ВОИНСКИЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЯПОНИИ
Воинские повествования по определению должны быть насыщены изложениями героических подвигов. Конец XX века ознаменовался в России бумом изданий по боевому искусству самураев, по самурайскому «кодексу чести», бусидо, поэтому с этой поры в сознании широкого читателя такие повествования неминуемо должны были ассоциироваться, во-первых, с самураями, во-вторых, с их боевым искусством и с их безоглядной храбростью. Не каждому известно, что в эпоху появления в Японии воинских повествований самурайское сословие там только начало зарождаться, а кодекс бусидо оформился, когда войны в стране уже закончились, и самураи остались не у дел, если их делом считать участие в сражениях.
Согласно японским мифам, первым японским императором стал в 660 г. до н. э. Дзимму-тэнно, прямой потомок богини Солнца Аматэрасу Омиками. От него начинается непрерывная линия императорской династии, продолжающаяся до сих пор. В 1184 г. на престол возвели под именем Готоба-тэнно четырёхлетнего принца Такахира, царствование которого стали считать 82-м после правления его мифического пращура. От имени ребёнка делами управления занимался дед малолетнего императора по имени Госиракава, который формально занимал «хризантемовый трон» в 1156–1158 гг.
На самом деле государственными делами управляли не императоры и не их опекуны, деды или отцы, а родственники императоров по материнской линии. В XI–XII вв. реальная власть в стране принадлежала роду Тайра (на китайский манер этот иероглиф читается как «Хэй»), Сам этот род происходил от принца Кацурабара (786–853), сына императора Камму.
В это же время набирал силу другой феодальный род — Минамото («китайское» чтение этого иероглифа — «Гэн»). Фамилию Минамото в разное время, от IX до XI в. давали своим потомкам разные многодетные императоры: Сага, Дайго, Сэйва, Уда, Мураками. Таким способом они выводили своих младших отпрысков из числа претендентов на престол. Наибольшим влиянием обладали представители Минамото, происходившие от двух сыновей принца Сададзуми (874–916), шестого сына императора Сэйва.
Соперничество между обладавшими реальной властью Тайра и стремившимися к такой власти Минамото в 1180 г. завершилось открытым военным конфликтом, закончившимся через пять лет победой Минамото и полным уничтожением Тайра.
Впрочем, выступления против диктатуры Тайра, организованные императорами и их окружением, отмечались и раньше — в 1156 г. («Смута годов правления под девизом Хогэн») и в 1159 г. («Смута годов Хэйдзи»), После победы над соперниками в 1185 г. глава рода Минамото (Гэн, Гэндзи) по имени Ёритомо (1147–1199) стал сэйи тайсёгуном, «великим полководцем-покорителем варваров», военным диктатором Японии, основателем так называемого сёгуната Минамото. Своей столицей (бакуфу, «полевой ставкой») он сделал г. Камакура на берегу Тихого океана, тем самым отдалив свою социальную опору, молодое сословие самураев от влияния изнеженной придворной аристократии. Как выразился много позднее японский историк Рай Санъё (1780–1832), он «установил для всей страны на многие века сёгунат, как нечто неизбежное, и поставил пределы, выйти за которые было невозможно». Действительность не была такой однозначной. Уже третий сёгун, Санэтомо (1192–1219), оказался и последним. Власть перешла к его родственникам по женской линии из рода Ходзё, которые стали зваться «держателями власти» (сиккэн).
Власть сиккэнов опиралась на формирующиеся дружины самураев («самурай» буквально означает «служилый»), которых киотосские аристократы пренебрежительно называли «восточными варварами». К концу XIII в. эта власть стала постепенно расшатываться стараниями императорского двора и крупных буддийских монастырей, которые к этому времени обзавелись собственными дружинами монахов-воинов. Настоятелями многих монастырей были принцы крови, так что сомневаться в их политической ориентации не приходилось.
