Там не было сидений, только ряды ступеней в одном конце палатки, которые легко убирались после представления. Перед ними возвышалась эстрада, пока еще пустая, за ней был занавес того же серо-розового цвета, что и вывеска. Наверху висели фонари серебристо-лунного цвета. Все это выглядело просто, но элегантно и никак не вязалось с показом дрессированных животных.

Мы, видимо, пришли вовремя: складки занавеса раздвинулись и перед аудиторией появился мастер-дрессировщик. Несмотря на ранний час, здесь было много народу, в основном, дети.

Мастер – нет, несмотря на тунику, брюки и высокие сапоги, такие же, как у привратника, это явно была женщина. Ее туника не облегала горло, а поднималась сзади стоячим воротником-веером, отделанным по краю маленькими рубиновыми искорками того же цвета, что ее сапожки и широкий пояс. На ней был еще короткий облегающий жилет из золотисто-красного меха, какой я видел сегодня утром в Большой Палатке. В ее руках был бич, каким большинство дрессировщиков подкрепляет свои программы, и тоненький серебряный жезл, который не мог служить ни для наказания, ни для защиты.

Он подходил по цвету и блеску к ее высокой прическе, заколотой шпильками с рубином. В середине лба был серебряный арабеск с рубином, неизвестно как прикрепленный – он не шевелился при движениях ее головы. В ней чувствовалась уверенность, как у всех мастеров, умеющих владеть собой и своим искусством.

– Лунная певица! – выдохнул Грис с некоторым оттенком страха – редкой эмоцией у Торговцев. Я хотел было попросить у него объяснений, но в это время она взмахнула палочкой, и все разговоры смолкли. Публика относилась к ней явно с большим почтением, чем толпа на улице к храмовому гонгу.

– Дамы и господа! – голос был низкий, напевный, вызывающий желание слушать. – Окажите внимание нашему маленькому народу, который рад повеселить вас, – она отошла и снова взмахнула жезлом.

Драпировки раздвинулись, чтобы пропустить шесть маленьких мохнатых созданий.

Они шли на задних лапках, прижимая к круглым брюшкам маленькие рубиново-красные барабаны. Их передние лапки очень походили на человеческие руки, с той лишь разницей, что пальцы животных были длиннее и тоньше. У них были круглые головы с высоко поставленными бесшерстными блестящими острыми ушами. Как и у их хозяйки, их глаза были очень велики по сравнению с круглой широконосой мордочкой. Позади крючком загибался пышный шелковистый хвост. Они гуськом прошли в противоположный конец сцены и уселись там, поставив перед собой барабаны и положив на них передние лапы. Видимо, она подала какой-то сигнал, который я прозевал, потому что они стали бить в барабаны, но не как попало, а в определенном ритме.

Снова раздвинулся занавес, и появились новые артисты. Эти были крупнее барабанщиков и, видимо, менее ловки в движениях. У них были слишком массивные тела для их размера, их грубая шерсть, их рост, длинные уши и узкое вытянутое тело выглядели гротескно и по-настоящему чуждо. Они шли в такт барабанам, ритмично покачивали головами и шевелили кончиками морд. Однако они служили всего лишь верховыми животными для еще одной группы. У всадников были маленькие кремовые головки с большими, более темного цвета кругами вокруг глаз, что придавало их мордочкам удивленное выражение. Похоже, что они, как и барабанщики, пользовались своими передними лапками не хуже, чем мы руками.

Тапироподобные «лошади» и их всадники церемониальным маршем прошли по авансцене. Вот тут я и стал свидетелем явной магии. Я повидал немало шоу с животными в разных мирах, но ничего подобного не встречал. Тут не было ни щелканья бича, ни словесных приказов. Они выступали не как обученные трюкам, а скорее как будто привносили что-то свое, неожиданное для тех, кто не относился к их породе. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь разными ритмами, отбиваемыми мохнатыми музыкантами, и сложными звуками, которые время от времени издавали артисты. Всадники и «лошади» были первыми, но после ухода артистов я сообразил, что мы видели по крайней мере десять разных пород.

Хозяйка еще раз вышла на середину платформы и отсалютовала своим жезлом.

