И снова небо разорвалось широкими фиолетовыми вспышками молний, задул холодный ветер. Пригнувшись, рыча, Изменяющийся повернулся лицом к темноте за костром.

Там что-то двигалось. Кори не мог четко разглядеть, что именно: тучи так сгустились, что кругом воцарился ночной мрак. Однако ему показалось, что взмахнули громадные крылья, и какая-то голова, таких же огромных размеров, что и его собственное тело, изогнулась, чтобы горящие глаза смогли посмотреть на эти крылья. Мальчику захотелось броситься на землю, зарыться в песок, словно он Желтая Ракушка, ныряющая в речную воду.

Вороны закричали, но они не поднялись в воздух, а съежились, прижавшись к земле, словно ища укрытие там, где его не было. Но Изменяющийся уже стоял, выпрямившись, повернувшись спиной к костру и своему человеку из грязи, лицом к трепыханию крыльев в ночи.

— Слушай меня, — заговорил он, словно обращаясь к Кори, перекрывая шум, создаваемый воронами, и грохот грома, чтобы его могли услышать. — Я — Тот-Кто-Творит и это мой дар. Ты не можешь отрицать это, ибо это мое!

Он говорил так, будто очень хорошо знал, кто или что находилось там, в темноте, и уверен, что может без всякой опасности для себя стоять лицом к нему.

Кто… или что… Это же тот призрак, который возник вслед за Белым Орлом в видении Желтой Ракушки… это Гром-птица!

Для Кори — память Желтой Ракушки воссоздала остальное — это Гром-птица, чье присутствие проявляется в буре, ветре, молнии, ударах грома, дуновении ветра. Гром-птица разговаривает только с одним-единственным существом — Великим Духом.

— Я — Тот-Кто-Творит, кто изменяет, — повторил Изменяющийся, по-прежнему уверенный в себе, хотя гнев его теперь утих. — Это мой дар, и я использую его против любых духов, все равно, великих или незначительных!

Вороны вдруг все вместе резко закаркали. А потом, вместо того, чтобы взлететь, бросились врассыпную из круга света, прячась под сенью дерева, лежащего на склоне. Если бы они могли зарыться в песок, подумал Кори, наблюдая за их бегством, они бы тут же сделали это.

И тут начали махать крылья, такие огромные, что можно было ощущать дрожь воздуха, затем вспыхнула новая молния. Но пока дождя не было.

— Старший Брат, послушай. Мы не в ссоре, ни копья, ни когти, ни клыки сейчас не обнажены, чтобы проложить алую дорогу между нами. Ты приводишь в сражение штормовые облака, используя свой дар. А я делаю лишь то, что дано мне, я творю и изменяю, творю и изменяю. И теперь у меня есть творение, которое послужит Народу, которое не будет говорить: «Делай это, делай то!», «Давай, становись моей едой и корми меня», «Давай, становись моей одеждой и согревай меня»; если я не вдохну жизнь в это творение, то появится другое, похожее на него, но другой формы, и тогда оно принесет беду Народу, и все величие Народа уйдет. Он будет становиться все меньше и меньше, и последние остатки его исчезнут с матушки-Земли, чтобы никогда больше не появиться. Я, Изменяющийся, предсказываю появление этого создания, которое принесет беду. И потому что я — Изменяющийся, на меня возложена задача сделать так, чтобы этого не случилось.

— Время еще не подошло, фигура не та, что нужна. И не тебе, Младший Брат, создавать то, что есть великое-превеликое, что может создать лишь ТОТ, КТО СВЫШЕ, — слова эти громыхнули из темноты вместе с раскатом грома, словно заклинание, произносимое под бой барабана.

— Я — Изменяющийся, Старший Брат. Таков дар, данный мне в Первые Дни, таким он остается всегда. Такой дар, однажды данный, нельзя забрать. Таково Право и Закон.

— Таково Право и Закон, — согласился голос из темноты. — Но кроме того, именно по Праву и Закону тебе может быть брошен вызов, разве не так?

