Спать я не мог, хотя понимал, что для тела это необходимо — но разум противился. В конце концов я встал и направился туда, где неподвижно сидел Кемок.

— Ничего, — ответил он, хотя я и не успел задать свой вопрос вслух. — Может быть, мы уже на неведомой земле, и нам не надо больше бояться преследования.

— Хотел бы я знать сейчас, на чьей границе мы находимся. — Я посмотрел на вершины, которые завтра нам предстоит покорить.

— Друзья или враги? — он протянул руку к своему мечу, блеснувшему в лунном свете.

— Стрелы тоже нам пригодятся. — Кемок поднял свою поврежденную руку.

— Если ты думаешь об этом, брат, не стоит меня недооценивать. Я научился многому за это время. Если человек настойчив, он может овладеть и левой рукой в совершенстве. Завтра я перевешу клинок на другую сторону.

— У меня такое чувство, что нам придется пробивать себе дорогу мечом.

— Возможно, ты прав. Но лучше меч там, чем то, что осталось за нашими спинами.

Я огляделся. Ярко светила луна. Так ярко, что становилось не по себе. Мы находились в долине между двумя скалами. Кемок занял свой пост на выступе чуть выше человеческого роста. Оттуда можно было видеть то, что находилось над нами и ниже, откуда следовало ждать погони.

— Поднимусь повыше и посмотрю оттуда, — сказал я Кемоку.

При ярком свете луны я хорошо ориентировался. Склон был довольно каменистым, со множеством выступов, и я без особого труда стал взбираться наверх. Наконец остановился и посмотрел на запад. Весь день мы потратили на то, чтобы подняться к этому месту. Теперь дебри уже казались редкими рощицами, все было видно. Я вытащил из-за пояса бинокль и стал внимательно осматривать местность.

Я увидел костры! Они даже не пытались спрятаться, а может, их зажгли специально, чтобы мы знали, что нас ждут. Я насчитал около двадцати костров и ухмыльнулся. Да, высоко нас ценят те, кто направил за нами такую орду. По опыту службы на границе я знал, что там должно быть больше ста человек. Интересно, а сколько среди преследователей тех, с кем мы воевали бок о бок? Есть ли кто-нибудь из моего небольшого отряда? На юге теперь делать особо нечего, и их могли послать сюда. Но в ловушку мы еще не попали. Я стал изучать отвесную стену над собой. Подъем будет нелегким. А те, кто ждет нас, останутся ли у той линии, что проведена для Эсткарпа, или пойдут за нами?

Я спустился к Кемоку.

— Итак, они там…

Мысленный контакт моментально передал новость.

— Около сотни воинов, если не больше.

— Интересно, сунутся ли они за нами?

— Лучшего места для подъема я не нашел.

Мне не пришлось выразить свои опасения вслух: Кемок уже услышал меня.

— Поверь Киллан, она сможет забраться наверх.

— Но как, она ведь не видит?

— Нас двое, у нас есть веревки, и не забывай о мысленном контакте, он будет служить ей вместо зрения. Будем продвигаться вперед медленно. И забудем о дороге назад, ее для нас нет.

Я улыбнулся.

— Зачем мы тратим слова? Ты ведь читаешь мои мысли…

Он прервал меня:

— А ты мои?

Я задумался. У нас с ним был контакт, я мог общаться с ним и Каттеей, но только в тех случаях, когда нужно было что-то спросить или ответить, либо если дело касалось нас обоих. Но если он не хотел, я не мог прочитать его мысли.

— Я тоже, — добавил он. — Когда требуется, мы можем быть одним целым, но мы три разных человека — каждый со своими мыслями, чувствами, проблемами, а возможно и судьбами.

— Но ведь это здорово! — воскликнул я, не раздумывая.

— Иначе и быть не может, не то мы были бы одержимыми — ходячими мертвецами, которых колдеры использовали для того, чтобы те работали и воевали за них. Тела их были послушны, а душа и сознание мертвы. Достаточно того, что мы можем раскрыть часть своих мыслей друг другу, если нужно, но что касается остального — это личное.

— Завтра Каттея будет все видеть, даже если пойдет вслепую?