– Мой народ устал. Если он понравился вам, дамы и господа, он этим вознагражден. Завтра они выступят снова.

– Я никогда не… – я взглянул на Гриса, но тут кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел юношу, который впускал нас сюда.

– Благородные Гомос, – сказал он на базике, а не на ырджарском наречии, – не пожелаете ли вы взглянуть на маленьких артистов поближе?

Я не мог понять, с какой стати нам было сделано такое предложение, но жаждал его принять. Однако укоренившаяся в нас осторожность предъявила свои права, и я заколебался, поглядывая на Гриса. Поскольку он, как видно, что-то знал об этих Тэсса (кем или чем бы они ни были), я предоставил решение ему. Но у него, похоже, сомнений не было. Мы встали и последовали за нашим гидом через сцену за драпировки. Там странно пахло животными, но очень чистыми и ухоженными, травяными подстилками и чуждой для нашего носа пищей. Пространство перед нами было раза в три больше театра. Его разгораживал широкий деревянный экран. Рядом с ним стояли фургоны вроде тех, в которых перевозят продукты, это была линия для крупных ездовых животных – казов. Большая часть их теперь спокойно лежала, пережевывая жвачку. Рядами, почти как город с узкими улицами, тянулись клетки. В конце ближайшей «улицы» стояла женщина. Я не мог определить ее возраст, но издалека она казалась девочкой. При ближайшем рассмотрении хитроумная прическа, украшение на лбу и самоуверенность выдавали патину лет. Она все еще вертела в руках серебряную палочку, как якорь спасения. Не знаю, почему мне пришла мысль: в ее манерах и выражении лица не было ничего, указывающего на неприятности.

– Добро пожаловать, Благородные Гомос! Меня зовут Майлин, – сказала она на базике.

– Крип Ворланд.

– Грис Шервин.

– Вы с «Лидиса», – это был не вопрос, а утверждение. Мы кивнули. Малик, – обратилась она к юноше, – может быть, Благородные Гомос выпьют с нами?

Он не ответил, но быстро пошел по улице из клеток с решетчатой стенкой с правой стороны для охраны животных. Майлин продолжала изучать нас, а затем указала жезлом на Гриса.

– Вы что-то слышали о нас, – она повернула жезл ко мне. – А вы нет.

Грис Шервин, что вы о нас слышали? Только ни о чем не умалчивайте, ни о плохом, ни о хорошем – если было хорошее.

Грис был загорелым, как все мы, живущие в космосе. Рядом с этими людьми он казался почти черным. Но даже через эту черноту было видно, как он вспыхнул, и я понял его самочувствие.

– Тэсса – Лунные Певцы, – сказал он.

– Неточно, – она улыбнулась. – Только некоторые из нас воспевают власть Луны для пользования ею.

– Но вы как раз из них.

– Это правда, – она ответила без улыбки, – раз уж вы, Торговцы, об этом знаете.

– Все Тэсса – другой крови и рода. Никто на Йикторе, кроме, может быть, их самих, не знает, откуда они пришли. Они древнее, чем старые записи у лордов или в храмах.

– Это правда, – Майлин кивнула. – Что еще?

– Остальное – слухи. О власти над добром и злом, которой не имеет человеческий род. Вы можете наслать беду на человека и весь его клан, – он засмеялся.

– Суеверие? – спросила она. – Однако есть много способов омрачить человеческую жизнь, Благородный Гомо. Слух всегда имеет две стороны правдивую и фальшивую. Но мне кажется, нас нельзя обвинить в том, что мы желаем зла кому-нибудь в этом мире. Мы и в самом деле древний народ и хотим жить по своим обычаям, не мешая никому. Что вы думаете о нашем маленьком народе? – она резко повернулась ко мне.

– Я никогда не видел равных им.

– Как вы думаете, их хорошо встретят в иных мирах?

– Вы имеете в виду шоу в космосе? Это рискованно. Перевозка животных требует различной пищи, специальных забот. Некоторые животные вообще не могут переносить полет. Можно построить и экипировать корабль, Благородная Дама, но это будет…

– Стоить целое состояние, – закончила она. – Да, об эту скалу разбивалось немало грез, не так ли? Но если показывать не все представление? Может быть, некоторые мои артисты смогут путешествовать.