Изменяющийся рассмеялся резким, пронзительным хохотом.

— Это верно, Старший Брат. Но кто может сделать это? Ибо у меня одного среди земных духов есть дар творить. Ты, Старший Брат, можешь управлять ветром, облаками, молниями, громом, дождем, холодным снегом. Но можешь ли ты сотворить что-нибудь?

— Да, этот дар только у тебя — на Земле, — снова согласился призрак.

— Именно на земле мы сейчас и стоим, Старший Брат. Поэтому я заявляю, что это будет сделано — что я создам человека, который станет слугой для Народа. И ты не нашлешь на меня снова бурю, чтобы остановить меня: сказанное, это становится моим правом.

— Это становится твоим правом, — снова эхом отозвался могучий голос. — И все же тебе может быть брошен вызов…

— Но не потому, что я сотворил это существо, — быстро перебил его Изменяющий.

— Значит, по другой причине, — ответил Гром-птица. — Ибо таково послание, которое я принес: тебе будет брошен вызов, и если ты проиграешь, своими собственными руками уничтожишь это созданное тобою существо, позабудешь об этом и больше никогда снова не станешь создавать ничего, подобного ему. И отправишься туда, куда тебя направит воля и желание бросившего тебе вызов.

— А если я возьму верх? — В Изменяющемся чувствовалась такая уверенность, что он, казалось, стал выше, больше, чтобы дотянуться до призрачного великана, присутствие которого Кори больше ощущал, чем видел.

— Если ты победишь, тогда будет так, как ты сказал. Хотя твое создание — ошибка, но все же оно сможет жить и все свершится но твоему желанию: оно станет слугой Народа и ничем иным.

— Так тому и быть! Меня радует, что мы открыли карты. Но поскольку мне брошен вызов, я подчеркиваю, что это испытание будет проведено на матушке-Земле: я — ее сын, а не тот, кто повелевает воздухом, ветром и водой, и это мое право.

— Так тому и быть, — согласился в свою очередь Гром-Птица. — Ты имеешь право выбора, чтобы сражаться на земле. Но теперь уже я говорю, что…

В темноте ночи что-то прошелестело, словно могучие крылья расправились, и Кори почувствовал, что этот пламенный взор направлен теперь не только на Изменяющегося и создание из грязи, но также и на него. И в эту же секунду он догадался, что вскоре ему представится долгожданный шанс, и он должен быть готов воспользоваться им. Те узы, которые Изменяющийся наложил на него, все еще частично удерживали мальчика, но что будет, если Изменяющегося целиком поглотит схватка, если ему придется использовать во время борьбы всю свою силу? Тогда Кори сможет освободиться. Он смотрел на магическую сумку, по-прежнему лежащую рядом с костром, прямо на свету. Гром-птица долгое время молчал, как бы мысленно рассматривая несколько различных возможностей бросить вызов. Наконец он проговорил:

— На земле, и все же при этом в каком-то смысле будет задействовано и мое небо. Посмотри на север, Младший Брат. Что ты видишь?

Ослепительная вспышка молнии разорвала темноту ночи и осталась светить, не исчезая; таких молний Кори никогда прежде не видел. И на ее фоне чернели очертания горы, не такой широкой, но более высокой, чем гора, где располагается твердыня орлов.

— Я вижу землю в форме наконечника копья, нацеленного в небо, — ответил Изменяющийся. — Об этом творении магии следует поразмыслить, Старший Брат, возможно, оно не принесет тебе добра.

— Кусок земли, — ответил Гром-птица. — Как ты и просил, Младший Брат. Вот это и есть вызов тебе — он действительно не мой, но Того-Кто-Свыше, кто говорит через меня — ты возьмешь это земное копье и, не меняя его формы, положишь на землю так, чтобы больше оно не было нацелено острием в небо, а прямо в эту пустынную местность, на этот костер, где ты упорно трудился, пытаясь вдохнуть в свое творение жизнь.

Молния по-прежнему сияла за горой, ясно освещая ее.

