Глава 23
Ужин вдвоем
Алик Дрючин хлопотал, как заботливая супруга, встречающая мужа после долгого отсутствия. Накладывал жареную картошку, котлеты, пододвигал банку с маринованными огурчиками. Наливал в кружку пива и спрашивал:
– Не теплое? Нормально? Забыл сразу поставить в холодильник…
Шибаев почувствовал что-то вроде угрызений совести и подумал, что Алик сейчас – как рыцарь на распутье: одинок, без любимой женщины, без интересных событий в жизни, и он, Шибаев, у которого жизнь не в пример богаче и бьет ключом, должен поддерживать друга морально, уверять, что все будет хорошо, если не сегодня, то завтра непременно, и напоминать, что жизнь – зебра, а значит, полосатая. Но беда в том, что Шибаев не умеет утешать, скорее наоборот, готов зубоскалить почем зря по любому поводу. Сердцем понимает, а голова не дает выразить. Алик, к счастью, пропускает шибаевское зубоскальство мимо ушей, равно как и Шибаев Аликово занудство, тут у них паритетные отношения. Всегда, но не сейчас. Сейчас Алик чувствует себя брошенным, никому не нужным и оторванным от текущих событий.
– Ты подрался? – спросил он, перебивая ход мыслей Шибаева. Алик обожал всякие подробности про шибаевские драки, ему вообще нравилось все брутальное, грубое, вроде кино и сериалов про ментов и бандюков. Шибаев фыркал: опять шелупонь всякую смотришь, не надоело? Но Алику не надоедало.
Шибаев, успевший уже забыть о ночных приключениях, потрогал скулу и кивнул.
– С кем? С Богдановым?
Шибаев рассмеялся.
– С Богдановым? Нет. Я не подрался, меня спустили с лестницы.
– Тебя спустили с лестницы? Кто? – Алик вытаращил глаза и отложил нож и вилку.
«Ты позволил спустить тебя с лестницы?» – услышал Шибаев в тоне Алика.
– Если бы я знал!
– Когда?
– Прошлой ночью. Я поднимался по лестнице, было темно, светил фонариком себе под ноги, а он стоял наверху и ждал. А потом приложил. Я и слетел.
– Тебя же могли убить!
– Вряд ли, там невысоко. А вот сломать что-нибудь – запросто. Повезло. – он снова потрогал синяк.
– Ты поднимался к Яне?
Шибаев ухмыльнулся:
– Я был в доме Ады Романовны. Он сейчас пустой.
– Ты был в доме Ады Романовны? Зачем? – Алик сгорал от любопытства.
– Как тебе сказать… – Шибаев тоже отложил вилку и задумался.
– Тебя терзают смутные подозрения? – догадался Алик. – О чем? Ты считаешь, что смерть Ады Романовны… Что ее убили?
– Не знаю. Не буквально.
– Что значит не буквально?
– Не буквально значит, что ее… Не спускали с лестницы и не сыпали в кофе цианистый калий.
– А что тогда?
– Как, по-твоему, можно ускорить кончину больного человека с нестабильной психикой?
– Разве у нее была нестабильная психика?
– Последнее время она терзалась чувством вины и начала поиски сына покойного мужа, – принялся терпеливо объяснять Шибаев. – Как, по-твоему, человек со здоровой психикой стал бы заморачиваться поисками чужого сына? Она была сильной женщиной, но перед смертью заметно сдала.
– Зачем было убивать ее? Она и так умирала.
– Я сказал ускорить, а не убивать. Это не одно и то же.
– Как?
– Представь себе, Дрючин, что ты в большом холодном доме, построенном на старом кладбище… Да, дом построен на старом кладбище, – сказал он, видя, что Алик открыл рот. – Представил? Хорошо. Ты болен, терзаешься чувством вины, одинок. У тебя бессонница. Ты лежишь ночью без сна, перебираешь свою жизнь, все совершенные тобой гадости и подлости, и слышишь, как в коридоре кто-то ходит… Пол там деревянный и скрипит. А потом вдруг включается музыкальная шкатулка, которую тебе тридцать лет назад подарил любимый муж… То есть в твоем случае жена. Ночь, кромешная темень и звуки старинного вальса. И появляется вся в белом твоя покойная жена, которую ты доводил и пил ей кровь, и смотрит на тебя взглядом печальной коровы… Как тебе картинка?
– В смысле?
– Дрючин, что тут непонятного? Включилась музыкальная шкатулка, и появилась твоя жена.
– Сама? Шкатулка?
– Ада Романовна ее никогда не включала, потому что там что-то заедало, и она не работала.
– Не понял! Кто же ее включал? И почему она вдруг заработала?
– Мне тоже интересно кто.