Пошли посмотрим на мой народ – вам будет что вспоминать потом.

Она была совершенно права. Когда она повела нас над одним рядом клеток и под другим, мы увидели, что эти клетки были для животных не местом заключения, а только местом защиты их от вреда, который может причинить им человеческое любопытство. Животные находились у передней решетки своих жилищ, когда она подходила к каждому и официально знакомила нас. И у нас усиливалось ощущение, что это действительно народ с мыслями и чувствами, странный, но приближающийся к моим собственным мыслям и чувствам. Это пробудило во мне страстное желание иметь такого товарища на корабле, хотя осторожность возражала против такого безрассудства.

Мы подходили к концу последней «улицы», когда прибежал один из «свободных мальчиков», бродящих по ярмарке и зарабатывающих монетку, бегая по поручениям, а возможно, и менее легальными способами. Он переминался с ноги на ногу, словно у него было важное поручение, но он боялся потревожить Тэсса. Она круто оборвала свою речь и повернулась к нему.

– Госпожа, продавец животных… Ты велела мне узнать – у него есть один мохнатый в тяжелом состоянии, – он замолчал.

Ее лицо как бы сузилось, губы сжались. Сейчас она выглядела еще более чужой, и мне показалось, что она вот-вот зашипит, как разъяренная кошка.

Затем она вновь надела маску спокойствия.

– Похоже, что то существо нуждается во мне, Благородный Гомо. Малик останется с вами, а я скоро вернусь.

– Благородная Дама, не могу ли я пойти с вами?

Не было никаких оснований полагать, что ей нужен помощник, и я ожидал, что она так и скажет. Но выражение ее лица изменилось, и она кивнула.

– Если желаете, Благородный Гомо.

Грис поочередно оглядел нас, но не предложил себя в сопровождающие, а пошел с Маликом в жилые помещения. Мы пошли за посланцем. В этот поздний час на улицах было полно народу, хотя существовало правило, по которому торговцы и покупатели могли действовать только при свете дня, когда ясно видны недостатки товара. Ночью мужчины и женщины искали развлечений, а мы шли как раз через эту часть ярмарки. Я обратил внимание, что местные жители, узнав мою спутницу, уступали ей дорогу и глядели ей вслед с каким-то опасением, даже со страхом, как если бы она была жрицей. Она же ни на кого не обращала внимания.

Мы шли молча. Согласившись на то, чтобы я пошел с ней, она как бы забыла обо мне и сосредоточилась на чем-то более важном.

Мы дошли до конца разбросанной коллекции развлекательных заведений и увидели претенциозную палатку, кроваво-красную с ядовито-зелеными пятнами, откуда доносились крики игроков. Там стоял такой шум, словно выигрыш зависел не от умения игрока, а от силы его рева. Через открытую дверь я мельком увидел стол, где играли в распространенную в Галактике игру «Звезды и кометы». И сидел за этим столом мой сегодняшний знакомый Гек Слэфид. Видимо, на его корабле не было той дисциплины, что у Свободных Торговцев, потому что перед ним лежал столбик фишек, более высокий, чем у соседей, которые, судя по одежде, были из местной знати, но слишком молоды для правителей.

Когда мы проходили, Гек поднял голову и пристально посмотрел на меня, а затем приподнял руку, будто хотел то ли помахать мне, то ли позвать, но не спуская глаз со стола. Один из потомков лордов тоже уставился на меня с таким изумлением, что я отстал на шаг от Майлин и так же внимательно оглядел его. Он смотрел не то с вызовом, не то просто с любопытством, я не смог понять, а мысли читать не осмеливался.

За игорной палаткой находились маленькие хижины – как я предполагал, жилые дома для прислуги. Оттуда несло странной кухней, тошнотворными духами. Мы снова повернули, держась на почтительном расстоянии от хижин.

Затем мы подошли к палатке, где пахло совсем уж гнусно. Я думал, что услышу яростное шипение Майлин, когда она толкнула полотнище у входа своим серебряным жезлом, как бы не желая касаться его пальцами. Внутри отвратительный запах перебивался другим, поднимающимся душным облаком, и там стоял невообразимый шум от лая, ворчания, рычания и шипения. Мы стояли в тесном пространстве между клетками. Они отнюдь не были заботливо отделанными жилыми квартирами, а скорее тюрьмой для несчастных обитателей.