Весной 1221 г. император обратился к самураям с призывом восстать против сиккэнов, но его поддержали немногие из них. Вооружённые схватки между войсками Киото и Камакура («смута годов Дзёкю-но ран») продолжались меньше месяца и закончились поражением первых. Организаторы смуты, император и три экс-императора, были отправлены в ссылку сиккэнами, которые формально считались их вассалами. Поместья участников заговора были конфискованы, В столицу камакурские властители назначили двух своих наместников с самыми широкими полномочиями.
Казалось бы, наступил период стабильности режима. Но продолжался он недолго. В середине столетия возникли неурядицы между приближёнными сиккэна, а в первой четверти XIV в. среди придворных сановников стал формироваться новый антисёгунский заговор. Его возглавил император Годайго (1288–1339, на престоле в 1319–1338 гг.). Заговор был раскрыт, заговорщиков арестовали, многих из них обезглавили, а самого Годайго отправили в дальнюю ссылку. Из ссылки мятежный император бежал, с помощью преданных ему людей сплотил антикамакурские силы, во главе которых поставил одного из своих сыновей, и начал ожесточённую войну.
Режим сиккэнов Ходзё пал. Но готовых торжествовать свою окончательную победу сторонников Годайго ждало разочарование. Асикага Такаудзи (1305–1358), один из военачальников, перешедший к ним из стана Ходзё, которым он приходился родственником, отрёкся от императора, основал новый сёгунат и посадил на престол принца Тоёхито, девятого сына императора Гофусими, троюродного брата Годайго, и он стал называться императором Коме (1321–1380). Страна разделилась на два лагеря — Южный и Северный. У каждого лагеря был свой император, собственная система государственного управления, свои воинские формирования. Гражданская война, начавшаяся в 1336 г., закончилась только в 1392 г. Почти 65-летний период получил название Намбокутё дзидай — Эпохой Южной и Северной династий.
События междоусобных войн XII, XIII и XIV веков служили богатым материалом для создания устных сказаний.
В Японии издревле существовала корпорация сказителей, катарибэ. Благодаря ей сохранились и были записаны древние мифы и архаичный фольклор. В средние века по японским городам и весям бродили многочисленные «монахи с лютней», бива хоси. Они нараспев рассказывали под звон струн холодящие кровь слушателей истории о столкновениях армий в сотни тысяч воинов каждая, о единоборствах героем, о массовых самоубийствах-харакири. На первых порах бродячие сказители специализировались только на изложении отдельных событий, эпизодов сражений, на рассказах о казнях и самоубийствах. Со временем устные сюжеты начали циклизоваться, обрастать историческими параллелями, идеологическими объяснениями. Но этот второй этап формирования воинские повествования проходили, главным образом, уже в монастырских скрипториях. Смута 1156 г. дала материал для «Повести о годах Хогэн» (Хогэн моногатари), смута 1159 г. — для «Повести о годах Хэйдзи» (Хэйдзи моногатари), междоусобная война 1180-85 гг. — для «Повести о доме Тайра» (Хэйкэ моногатари), а война Южной и Северной династий — для «Повести о великом мире» (Тайхэйки). В литературоведении эти повести относят к жанру гунки (воинские записки) или сэнки (записки о войнах).
По времени циклизация сказаний о событиях XII и XIV века не совпадала, чем и объясняется некоторое расхождение в толковании однотипных событий и характеров героев, скажем, в «Повести о доме Тайра» и в «Повести о великом мире».
В первой из них преобладает буддийский подход, во второй — конфуцианский. Несколько примеров:
«В отзвуке колоколов, оглашавших пределы Гиона,
Бренность деяний земных обрела непреложность закона.
Разом поблекла листва на деревьях сяра в час успения —
Неотвратимо грядёт увядание, сменяя цветенье.»
(Свиток 1, гл. 1, Вступление.)
