Глава 4
Машинист
Кпаровозу, отчетливо видимому, даже приближаться не надо, хорошо видны буквы и цифры «Э-579». Локомотив был прицеплен к вагонам, из трубы поднимался дым. Федор пошел по междупутью к паровозу. Дойдя до довольно высоко поднятой лестницы, подпрыгнул, вцепился в поручни, забрался в паровозную будку. Жарко, чадно, пахнет сгоревшим углем. На непрошеного гостя уставилась вся паровозная бригада. Кочегар застыл с лопатой в руках у двери тендера, помощник на левом крыле. Оба парни молодые. А справа, на месте машиниста, зрелых лет мужчина в железнодорожной форме.
– Фамилия? – подступился к нему Федор.
– Шли бы вы подальше, товарищ! Находиться на паровозе посторонним запрещено!
– Посторонний здесь ты!
Федор уловил движение сзади, выхватил пистолет из заранее расстегнутой кобуры. Наблюдать за тремя сразу сложно, особенно, если кочегар сзади. Если сообщник, может звездануть лопатой по голове. Закинут тело в паровозную топку, и следа не останется.
– НКВД! Всем поднять руки!
Кочегар лопату бросил, поднял руки. Машинист медлил, потом потянулся к реверсу.
– А ну застыл на месте, сука!
Корепанов продолжил медленно тянуться к рычагу управления. Терять ему нечего, запросто тронет паровоз и вагоны с места, выедет на мост, он недалеко от станции. Федор выстрелил машинисту в руку. От грохота в тесной будке у всех заложило уши. Машинист схватился левой рукой за рану на правой. Федор высунул руку с пистолетом в открытую дверцу, поднял, выстрелил дважды вверх. Выстрел на тыловой станции – явление чрезвычайное. На стрельбу должны примчаться милиционеры транспортной милиции, бойцы железнодорожной охраны. И его бойцы, которые находились в грузовике, слева от здания вокзала, тоже сообразят: их помощь нужна.
Наставил пистолет на машиниста.
– Встать!
Машинист поднялся, застонал.
– Подчинился бы сразу, не схлопотал бы пулю. Руки подними!
Федор одной рукой провел по спецовке Корепанова, вытащил из кармана складной нож. Больше ничего предосудительного не нашлось. Снизу, с земли, раздался крик:
– Милиция! Здесь стреляли?
Федор сделал шаг к дверце.
– НКВД, полезай сюда.
Милиционер неловко подпрыгнул, взобрался по лесенке.
– Бери одного из бригады, пусть отцепляет паровоз от эшелона.
– Слушаюсь! Ты – со мной! – ткнул милиционер пальцем в кочегара.
Оба полезли из паровоза, вскоре послышалось металлическое позвякивание, кочегар раскручивал сцепку. Когда милиционер вернулся, Федор приказал:
– Бегом к диспетчеру, пусть переводит стрелки, паровоз надо перегнать в какой-нибудь тупик.
– Слушаюсь!
Милиционер исчез. И через минуту стук по будке. Федор выглянул. На земле стояли два его автоматчика и незнакомый боец железнодорожной охраны с винтовкой за плечами.
– Все в будку!
Бойцы взобрались. В будке от тесноты уже не развернуться.
– Всем в тендер. За паровозниками смотреть. Будут разговаривать – прикладом по башке и мордой в уголь.
– Мне бы руку перевязать! – попросил машинист.
– У тебя бинт есть? – спросил Федор своего автоматчика.
– Есть.
– Перевяжи, там – в тендере.
Федор осмотрел будку. Спрятать что-нибудь объемное здесь невозможно, ни одного потаенного места. Остается тендер. Под многотонной кучей угля можно спрятать все что угодно. А еще есть бак для воды и ящик для инструмента. Если мешок с грузом взрывчатки на паровозе, он будет спрятан в тендере. Но обыскивать паровоз на станции, вблизи вагонов, опасно. Сначала надо отогнать локомотив в какой-нибудь тупик.
К паровозу прибежал военный комендант. Он отвечал за беспрепятственное прохождение военных грузов. А тут – стрельба, диспетчер доложил ему, что паровоз от эшелона отцепили, а это срыв графика.