— Надеюсь. Но дело в том, брат, что открытые для другого мысли должны иметь поддержку воли, тогда мы преодолеем подъем. Не думаю, что ты один справишься с этим, мы разделим усилия воли поровну между собой. И… — он снова протянул к свету свою покалеченную руку, — не верь в то, что это будет мешать мне. Я приучил свое тело и плоть подчиняться духу!

В этом я не сомневался. Кемок встал, пристегнул оружие, и я занял его место, чтобы он немного отдохнул. Мы договорились, что Каттея не будет бодрствовать в эту ночь, ведь ей надо справиться с внутренней преградой, которая возникла во время ее пребывания у колдуний. Чем больше я всматривался в темноту, тем сильнее притягивала меня долина. Мертвенно-бледный свет действовал ослепляюще — появилось то искажение, что мне уже доводилось видеть. Еще немного, и я поддамся действию чар, затеряюсь среди этих видений. Надо взять себя в руки и не обращать внимания на долину.

Немного погодя я спрыгнул с выступа и начал ходить взад-вперед, стараясь не смотреть ни на камни, ни на кустарники, ни на участки открытой земли. Я подошел к тому месту, где паслись торские скакуны. Двигались они медленно, и я ощутил, что их сознание притуплено. Такого раньше не случалось — и дело не в том, что они были сильно переутомлены. Наверное, на животных тоже действовал в какой-то мере тот запрет, который мешал Древней расе даже думать о востоке. Мы не можем взять их с собой. Но они могут послужить нам еще немного. Я быстро развязал путы, затем оседлал и обуздал коней. Они понемногу приходили в себя. Когда я собирался отдать им последние приказания, за моей спиной раздались какие-то странные звуки. Я резко повернулся, схватившись за оружие. Позади стояла Каттея — она срывала повязку с глаз. Последний рывок, и она идет ко мне, вглядываясь в темноту и силясь разглядеть меня сквозь пелену тумана.

— Что… — начал было спрашивать я, но она остановила меня нетерпеливым движением руки.

— Для того, чтобы твой план сработал, — тихо произнесла она, — на лошадях должны быть всадники, брат.

— Чучела? Да, я думал об этом, но под рукой нет никакого подходящего материала.

— Чтобы создать иллюзию, он не обязателен.

— Но ведь у тебя нет колдовского Камня, — возразил я. — Разве без него ты сможешь создать подобную иллюзию? — она нахмурилась.

— Может быть, и не смогу, но убедиться в этом надо, попробовав свои силы. Наша мать утратила свой Камень в день замужества, но многого смогла добиться и без него. Возможно, Камень и не является средоточием Силы, как нас заставляли думать колдуньи. Конечно, у меня нет их опыта, но я уверена, что невозможно измерить то, чего можно добиться усилием воли, желания и Силы. Если привыкаешь пользоваться чем-либо, то кажется, что без этого уже не обойтись. Теперь… — она сорвала серебристый листок с ближайшего куста. — Положи сверху несколько волосинок со своей головы, Киллан, но вырви их с силой, чтобы они были с корнем — живыми. И смочи их своей слюной.

Тон ее не допускал возражений. Я снял шлем, прикрывавший лоб и шею, ощутил прохладу ночного ветерка. Вырвал несколько волосков, положил их на листок, затем плюнул сверху.

Каттея направилась к спящему Кемоку, разбудила его и заставила проделать то же самое. Потом повторила все сама. Держа на ладони три листочка, она пошла к лошадям. Правой рукой она скрутила первый листок и начала бормотать какие-то непонятные заклинания. Потом она сунула его между завязанными поводьями и седлом. И то же самое проделала с оставшимися двумя листками. Затем она отошла в сторону, поднесла руки ко рту — получилось что-то вроде рупора. И в этот живой рупор она запела, сначала полушепотом, потом все громче и громче. И ритм этих звуков стал частью меня, и я почувствовал их в биении своего сердца, пульсации жил. Лунный свет осветил место, на котором мы стояли, яркой вспышкой. Каттея неожиданно оборвала свое пение.

— Теперь прикажи им, брат! Пусть они скачут прочь!

Я направил приказ в затуманенные головы торских скакунов, и они поскакали по долине, в сторону разожженных костров. И вдруг я увидел, что они несут в своих седлах трех всадников… Невероятно!