(Пер. А. Долина)
«Ныне он достиг высоких званий военачальника
и министра, потому что в предыдущих рождениях
добродетель его была совершенной!».
(Свиток 2, гл. 7)
«— Какая карма судила мне стать их пленником,
а им превратиться в моих стражей? — думал государь,
и тоска грызла душу».
(Свиток 3, гл. 19)
«— В награду за соблюдение всех Десяти Заветов
в предыдущих рождениях я удостоился императорского
престола, — сказал государь-инок…».
(Свиток «Окропление главы», гл. 3)
(Перевод И. Львовой).
Вступление к «Повести о великом мире» в идейном смысле носит установочный конфуцианский характер:
«Я, невежа, выбрал втайне перемены, что случились от древности до наших дней, и узрел причины спокойствия и опасностей.
Покрывать собою всё, ничего не оставляя, — это добродетель Неба. Мудрый государь, будучи воплощением его, оберегает государство. Нести на себе всё, ничего не выбрасывая, — это удел земли. Верноподданные, будучи подобием её, охраняют богов земли и злаков.
Ежели недостаёт той добродетели, не удержать государю своего ранга, хоть и обладает он им. Тот, кого называли Цзе из династии Ся, бежал в Наньчао, а Чжоу из династии Инь был разбит в Муе.
Ежели уклоняются от того удела, — недолговечна сила подданных, хоть и обладают они ею. Некогда слышали, как Чжао-гао был накзан в Сяньяне, а Лу-шань убит в Фэнсяне.
Поэтому прежние мудрецы, проявив осмотрительность, смогли оставить законы на грядущее. О, последующие поколения! Оглядываясь назад, не пренебрегайте предостережениями прошлого!»
Буддийскими идеями японское средневековое общество было пропитано насквозь. Многие из них прямо или вскользь упоминаются и в «Повести о великом мире». Но на место главной сюжетообразующей идеи здесь выходит конфуцианская концепция долга как основы вселенской гармонии. Прежде всего в «Повести» развивается проблема взаимных обязанностей господина и подданного. Потом, при создании бусидо, она стала основной при воспитании подрастающего поколения.
Нельзя сказать, что конфуцианские идеи не встречаются в ранних гунки. Просто там они не стоят на первом месте. Для японского идеологического синкретизма это сочетание разных концептуальных систем — дело обычное. Можно заметить, что синтоистские и даосские представления тоже щедро рассыпаны по всем памятникам.
В дневнике высокопоставленного средневекового специалиста по генеалогии древних японских фамилий Тонн Кинсада (1340–1399), в записи за третий день пятой луны седьмого года правления под девизом Оан (13 июня 13 74 г.) отмечено, что накануне умер автор «Тайхэйки», буддийский монах Кодзима-хоси. Никаких помёт при упоминании этого произведения в дневнике нет: предполагалось, что читателю оно хорошо известно.
Воин и поэт Имагава Рёсюн (1329–1414) в «Нан Тайхэйки» (1402 г.) в качестве её автора указал Энтина, священнослужителя из буддийского храма Победы дхармы, Хоссёдзи (находится в Киото). Некоторые особенности самого произведения говорят о том, что создавал его не один автор и что его создание не было единичным актом.
С одной стороны, «Повесть о Великом мире», как и более ранние гунки, обладает характерными признаками устного героического сказания. Это гиперболизация физических данных и сноровки героя, идеализация характеров, подробное перечисление деталей вооружения воина, собирающегося на битву, и деталей сбруи его боевого коня, называние героями собственного имени (нанори) и упоминание ими имён нескольких поколений собственных предков перед началом схватки, описание однотипных положений и использование формульной техники устного повествования. Ещё один признак «Повести» вызывает аналогию со сборниками устных легенд сэцувасю. Это фрагменты фантастического и легендарного характера — рассказы об отшельнике-ямабуси, о королеве-драконше и др., иллюстративные вставки поучительного характера. С другой стороны изложение событий часто перебивается вставками с примерами из истории Китая, заимствованными из письменных источников, упоминаниями иноземных событий и имён. Иногда целые страницы «Повести о великом мире» оказываются заполненными камбуном, т. е. текстом на китайском языке, размеченным значками для прочтения их по-японски.
