— Коптер?

— Сейчас проходит с нерегулярными интервалами, сэр. Может оказаться в любую минуту.

— Плохо. Если бы мы знали местность, то могли бы разойтись и пробиться в одиночку.

— А вы знаете местность, сэр?

— Достаточно, чтобы добраться до Прайма незамеченным. Только бы выбраться отсюда.

— Нам нужно чем-то отвлечь внимание, сэр.

— Гм... — Их разговор был прерван окриком от заставы, водители бросились к своим машинам. Началось медленное движение.

Кана забрался в хоппер, не видя выхода из трудного положения. Хотя наступила темнота, костер в поле освещал местность, а если они еще немного продвинутся вперед, то окажутся на участке, залитом лагерными огнями.

— Эй! — Хансу высунулся на окрик. — Хопперам держаться справа, — сказал голос. — Это новый приказ. Подождите, пока впереди освободится место, и выбирайтесь к полю.

Неужели полиция установила, что беглецы движутся в хоппере? Кана не впервые за долгий день пожалел, что с ними нет мехского бластера. Они совершенно безоружны, даже Нож Милосердия...

Но Хансу уже действовал. Из-под комбинезона он извлек трехдюймовую трубку. Медленно и тщательно облизал ее и вставил под контрольную панель. Грузовик перед ним продвинулся на несколько ярдов. Хансу повернул хоппер вправо и тут же отдал приказ товарищу:

— Сними обшивку заднего сиденья и дай сюда!

Кана повиновался. Они съехали с дороги на поле. Перед ними и за ними появлялись другие хопперы.

— Готово! — Хансу установил ручку прибора и пинком отворил дверцу. — Прыгай!

Кана распахнул заднюю дверь и выпрыгнул, ударившись о землю. Он несколько раз перевернулся, царапая кожу. Еще не утратив инерции падения, он пополз вперед. И тут ночь раскололась, блеснул огонь, прогремел взрыв. Послышались крики. Кана закрыл лицо и замер, услышав гул полицейского коптера.

Когда тот прошел мимо, Кана пополз дальше, направляясь к ивовой рощице у ручья, которую он заметил раньше. И хотя он ожидал каждую минуту, что его окликнут, он благополучно добрался до ручья.

Повернувшись, он посмотрел на дорогу. Их хоппер, подожженный запалом Хансу, ярко пылал. Грузовики опять остановились, и вокруг горящей машины виднелась толпа. Очень удачно получилось. Только... удалось ли Хансу уйти так же легко?

Кана пополз вдоль ручья на восток. В том направлении находится Прайм, и если он сумеет отыскать Хансу, то только там. Кана показалось, что впереди что-то осторожно движется. Хансу? Или полицейский?

Кана расстегнул пояс комбинезона, собираясь использовать его, как пращу. Шорох прекратился, а потом послышался шепот:

— Карр?

— Да, сэр!

— Сюда...

Кана двинулся быстрее, догоняя командира. Здесь они находились ближе всего к заставе и ползли наполовину в воде, удаляясь от света лагерный ламп. Хансу держался у ручья, пока возвышенность не загородила их от дороги.

— Куда мы направляемся? — наконец спросил Кана, когда они мокрые, покрытые грязью, выбрались из ручья на берег под покров деревьев.

— К речной дороге, о которой упоминал шофер, — Хансу пошел медленнее, осторожно поддерживая правую руку левой.

— Вы ранены, сэр?

— Немного обжегся. Перед прыжком прижимал обшивку к щитку.

Теперь Кана понял. Смутно видная снаружи обшивка могла напоминать двух людей, охваченных огнем.

— Можно взглянуть на ожог, сэр?

— Позже, — Хансу хотел уйти как можно дальше.

И это «позже» оказалось действительно много времени спустя. Чувство направления и изучения карты привело их на узкую дорогу, отходившую от главного шоссе. Поскольку движения на ней не было вовсе, они осмелились идти открыто. Взошла луна, когда Хансу остановился и начал осматриваться. Кана понял, что он отыскивает траншеи, вырытые рядом с дорогой. Хансу с усилием произнес:

— Фонарик...

Кана достал карманный фонарик, установил его на слабый режим работы и направил луч в ближайшую траншею. На дне раскопок виднелись остатки каменной кладки. Должно быть, эти развалины упоминал шофер. Хансу вслух считал траншеи.