— Похоже, сестра, мы не знаем и половины из того, на что способны колдуньи, — заметил Кемок.

Каттея покачнулась и ухватилась за его руку. Он успел поддержать ее.

— Колдовство имеет свои преимущества. — Она устало улыбнулась. — Мы наверняка выиграли время — ночь, а может и больше. И теперь мы можем спокойно отдохнуть.

Мы донесли ее до импровизированной постели, которую устроили для нее заранее. Когда она закрыла глаза, Кемок оглянулся и посмотрел на меня. Даже мысленного контакта не потребовалось для того, чтобы понять друг друга — завтра не стоит рисковать и подниматься в гору. Если те, кто направил за нами погоню, обмануты, то у нас есть время.

Я встретил рассвет на своем сторожевом посту, на выступе скалы. Костры все еще горели, хотя и не так выделялись с восходом солнца. Я искал глазами лошадей. Казалось, что прошла целая вечность, пока я разглядел их в бинокль — они мчались по лощине. Я опешил — всадники на них были словно живыми, и будь я на месте ожидавших нас, то поверил бы в их существование. Они наверняка их увидели, обрадовались, что те возвращаются. Не буду гадать, насколько реальна иллюзия вблизи. Но на какое-то время мы в безопасности. Кемок присоединился ко мне, и мы по очереди стали следить за лошадьми до тех пор, пока они не скрылись за одним из холмов. Затем мы спустились вниз и стали осматривать скалу. Выступов на ней было много, а недалеко от вершины можно было устроить небольшой привал. Но мы не знали, что нас ждет потом, какие препятствия и какие трудности.

Весь день мы отдыхали, собирались с силами, спали по очереди крепким сном — даже сны не тревожили нас. Каттея окрепла за это время, восстановила силы, потраченные на создание иллюзии. Под покровом ночи я снова взобрался на скалу. На этот раз костров я не увидел. Это могло означать одно из двух: либо они приняли иллюзии, созданные Каттеей, за реальных людей, либо разгадали нашу уловку, покинули место стоянки и теперь движутся к нам. Но тщательно обследовав каждый уголок местности при помощи бинокля, я не обнаружил ни единого признака погони.

— Я думаю, они действительно ушли, — уверенно сказала Каттея, словно стараясь убедить меня. — Но дело не в этом. Утром мы тоже выступаем, но вверх, в горы.

С рассветом мы отправились в путь. Провизию, оружие и пледы мы упаковали и взвалили на плечи. Каттею обвязали веревкой — она будет идти между нами — оставив руки свободными; поклажи у нее не было. Она сняла повязку с глаз, но по-прежнему не открывала их, стараясь «смотреть» только при помощи мысленного взора, так как туман все еще застилал ей глаза. Мы медленно начали взбираться на скалу — все осложнялось еще и тем, что приходилось концентрироваться не только на собственных усилиях, но помогать сестре. Она проявляла удивительную сноровку — несмотря на свою полуслепоту, ни разу не оступилась и точно выполняла все мои мысленные указания. Добравшись до одного из выступов, я почти обессилел и понял, что не смогу дальше подниматься за двоих. Кемок вслед за Каттеей взобрался на выступ и опустил руку на мое трясущееся колено.

— Отдых, — приказал он тоном, который не допускал возражений.

Я не мог рисковать их безопасностью, потеряв много сил. Поэтому, отдохнув, мы с Кемоком поменялись местами — теперь он пошел впереди, лицо его стало сосредоточенным, должно быть, у меня было такое же: я вдруг ощутил, как ломит все тело… Кемок пошел первым, и это нас спасло, потому что оставшийся участок подъема оказался просто кошмаром. Я заставлял свое дрожащее тело подчиниться силе воли, прекрасно представляя себе, что может случиться — когда идешь в связке и оступаешься, тянешь за собой впереди идущего. Но наконец мы добрались до вершины, которая оказалась чем-то вроде большого плато.

