БРЕМЯ ЮРТОВ

Девушка-раски изобразила двумя пальцами левой руки «рога демона» и плюнула сквозь них. Капли слюны, смешавшись с пылью, упали на глинистую дорогу, едва не задев край дорожного плаща Элоссы. Элосса не взглянула на девушку, ее глаза были прикованы к далеким горам, ее цели.

Ненависть городка душила ее, как облако пыли. Ей следовало избегать поселка. Никто из рода юртов не входил в местные поселения, если мог избежать этого. Передающаяся ненависть глубоко вгрызалась в высшее сознание юрта, затемняла восприятие, путала мысли. Но Элоссе нужна была пища. Вчера вечером, перебираясь по камням через ручей, она поскользнулась и упала в воду; припасы в ее поясной сумке превратились в клейкую массу, а утром их пришлось выбросить.

Торговец, к которому она обратилась, был угрюмым и грубым, но у него не хватило храбрости отказать ей, когда она быстро выбрала из его товара нужное. Из всех волн ненависти... Теперь, отойдя достаточно далеко от девушки, которая приветствовала ее плевком, Элосса пошла быстрее.

Юрты, мужчины и женщины, с достоинством проходили мимо раски, потому что игнорировали местных жителей и смотрели сквозь них, будто не видели. Юрты и раски различались как свет и тень, как гора и равнина, жара и мороз. У них не было ничего общего.

Они жили в одном и том же мире, ели одинаковую пищу, дышали одним воздухом. У некоторых в роду Элоссы даже были черные волосы, как у раски, и кожа их не отличалась по цвету. Раски были смуглыми от рождения, а юрты, живущие под открытым небом, темнели под лучами солнца. Если бы Элоссу одеть в хлопающую по щиколоткам юбку той девушки, что так наглядно демонстрировала свою ненависть, и зачесать волосы вверх, они почти не отличались бы друг от друга. Разница была только в сознании, в мысли.

Так было всегда. Высшее сознание юрт получал от рождения. Ребенка учили пользоваться им раньше, чем он начинал говорить, потому что высшее сознание было единственным, что хранило юртов от полного уничтожения.

Закар был нелегким миром. Страшные бури в холодный сезон загоняли кланы юртов в горные пещеры, разрушали города жителей равнины. Леденящие ветры, град, ливневые дожди — все живое искало от них убежища. Поэтому Паломничество было возможно только в два месяца ранней осени, и Элоссе нужно было торопиться, чтобы успеть добраться до цели.

Элосса воткнула посох в скользкую глину и свернула с дороги, которая шла к фермам. Впереди виднелись тускло-коричневые приземистые дома. Дорога углом поворачивала от гор, к которым шла Элосса. Ей хотелось бы уйти с равнины вверх, в родные для нее места, где можно было свободно дышать, где не было пыли и мысли неуязвимы для ненависти, исходящей от любого раски.

По обычаю своего народа она должна была совершить путешествие в одиночку. В тот день, когда собрались женщины клана, чтобы дать ей посох, плащ, сумку с запасами пищи, у нее замерло сердце, и не только от страха. Идти одной в неизвестное... Но таково было наследственное обязательство юртов, и каждая девушка и юноша выполняли это, когда их тела становились пригодными для служения Старейшим, а мозг мог воспринимать Знание. Некоторые не возвращались, а те, кто вернулся, — изменялись.

Они были способны, если хотели, поставить барьер между собой и своими товарищами, закрывая мысленную речь. И они становились серьезнее, озабоченнее, как если бы часть Знания, а может быть, и все целиком, давила на них тяжелым грузом. Но они были юртами, а значит, должны были вернуться в колыбель клана, принять Знание, каким бы горьким и тревожащим оно ни было.

Именно Знание и вело их к цели. Они должны были держать свое сознание открытым, пока в нем не появится путеводная мысль. Мысль эта была командой, и ей следовало повиноваться. Элосса шла уже четыре дня, и в ней все время работало странное принуждение, указывающее ей кратчайшую дорогу через равнины к горам, к стране, которую теперь посещали только по Зову.

Она и ее сверстники часто размышляли о том, что там находится. Двое из их компании уже уходили и вернулись, однако спросить их, что они там видели, запрещалось обычаями. В них уже стоял барьер. Тайна так и оставалась тайной до тех пор, пока каждый сам не уходил открывать истину.

Элосса не понимала, за что раски так ненавидели их. Может быть, из-за высшего сознания? У равнинных жителей его не было. Но тут было что-то еще. Элосса отличалась от хузов, кенпов и прочих живых существ, которых юрты уважали и которым помогали: на ее стройном теле, сейчас сероватом от дорожной пыли, не было ни шерсти, ни чешуи, однако в сознании этих существ не было ненависти к ней. Настороженность — да, если животное только что появилось в местах обитания клана, но это было естественно. Но почему же те, кто имел такое же тело, как у нее, глядели на нее с черной ненавистью в мыслях, когда она сегодня утром проходила мимо?

