Книга: Дары Пандоры
Назад: 31
Дальше: 33

32

Они неплохо продвинулись, считает Кэролайн Колдуэлл.
Ей трудно это сказать, потому что чувство времени для нее слегка искажено благодаря двум неприятным факторам. Первым из них была лихорадка, которая прогрессирует в ней со вчерашнего вечера. Вторым – обезвоживание, до которого она себя довела, пока они шли, усугубив последствия первого фактора.
Она наблюдает собственную болезнь как будто со стороны не потому, что всю жизнь занималась только наукой, а потому, что это помогает, как ей кажется. Она отмечает сильную усталость конечностей, боль в голове, усиливающуюся после каждого шага по раскаленному асфальту, – но все равно продолжает двигаться без перерыва, ведь это всего лишь физиология, не способная повлиять на ее разум.
Который занят сейчас повторением старых вопросов снова и снова в свете новых данных.
Она прочитала множество подробных отчетов о кормлении голодных, но никогда не видела этого своими глазами (не считая испытуемых в искусственно созданных и полностью контролируемых условиях, а это совсем другое дело). Ей кажется удивительным тот факт, что голодные продолжали есть человека в машине, пока его тело не перестало быть жизнеспособным – пока на верхней части его торса совсем не осталось ни кожи, ни мяса.
Это противоречит здравому смыслу. Колдуэлл ожидала, что голодный патоген будет лучше приспособлен, что Офиокордицепс будет манипулировать клетками хозяина более умело, подавляя голод после нескольких укусов, дабы дать возможность зараженному выжить. Это более эффективно, потому что новый носитель создаст дополнительные возможности для быстрого размножения патогена в определенном экологическом диапазоне.
Может быть, это побочный эффект слишком медленного созревания: штамм Офиокордицепса никогда не достигает своей финальной, половозрелой стадии развития, продолжая неотеническое бесполое деление в благоприятной среде вроде крови и слюны. И это, само собой, препятствует распространению благоприятных мутаций.
В следующих вскрытиях нужно более внимательно изучить клетки гипоталамуса. И еще посмотреть на дифференциальные уравнения проникновения грибкового мицелия в организм.
В миле от Стивенейджа – это достаточно близко, чтобы увидеть крыши домов и синевато-серый шпиль церкви, – сержант Паркс дает приказ остановиться. Он поворачивается к ним и говорит, что произойдет дальше, указывая на небо, как пророк:
– Солнце зайдет в ближайшие два часа. До наступления темноты нам необходимо найти место для ночлега. Юнкеры, скорее всего, продолжают нас искать, но это второй вопрос. Мы с Галлахером пойдем в город и зачистим необходимые дворы или переулки. После мы вернемся и заберем вас. Хорошо?
Очевидно, что нет. Колдуэлл видит по лицу Джустин, что ей тоже не нравится эта идея, но решает сама озвучить это, потому что знает, что сделает это более четко и лаконично.
– Ваш план не сработает, – говорит она Парксу.
– Сработает, если вы будете делать так, как вам сказали.
Колдуэлл складывает пальцы так, будто держит в них слова сержанта. Кончики пальцев неприятно покалывает.
– Именно поэтому он не сработает, – говорит она. – Потому что вы видите в нас людей, которые не могут за себя постоять, вся ваша надежда на рядового Галлахера. В попытке взять на себя весь риск вы увеличиваете риск для нас.
Паркс бросает на нее холодный взгляд.
– Оценка риска входит в мои обязанности, – говорит он ей.
Она собирается рассказать ему о недостатках плана, но Хелен Джустин первая начинает говорить:
– Она права, сержант. Мы собираемся идти через застроенные районы, где голодных гораздо больше. Это опасный участок пути, а мы не можем узнать насколько, пока не побываем там. Так почему же вы хотите проходить по нему трижды? Ведь вам придется сначала провести разведку, затем вернуться сюда, взять нас и опять пойти в город. А что будет, если в ваше отсутствие вернутся юнкеры? Мы не продержимся и секунды здесь, на открытом пространстве. Будет лучше, если мы пойдем с вами.