— ...четвертая... пятая... шестая. Вот она, шестая слева...

Кана направил туда луч, и Хансу неуклюже слез по камням старой кирпичной кладки. Кана спрыгнул вслед за ним. Он не знал, что ищет Хансу, но понял, что лучше не задавать вопросов.

Эта траншея была длиннее остальных, уходила дальше от дороги, но в конце концов они подошли к груде щебня и обломков, обозначавшей конец раскопок. Щебень порос колючим кустарником. Хансу левой рукой потянул за куст, и Кана заторопился ему помочь. Под их совместными усилиями куст поддался, обнаружив темное отверстие.

— Что?.. — начал было Кана.

— Подземные пути... прямо в Прайм... издавна сохранились... — речь Хансу звучала прерывисто, и Кана направил ему в лицо луч фонарика. Сквозь пот и грязь было видно, что Хансу держится на одной силе воли.

Но Кана чувствовал, что сейчас не время предлагать ему помощь. Он осветил отверстие и увидел туннель, явно искусственного происхождения. Под сапогами у него были две пыльные полосы, которые когда-то могли быть рельсами. Эти древние пути напоминали скорее смертоносную ловушку. Они проходили мимо осевших боковых коридоров, дважды им пришлось пробираться сквозь груды земли и гравия. Однако, к их удивлению, чем дальше они шли, тем лучше становились условия. Кана не мог поверить, что эти подземные пути заброшены со времен атомной войны. Его подозрения подтвердились, когда луч упал на какую-то металлическую деталь в боковом тупике. Металл блеснул, будто на него не действовали столетия сырости. Главный туннель все расширялся, и к нему присоединялось все больше и больше боковых коридоров. Когда-то, должно быть, это был главный вход в Прайм или в морской порт, на развалинах которого был построен Прайм.

— Долго еще?

— Не знаю, — Хансу шел механически. — Слышал об этих ходах. Мы должны связаться с достигающими — может, одна из их машин подберет нас.

Для Кана его слова не имели смысла, но он не стал расспрашивать. Он примерно догадался, кто такие эти «достигающие». Загадочное подполье среди солдат, главой которого, вероятно, был Маттиас. Но почему Хансу надеялся встретить их здесь, он не мог понять.

Они повернули и оказались в обширном пространстве, где проходило много рядов рельсов. Звук их шагов гулко отдавался в подземелье, луч фонарика уходил во тьму. Кана включил его на полную мощность и направил на стены, переводя от одной темной арки к другой. Они находились в обширном кольце, в центре паутины, нити которой отходили во всех направлениях. В какую же из арок они должны войти? Насколько он мог видеть, они все были одинаковы.

Неуверенность и беспокойство, которые Кана всегда ощущал в замкнутом пространстве, начали действовать на него, хотя пространство пересекающихся путей было большим. Но за пределами досягаемости фонарика тьма сгущалась и становилась почти осязаемой, будто они действительно были погребены под землей без надежды выбраться на открытый воздух. Запах сырости нес в себе какие-то другие слабые запахи, напоминавшие о далеком прошлом. При остановке Кана расслышал журчанье воды.

— Куда дальше? — нелюбовь к темноте, боязнь закрытого пространства заставили его задать вопрос.

Хансу буркнул что-то, но не ответил, а Кана продолжал обводить лучом фонарика окрестности.

Их проблема была решена неожиданно и драматически. Из одной арки — Кана не был уверен, из какой именно, — послышалось гудение, которое началось как еле слышный шум, а потом превратилось в гул сирены. Он схватил Хансу за рукав, пытаясь увлечь его в один из проходов и укрыться там. Но было слишком поздно. Они пойманы и охвачены ярким лучом, ослепившим их. И от источника этого света последовал приказ, которого они не посмели ослушаться:

— Руки вверх! И стоять на месте!

Кана с упавшим сердцем повиновался. Они были беспомощными, безоружными пленниками. Несколько позже Кана с горечью думал, что мог бы заранее предвидеть, чем кончится их пленение. Стена, против которой он сидел, была серая, монолитная, без единой трещины или щели. Ничего не отвлекало взгляда, не давало пищи воображению. Время, не разделенное больше на минуты, часы и дни, тянулось бесконечно.