И Изменяющийся глядел на нее жестким взглядом, не показывая, что считает это задание невыполнимым.

— Оно на земле, — сказал он, — и поэтому должно повиноваться мне.

И Кори его тон показался таким же уверенным, как всегда.

Стоя лицом к горе, Изменяющийся издал несколько резких завываний, словно огромный земляной и каменистый холм был живым существом, только уснувшим, и теперь должен от этих его действий пробудиться и слушать его приказы. Потом ноги мага затопали на месте, все сильнее и сильнее, он изо всех сил топал койотовыми лапами.

Топ, топ, правой лапой, левой…

Кори ногами ощутил ответную дрожь земли, словно сила его топания устремлялась под поверхность.

Топ, топ… вот уже лапы выбили ямки в земле в том месте, куда Изменяющийся прикладывал всю силу. В то же время он начал напевать заклинание, протянув руки к вершине горы; свет больше нельзя было принимать за разряды молний: он оставался неменяющимся и ясным.

И протянув так руки к горе, Изменяющийся сделал несколько движений, словно собирался что-то забросить на эту вершину, хотя в руках у него не было ничего, что мог бы увидеть Кори.

Топ, бросок, топ, бросок. Кори наблюдал за происходящим, но на вершине ничего не происходило. И мальчик спросил себя, существует ли какое-либо ограничение по времени, наложенное на это состязание.

С огромным усилием воли он отвел взгляд от Изменяющегося и посмотрел туда, где лежал магический амулет. Потом снова попробовал свою силу против заклинания Изменяющегося, которое удерживало его на месте. Кисти задвигались, повинуясь его воле, потом начали повиноваться руки, затекшие и ноющие от боли, словно Кори слишком долго пролежал, скорчившись, в одном положении. Мальчик пытался не дрожать, чтобы Изменяющийся не обратил на него внимания.

Однако голова койота оставалась неподвижной, повернутой лицом к горе.

Бросив взгляд вверх, Кори увидел, что броски прекратились, Изменяющийся теперь широко отвел правую руку в призывном жесте. Может быть, он ожидал, что в результате этого сигнала та далекая груда земли сама обретет ноги или крылья и упадет, повинуясь его жесту.

Если он и ожидал этого, то был обречен на разочарование. Впрочем, Кори бросил только короткий взгляд на действия Изменяющегося. Мальчик с трудом двигался, едва ли больше, чем на несколько дюймов за шаг, прочь от того места, где так долго простоял, привязанный невидимыми узами. И вот уже глиняная фигура находится между ним и магом, и ему осталось лишь несколько футов, чтобы обойти костер и протянуть руку к сумке с амулетом. Так много зависит от того, позабыл ли Изменяющийся о нем или ему сейчас потребуется эта сумка для магических заклинаний. Кори мог только попытаться: он считал, что второго шанса у него уже не будет.

Мальчик чуть наклонился и разогнул затекшие колени, потом выпрямился, оставаясь на месте: ему показалось, что голова с торчащими ушами вот-вот повернется. Вороны перестали каркать, словно боясь, что отвлекают внимание своего хозяина во время великого испытания его дара. Но они со своего места следили за тем, что происходит, и могли выдать Кори.

Впал ли маг вновь в состояние транса? Ответила ли сила на его зов, как в первый раз, когда буря помешала ему, уничтожив как костер, так и самого человечка, который затвердевал в нем? Но почему-то Кори не сомневался — хотя и сам не мог понять, откуда он знает это, — что его на самом деле вовсе не должно беспокоить это топанье, а заботить его должно только то, что может произойти, когда Изменяющийся попытается вдохнуть жизнь в фигуру из грязи.

Поэтому Кори продолжил путь к цели — сумке с амулетом. Когда тот попадет в руки мальчика, сможет ли он разбить чары Изменяющегося… и вернуть себя в свой родной мир и время.

Изменяющийся по-прежнему напевал заклинание, маня к себе гору. А потом откуда-то издалека раздался треск, который перешел в настоящий рев, и Кори, вздрогнув, оглянулся. Там, где раньше находилась гора, четко видимая в свете, который вызвал Гром-птица, теперь сверкала красная колонна огня. Вулкан?