Паркс долго обдумывает это. Но Колдуэлл знает его достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в ответе. Не в его репертуаре говорить «нет» исключительно из-за того, что сам до чего-то не додумался. Они с Джустин правы, в этом нет сомнений.
– Хорошо, – говорит он наконец. – Но двое из вас никогда не делали подобного раньше, так что лучше бы вам, черт подери, следовать моему примеру. Так, давайте подумаем. – Он переводит взгляд на рядового. – Вы когда-нибудь участвовали в беге с препятствиями?
Рядовой качает головой.
Паркс громко вздыхает, как человек, собирающийся нагнуться и поднять тяжелый груз.
– Хорошо. Правила дорожного движения остаются в силе, особенно о молчании – но теперь все немного изменится. Мы будем в прямой видимости голодных почти все время. Главная наша цель – не спровоцировать их. Двигайтесь медленно и плавно. Не смотрите им прямо в глаза. Не издавайте никаких звуков. Насколько можно дольше сливайтесь с окружением. Если вы сомневаетесь, что делать, посмотрите на меня, я подскажу.
Закончив, он тут же развернулся и пошел в сторону города. Он не тратит больше ни слов, ни времени. Колдуэлл это по вкусу.
Двадцать минут спустя они поравнялись с первыми зданиями. Никто пока не видит голодных, но это только начало. Паркс прошептал команду, и все остановились. Четыре неинфицированных еще раз смазали себя зэд-блокатором.
Они двигаются к центру города по узким дорожкам, сливаясь с перевернутым вверх дном городом. Эти жилые престижные улицы превратились в руины после нескольких месяцев мародерства и боевых действий, за которыми последовали два десятилетия запустения. Сады превратились в небольшие джунгли, разросшиеся, чтобы колонизировать улицы. Высокие сорняки преграждают им путь между покосившимися бетонными плитами, стебли ежевики, с кулак толщиной, тянутся из-под земли, как щупальца подземных монстров. Но асфальт пока еще мешает объединить им свои усилия и обрушить дома раз и навсегда. Такое вот шаткое равновесие власти.
Паркс уже сказал им, что ищет. Не просто дом на улице, как этот, с соседями со всех сторон. Такой было бы слишком трудно охранять. Он ищет частное здание с собственной территорией, с неплохим обзором, хотя бы из верхних окон, и в идеале с нетронутыми дверьми. Но он все равно не хочет завышать требования и согласится на тот дом, который подойдет больше всего, только чтобы не углубляться в центр города.
Но здесь ему ничего не нравится, поэтому они идут дальше.
Через пять минут тихой прогулки в прежнем направлении они приходят к широкой дороге, в которую втекает несколько улиц поменьше. Тут стоит целый торговый центр с множеством магазинов. Поверхность дороги щедро усыпана хрустящими осколками стекла, все службы Центрлинк взломаны и разграблены мародерами ушедшей эпохи. Пустые ржавые жестяные банки катятся по земле, как погремушки, когда ветер поднимается.
И есть голодные.
Возможно, с десяток, в разных местах.
Компания живых людей замирает на месте, когда видит их, и только Паркс постепенно замедляет свои шаги.
Колдуэлл очарована. Она поворачивает голову, медленно изучая каждого голодного по отдельности.
Есть старые и молодые. Старых легко определить по разлагающейся одежде и невероятной худобе. Когда голодный ест, насыщается и Офиокордицепс. Но если жертвы долгое время нет, то патоген начинает черпать питательные вещества непосредственно из плоти хозяина.
Приблизившись, становится видно, что старые имеют пестрый окрас. Тонкие серые линии, окутавшие почти всю поверхность их кожи, пересекаются и переплетаются, как вены, создавая ощущение паутины. Белки глаз тоже серые, а если открыть голодному рот, то на языке можно увидеть серый пух.
Молодые голодные одеты более опрятно – их одежда не успела так прогнить, – и они до сих пор сильно напоминают человека. Как это ни парадоксально, но это делает их куда более неприятными, потому что раны и оторванные куски плоти, через которые они заразились, лучше видны на контрасте. На старых, с их выветренной и обесцвеченной кожей наряду с наложением серого мицелия, раны почти не видны; они умело зашпаклеваны.