Торговец животными, который ни о чем не заботился, кроме быстрой наживы, вышел из темного угла. Его губы растянулись в улыбку, но глаза не выражали приветливости. Когда же он узнал Майлин, его улыбка исчезла, в холодных глазах сверкнула ненависть, умеренная страхом перед властью той, кого он ненавидел.

– Где барск? – спросила Майлин тоном оскорбительного приказа, даже не поздоровавшись.

– Барск? Какой дурак захочет иметь дело с барском, госпожа? Барск зло, демон безлунной ночи, это всем известно.

Она оглянулась и прислушалась, как будто в шуме, производимом несчастными зверями, уловила единственную ноту и пошла по следу к источнику этого звука. Она не обращала больше внимания на хозяина, а просто шла вперед. Я увидел, что его ненависть поборола страх, и что он собирается остановить Майлин. Он сунул руку за пояс, и моя направленная мысль, как луч света, показала мне его оружие – интересную, тайную и очень опасную штуку, не похожую на честную сталь: небольшой, прячущийся в ладони крючковатый коготь, смазанный чем-то зеленым, так что, видимо, всякая царапина, сделанная им, была бы смертельной. Хотя его съедала злоба и ненависть, я не был уверен, что он пустит оружие в ход. Но шансов у него все равно не было: из моего станнера вылетел слабый луч, и пальцы его, державшие оружие, онемели. Он пошатнулся, ударился об одну из своих вонючих клеток и отчаянно заорал, когда животное в клетке попыталось добраться до него. Майлин оглянулась и вытянула жезл.

Она холодно посмотрела на него:

– Дурак, двойной дурак! Не хочешь ли ты, чтобы я обвинила тебя в нарушении мира?

Можно было подумать, что она плеснула ему в лицо ледяной водой: так быстро исчезло с него пламя ярости. Ненависть в его глазах сменилась страхом. То, чем она грозила ему, могло поставить его вне закона, а это было на Йикторе самым страшным наказанием.

Он пополз на локтях и коленях назад в темноту. Однако, я счел все же нужным держаться настороже и сказал об этом Майлин. Она покачала головой.

– Нечего его бояться. Если хотите знать – низшие не могут обмануть Тэсса!

Она не то чтобы презрительно назвала его «низшим», как ничтожного прихлебателя. Она просто констатировала факт.

Она прошла за занавеску, где было еще больше клеток и еще большее зловоние, и бросилась к тюрьме, стоявшей поодаль от других. Тот, кто жил в ней, лежал без движения. Я подумал, что он умирает, когда увидел, как выпирают его кости под шкурой, и услышал слабое редкое дыхание.

– Здесь тележка… – она встала на колени перед клеткой и внимательно вгляделась в животное, а ее жезл указывал на доску на колесах.

Я подтолкнул доску вперед. Мы вдвоем поставили на нее клетку и покатили к выходу. Майлин остановилась, достала из кошелька два денежных знака и бросила их на одну из клеток.

– Пять весовых единиц за барска и две за колеса, – сказала она торговцу, все еще скорчившемуся в тени. – Хватит?

Мыслеуловитель сказал мне, что торговец только и мечтает, чтобы мы ушли. Но за его страхом пробуждалась жадность. Он заскулил:

– Барск – редкий зверь…

– Этот барск вот-вот умрет, и даже его шкура ничего не стоит, потому что ты заморил его голодом. Если не согласен – подавай в суд, – я заметил, что этот разговор ее забавляет.

Обратно мы шли другой дорогой.

Когда клетка приблизилась к ломовым казам, те принюхались, зафыркали, некоторые встали на дыбы, вскинув головы и раздувая ноздри.

Майлин остановилась перед ними, поводила жезлом и тихо запела. Это успокоило животных. Мальчики отвезли клетку подальше и остановились.

Навстречу вышли Малик и Грис. Юноша Тэсса заглянул в клетку и, покачав головой, расплатился с ребятами.