– Товарищ старший лейтенант! – вскричал он, взобравшись в будку паровоза. – По какому праву самовольничаете?
– Мне Берия такое право дал! Вы лучше озаботьтесь заменой паровоза и бригады, свяжитесь с депо.
– Ах ты, незадача какая!
Комендант вытер вспотевший лоб платком.
В будке жарко, от котла пышет жаром, да еще пробежался изрядно. Делать нечего, комендант по ступенькам вниз полез. Со стороны стрелки послышался звук рожка. Стрелочник взмахнул желтым флажком. Федор ткнул в помощника машиниста рукой:
– Ко мне! Паровозом умеешь управлять?
– Немного.
– Тогда потихоньку трогай. Вон нам сигнал дают.
Видимо, помощник знал теорию, видел со стороны, как управлял машинист, но сам за постом управления не стоял по молодости лет.
Руки его тряслись, но паровоз тронул. Локомотив медленно пошел вперед, миновав стрелку, остановился. Снова рожок стрелочника – два коротких сигнала, паровоз двинулся тендером вперед. Громыхал на стрелках, раскачивался.
Стрелочники по команде диспетчера перевели стрелки в угольный тупик, где бункеровались паровозы.
– Машинист и автоматчики – на выход. Охранять его! Малейшая попытка к бегству – стрелять по ногам!
Спустился и сам.
– Где груз, полученный от немцев?
– Не понимаю, о чем вы?
– Если найдем, а мы найдем груз, на паровозе или у тебя дома, застрелю сам, собственной рукой, у паровоза.
– Беззаконие! Буду жаловаться прокурору!
– Ты сначала до прокурора доживи. Сейчас я для тебя прокурор, судья и палач в одном лице.
Машинист молчал.
– Черт с тобой!
Федор взобрался на паровоз.
– Разгружайте уголь.
– Да тут двадцать тонн! – воскликнул помощник.
– Вы начинайте, я сейчас еще людей в помощь пригоню.
Бункеровочный участок был приспособлен для погрузки – угля, песка, воды. На бетонированной площадке стояли передвижные, на железных колесах, транспортеры. Несколько рабочих бросали уголь на транспортерную ленту, с нее уголь сыпался в тендер. Рядом стояли водоразборные колонки. Федор нашел начальника, показал удостоверение.
– Вон паровоз…
– Сейчас забункеруем, – поторопился начальник.
– Нет, мне нужно разгрузить уголь из тендера. Дайте несколько рабочих с лопатами.
– Это можно.
На помощь кочегару и помощнику машиниста дали еще четверых рабочих. Федор встал на кучу угля.
– Как только обнаружите нечто необычное – мешок, ящик, – немедленно останавливайте работы. Задача ясна? Начинайте!
Сам отошел подальше от паровоза. Люди работали споро, уголь совковыми лопатами выбрасывали на площадку. Пылища при этом стояла облаком. Рабочие были в спецовках, чумазые, как шахтеры. Федору форму пачкать не хотелось, попробуй ее потом отстирать, а новую не дадут, сроки носки не вышли. Час шел за часом. Вручную перекидать двадцать тонн угля, да еще через высокий борт тендера, непросто. И вдруг уголь перестали бросать.
– Товарищ командир! – показался в окне паровозной будки боец железнодорожной охраны. – Туточки есть что-то!
Федор полез на паровоз. В дальнем углу почти пустого тендера находился ящик. Обычный, деревянный, на паровозе в таких хранят инструменты. Только инструментальный ящик обычно на виду, в доступности. А этот спрятан под углем. Федор поколебался. Самому открыть или вызвать саперов? Решил не рисковать. С взрывчаткой он раньше дела не имел, если только один эпизод, когда он устанавливал вокруг заставы противопехотные мины.
– Боец, стрелой к военному коменданту. Пусть вызывает саперов к бункеровочному участку.
– Есть!
Боец, покрытый угольной пылью, убежал. К Федору подошел помощник машиниста.
– Надо подкинуть уголь в топку и закачать воду в котел.
– Подождать нельзя?
– Вода из котла уйдет, взорваться может.
– Давай.
Вдвоем с кочегаром подкинули в топку уголь, закачали воду. Парни переживали за паровоз.