Юрты не хотели командовать никем, даже существами со слабым низшим мозгом. У всех живых существ свои ограничения, даже у юртов. Некоторые из ее рода были энергичнее, быстрее других, крепче в мысленной речи, у них были новые, необычные мысли, так что можно было подумать, что они мнят о себе очень много. Но юрты не управляли никем, и ими никто не управлял. Были обычаи, как, например, Паломничество, и все ему следовали, когда наступало время. Но им никто не приказывал поступать так. Это повиновение обычаю рождалось изнутри, и все, что нужно, делалось без вопросов.

Еще до ее рождения, в давние годы по счету клана, верховный правитель раски дважды посылал войска, чтобы уничтожить юртов. Те, кто дошел до гор, попали в сеть иллюзий, которую умели плести Старейшие. Люди отбивались от своих, потерянно бродили до тех пор, пока неизвестно как не возвращались к своему следу. В мозг самого верховного правителя раски было послано предупреждение. Так что, когда его храбрые солдаты стали по одному возвращаться, измученные и усталые, он вернулся в свой укрепленный город, и третьей экспедиции не было. После этого юртов и их горную страну оставили в покое.

Но среди раски были правящие и подчиненные, и поэтому, как сказала бы Элосса, они были достойны сожаления. Некоторые мужчины и женщины всю жизнь трудились для того, чтобы другие могли жить беззаботно, не утруждая рук, и, по всей видимости, трудящиеся слегка им завидовали. Но ненавидели ли они своих господ так, как ненавидели юртов? Может быть, ненависть к юртам коренилась в еще более горькой зависти к свободе и братству кланов? Но вряд ли раски могли что-нибудь знать о жизни кланов. Ведь у них не было мысленной речи, и они не могли выходить из своих тел, чтобы увидеть на расстоянии.

Элосса вновь пошла быстрым шагом. Скорей бы уйти отсюда! Она задумалась. Конечно, не о том черном, зловредном языке, что тянулся к ней, как когти саргона, и который она «видела» высшим сознанием. Подобные мысли годятся для детей, а не для тех, кто уже достаточно вырос, чтобы быть призванным к Паломничеству. Чем скорее она подойдет к подножию гор, тем для нее будет легче.

Итак, она шла ровным шагом по тропинкам вдоль ровных рядов пастбищ, отведенных для хузов. Эти терпеливые животные поднимали головы, когда она проходила мимо. Она молча здоровалась с ними, и это, казалось, так удивляло их, что они мотали головами и фыркали. Детеныш хуза потрусил параллельно тропе, по которой шла Элосса, и она чувствовала, как он тоскливо смотрит на нее. Она заметила в его мозгу смутную память о свободном беге без узды или поводьев.

Она остановилась и пожелала ему хорошей пищи и приятных дней. В ответ пришли удивление и радость. Те, кто управлял этими животными, не знали, в сущности, их образа жизни. Элосса хотела бы иметь возможность открыть ворота этих пастбищ и выпустить всех животных на свободу, о которой они только смутно вспоминали. Но у юртов было правило: не пытаться менять что-либо в жизни раски или их слуг — это было бы неправильным использованием талантов юртов. Только в особо кризисных обстоятельствах, для спасения собственной жизни юрты могли создавать иллюзии против нападавших.

Пастбища закончились, Элосса подошла к подножию гор. Путь был трудным, но привычным для нее. Она выбросила из своего сознания последние остатки того, что тревожило ее, пока шла через поселок. Она подняла голову и откинула капюшон, чтобы ветер перебирал ее красивые волосы и приносил свежесть ее легким.

Она замечала слабые следы тропинок. Возможно, жители городка ходили сюда охотиться или пускали скот пастись по холмам. Но, похоже, следы были давние. Поднявшись на вершину одной горы, Элосса увидела монолит выше человеческого роста. Явно не природного происхождения, потому что камень был не тускло-серый, как все вокруг, а темно-красный, как запекшаяся на солнце кровь.

Элосса вздрогнула, удивившись, откуда у нее взялись такие мрачные мысли. Она отогнала их, как ее учили, подошла ближе и увидела на камне резьбу. Время и непогода сильно разрушили изображение, оставив только намек на голову. Чем дольше Элосса смотрела на нее, тем сильнее в ней поднималась тревога, ускоряющая дыхание и вызывающая желание бежать, такая, какую она чувствовала в городке.

По очертаниям лицо принадлежало раски, но были в нем элементы чего-то чуждого, страшно чуждого — угрожающего, несмотря на печать древности, лежавшую на нем. Предупреждение, поставленное здесь в давние времена, чтобы путник вернулся обратно? Какая же опасность лежала впереди, если мастер сумел так отчетливо выразить зло?