– Он безнадежен, – сказал он Майлин, когда она отошла от успокоившихся казов. – Даже ты не сможешь повлиять на него, Певица.

Она задумчиво посмотрела на клетку. В одной руке она все еще сжимала жезл, а другой гладила мех своего короткого жилета, как будто это было любимое балованное животное, живое и дышащее.

– Возможно, ты и прав, согласилась она, – а может, его смерть еще не занесена во Вторую Книгу Моластера. Если ему придется пойти по Белой Дороге, то пусть начнет это путешествие спокойно и безбоязненно. Он слишком истощен, чтобы бороться с нами. Открой клетку, потому что его тошнит.

Они открыли клетку и перенесли животное в одну из своих, побольше и пошире, на мягкую подстилку. Этот зверь был крупнее тех, что были в этот вечер на сцене, если бы он мог встать, он был бы на уровне моих нижних ребер. Его шерсть запылилась и свалялась, потускнела, но была того же красного цвета, что и жилет Майлин.

У этого животного были странные пропорции: маленькое тело и такие длинные и тонкие ноги, будто они достались ему по ошибке от кого-то другого. Хвост заканчивался веерным пучком, а между острых ушей, по шее и вокруг плеч лежала острая грива более светлого оттенка. Нос был острый и длинный, за черными губами виднелись крепкие зубы. Не будь он таким изможденным, я бы сказал, что это опасный зверь.

Он слабо огрызнулся, когда они укладывали его на подстилку в новую клетку. Майлин слегка коснулась его жезлом, ласково проведя им по носу животного, и его голова перестала дергаться.

Малик принес чашку с какой-то жидкостью, окунул в нее пальцы и влил чуть-чуть в запекшийся рот, из которого высовывался почерневший язык.

Майлин стояла рядом.

– Сейчас больше мы ничего не можем сделать. Остальное… – ее жезл нарисовал в воздухе символ. Затем она повернулась к нам. – Благородные Гомос, час уже поздний, а этот бедняга будет нуждаться во мне.

– Благодарим за вашу любезность, Благородная Дама, – мне показалось, что она довольно-таки резко отсылает нас. Похоже, у нее были какие-то основания пригласить нас, но теперь мы стали лишними. Собственно, эта мысль не подтверждалась никакими фактами, но была мне почему-то неприятна.

– И вам спасибо за помощь, Благородный Гомо. Вы придете еще раз.

Это был не вопрос и, тем более, не приказ, а просто утверждение, с которым мы оба были согласны.

На обратном пути к «Лидису» мы с Грисом мало разговаривали, я только рассказал ему, что произошло в палатке торговца животными, а он посоветовал мне сообщить об этом в своем рапорте – на случай каких-либо осложнений.

– Что за зверь барск? – спросил я.

– Ты видел. Их мех был выставлен сегодня утром, из него же сшит жилет Майлин. Они считаются умными, хитрыми и опасными животными. Время от времени их убивают, но вряд ли часто захватывают живыми. Может, только этого…

Мы уже миновали охрану порта, когда я неожиданно почуял не одну только ненависть торговца животными, но связанную с резким направленным умыслом. Это соединение эмоций било в мозг, как копье, ударяющее в тело. Я остановился и обернулся навстречу этому мозговому удару, но в темноте ничего не увидел. Грис, стоящий рядом, сжал в руке станнер, и я понял, что он тоже почуял это.

– Что?

– Торговец животными и еще кто-то…

Я часто мечтал иметь полную внутреннюю власть эспера. С ней можно иногда без оружия искалечить человека. Грис предложил сообщить капитану.

Конечно, он был прав, но мне было крайне неприятно согласиться с этим. Капитан Фосс может запереть меня на «Лидисе» до самого отлета.

Осторожность – щит торговца в чужих мирах, но если человек только и делает, что хватается за щит, он может прозевать удар меча, который навсегда освободит его от каких бы то ни было опасностей. А я был достаточно молод, чтобы вести свой собственный бой, а не сидеть в укрытии, пока меня не унесет штормом. Итак, угроза исходит от двоих, а не от одного. Я мог понять вражду продавца зверей, но кто присоединился к нему?

Какого еще врага я приобрел в Йикторе и как?