Федор подошел к машинисту.
– Что за ящик в тендере? Взрывчатка там?
Машинист молчал.
– Если обнаружим, тебе плохо будет.
– Сдохните все, проклятые большевики! – не выдержал машинист.
– О, голосок прорезался? Змеиную сущность показал?
Через полчаса к паровозу подошел комендант, сопровождая старшину с петлицами сапера.
– Вот специалист. Что делать надо?
– В тендере под углем ящик обнаружили. Подозреваю, взрывчатка. Не исключена ловушка.
– Понял. Всем отойти подальше, дальше я сам.
Люди отошли подальше, в том числе машинист с автоматчиками. Сапер появился через несколько минут в будке, махнул рукой.
– Всем стоять на месте, – приказал Федор.
К паровозу направился один.
– Смотрите, – предложил старшина.
В ящике, под слоем ветоши, лежали бруски тола немецкого производства. Происхождение сомнений не вызывало – на взрывчатке четко выдавленные немецкие буквы.
– Килограммов пятнадцать, я куски не считал. Взрывателя нет.
– Наверное, перед самим взрывом поставить намеревались.
– У исполнителя спросить надо.
– Даю бойцов, унесите взрывчатку с паровоза. Локомотиву работать надо.
– Слушаюсь.
– А сколько взрывчатки надо, чтобы мост взорвать?
Сапер пожал плечами.
– Смотря какой. Если толково заложить в опору пролета, вот этого ящика хватит.
– Понял, спасибо.
Федор спустился на бетон площадки.
– Товарищ комендант, организуйте пару бойцов убрать с паровоза взрывчатку.
У коменданта и кочегара с помощником после этих слов Федора глаза от удивления круглыми сделались. Комендант убежал за бойцами. Федор распорядился:
– Всей паровозной бригаде придется временно задержаться. Ведите их к грузовику.
Автоматчики повели всю бригаду к грузовику. Федор сделал небольшой крюк, забежал в депо к нарядчице.
– Ваш паровоз стоит в угольном тупике. Бригада временно задержана. Вы бы послали на паровоз кого-нибудь. Пусть в депо перегонят или огонь в топке поддерживают.
У нарядчицы глаза от удивления круглые. Федор к грузовику направился. Первым делом к радисту.
– Дай связь с Осадчим.
Радист щелкнул тумблером, забубнил.
– Резеда, резеда…
Наконец радист протянул наушники Федору.
– Первый на связи.
– Это восемнадцатый.
– Слушаю. – В наушниках через треск и шорохи в эфире голос Осадчего.
– Фигуриста взял. Часть груза обезврежена, поедем делать обыск по месту жительства.
– После выясняй связи. Если есть, бери всех. Действуй быстро и жестко, полномочий у тебя много.
– Так точно.
– Конец связи.
Осадчий отключился. Федор уселся в кабину.
– Едем на улицу Девятого января.
– А где это?
– Узнай у прохожих, нам девятый дом.
Водитель выбрался из кабины, расспросил прохожих. Город невелик. По подсказке добрались быстро и безошибочно.
– Останови, вон девятый дом, – приказал Федор.
Он подошел к заднему борту.
– Один автоматчик и машинист – на выход.
Когда Корепанов спрыгнул на землю, Федор достал из кармана его спецовки ключи от дома, целую связку.
– Ключи от двери?
– Латунный, с бородкой.
– Надеюсь, сюрприза в виде растяжки там нет?
– Знал бы, что так будет, поставил, – огрызнулся машинист.
– Чего же ты такой злой на Советскую власть?
– Тебе не понять, я царю присягал, ротмистром был. А что Советская власть мне дала? Машинистом паровоза, простым рабочим на хлеб зарабатываю.
– Ну да, белый китель и белые перчатки, аксельбанты, дамы и мазурка… Проходи.
Федор отпер замок, толкнул дверь. Не заходя, осмотрел прихожую. Нет ли натянутой проволоки от мины или других неприятных сюрпризов? Прецеденты уже были, он сам тому свидетель, когда подорвался офицер госбезопасности на хуторе.
– Заходи, усаживайся.
Замыкающим шел автоматчик. Федор повернулся к машинисту.
