Вчера посреди ночи маме позвонили. По крайней мере, было уже около часа, и мы все спали. Я проснулась, едва услышав звонок. Казалось, он прозвенел у меня в ухе. Почему-то сердце бешено застучало, и я приподнялась в постели, не соображая, что происходит,

«Гэвин!» — первое, что пронеслось у меня в голове. Отец и Гэвин. А кто же еще? Ведь это именно они будили нас посреди ночи в последнее время,

Телефон продолжал истерично звонить. Почему-то ночью звонок всегда кажется громче, чем в дневное время. Я выскочила из кровати, как по команде «Тревога» и помчалась вниз. Наверху у нас нет телефона, и Алва все время твердит, что один аппарат нужно поставить к маме в комнату. Теперь я с ней была согласна. Я уже почти сбежала вниз, когда открылась мамина дверь, но продолжила мчаться к телефону, чтобы скорее прекратить трезвон. Я не сомневалась, что еще немного, и соседи начнут барабанить в стены.

— Ричард! — выдохнула я, когда услышала его голос. — Что-то случилось?

— Алва? — произнес он веселым голосом.

— Это Эшли. Что-то случилось?

— Нет, нет, ничего. Мама дома? Я говорю по телефонной карте, и у меня скоро истекут минуты.

— По телефонной карте? Почему? Где вы? Вы уверены, что все в порядке?

— Побыстрее, Эшли!

— Лиссабон!

Но мама уже стояла за моим плечом, поеживаясь от холода в остывшем холле. Я молча протянула ей трубку и побежала наверх. Стянув с кровати плед, снова ринулась вниз и, подбежав к маме, укутала ее, пока она бормотала что-то в трубку.

— Спасибо, — на секунду прервавшись, шепнула она мне. Я заметила розовую полоску на щеке, оставшуюся от подушки.

Потом я вернулась к себе, но заснуть не могла. Мое сердце продолжало бешено колотиться. Послышался щелчок, когда мама повесила трубку, а затем раздался другой, более мягкий звук, как будто снова собирались звонить. Я слышала, что мама набрала двенадцать или тринадцать цифр. Большое расстояние. Должно быть, она перезванивала ему в Лиссабон. Потом она разговаривала не меньше пятнадцати минут.

«Этот разговор обойдется в кругленькую сумму!» — подумала я и мысленно принялась считать в какую именно. Эта задачка оказалась не из простых. Предположительно стоимость одной единицы двенадцать пенсов, а одна единица в Лиссабоне равняется пятнадцати секундам… нет, например, одна единица это пять секунд, но это минимально, или семь, а теперь надо умножить… но на сколько точно?

От этих бессмысленных подсчетов у меня закружилась голова, но я так увлеклась, что мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы оста-остановиться. Но тут мне в голову сразу же полезли мысли, о чем мама могла говорить с ним. Она, должно быть, рассказала ему обо всем, иначе она ни за что бы не перезвонила и уж тем более не разговаривала бы так долго. Она очень экономна в телефонных разговорах.

Казалось, прошло несколько часов, с тех пор как мама сняла трубку. Наконец; на лестнице послышались ее осторожные шаги.

— Мам? — позвала я, надеясь, что она войдет и мы поболтаем.

— Спи, Эшли, — послышался в ответ ее строгий голос.

Потом дверь ее комнаты закрылась, и по доносившимся звукам стало понятно, что она легла. Моя голова гудела от всяческих предположений.

Утром она снова не вышла к завтраку. На этот раз я не пошла проверять, что случилось, потому что и так знала. Я быстро позавтракала в одиночестве, а потом приготовила ей чашку чая.

— «Эрл Грэй» закончился, — сказала я, поставив чашку рядом с кроватью и открыв шторы.

— О Эшли. Я совсем не выспалась из-за этого позднего звонка, — сказала она, открывая глаза и щурясь.

— Не выспалась? А мне показалось, ты неважно себя чувствуешь.

Она не ответила.

— Мам, у тебя все нормально? — спросила я, выходя, из спальни.

Она опять ничего не ответила, но по ее щекам текли слезы.