Отсутствие стилевой унификации в «Повести» проявляется уже при беглом ознакомлении с нею. Стиль устного повествования в этом произведении часто он сменяется сухим стилем письменного изложения, насыщен китайской лексикой. Японские исторические реалии заменяются китайскими: названия должностей сановников, детали организации жизни киотоского двора заменены их китайскими эквивалентами что, несомненно, требовало большой начитанности авторов, свободно оперировавших материалами китайских исторических сочинений, книг конфуцианского канона и индийских мифов. Это, без сомнения, говорит о «кабинетном» происхождении соответствующих фрагментов текста. Обилие вставных эпизодов, прямо заимствованных из китайских исторических сочинений (главным образом, из «Записок историка» Сыма Цяня) и буддийских легенд, частые отсылки к именам китайских исторических деятелей и упоминания китайских и индийских географических названий, а также употребление китайских образных выражений и иносказаний говорят о том, что их включение в текст производилось людьми, искушёнными в китайской учёности. Одних только китайских легенд и исторических преданий здесь насчитывается 62. Китайских исторических и легендарных персонажей (считая эпизодические) в «Повести о великом мире» насчитывается около 350.
Разностильность, наблюдаемая во многих частях «Повести», свидетельствует о том, что письменная её обработка производились разными людьми и не в один приём, а на протяжении длительного времени.
Те же обстоятельства отразились и на проведении авторами «Повести» общих идей. Они делятся на два типа. Начальные части пронизаны конфуцианскими идеями вассальной преданности сюзерену, мудрого управления подданными, связи законов Неба с положением дел в Поднебесной. В соответствии с этими идеями расположен материал, им же подчинены и авторские ремарки. В других частях произведения изложение и трактовка событий подчинены буддийским идеям кармы и эфемерности сущего — тем идеям, которые играли ведущую роль в первых гунки.
Событийная основа «Повести» лежит в тех реальных событиях, которые происходили в Японии XIV в. Основные её герои — исторические лица, биографии которых можно выяснить по другим письменным источникам, в том числе историческим хроникам. Изложение сверхъестественных событий (вроде эпизода с ямабуси из 2-й книги) так искусно вплетено в описания реальных, что воспринимается на одном с ними уровне, причём сухой стиль отдельных фрагментов и частые отсылки к японским, китайским и индийским прецедентам такому восприятию способствует. Поэтому в Японии долгое время бытовало отношение к «воинским повествованиям» как к исторически достоверному, чуть ли не документальному, материалу. Уже в наше время стали публиковаться исследования, опровергающие его справедливость. В немалой степени этому способствовало открытие новых и новых списков и редакций сочинения и соответствующих им изменений фактологического и идейного характера. Особенно много отступлений от истины содержится там, где приведены данные о количестве участников битв, живых и погибших. Нередко размеры воинских формирований, названные в «Повести о великом мире», значительно превышают возможности тогдашнего населения страны.
Как можно легко обнаружить, основной корпус «Повести о Великом мире» с его отсылками на прецеденты, отступлениями от основного сюжета, рассуждениями и т. п. был сконструирован достаточно образованными книжниками. В него были вписаны бытовавшие в устной традиции сказания на темы о событиях эпохи Южной и Северной династий. Эти сказания были расположены в хронологическом порядке, скреплены между собой по тематическому признаку и обработаны в соответствии с основными идеями памятника. Доля устных сюжетов в последних свитках «Повести» заметно понижается.