– Сам выдашь, где взрывчатка хранится, или поискать придется?
– Скажу. Теперь уж чего молчать, все равно перероете весь дом. В сарае она, слева, под дровами.
– А взрыватели?
– Под кроватью у меня в спальне.
– Ну вот и договорились, а упорствовал. Гости, что мешок с взрывчаткой приносили, уже в камерах у нас сидят, как и экипаж самолета, что за ними прилетал. И все «поют» дружно. Запираться смысла не вижу.
Федор обнаружил взрывчатку – двенадцать брусков тола по двести граммов каждый, итого почти два с половиной килограмма, да в ящике на паровозе около пятнадцати. Федор предположил, что машинист носил в своем чемоданчике взрывчатку на паровоз небольшими порциями. Когда взрывчатка вся была бы в тендере, произвел подрыв. Причем на мосту, на малом ходу. Паровоз вместе с вагонами и пролетом моста оказался бы в реке. Задумано дьявольски хитро.
– Думали пожертвовать бригадой? Или они в сговоре с тобой?
– Еще чего! Пролетарии, что у меня с ними может быть общего?
– Не жалко?
– Жалко? А меня кто пожалел? Большевики лишили меня всего: великой империи, должности, веры, семьи, положения в обществе. Мою жену убили пьяные матросы, штыками закололи на глазах у детей. Это по-божески, по-людски? В чем была ее вина?
– Вы же присягу давали, а боретесь против своей страны, против народа. Врагам ее продались.
– А где он, народ? Быдло покорное! Мало мы вас в семнадцатом-восемнадцатом году стреляли и вешали.
– Тебя самого шлепнут, гнида!
– Все равно вашей власти скоро конец. Германия одержит победу, из эмиграции вернутся сотни, тысячи сынов России, и воспрянет страна.
– Разогнался! Так вам Гитлер отдаст эти земли! Сапоги ему лизать будете как на временно оккупированных землях.
Машинист замолчал, отвернулся. И в самом деле, зачем Федор вступил с ним в идеологический спор?
Федор сам залез под кровать, достал взрыватели, открыл коробку. Ага, химические. Стоит пассатижами сдавить окрашенный конец, раздавится стеклянная ампула с кислотой внутри, пойдет реакция, через полчаса взрыв. Взрыватели были рассчитаны на разное время, на маркировке указано.
Все же дом обыскал. Взрыватели и взрывчатку обнаружил, но где рация? Как-то же машинист держал связь с немцами. Тогда или рация у Корепанова должна быть, или радист в городе и машинист давал ему шифровки.
Федор спросил у Корепанова:
– Где шифровальный блокнот? Или книгой пользуешься?
Взгляд машиниста к тумбочке метнулся. Но промолчал предатель. Только взглядом выдал. Хромает конспирация у бывшего ротмистра.
Федор к тумбочке подошел, обнаружил две книги и тетрадку, все в командирскую сумку положил. В НКВД дешифровальщики есть, им изъятые бумаги помогут.
– Кто радист и где живет?
Бывший офицер гордо подбородок вскинул, молчит. Заходя в прихожую, Федор видел пустую деревянную емкость – то ли лохань, то ли кадка, то ли бочка без дна.
– Принеси сюда из сеней кадку или бочку, – приказал он автоматчику.
Когда тот исполнил, новый приказ:
– Наполни водой.
Боец из колодца во дворе наносил ведром воды, наполнив емкость. Машинист смотрел на их действия с нарастающим беспокойством.
Федор схватил Корепанова за спецовку, буквально сдернул со стула, поставил перед емкостью с водой на колени.
– Скажешь про радиста? Иначе утоплю!
Молчит ротмистр. Федор схватил его за волосы, опустил голову в воду. Через пару минут машинист задергал связанными руками, начав задыхаться. Федор отпустил руку.
Корепанов поднял голову, с волос текла вода на спецовку, смывая угольную пыль. Под машинистом натекла лужа черного цвета.
– Или говоришь, или утоплю. Здесь и сейчас, – пообещал Федор.
