Двадцать девятое апреля
Сегодня день поездки Хай с Безмозглой командой в Нью-Йорк Сити. Вопли радости.
Оказалось, что у меня нет соревнований. Тренер Килли снял нас с сегодняшних соревнований, чтобы дать отдохнуть перед более важными стартами. Я непреднамеренно соврала им. Но когда осознала ошибку, я не стала ее исправлять. Это так деморализует.
Сегодня утром я могла бы уже быть на пути в Нью-Йорк. Я выпила чашку кофе со своими любимыми хлопьями «Кэптон Кранч», пока мама болтала, как лучше украсить столы к большому дню. Как я устала от таких разговоров.
– Не напрягай меня, мама.
– Я устала от твоего плохого настроения, – сказала она.
– Это не моя вина, что у меня нет менструаций уже пять месяцев.
– Что?!
Мне пришлось сообщить ей, что с декабря у меня нет месячных. Вот когда она испугалась. Она бросила взгляд на мой живот, ожидая там увидеть признаки жизни.
Я громко засмеялась:
– Мама! Я просто не могла бы забеременеть.
Мама сказала, что хочет, чтобы я пошла к гинекологу, но я ответила, что мне не хочется лезть на гинекологическое кресло, пока не исполнится восемнадцать лет или не буду сексуально-активной. Давайте посмотрим правде в глаза, мы знаем, что из этого наступит первым. Поэтому она позвонила нашему семейному доктору Хейдену. Сказать по правде, я почувствовала невероятное облегчение. Пора бы узнать, что со мной не так.
Добравшись до кабинета врача, я вспомнила, почему так долго держалась от него подальше. Ненавижу комнаты ожидания перед кабинетом. Прежде всего в них полно больных людей, распространяющих вирусы повсюду. Сегодня мне особенно было досадно, потому что не чувствовала себя больной. Я получаю всю заразу, не отдавая ничего взамен. К тому же, меня тошнит от журналов. Полагаю, им казалось, что «Хайлайтс» удовлетворит вкусы двух противоположностей, пускающих слюни: детей и немощных пожилых граждан. Все, кто по возрасту между этими двумя категориями, могут просто умереть от скуки или от той болезни, из-за которой они пришли к врачу, потому здесь заставляют ждать чертовски долго.
После вечного ожидания меня в конце концов вызвали в смотровую.
– Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? – спросила мама.
– Не надо.
Сначала меня измерили (1 м 62 см) и взвесили (51 кг в одежде). Затем я надела халат, и мне измерили давление и температуру. Медсестра взяла анализ крови. Я сдала мочу.
Потом я ждала еще двадцать пять мучительных минут.
Доктор Хейден в конце концов с шумом вошел в комнату и сразу перешел к делу.
– Итак, Джессика, в чем проблема?
– Ну давайте начнем с той, что привела меня сюда. У меня нет менструаций пять месяцев.
– Понятно, Джессика. Я собираюсь задать тебе несколько щекотливых вопросов, на которые мне надо получить ответы. Ты можешь быть уверена, что я не скажу твоей маме.
– Я не занимаюсь сексом, если это то, что вы хотите узнать.
– Понятно, мне надо уточнить еще одну вещь.
Он взглянул на таблицу с моим ростом и весом.
– Ты очень худая. Тебе известны три болезни, подстерегающие женщин-спортсменок.
Боже мой! Мой собственный доктор думает, что я страдаю анорексией.
– Возможно, ты не ешь, слишком много занимаешься спортом и это способствует отсутствию у тебя менструального цикла…
– Аменорея, – закончила я его слова.
– Аменорея, – повторил врач, удивленный тем, что мне знаком этот медицинский термин, – которая с течением времени ведет к третьей проблеме…
– Остеопорозу.
– Верно!
То, с каким энтузиазмом мой врач это подтвердил, напомнило мне одновременно моего школьного психолога-консультанта, Бренди, и Регис, в раунде за тридцать две тысячи долларов в игре: «Кто хочет стать миллионером».
– Итак, тебе это известно.
– Да, я знакома с этим. Не только потому, что у меня было несколько месяцев подумать об этом, но мой тренер предупреждал нас всех об этом миллион раз. Но я знаю, что проблема не в этом, потому что я ем больше, чем любая другая девушка из тех, кого я знаю.
– Понятно.
– И меня также не рвет после еды, и это же я могу сказать о девочках, которые сидят со мной за одним обеденным столом. Только они не едят, а просто сидят и преклоняются перед моделями-анорексичками в журналах.
– Понятно.
– Я ненавижу их.
– Кого? Моделей в журналах?
– Нет, – сказала я, поглядывая на пластырь, который только что приклеила медсестра мне на локоть. – Моих друзей.