Анализ конфуцианского аспекта идеологии этого произведения наводит на неожиданные мысли. Рассмотренный с этих позиций образ императора Годайго оказывается здесь противоречивым. Вначале это мудрый и справедливый государь, озабоченный приведением управления в Поднебесной в гармонию с велениями Неба.
После победы над «восточными варварами» он превращается в несправедливого деспота, из-за ложного наговора приговорившего к жестокой смерти собственного сына, который совсем недавно обеспечил ему победу в междоусобной войне. Род Ходзё, представленный в первых свитках как нарушитель законов Неба и гармонии среди подданных, после его поражения в сражениях начинает вызывать сочувствие из-за тех гонений, которым его подвергали сторонники Годайго.
Чем вызван этот поворот? Возможно, тем, что окончательный вариант памятника включил в себя описание эпизодов, о которых рассказывалось слушателям одной и другой противоборствующих сторон, а обрабатывался он в монастырях разной политической ориентации. Правда, не исключено, что создавался этот вариант в одном месте, а его создатель (или создатели) руководствовался общей идеей соответствия управления государством велениям Неба: когда его демонстрировал Годайго, а вопреки велениям Неба поступали сиккэны, судьба благоприятствовала императору; после того, как несправедливыми стали деяния Годайго, Небо наказало его тем, что стало помогать Асикага Такаудзи и его ставленникам при Северном дворе.
«Повесть о Великом мире» — одно из самых крупных произведений в средневековой японской литературе. Появлению многочисленных редакций она обязана, по-видимому, не только долговременному устному бытованию, но и сознательным письменным обработкам уже имевших хождение её текстов. Отсюда разница в объёме редакций и в составе вошедших в каждую из них свитков.
Считается, что «Повесть» создана после 1370 г., но раньше 1392 г. В полном виде она состоит из 40 свитков и структурно делится на три части: свитки 1-12, рассказывающие о событиях, начиная с организации императором Годайго заговора против засилия «восточных варваров», и кончая «реставрацией годов Кэмму»; свитки 13–21, посвящённые раскольническим действиям Асикага Такаудзи, разделению двора на Южный и Северный и смерти Годайго, и свитки 22–40, где на первый план выходит Северный двор и происходит становление сёгуната Асикага. Воссоединение Южного и Северного дворов и окончание гражданских войн XIV в. произошло в 1392 г., но в «Повести о великом мире» оно не отражено, что и послужило определению верхней границы при датировке произведения.
Разные соображения высказываются специалистами относительно названия произведения: памятник, описывающий одну из самых затяжных войн в японской истории, называют «Повестью о великом мире». Можно было бы подумать, что под словом тайхэй здесь имеется в виду не «великий мир», а замирение, умиротворение. Но считается, что «Повесть» написана ещё до окончания военных действий, то есть, в то время когда о замирении речи не шло. Или мы имеем дело с табуированием слова «война»? Тогда почему оно касается только названия памятника в целом и не распространяется на названия отдельных глав?
Впервые на несоответствие названия этого произведения его содержанию обратили внимание японские учёные XVII в. С тех пор были высказаны разные мнения о природе этого несоответствия: противоположение антонимов, толкование слова «мир», как цели, к которой стремятся участники сражений.
Современный японский читатель, как правило, с интересом следит за сюжетом только первых двенадцати свитков «Повести». Дальше художественный уровень изложения понижается, описания основных событий всё больше уступают место сухим перечислениям и дидактике, перебиваются вставными новеллами, которые мешают следить за развитием основного сюжета. Первые двенадцать свитков и представлены в русском переводе в настоящем издании.
Перевод выполнен с издания «Серии классической японской литературы» (Нихон котэн бунгаку тайкэй, т. 34) издательства Иванами (1964 год). Перевод «Повести о великом мире» на русский язык, за исключением первых двух свитков, перевод которых выполнен тем же исполнителем и напечатан в «Петербургском востоковедении» (выпуски 2 и 9), публикуется впервые.
В.Н. Горегляд
notes