И этот огонь устремлялся в небо, словно какой-то фон тан. И как разбрызгиваются в разные стороны струи фонтана, так сейчас разлетался сноп гигантских искр, вместе со сверкающими ручьями огня, прокладывающими каналы в земле на склонах горы. Ее вершина была полностью уничтожена. Когда склоны начали плавиться, над нею собрались тучи темные и тяжелые. И из них хлынули потоки дождя, от чего вверх устремился пар. И Кори почувствовал, хотя и был далеко от той горы, как земля трясется и ходит ходуном, движется, словно под ее поверхностью произошел какой-то взрыв огромной силы.

Кори бросился вперед, вытянув руки, а горевшие ветки костра, который зажег Изменяющийся, с треском разбросало в разные стороны. Даже Изменяющегося бросило вниз, на четвереньки, и теперь он больше походил на животное, чем на человека. Он рычал на пылающий кусочек древесины, который опалил верхнюю часть его руки.

Его творение раскачивалось взад-вперед, хотя так и не упало. И Изменяющийся, увидев, что ему угрожает опасность, сделал внезапный прыжок, чтобы остановить раскачивание, оторваться от продолжавшей трястись земли.

В районе горы языки пламени уносились вверх в небо, словно горела не одна, а несколько вершин, или словно земля сама, как и скалы, могла гореть с такой же легкостью, как высохшее дерево. Но дождь, постоянно хлеставший с неба вниз на этот огонь, метр за метром тушил его. И хотя они находились в нескольких милях от того места, они хорошо могли слышать звуки этой могучей схватки огня и воды.

Когда Кори оперся о землю, чтобы потверже стоять на ногах, под рукой у него оказался какой-то гладкий предмет. Сумка с амулетом! Но куда ему идти… что ему делать с ней? Мальчик не сомневался, что Изменяющийся без труда отнимет сумку у него, если он останется поблизости.

Быстрый взгляд сообщил ему, что Изменяющийся по-прежнему занят спасением глиняной фигуры от разрушения. Победил он в состязании или нет; Кори не знал. Изменяющийся сделал гору ниже, но не так, как указывал Гром-птица — он не смог передвинуть вершину, не разрушая, и нацелить в сторону пустыни. И буря, которую вызвал Гром-птица, положила конец огню.

Кори крепко прижал амулет-связку к груди. А потом поднялся на ноги и побежал — без какой-либо цели, просто куда-нибудь в пустыню, к краю водоема, где находился каменный лес. Если вороны и издали предупреждающий крик, то он его не расслышал: рев на земле и на небе заполнял всю ночь.

Задыхаясь, он добрался до гребня провала, остановившись там на несколько секунд, чтобы оглянуться назад. В свете костра мальчик увидел небольшое кожаное укрытие Изменяющегося. С этой точки Кори не мог видеть призрачную фигуру Гром-птицы — только человеко-зверя, прислонявшего свое творение к одному из окаменевших деревьев. А вокруг и над ними летали, кружась, вороны. И увидев их, Кори снова побежал.

Когда он только схватил сумку с амулетом, она показалась очень легкой, словно в ней лежали одни лишь перья. Но во время бега она становилась все тяжелее и тяжелее, ее вес все больше тянул его к земле. И он бежал так, словно на ногах у него гремели цепи; бег перешел на трусцу, а потом в ходьбу. Теперь он находился в темноте, хотя сзади сияние расплавленной горы напоминало свет восходящего солнца — только это солнце поднималось не на востоке, а на севере. И это сияние бросало тень перед ним — тень эта беспрестанно изменялась.

Когда он покидал ту лощину, она была тенью мальчика. Сейчас же у нее скрючилась спина, и она стала плотнее… Кори взглянул на свое тело. И снова увидел мех, перепончатые задние лапы, передние лапы с когтями, а позади — чешуйчатый хвост, волочащийся по земле. Теперь он двигался со скоростью едва волочащего ноги бобра. Он снова стал Желтой Ракушкой!