Голодные пребывают в стационарном режиме, поэтому Колдуэлл может уйти после этого неспешного осмотра. Они стоят или сидят, некоторые встали на колени в случайных точках на дороге, все абсолютно неподвижны, глаза смотрят в никуда, руки болтаются по бокам или – если они сидят – лежат на коленях.
Они будто позируют для невидимого художника или так глубоко зарылись в попытках самоанализа, что забыли обо всем другом. Не похоже, что они ждут; не похоже, что от одного звука или движения они проснутся и сорвутся с места.
Паркс медленно поднимает руку, подавая группе сигнал. Это движение служит командой и напоминанием о неспешном темпе, в котором они должны двигаться. Сержант идет первым с заряженной винтовкой, опущенной вниз. Его глаза также почти все время опущены. Он сканирует окружающее пространство беглыми взглядами, противоречащими его медленной, пошатывающейся походке. Колдуэлл с опозданием вспоминает гипотезу, что голодные сохраняют элементарную возможность распознавания лица человека – с ней рождаются все дети – и реагируют на него (повышенное возбуждение тела и сознания). Ее собственные исследования не смогли ни подтвердить это, ни опровергнуть, но она готова признать, что это может быть правдой, как для молодых голодных, так и для старых.
Избегая смотреть голодным в глаза, они спускаются вниз по главной улице. Вместо этого они смотрят друг на друга, на зияющие витрины магазинов, на дорогу впереди или на небо, позволяя жутким все-еще-живым фигурам парить в их периферийном зрении.
Но только не испытуемый. Мелани, кажется, не в состоянии отвернуться от своих более крупных представителей даже на секунду; она смотрит на них как завороженная, почти не глядя себе под ноги.
В результате она спотыкается, и сержант Паркс медленно и размеренно поворачивает голову и бросает на нее мрачный взгляд. Она понимает, что это выговор и предупреждение. Кивок в ответ у нее настолько плавный, что занимает почти десять секунд. Ей хочется, чтобы он знал – она не допустит больше такой ошибки.
Они проходят первую группу голодных и идут дальше. Снова дома, на этот раз с террасами, а потом ряд магазинов. Боковая улица, которую они минуют, заполнена гораздо гуще. Голодные, столпившись, молча стоят, как будто в ожидании парада. Колдуэлл догадывается, что они прибежали на пир, а затем, когда все было съедено, просто остались стоять там, в отсутствие других раздражителей, способных заставить их двигаться.
Она сомневается в том, что стратегия сержанта сейчас обоснованна. В настоящее время у них есть враги сзади и спереди, а потенциально – со всех сторон. Паркс выглядит обеспокоенным. Возможно, он думает о том же.
Колдуэлл предполагает, что они вернутся обратно – к минимальному количеству возможных проблем – и проведут ночь в одном из двухквартирных домов на окраине города. Имея четкий путь для отступления, можно потерпеть соседство с голодными.
Но впереди они видят старомодный зеленый луг, – точнее сказать, остатки от него. Обилие зелени превращает эту местность в джунгли, количество голодных, кажется, не велико. Несколько из них стоят на окружной дороге, но далеко не так много, как здесь.
И что-то еще. Рядовой Галлахер видит это первым и показывает рукой – медленно, но решительно. С другой стороны луга именно то, что сержант приказал им искать: большой частный двухэтажный дом; стоит на собственной территории. Это мини-особняк с «современным» дизайном, стилизованный под старинный загородный дом. Чертов замок Франкенштейна с фахверковым лицом, готическими арками на первом этаже, пилястрами, обрамляющими дверь, и фронтонами, придерживающимися за края крыши. Надпись на воротах гласит: «Дом Уэйнрайта».
– Достаточно хороший, – говорит Паркс. – Пойдем.
Джустин собирается идти напрямик через заросший луг, но сержант останавливает ее рукой.