Здесь дул холодный ветер — он осушил наши потные лица, взбодрил нас. Мы поспешили к расселине между двумя остроконечными вершинами. Каттея вдруг откинула голову назад и открыла глаза, вскрикнув от радости. Нам не потребовались слова, чтобы понять: ее слепота исчезла. Стало заметно холоднее. Кемок поддел носком сапога что-то белое — оказалось, это снег, несмотря на то, что стояло лето и внизу все изнывало от жары. Мы остановились, чтобы достать пледы и накинуть их на плечи. Это немного согрело нас, и мы двинулись дальше, и, дойдя до обрыва, заглянули вниз — в неведомый мир.

Мы глазам своим не поверили. Перед нами предстала искромсанная чужая земля, уходящая далеко вниз, в туман — и нельзя было разглядеть, что там — земля, вода или и то, и другое. Увиденное было похоже на какую-то тряпку, которую сначала изваляли в грязи, потом скомкали и дали высохнуть, и теперь все это было перепутано, смято, расходилось тысячью трещин во все стороны… Раньше я думал, что повидал горы, но представшая перед нашим взором земля была не похожа ни на что из ранее увиденного, а склоны, которые мы преодолели до этого, казались просто игрушкой. Каттея глубоко вдыхала незнакомый воздух — не потому, что задыхалась — она словно хотела выделить какой-то один запах из множества других, опознать его, как гончая или снежный барс, напавшие на след.

— Здесь есть… — начала было она, но затем передумала, — нет, я ничего не могу сказать. Но эта земля перенесла сильную боль по воле или вине человека, а не природы. Только было это давным-давно, и сейчас она понемногу оживает. Давайте уйдем отсюда: я ужасно замерзла.

С одной стороны, испещренная трещинами местность была нашей союзницей

— гора уходила вниз огромными каменными ступенями. Каттея обрела зрение, и спускаться будет намного легче, чем подниматься. Но ведь то, что находилось внизу, было окутано туманом, и это не придавало нам уверенности. И вот еще что: на преодоленном нами склоне горы была жизнь. Я видел свежие следы животных, пролетела какая-то птица… Но здесь признаков жизни не ощущалось. Мы спустились пониже и увидели первую растительность на этой земле — выглядела она, правда, как-то странно. Узкие листья кустарников были намного светлее тех, к которым мы привыкли у себя на родине, да и вид у них был какой-то болезненный, словно выросли кустарники из пораженных непонятным недугом семян. Мы вышли к скале над долиной и там решили остановиться на ночлег. Местность внизу казалась отсюда еще более неправдоподобной, чем сверху. Сначала вообще было трудно сказать, что это такое. Затем, внимательно оглядевшись вокруг, я понял, в чем дело. Скорее всего, это были деревья, потому что ни один кустарник не вырастает до такой высоты, но деревья странные. Им наверняка по несколько сотен лет — они заполнили всю долину, верхушки их почти касались наших ног. Когда-то в далеком прошлом это были обычные саженцы, но достигнув высоты приблизительно в десять футов, они вдруг резко отклонились вправо или влево. Развиваясь в новом направлении несколько футов, они снова устремлялись вверх, и так продолжалось бесчисленное количество раз — получились такие многоуровневые скрещенные гиганты, а той земли, на которой они стояли, даже не было видно. Чтобы преодолеть эту долину, нам придется идти по этим веткам-стволам, как канатоходцам: поскользнешься — и либо сломаешь себе шею, либо сядешь на кол — вершину растущего ниже дерева. Я покинул наш наблюдательный пункт.

— Нам потребуется целый день…

Каттея заслонила глаза рукой от последних солнечных лучей, отражающихся от скал.

— Ты прав. Но здесь холодно — где мы укроемся?

Кемок нашел подходящее укрытие в скале — небольшую расщелину, которую мы загородили камнями и протиснулись в нее. Огонь мы решили не разжигать. Кто знает, чьи глаза увидят костер там, где его не должно быть, и что может случиться? Мы легли на землю, Каттея между нами, и укрылись сверху пледами. Если в дневное время горы казались безжизненными, то ночью они ожили — неожиданно раздался рев снежного барса, упустившего свою добычу, потом крик совы откуда-то из долины. Но никто и ничто не потревожило наш сон. Мы часто просыпались, прислушивались, потом засыпали снова — так прошла ночь. На этой стороне гор она была намного длиннее.