Пока я сидела там с голой задницей, видневшейся из-под бумажного халата, я рассказала ему, что перестала спать с тех пор, как уехала Хоуп. Затем я выложила ему все о Хай и о Безмозглой команде, в спешке уехавших в Нью-Йорк. Затем поведала о том, что мой папа одержим моей карьерой бегуньи, и о том давлении, которое он на меня оказывает, чтобы я выигрывала каждый забег. Упомянула я и об «Агонии Поражения Джебуки Дарлинг, часть первая». Затем рассказала о навязчивой идеи своей матери – предстоящей свадьбе сестры. Моя исповедь становилась все более личной, поскольку я дошла до того момента, когда пригласила Скотти на свадьбу и как Келси вешается на него. В завершение всего я рассказала ему о том, что у меня нет бойфренда, вероятно, из-за того, что мои мысли заняты парнем, который даже не подозревает о моем существовании.
Но по какой-то причине я остановилась как раз на том месте, когда хотела рассказать ему о Маркусе Флюти. Полагаю, мне показалось, что на этот раз информации достаточно. Я уже знала, что это от необходимости с кем-либо поделиться, от отчаяния и безумия мне пришло в голову выболтать все свои секреты врачу. Но он первый взрослый, который выслушал меня как взрослую. В отличие от моих родителей, он не пытался превратить все в банальность и с помощью разговоров убедить меня, что все не так на самом деле. Он просто молча сидел и позволил мне высказаться. Это я очень оценила. Все это было так странно.
Потом доктор Хейден вызвал мою маму в кабинет, чтобы они могли поговорить с глазу на глаз о моих проблемах. Какая досада. Но я знала, что он не будет вдаваться в подробности из-за существующего закона о конфиденциальности информации между врачом и пациентом. Через пять минут мама вышла из кабинета с натянутой улыбкой.
– Пойдем, – сказала она стиснув зубы.
– Пока, Джессика, – сказал доктор Хейден. – Хорошего тебе спортивного сезона. Я буду искать твое имя на спортивных страницах.
Я попрощалась. Затем спросила маму, что он обо мне сказал.
– Ничего, – ответила она.
– Разве это законно обсуждать мои медицинские проблемы без моего участия? У меня разве нет права все знать?
Мама вздохнула:
– Нет, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.
– Итак, ты не собираешься рассказать, что со мной не так, пока не исполнится восемнадцать?
Должна сказать, что я предвидела это. Вот мое мнение непрофессионала: нарушение цикла вызвал у меня нервный стресс, но мне бы хотелось услышать подтверждение от специалистов.
– Доктор Хейден считает, что тебе принесут пользу мультивитамины.
Какое разочарование. Я думала, он и правда меня слушал. Да меня тошнит от взрослых.
– Он считает, что я должна тебя отвести к психологу.
Аллилуйя! Итак, мы хотя бы к чему-то пришли.
– Он считает, что я на грани шизофрении?
– Нет, – сказала она. – Он говорит, что ты слишком много волнуешься. Пристегни ремень.
– Я слишком много волнуюсь? Но я всегда слишком много волновалась, – возразила я. – Это что, самый лучший диагноз, который мы смогли узнать за сто долларов?
– Он говорит, что стресс отвечает за твое здоровье. Вот почему ты не спишь, и, вероятно, поэтому у тебя нет менструации. Пристегни ремень.
– Я с радостью проживу и без них.
– Пристегни ремень.
Я пристегнула.
Доктор Хейден дал ей фамилию хорошего подросткового психолога. Если бы я была психом от природы, то уже давно ударила бы своего тренера. Я сказала ей, что ничто не заставит меня пойти к психологу, тем более для того чтобы он меня успокоил.
– А ты хочешь мне что-нибудь рассказать? – спросила она искренне.
Хочу ли я рассказать ей о чем-нибудь? Конечно. Миллион раз я хотела рассказать ей обо всем. Но если бы я могла поговорить с ней, зачем мне было бы изливать душу перед доктором Хейденом. Ведь так? Но только из-за того, что маме захотелось доверительных отношений между матерью и дочерью, она не может стать в одночасье моей лучшей подругой, просто забыв о большом дне на пару секунд, которых ей хватило, чтобы задать вопрос. Я не доставлю такого удовольствия.
– Нет.
Она вздыхала минут десять.
– Я не собираюсь рассказывать твоему отцу об этом. Это только расстроит его, – проговорила она, прибавляя скорость на шоссе. – То, чего я не могу понять в первую очередь, так это о чем тебе приходится волноваться. И почему ты не хочешь, чтобы мы волновались вместе с тобой.
Мне нравится, что она все сказанное обратила против них с отцом, а не против меня. Вот когда я задумалась и стала прислушиваться к шуму, издаваемому шинами. Глядя на разделительную полосу, я укрепилась в своем мнении и решении держать отныне и навсегда язык за зубами.