– Галлюцинация? И муж тоже галлюцинация или во сне?
– Не исключено. То есть сейчас я уже не уверен. Я осмотрел механизм…
– Но тебя же… – Алик запнулся.
– Меня же, как ты говоришь, но не насовсем, не до смерти; я выжил, пришел в себя и пошел наверх, в спальню Ады Романовны посмотреть на эту шкатулку. А этот тем временем удрал. Впрочем, не факт, что это был «этот». Может, «эта».
– Эта? – поразился Алик. – Ты хочешь сказать, что тебя могла… э-э-э… женщина?
– Вполне. Ты же знаешь, какие сейчас женщины. Сам говоришь, мужики в юбке. Вот такой мужик в юбке… Хотя не факт, что в юбке. Я ее не видел, там было темно. Скорее всего, в штанах.
Алик покрутил головой, переваривая информацию.
– А что с механизмом?
– На механизме свежие царапины, кто-то его раскручивал.
– Шкатулку чинили? – догадался Алик. – А кто?
– Можно было бы проверить на отпечатки пальцев, но, сам понимаешь, это сложно, нет у нас такой возможности, Дрючин.
– Подожди, Ши-Бон! Ты хочешь сказать, что кто-то ночью включал музыкальную шкатулку, чтобы пугать Аду Романовну? И тем самым ускорил ее кончину?
– Ты сам все сказал, Дрючин. Кому-то нужно было ускорить ее кончину, и он включал музыкальную шкатулку и ходил в коридоре. И покойный муж тут в масть. Сейчас дом выставлен на продажу, обслуга выехала. Богданов сказал, что собирается модернизировать производство, давно руки чешутся, а Ада Романовна тормозила процесс, так как не была новатором. Вот так, Дрючин.
– Может, это он тебя столкнул!
– Нет, это не он.
– Откуда такая уверенность?
– Подумай своей головой, Дрючин. Считаю до трех. Раз! – Они уставились друг на друга. Алик нахмурился, соображая. – Два! Сдаешься?
– Потому что ему не нужно было соваться туда ночью! – выкрикнул Алик.
– Молоток, Дрючин. Ты прав, Богданов сунулся бы днем.
– Может, грабитель? Как он туда попал?
– Может. Открыл дверь отмычкой. А когда уходил, разбил стекло в задней двери. Сделал вид, что проник через ту дверь, просунул руку и открыл изнутри.
– Откуда ты знаешь?
– Я обошел дом кругом… До проникновения, стекло было цело.
– А зачем это ему?
– Не знаю, Дрючин. Шифровался, наверное. И это наводит на мысль, что у него мог быть ключ. Только грабить там уже нечего. Дом пустой.
– Но он же не знал! А почему не сработала сигнализация?
– Он знал, что дом пустой, иначе не полез бы. Почему не сработала? Может, забыли включить. Обслуга выехала, и некому было.
– А ты как проник?
– Ну… есть приемы, Дрючин.
– Может, там тайник?
– Может.
– Жаль, что ты его не поймал. Слушай, Ши-Бон, а что, если… – Лицо у Алика светилось вдохновением от мысли, только что пришедшей ему в голову. – А что, если…
– Нет, Дрючин, мы туда не пойдем. Искать тайник в чужом доме, ночью… Богданов теперь начеку, может, сторожа приставил. Вляпаемся. У нас другие задачи. Кстати, «Экскалибур» – это частный сыск, ты прав. Был.
– Руданский искал первую семью! – догадался Алик. – Нашел?
– Нашел и помогал им деньгами. Руданский и Богданов крали деньги у Ады Романовны. Богданов прикрывал патрона, говорит, не мог отказать, так как Николай Андреевич был очень хорошим человеком. Зачем тому деньги, он не спрашивал. Думаю, он и себя не обижал.
– Они крали деньги? – Алик был потрясен. – И Богданов сам признался? Но почему?
– Сам, никто его за язык не тянул. Мне тоже интересно почему. Видишь, сколько интересных вопросов накрутилось. Музыкальная шкатулка с ночными концертами, скрипящий пол, неизвестный грабитель и преступная парочка – Руданский и Богданов.
– Значит, сын Руданского в городе? И Богданов ничего не знал?
– Не знал и не знает. Во всяком случае, не признается. Допускаю, что в городе. Хотя не факт. Это, как ты понимаешь, очень облегчило бы нашу задачу. Пока мы знаем только одно: сын Руданского существует, и счастливый папаша его нашел. У меня есть фотка, думаю, это Маня с сыном, хочешь посмотреть?
– Откуда? – вытаращил глаза Алик.
– Богданов случайно наткнулся. Смотри!
Он достал из конверта старую черно-белую фотографию, протянул Алику.