Для того чтобы узнать, кто и где радист, он бы не одного Корепанова утопил. И не жалко ему предателя было. Эта гадина могла устроить гибель десятков людей, прервать сообщение между Москвой и Ленинградом, сорвать подвоз боеприпасов и техники, бойцов на позиции. Последствия могли быть если не катастрофическими, то тяжелыми, это точно. И жизнь предателя в данный момент для Федора не значила ничего.
Фактически, арестовав его, он вырвал ядовитые зубы у гадюки. Но сама гадюка еще жива, если есть радист, вполне может оказаться, что есть и другие члены группы. И даже если ему противно, через себя переступает, а будет всеми доступными ему в данный момент средствами выбивать показания.
Машинист молчал.
– Топи его! – приказал бойцу Федор.
Автоматчик двумя руками пригнул голову арестованного, опустил в воду по самый затылок.
Прошла минута, пошла вторая. Из воды пузыри идут, тело ротмистра задергалось.
– Вытаскивай.
За волосы боец поднял голову. Предатель жадно хватал ртом воздух.
– Я слушаю. Даю тридцать секунд. Для тебя третье окунание будет последним.
Федор согнул руку, уставился на секундную стрелку. Не скажет – утопит в самом деле. Вещественные доказательства вины есть, после суда все равно расстреляют.
Федор свое дело сделал. Хотелось бы всю группу уничтожить, но так везет не всегда. Немцы-то послабее оказались, сразу «петь» начали. А этот упертый. Ничего, радиста они и без показаний Корепанова возьмут. Теперь пеленгаторы появились, так что это только вопрос времени.
Тридцать секунд прошло. Федор сказал:
– Прощай, ротмистр. Топи его!
– Нет, погодите!
– Пой, птичка!
– Есть радист.
– Кто бы сомневался! Мы передачу уже запеленговали. Если ты не сдашь, то при первом же выходе в эфир мы его сами возьмем. Так что ты теперь большой ценности для НКВД не представляешь. Будешь сотрудничать, говорить – поживешь. В молчанку играть будешь – утоплю. Для воина, если ты себя таковым считаешь, смерть позорная.
– Нет у тебя чести! – озверился ротмистр.
– Не тебе о ней говорить. Оставим пустые разговоры. Мне нужен радист и другие.
– Радист – инвалид, до колена правой ноги нет. Живет на улице Папанина, дом восемнадцать. Как-то по пьянке рассказал – из украинцев он, идейный. Ночью в дозоре был, сам пошел к немцам сдаваться, подорвался на противопехотной мине. Немцы его к себе в траншею притащили, а увидели – нога оторвана, хотели пристрелить. Командир роты не дал, сказал – пригодится. Так он в разведшколе оказался. Днем его дома может не быть, на гармошке играет, собирает милостыню.
– Бедствует?
– Черта лысого! Ему немцы, когда новые батареи к рации доставляют, передают деньги. Причем настоящие, сам проверял.
– Где он обычно попрошайничает?
– У церкви, на вокзале. Где народ, там и он.
– Рация у него дома?
– Дома, куда ему без ноги ее таскать. Он на самодельной коляске передвигается, говорит, если на костылях, меньше подают.
– Теперь о других.
– Один еще, кроме радиста. Электромонтер связи. От воинской службы освобожден по состоянию здоровья, белый билет у него.
– Конкретнее.
– Лукьянов. Фамилия настоящая, из местных он. Живет на Володарского, номер дома не помню, но дом приметный, старинный, красный кирпич, с мезонином. Коммуналка. Все.
– А паровозники твои?
– Комсомольцы. Думал вместе с паровозом их похоронить.
– Подними его, – распорядился Федор бойцу. – Веди в машину. А паровозников – сюда.
По инструкции задержанных надо было доставить в Калинин, допросить, составить протокол. Но парней Федору было жаль. Пятно ляжет, судьбу сломать можно. К тому же в НКВД легко попасть, а выйти сложно. Как говорится, «рубль – вход, а два – выход».
Парни вошли под охраной автоматчика.
– Возвращайся к машине, я сам, – приказал Федор бойцу.
– Что же вы так опростоволосились? Рядом с вами настоящий враг был. Вот взрывчатка, обнаруженная у машиниста дома. Он планировал паровоз на мосту взорвать, причем вместе с вами.
Оба стояли, потупив головы.
– Мы не замечали ничего, – шмыгнул носом один.