– Ты не знаешь, что там, – бормочет он. – Спугнем кошку или птицу и прикуем к себе взгляды мертвецов со всей округи. Давайте держаться открытой дороги.
Таким образом, они обходят сорняки и пырей, вот почему Колдуэлл видит это.
Она замедляется, а потом и вовсе останавливается. Она не верит своим глазам, но продолжает смотреть. Это абсолютно невозможно.
Один из голодных идет посередине дороги. Женщина – ее биологический возраст, когда она столкнулась с патогеном Офиокордицепса, вероятно, не превышал тридцати лет. Она, кажется, довольно хорошо сохранилась, не считая повреждений от укуса на левой стороне лица. Только серые нити вокруг глаз и рта свидетельствуют о том, что она давно покинула человеческую расу. На ней коричневые брюки и белая блузка с рукавами по локоть; стильная одежда для лета, эффект несколько омрачен лишь тем, что одну туфельку она потеряла. Длинные прямые светлые волосы заплетены в косичку.
Она толкает коляску.
Из двух вещей, которые делают это невозможным, Колдуэлл сначала останавливается на менее важной. Почему она ходит? Голодные либо бегают, когда преследуют добычу, либо стоят на месте, когда добычи нет. Промежуточного состояния неторопливой ходьбы еще никто не отмечал.
Ну и второе – почему она цепляется за объект? Среди многочисленных способностей, которые человек теряет, когда Офиокордицепс проникает в мозг, – способность использовать инструменты. Детская коляска должна быть бессмысленна для этого существа, как уравнение общей теории относительности.
Колдуэлл не может ответить на эти вопросы. Она пятится назад, пока не пересекается с траекторией голодной женщины, чтобы смотреть на нее краем глаза. Боковым зрением она видит, что Паркс поднимает руку, давая команду группе остановиться. Она не обращает внимания. Женщина слишком важна, такой шанс нельзя упускать.
Она стоит прямо на пути пошатывающейся экс-женщины. Коляска слегка ударяет ее в бок, и женщина останавливается. Ее плечи и голова опускаются. Теперь она похожа на остальных: все лампочки погасли, блок питания выключен и ждет, пока кто-нибудь снова его не включит.
Паркс и все остальные замерли. Они смотрели на Колдуэлл, не в силах помешать ей. К тому же ей слишком поздно беспокоиться о том, сработает ли ее зэд-блокатор на такой короткой дистанции, впрочем, Колдуэлл и не собирается беспокоиться.
Передвигаясь с ледяной медлительностью, она обходит коляску. Отсюда она может видеть, что у голодной больше травм, чем показалось с первого взгляда. Ее плечо разорвано, плоть кусками свисает. Белая блузка сзади оказалась черной из-за давно высохшей крови.
Внутри коляски висят резиновые утки на веревке, кружащиеся в бессистемном танце, и лежит большое желтое пыльное одеяло, скрывающее то, что все еще может быть там.
Голодная, кажется, не чувствует Колдуэлл. Это хорошо. Врач начинает двигаться еще более плавно и медленно, чем раньше. Она протягивает руку к верхней кромке одеяла.
Берет складку густой жесткой ткани большим и указательным пальцами и медленно, как ледник, тянет его на себя.
Ребенок был мертв в течение длительного времени. Две большие крысы, поселившиеся в его грудной клетке, пронзительно визжа в знак протеста, запрыгнули на плечи Колдуэлл.
Она отшатнулась с бесшумным криком.
Голова голодной дернулась, поднялась и повернулась. Она смотрит на Колдуэлл с широко раскрытыми глазами. Из открытого рта виднеется серая гниль и черные огрызки зубов.
Сержант Паркс делает одиночный выстрел в затылок голодной. Ее рот открывается еще шире, а голова наклоняется вбок. Она падает на свою коляску, которая катится вперед, подпрыгивая на гравийной дороге.
Голодные со всех сторон возвращаются к жизни и поворачивают головы, как дальномеры.
– Иди ко мне, – рычит Паркс.
Затем ревет:
– Бежим!
Назад: 31
Дальше: 33