Даже отраженный свет его камеры бледнел или разгорался с интервалами, у которых не было равных промежутков, и он не мог по ним измерять ход времени. Проголодавшись, он открывал дверь крошечного шкафчика, доставая капсулы и пластиковую бутылку с водой. Как они туда попадали, он не знал.

Хуже всего была постоянная тишина. Она окутывала Кана толстым отупляющим одеялом, и нервы его напряглись, он, расхаживая взад и вперед, пытался утомить себя физически, чтобы уснуть и хоть несколько часов провести в забытьи. Он оказался в ловушке, из которой не было выхода. И он чувствовал, что однажды наступит момент, когда он не сможет противиться тишине, когда демон — его собственный страх — победит и овладеет его мозгом. Весь мир сузился до размеров этой камеры без окон и дверей где-то глубоко в основании Прайма. Аппаратура камеры функционировала автоматически. Кана могли забыть, оставить здесь на многие годы, а он по-прежнему продолжал бы получать питание, и свет продолжал бы загораться и гаснуть в соответствии с каким-то диким расписанием, вложенным в машину. И даже когда он умрет...

Кана пытался заставить себя думать о чем-нибудь другом. Если бы только у него была информационная катушка или какой-нибудь писчий материал... Но с таким же успехом он мог мечтать о свободе! Он даже не знал, осужден ли он или еще только дожидается суда.

Хансу ошибался, считая подземные ходы Прайма неизвестными полиции. В арестовавшей их группе находился агент ГУ. Они сдались без сопротивления. С тех пор он не знал, что с Хансу. Их разделили перед допросом.

Специалисты по допросам не были грубы. Давным-давно исчезла необходимость в пытке, чтобы развязать языки упрямым пленникам. После того, как ему дали определенное средство, он ничего не мог скрыть. И Кана знал, что он выболтал все секреты своей жизни. Когда он пришел в себя, то находился в этой камере, раздетый до белья, и с тех пор он здесь и оставался.

Он стал сам себе назначать задания, вспоминая после каждой еды все детали курса по инопланетникам. Иногда в процессе этой работы он даже ненадолго забывался.

— Закан, — он произнес это слово медленно, стараясь придать ему соответствующий свистящий звук, — планета терранского типа. Суша представлена главным образом архипелагами. Самый большой остров Зародал. Крепость Зародала была основана во время полумифического правления пяти королей. Археологические находки подтвердили некоторые легенды и доказали, что на одном и том же месте сменялось по меньшей мере десять цивилизаций, причем иногда между падением одной и подъемом следующей проходили тысячелетия. Зака-тане — раса рептилий, родственных терранским ящерицам. Протяженность их жизни во много раз превосходит человеческую. Они не агрессивны, чрезвычайно поглощены историческими исследованиями и дают много известных историков и философов.

Послышался щелчок. В стене перед Кана раскрылось отверстие. В нем лежал мундир. На мгновение Кана застыл. Потом схватил мундир, боясь, что это лишь мучительная иллюзия.

Полный новый комплект обмундирования... мечника третьего класса! Когда Кана начал одеваться, его руки все еще дрожали. Освобождение, по крайней мере, освобождение из камеры. Что его ожидает? Суд? Возвращение на службу? Или... Он, волнуясь, застегивал пряжки. Теперь он хоть был одет. Только меча не хватает, новые ножны на поясе пусты. И нет Ножа Милосердия.

Он застегивал ремешок шлема, когда стена сдвинулась. Он вышел в коридор. Его ожидало четверо конвоиров, двое впереди, двое сзади. Он пошел, понимая бесполезность расспросов.

Скоростной лифт поднимал его этаж за этажом в сердце административного штаба. Когда лифт остановился, они оказались в широком коридоре. Фрески с изображениями других миров, где сражались орды и легионы, чередовались с окнами, через которые Кана бросил взгляд на Терру, первый с тех пор, как оказался в подземелье. Насколько он мог судить, было утро. Внизу лежал залив, переходящий в море. Предания утверждали, что древние руины, на которых был основан Прайм, некогда являлись предместьем огромного города, покрывавшего до атомных войн весь остров у залива. Меж зданий пролетали коптеры.