Сердце едва не выпрыгнуло из груди Кори. Он был уверен, что навсегда вернулся в свое тело, если и не в свой родной мир… однако теперь… Да, теперь у него есть сумка с магическим амулетом, но он снова потерял себя. И в неуклюжем теле бобра, в этом месте, где ничего не растет, у него совсем немного шансов скрыться — это земля койотов, и он не сомневался, что Изменяющийся имеет здесь преимущество.

И все же он продолжал идти вперед, волоча ноги, крепко прижимая одной лапой к груди тяжелую сумку, в то время как сам как можно быстрее передвигался на остальных трех конечностях. Вода… только бы добраться до воды! Но вокруг лишь пустыня. И никакой воды.

Если бы только буря дала немного ее этой земле, хотя бы на короткое время до того, как песок поглотит ее!

Обоняние Желтой Ракушки искало воду, он приподнимал нос, откидывал далеко назад голову на мясистых плечах. И уловил запах — на юго-востоке. Нисколько не колеблясь, он повернулся, чтобы направиться на поиски воды.

Он брел со скоростью, какую только может развить тело бобра. И сумка стала еще тяжелее, она все больше и больше своей тяжестью замедляла его движение. Однако он не опускал ее на землю, чтобы хоть немного передохнуть: у него появилось чувство, что если он выпустит ее из лапы, то не сможет снова поднять.

Фальшивое солнце сверкающей горы теперь гасло. Наверное, буря, призванная Гром-птицей, чтобы погасить пламя, побеждала. Поэтому становилось все темнее. И вот он уже в мире песчаных дюн. Желтая Ракушка даже и не пробовал карабкаться по ним с тяжелой сумкой. Перед глазами у него стояла картина: он тонет в оползне на этой предательской поверхности. Поэтому ему приходилось сворачивать в сторону и, изворачиваясь, ползти по самым низким местам. Мальчиком он не сумел бы найти дорогу и безнадежно затерялся бы. Но он был Желтой Ракушкой, и запах воды служил ему проводником. Над головой раздалось карканье. Ему не нужно было поднимать голову, чтобы понять, что, наверное, его заметила одна из ворон; если даже он скрылся на некоторое время от Изменяющегося, теперь его снова выследили. И совсем скоро человеко-зверь направится за ним, Желтая Ракушка не сомневался в этом. Единственная надежда ускользнуть от мага основана на том, что запах воды теперь сильнее, а что дюны, среди которых он пробирается, все меньше и все дальше друг от друга. Вот он обошел последнюю и оказался на полосе каменистой земли, где в небо возносились огромные скалы. Карканье над головой повторилось раз, другой. Появились другие вороны, собираясь в стаю. Он ожидал, что птицы набросятся на него, чтобы заставить бобра бросить сумку, которая сейчас так отягощала его, будто передние лапы держали огромный камень. Но птицы лишь кружили в небе и звали хозяина.

Из последних сил Желтая Ракушка потопал по этой каменистой земле и вышел к предмету своих исканий, трещине в земле, в которой бежит серебристая вода. Хоть и не настоящая река, все же это поток, который вьется среда кустов шалфея и давно высохших остатков предыдущих бурь, так что слепо броситься в воду, да еще с тяжелой сумкой, было бы опасным делом. Но не настолько опасным, подумал бобр, как оставаться на земле, где он такой неуклюжий и двигается столь медленно.

Не останавливаясь, чтобы подумать или оглянуться назад, Желтая Ракушка нырнул, и сумка тянула его вниз и вниз, как будто стараясь утянуть его на самое дно трещины и якорем удерживать его там, пока он не задохнется в потоках этой воды или не будет задушен плавающей в ней растительностью.

И все же Желтая Ракушка не отпускал свой украденный трофей, плывя по течению, отдавая все силы, что еще оставались у него, таща сумку с собой. Она ударялась о камни на дне, цеплялась о плети водорослей, и бобр сражался с ней, словно она была каким-то живым врагом, решившим покончить с ним. Но ни разу он не ослабил когти, чтобы не выпустить ее.

