нравится.
— Просто супер!
— Я не могу так ходить по улицам. С тем же успехом можно идти голой.
— У них есть модель черного цвета, но, думаю, лучше все же остановиться на красном. Встань прямо. И тебе нужны стринги — я вижу линию твоих трусиков.
— А что ты не видишь? Мой аппендикс?
— Зачем ты прячешь свои достоинства? Для тебя так важно быть непохожей на меня? В общем, забудь про это, выглядишь просто потрясно.
— Но все эти выпуклости… таки выпирают…
— Это не выпуклости, дорогая, это формы. У каждой женщины они есть. И нравятся мужчинам. Формы, — заявила она, — это твоя сила, которой наделила тебя природа.
Да, конечно, я выглядела женственно. Без всякого сомнения. Я и была женщиной. И тоже могла обладать этой силой. Я сильная женщина!
Нет уж. Пусть лучше мужчины принимают меня такой, какая я есть. Вместо того, чтобы приставать, а иначе вскоре от меня ничего не останется…
— Берем, — заключила Коко. — В крайнем случае, всегда сможем вернуть его назад.
— Ладно, — уступила я. — Договорились. С меня хватит. Пошли домой. — Я подобрала с пола свои джинсы и натянула их под платьем.
— Сначала купим тебе новое белье. — Она вышла из кабинки и задернула за собой занавеску, но не сдавалась и с той стороны. — И еще воск для эпиляции. Тебе нужен воск, трусики, лифчики…
— Мам, с меня хватит! — Я торопливо выбралась из платья. Оно было таким тесным, что словно сопротивлялось.
— Но важнее всего туфли. Немыслимо носить такое платье без пары красных шпилек. Пойдем в «Найн вест», это тут, за углом.
Мой лифчик обнаружился на полу.
— Не сейчас. Я даже не знаю, оставлю ли его.
— С платьями носят каблуки.
— Мам, — я старалась не повышать голос. — Ты не слушаешь меня. Я устала и больше не могу ходить по магазинам.
— Ты, наверное, проголодалась. Купим тебе кусок пиццы и пойдем за туфлями.
— Пицца — хорошо. Туфли — плохо.
Я прекрасно понимала, что если буду носить платье, мне придется обзавестись парой туфель на каблуках. Даже имеющиеся у меня черные не подойдут. Просто, в моем восприятии, шпильки являлись самым агрессивным элементом гардероба женщины, признающей, что она сексуальный объект. Я просто не имела права так быстро капитулировать перед этой напастыо.
— Если ты примеришь их… ты привыкнешь… это просто вопрос…
Я распахнула занавеску.
— Мама, если я оставлю платье, то обещаю, что мы купим к нему подходящие туфли, но не сейчас. Никаких шпилек.
У нее было такое лицо, будто бы я только что отказала ей в радости понянчиться с внуками.
— Знаешь что? — Она взяла себя в руки. — Наверное, в кассе сейчас большая очередь. Пойду заплачу за все это, а ты пока собирайся.
— Хорошая мысль.
Она ушла. Слава богу. Я надела футболку. Как хорошо снова быть самой собой. Я присела на небольшую угловую скамеечку и достала упаковку с леденцами. Наверху оказалась ананасовая конфета, моя любимая. Наслаждаясь ее вкусом, я старалась вновь обрести душевное равновесие. В соседней кабинке разговаривали. Я подумала, что наш диалог тоже могли слышать. У меня не было выбора, пришлось подслушивать.
— Мам, ну, пожалуйста! Я тебя очень прошу.
— Только через мой труп.
— Почему ты вечно мне все запрещаешь? Больше не пойду с тобой в магазин.
— Тебе не нужно никакой одежды. У тебя ее предостаточно.
— Ты что, с ума сошла? Мама! Да мне нечего носить!
Вот это нормальный спор. Какой и должен возникать между дочерью и мамой.
— Я вообще не понимаю, зачем мы сюда пришли.
— Хм. Может потому, что я люблю этот магазин?
— Ну, а я его ненавижу.
Я надела носки. Да уж, мать вела себя, как и положено. Дочь тоже говорила вполне адекватные вещи. Я понимала, что в этот момент они готовы были убить друг друга, и это по-своему правильно. Я сосала леденец и завязывала шнурки своих любимых, удобных, роскошных кроссовок на все случаи жизни, которые всегда доставляли меня туда, куда мне было нужно. Соседки продолжали свои пререкания.
— Ты не будешь носить это платье.
— Мам, оно мне так нравится. Ну, пожалуйста!
— Ты в нем выглядишь как шлюха!
И хотя при виде большинства вещей в этом магазине у меня возникали аналогичные мысли, услышать это слово из уст постороннего человека, женщины, было довольно неприятно. Я покинула кабинку, а те уже кричали друг на друга в полный голос.
— Ты шутишь? Все мои подруги так одеваются!
— Это не значит, что и ты должна делать то же самое. Где твое самоуважение?
Самоуважение. Кстати, у Коко его было хоть отбавляй. Гораздо больше, чем, скажем, у этой женщины, потому что она любила свое тело и заботилась о нем. Я покинула примерочные с мыслью, что быть не такой как все, возможно, не так уж плохо. Особенно, если это означало подобную ограниченность мышления.
Перед кассами стояли четыре длиннющие очереди. Музыкальное сопровождение сменилось: теперь посетителей радовали низкопробным рэпом. Мне показалось, что я сейчас упаду в обморок от недостатка кислорода. Боже, эти магазины высасывают из людей все соки. Неудивительно, что у них такая текучка кадров: кто согласится работать за гроши в подобных условиях? Коко стояла второй от кассы, и переругивалась с женщиной впереди себя. В каком-то смысле мне повезло с матерью. Она хотела, как лучше. Пыталась помочь мне единственным известным ей образом. И даже если бы Коко ненавидела этот магазин, мне бы пришлось полюбить его, чтобы только показать ей свою заинтересованность. Потом я бы стала любительницей дешевых шмоток, так что придется благодарить Бога за то, что Коко избавила меня от этого безумия и положиться на ее опыт.
Я пробилась к ней, охваченная нежностью.
— Спасибо, что сходила со мной, мама. Я знаю, тебе это далось непросто.
— Шутишь? — спросила она. — Это же весело! Не могу дождаться, когда мы купим тебе шестидюймовые шпильки.
Я улыбнулась. И промолчала.