Все было так же, как и в тот день, когда он впервые прибыл в Прайм и получил назначение в орду Йорка. Но охранники не дали ему времени смотреть в окно или думать о прошлом. Его быстро провели в приемное помещение. Здесь его ждал трибунал. Высокие чины, возможно, самые высокие! Здесь сидели трое из четырех советников штаба, а четвертым и пятым членами суда были галактический агент и офицер галактического Патруля, командир подсектора, судя по знакам различия. Кана напрягся. Какое же право имеют эти чужаки судить его? Он был уверен, что сможет опротестовать это и будет поддержан кодексом службы. Но, желая выиграть время, он отдал салют и доложил согласно правилам:

— Кана Карр, мечник третьего класса, назначенный в орду Йорка, место службы — Фронн.

Хансу. Где Хансу? Неужели их будут судить порознь? Больше всего на свете Кана теперь хотелось поговорить с Хансу. Потому что он только что сделал ошеломляющее открытие: один из офицеров, смотревших на него, был Маттиас, тот самый Маттиас, который, по мнению Хансу, был их защитником, сражался бы на их стороне, если бы они сумели добраться до него...

Лица офицеров были бесстрастны, но агент ГУ, агерата-нец, ярко-алый и золотой плащ которого кричаще выделялся на фоне серо-зеленых мундиров терранцев, нетерпеливо ерзал в кресле, как бы желая ускорить процедуру и в то же время не решаясь указывать. Другой чужак, офицер Патруля, явно скучал.

Потом Кана увидел то, что лежало перед старшим офицером — меч арча. Это был ответ на один из его вопросов. Его привели для объявления приговора. Его приговорили, даже не дав возможности высказаться в свою защиту. Но... как они могли? Ведь он рассказал правду. Эти люди должны были знать об убийстве на Фронне, о страшной сцене у патрульного крейсера, обо всем, что случилось, знать так, как будто они сами были всему свидетелями. Как же они могли?

Как же они могли?

— За неразрешенный контакт с инопланетной расой, — начал старший офицер, — за дезертирство с места службы, за кражу крейсера, принадлежавшего галактическому Патрулю, вы, арч, Кана Карр, мечник третьего класса, отныне непригодны к службе в космосе. Вы лишаетесь всех званий и привилегий службы и на весь остаток жизни приговариваетесь к работе в одном из рабочих отрядов.

Врожденная дисциплина заставила его слушать. Рабочий отряд до конца жизни — это почти рабство. В нем нарастал холодный гнев. Он ответит этим дьяволам с замороженными лицами, он скажет им несколько слов правды, пока он еще не в рабочем отряде. Когда он заговорил, то обратился не к старшим офицерам, а непосредственно к агенту:

— Я узнал, кто вы и вам подобные. Пока вы еще можете заставить терранцев повиноваться вашей воле. Но когда-нибудь вы заплатите за это...

Белое лицо агератанца не изменило выражения, только сидел он теперь неподвижно, его длинные глаза сузились в щелки, как у хищника, следящего за добычей.

— Как долго, — внимание Кана снова переключилось на терранцев, — как долго вы сумеете скрывать такие происшествия? Вы знаете, что они сделали с нами там? Я... — он помолчал, дожидаясь, пока полностью овладеет своим голосом. — Я дал Милосердие Дику Миллзу, выслушав его рассказ. Вы знаете — вы все знаете, что он мне рассказал. Считается, что мы воины. Пусть мы лишь наемники, продающие свое искусство другим. Но теперь пришла пора сражаться против убийц, — он бросил слова прямо в лицо агератанцу и офицеру Патруля.

Затем настроение Кана изменилось. Зачем ему разговаривать с этими бесстрастными судьями, когда ему хочется броситься на агератанца, ощутить под кулаками его дряблую плоть? Что пользы говорить? Слова ничего не изменят, не нарушат спокойствия этого изменника Маттиаса.

Он отдал честь и повернулся к ожидавшим его стражникам. Неужели его снова отведут в подземную камеру? Или попытаться... у него будет такая возможность. Он намерен бежать на обратном пути.

Хансу... Если его приговорили к пожизненным работам, то Хансу должны были казнить. Как он ошибался в Маттиасе, в своей вере в новый день! С Маттиасом, готовым изменить, у повстанцев не было ни малейшего шанса.

Они прошли к лифту и спустились, но не в камеру. Его провели в маленькую комнатку, рядом со входом в здание: он был уверен в этом, так как мимо непрерывно шли в обоих направлениях солдаты. Его оставили одного, если не считать часового у двери. Оставили ждать. Ждать? Нет, действовать!