А потом он неожиданно попал в водоворот. Сумка выскользнула, уносясь прочь. Бобр попытался вернуть ее себе, и для этого ему пришлось поползти, выбравшись наполовину из воды. И в тот же миг он услышал звук, от которого замер на месте.

Вой койота прозвучал так громко и резко, что казалось, горячее дыхание этого охотника способно высушить мех, вставший торчком на спине бобра. Оскалив острые зубы, Желтая Ракушка повернулся в грязи, вытаскивая сумку из-под тела, и решительность Кори усиливала упрямое желание животного предстать перед лицом врага.

Поперек течения стоял Изменяющийся. Он вновь изменился. В огромном желто-белом звере, который стоял там, не осталось ничего человеческого. Он стал зверем; желтые глаза, зубы, рычащая пасть обещали только смерть.

Желтая Ракушка зарычал в ответ. Его передние лапы крепко сжимали сумку с магическим амулетом, и он опустил голову, касаясь зубами его твердой поверхности, не скрывая своих намерений. Пусть только Изменяющийся двинется к нему, и он уничтожит то, что держит в лапах.

Койот следил за ним. Огонь на горе уже погас, но теперь первые лучи восходящего солнца озаряли светом небо. И снова в сознании Желтой Ракушки появилось смутное и призрачное видение Ворона, за которым находился Белый Орел, а еще дальше — Гром-птица. И каким-то образом от них к нему пришла новая информация.

Держись… только продержись здесь и сейчас, пока солнце еще не встало. А потом пусть солнечные лучи коснутся этой сумки, и тогда с даром Изменяющегося будет покончено: он очень много своей силы израсходовал сегодня, слишком много, посылая ее к горе, которая не ответила на его зов и была лишь частично уничтожена. И еще много сил он растратил в сражении, но он попытается снова… если только его амулет не будет уничтожен.

Уже зная об этом, Кори-Желтая Ракушка нагнулся к сумке, укрывая ее своим телом. И успел вовремя: если до этого вороны не нападали на него, то теперь они отказались от этой тактики и ринулись к нему, ударяя крепкими клювами по голове, глазам; удары были болезненные, хотя густой мех служил некоторой защитой. Отбиваясь хвостом, Желтая Ракушка оставался на том же месте, прикрывая своим телом сумку.

Вместе с нападением птиц началась и другая атака, только нацеленная не на тело, а на сознание. С ним сражалась могучая воля, пытаясь заставить его отдать то, что он украл. Сначала это было обещание того, чего он хочет больше всего, — собственного тела и возвращения в родной мир. Однако Кори-Желтая Ракушка не сдавался. И тогда ему стали угрожать: он никогда больше не будет Кори, никогда не вернется в тот мир, а вороны бросались вниз и клевали его, пока не потекла кровь из бесчисленных мелких ранок на голове и плечах.

И вот уже первый красный луч коснулся неба, и оно прояснялось все больше и больше, а койот рыскал вверх и вниз по берегу быстро пересыхающего ручья, а вороны с ненавистью и яростью каркали над головой мальчика. Почему Изменяющийся не набросился на него сам, Кори не понимал. Кажется, река создала преграду, которую тот не мог преодолеть. Но вода быстро пересыхает, и когда она…

Словно шло состязание между восходящим солнцем и убывающей водой. Если вода исчезнет первой, у Желтой Ракушки не останется ни единой надежды. Однако бобр пригнулся к земле и терпеливо ждал.

Солнце… первый луч коснулся земли. Желтая Ракушка закричал, когда одна из ворон злобно ударила его в глаз. Он не стал колебаться и, не пытаясь больше защитить себя, использовал все оставшиеся силы, чтобы поднять амулет и подставить под слабый луч, который становился все сильнее и сильнее.