– Хорошенькая, – сказал Алик, рассмотрев фотографию миловидной темноволосой женщины с мальчиком двух-трех лет на коленях. – Ты думаешь, это она? Маня?
Шибаев пожал плечами:
– Похоже на то. Вместе с фотографией – еще пара бумажек Руданского. Если не она, то кто? Вряд ли он стал бы хранить фотографию чужой женщины и чужого ребенка.
– Что-нибудь еще интересное в бумажках?
– Всякая ерунда. Главное, фотография.
Некоторое время они молча ели. Потом Алик спросил:
– Почему ты не у Яны? Вы что, поссорились?
– Ты завлекал меня домой, Дрючин, обещал классный ужин, а теперь спрашиваешь? Яна сегодня в гостях у подруги.
– У вас все нормально?
– У нас все нормально.
– Может, познакомишь? Можно пригласить ее к нам, посидим, поговорим…
– Ты же был в студии, – ухмыльнулся Шибаев. – Познакомился.
– Ну, был как клиент. Ты, Ши-Бон… Я хочу сказать, Яна не такая, как все, ты это понимаешь? Она ранимая, беспомощная, ее легко обидеть… Я видел фотографии в студии, их мог сделать человек тонкий, отстраненный, человек в скорлупе, в полутени, понимаешь? Который боится несовершенства и жестокости мира…
Алика понесло, он заговорил горячо и страстно. Он был романтиком, как мы уже знаем, и идеалистом, несмотря на профессию адвоката, которая предполагает известный цинизм и умение извлечь пользу из слабостей ближнего. Алик поднаторел на составлении казуистических брачных контрактов, содержащих некие лазейки, которыми с успехом пользовался впоследствии, когда представлял ту или иную сторону при разводе. Шибаев часто интересовался, когда его начнут бить, но Алик только отмахивался. «Живи и давай жить другим» – было его жизненным кредо. Яна поразила его воображение. То, что она не слышала и читала по губам, фотографировала детей и собак, была нежной и невесомой, как эльф, и жила в своем беззвучном мире, делало ее в глазах Алика неотразимой. С его точки зрения, чуждый сантиментов и прямолинейный, как рельса, Ши-Бон, не знающий ни одного любовного стиха и не принимающий правил игры между мужчиной и женщиной, был не самым подходящим партнером для такой необычной девушки, как Яна. Плюс жизнь, полная опасностей, драк и лестниц, что хоть и закаляет организм и психику, но не способствует деликатности натуры. А тут Яна, которой нужен не мачо, а человек тонкий и понимающий. И Алику прекрасно известно, кто этот человек. Так или примерно так думал адвокат Алик Дрючин, осмысляя отношения Шибаева и Яны.
– У тебя с ней серьезно? – спросил он.
– Что ты хочешь услышать, Дрючин? – спросил Шибаев.
– Ты еще с Жанной не развязался! Она тебе все время звонит! – обличил Алик. – Ты бы разобрался с ней сначала…
– Все? – перебил его Шибаев, дернув желваками. – Ты все сказал?
Его всегда раздражали Аликовы дурацкие советы и розовые слюни насчет, ах, женщин! Да и женщины им нравились, как правило, разные. Шибаевская бывшая, Вера, вызывала у Алика трепет, он ее попросту боялся; Жанну он тоже побаивался, но считал, что именно такие женщины-воины под стать Шибаеву, а потому, что уж тут, девушка-фотограф выпадала из ряда воинов, и Алик не верил, что это всерьез и надолго. Он представлял себе, что Шибаев бросит бедную Яну, и он, Алик, подставит ей дружеское плечо, вытрет слезы, утешит… Соперниками они еще не выступали, но в жизни всякое случается, и посмотрим, кто кого. В этом деле главное не мускулы, а взаимопонимание и эмпатия, считал Алик. А также появиться в нужный момент. Очень важно появиться в нужный момент!
– Все! – ответил Алик. – Но я считаю, что ты должен хорошенько подумать, потому что…
Закончить он не успел, так как задергался и захрипел шибаевский мобильный телефон. Звонила женщина – она так кричала, что было слышно даже Алику. Яночка, кричала женщина. Яночка! Яночка! Алик побледнел и привстал, вслушиваясь. Шибаев спросил: «Где она? – и добавил: – Понял. Еду».
– Что? – выдохнул Алик.
– На Яну напали, она в больнице.
– Как?! Кто это?
– Это сотрудница, говорит, Яну ограбили.
– Она жива?
Шибаев не ответил, он был уже в прихожей.
– Я с тобой! – Алик сорвал с вешалки дубленку и шарф.
– Дрючин, не пори ерунды! Сиди и жди! – приказал Шибаев. – Я позвоню.