Работа не выглядела законченной, но нарочито грубо вытесанные черты лица подчеркивали и усиливали ощущение опасности, производимое на зрителя. Да, это было совершенно явное предупреждение!

Элосса заставила себя повернуться спиной к изображению и посмотрела, что лежит вдали. Благодаря долгой тренировке, ее глаза научились изучать и оценивать пейзаж, она заметила еще один остаток далекого прошлого: далее от этой точки шла только одна дорога.

Камни были сдвинуты оползнями, откинуты упрямым ростом кустов и деревьев. Но насыпь, которая была сделана для этих камней, изменила природные контуры местности, так что нельзя было сомневаться в ее искусственном происхождении.

Каменная дорога? Такая бывала только возле городов верховного правителя. Построить такую дорогу было трудно, и в нормальных условиях тратить силы на прокладку ее по склону горы совсем ни к чему. Значит, эта дорога была очень и очень древней. Элосса подошла к ближайшему камню; край его торчал вверх, а сам он прятался в траве. Она опустилась на колени и положила руку на камень, пронизывая его читающей мыслью...

В ней возникло слабое ощущение. Оно шло из давних, диких времен, из такого далекого прошлого, что земля приняла камень и наложила на него свою печать. Элосса чувствовала след песчаной ящерицы, чьи лапки касались отрога; что лежало дальше во времени, она не могла почувствовать, Мостовая вела в гору, куда Элоссе предстояло подняться, и использование старого пути дало бы девушке некоторое облегчение, возможность сберечь силы для более трудного дела. И она свернула на дорогу. Но древний путь мог быть закрыт, им прекратили пользоваться, и монолит был поставлен, чтобы запретить вход. Кто сделал это и зачем? Ее охватило любопытство, и она искала любой намек на то, что могло быть в конце этой дороги.

Чем дальше она шла, тем больше восхищалась искусством и умением, с каким делалась дорога. Она была проложена не самым легким способом, не поворачивала и не изгибалась, подобно следу животного или горной тропе и покрытым глиной дорогам на равнинах, — а прорубалась через все препятствия, как будто упрямый мастер приручал страну, чтобы она служила ему.

Элосса дошла до места, где оползни отчасти скрыли дорогу, прорезавшую гору, и пошла по остаткам этих оползней, помогая себе посохом. Дорога все еще вела в нужном Элоссе направлении. В девушке росло любопытство, куда она ведет, хотя могло случиться, что придется свернуть в сторону раньше, чем это выяснится.

Здесь больше не было таких изношенных временем камней, как тот монолит внизу, но время от времени встречались небольшие камни, некоторые из которых стояли, и на них были следы резьбы, но от изображений остались только тени. Ни один не доставил ей неприятного ощущения, как тот первый камень. Возможно, они относились к другому времени и были поставлены с другой целью. Под тенью одного такого камня Элосса села и поела. Недалеко журчал горный ручей, и шум бегущей воды был хорошо слышен. Элосса чувствовала себя спокойно в этом лежащем вокруг нее мире. Но затем... ее умиротворенность была разбита.

Ее мысль-поиск лениво вылетела, преодолевая покой и свободу, и столкнулась с мыслью! Кто-то из клана в таком же Паломничестве? По горам бродили и другие кланы, с которыми ее народ мало контактировал в течение зимних месяцев. Нет, в этом коротком прикосновении она не уловила ничего знакомого, указывающего, что то был юрт — даже если юрт путешествовал, закрыв свое сознание.

Значит, это раски, потому что животные опознаются иначе. Охотник? Она не решалась, конечно, зондировать этот мозг. Хотя ненависть раски была угнетена страхом, кто знает, что может случиться, если раски вдали от своих встретится с одиноким юртом? Она подумала о тех юртах, что не вернулись из Паломничества. Объяснений этому было немало: падение со скалы, болезнь при отсутствии всякой помощи, смерть от какой-то опасности, которую они не могли остановить высшим сознанием. Ей надо быть осторожной.

Элосса туго завязала шнурки продуктовой сумки, взяла посох. Легкий путь по дороге закончился. Ей предстоит подвергнуть испытанию свое знание гор. У раски не было умения юртов подниматься в горы. Если ее действительно выслеживают, то она запросто сохранит расстояние между собой и преследователем.

Девушка не спеша начала подъем: кто знает, охота может быть долгой, и надо беречь силы. Она не могла послать свою энергию слишком далеко, но держала прикосновение к мозгу преследователя и все еще чувствовала что-то тревожное впереди. Легчайшее зондирование мозга можно делать только с интервалами, чтобы удостовериться, что за ней и в самом деле следят, а не просто кто-то идет по своим делам.