И как луч солнца зажигает костер, от амулета начал подниматься дым, клубами уносясь в стороны…

Кори кашлянул, потом еще раз, и, шатаясь, отступил на несколько шагов. Он стоял на двух ногах, он снова мальчик. И в руках у него амулет… но амулет ли это? Предмет, который он держит, раскрошился, словно высохшая глина, просачиваясь сквозь пальцы, как песок. И вот уже остались только частички пепельного цвета пыли. Дым рассеялся, и мальчик огляделся, будто только что очнулся от сна.

Сон… сновидение… Он снова в лагере! И рядом джип, загон, лошадь и… Черный Лось.

Старик-индеец сидел с одеялом, наброшенным, несмотря на жару, на плечи. И уже не рассвет, а конец дня.

— Что… случилось? — вопрос Кори прозвучал тихо, испуганно, и мальчик устыдился этого вопроса.

— Мир перевернулся, — ответил Черный Лось.

— Изменяющийся…

— Он был. — Черный Лось секунду смотрел прямо на Кори. Промелькнул или нет (на мгновение Кори почувствовал прежний холодок страха) желтый блеск в этих глазах? Если он показался лишь для того, чтобы напомнить о самом Изменяющемся, то исчез уже через миг.

— Он был, он будет, — проговорил Черный Лось. — Магические предметы, они не для белых людей.

— Да, — охотно согласился Кори. Он энергично вытер руки о джинсы, пытаясь очистить их от прицепившейся к ним пыли, которая осталась от рассыпавшейся сумки.

— Мир снова перевернулся, — продолжал Черный Лось. — Наступает время…

— Это сон, — Кори попятился от костра и старика-индейца. — Просто сон.

— Сны временами показывают истину, — возразил черный Лось. — Индейцы узнают из снов… белые люди смеются, но индейцы знают. Ты теперь не смеешься, мне кажется.

— Нет, — согласился Кори. Он, разумеется, не чувствовал ничего похожего на веселье. Мальчик бросил взгляд безопасный символ своего привычного мира — джип. Но теперь почему-то ему не нужен такой символ. Лошадь заржала и Черный Лось снова заговорил:

— Лошадь хочет пить. Возьми ее… спустись к реке… Давай!

Кори пошел без колебаний, подчиняясь приказу. Он, не вздрогнув, положил руку на изгиб шеи лошади аппалусской породы, и та дунула на него, затем фыркнула. Кори почувствовал легкость и свободу и понял, что в нем больше нет тяжелого груза страха. Нет… ему не нужен джип в качестве островка безопасности в мире, таком странном, темном и полным опасностей, теперь он больше походит на открытую дверь, которая позволяет изучать людей. Мальчик вывел лошадь из загона. Когда он проходил мимо Черного Лося, глаза старика-индейца были закрыты, словно тот спал.

Река там, где Кори видел бизона и танцора в маске. Может, они тоже были частью сна, мира, который еще не перевернулся. Он не знал этого, но с каждым сделанным шагом все больше понимал, что то, что он узнал, будучи Желтой Ракушкой, теперь стало частью Кори Олдера, частью, которая-никогда-не-будет-забыта.

Что если Изменяющийся (он на мгновение увидел мысленно его — и Ворона, и Орла, и ту смутную фигуру, которая была Гром-птицей), что если Изменяющийся на самом деле воссоздал его? И превратил не в бобра, а в кого-то более сильного?

Лошадь подняла морду от воды. Почти не задумываясь, Кори направил ее к стволу упавшего дерева и с него, хоть и несколько неуклюже, забрался в седло. Поднял сплетенную кожаную индейскую уздечку и, потянув за нее, с растущей уверенностью повернул голову коня.

Мальчик поднимался вверх по склону, и его гордость росла. И тут он внезапно услышал топот копыт и увидел нескольких жеребят, а за ними — запыленные фигуры трех всадников.

Магия мохнатых… он не может сказать, почему она коснулась его. Однако он спокойно сидел в седле Черного Лося, лицом к дядюшке Джасперу и к солнцу на западе, ощущая себя частицей нового, прекрасного мира.