– Не замечали, как он в тендере возился? Чемоданчик-балетка тяжелый был?
– Когда паровоз принимали, я бункеровкой занимался, а помощник техническую часть паровоза осматривал. У Фрола Власовича время было, когда он один. Разве мы думали?
– Впредь бдительнее надо быть. О машинисте – никому ни полслова. Ни в депо, ни дома. Оба свободны.
– Спасибо, товарищ командир!
Парни выскочили из дома, очень довольные благополучным исходом. Федор решил о парнях не упоминать нигде. Нарушение, конечно, но мелкое. А по сути, служба его в том, чтобы с врагами бороться, а обычных граждан защищать.
У парней вся жизнь впереди, на врагов они никак не походили.
Федор сорвал скатерть со стола, собрал в нее взрывчатку. Взрыватели отдельно нес в коробочке. Тол в кузов уложил, а взрыватели – в кабину.
– Едем на Папанина, дом восемнадцать.
Водитель вышел узнавать у прохожих. Вернувшись, сел за руль, поехали. Федор в окно смотрел. Тяжело люди живут. Одеты плохо, лица суровые, хмурые. И вдруг инвалида увидел на тротуаре. Без ноги, на деревянной самодельной коляске. На груди гармошка висит. В обеих руках деревянные чурбачки, ими от тротуара отталкивается.
– Останови, – приказал Федор.
Когда машина остановилась, вышел из кабины.
– Давай поможем до дома добраться, – предложил Федор.
– Спасибо, товарищ командир. Мне уже недалеко осталось.
– Бойцы помогут, в кузов поднимут. Куда ехать?
– На Папанина.
– Сделаем.
Федор приказал бойцам:
– Помогите гражданину, погрузите в кузов.
Вдвоем не без труда подняли инвалида в кузов. И тут он увидел машиниста. Дернулся, все понял, завыл жутко, по-звериному.
– Ты продал! – зарычал сквозь зубы на Корепанова.
– Дайте ему по зубам, чтобы заткнулся! – распорядился Федор.
Инвалиду один из бойцов прикладом автомата по зубам врезал. Радист дернулся, схватился за разбитое лицо. По подбородку кровь потекла. Потом он выплюнул выбитый зуб.
– Рот если еще откроет, врежь ему еще раз. Говорить он и без зубов сможет, а жевать ему долго не придется. Да, еще обыщите его, вдруг интересное что-то найдется.
Но в карманах инвалида обнаружилась только мелочь сердобольных горожан. Поехали к дому инвалида. Дом, скорее, изба, потому что деревянный, на двух хозяев был. У инвалида забрали ключи, Федор открыл дверь. Видимо, инвалид надеялся, что его никто не заподозрит. По документам он – фронтовик, получивший увечье на фронте. Рацию не прятал, стояла в чулане, на полке. Вот это уже наглость! Впрочем, к инвалиду домой никто не ходил. Он же, вероятно, полагал, что немцы уже близко, в каких-нибудь 70–100 километрах, ведь линия фронта причудливо изгибалась. Думал, придут вскоре. Обстановка в доме скудная, обыскивать просто. В матрасе Федор обнаружил две солидные пачки советских денег, причем нераспечатанные, в банковских упаковках.
На упаковке штемпеля Слонимского банка, но купюры не новые, бывшие в употреблении. Осторожничали немцы. В самом деле – подозрительно будет, если агент везде будет рассчитываться новенькими, хрустящими деньгами. А ведь был момент – снабжали новыми, учли опыт.
Федор и рацию забрал, и деньги. Ценный вещдок, приговор обеспечен, и на инвалидность суд скидку не сделает.
Федор с бойцом перенесли в грузовик рацию в двух ящиках, все обнаруженные бумаги и деньги. В бумагах пусть дешифровальщики копаются, вдруг интересное обнаружат? Федор повеселел. Взрывник обнаружен, взрывчатка изъята, радист арестован, рация уже в грузовике. Осталось взять последнего члена группы – и можно ехать в Калинин.
Оказалось, поторопился с бодрым настроением. По прибытии на Володарского агента не оказалось дома. Соседка сказала, что Лукьянов ушел на работу, в ночную смену. Федор подробно расспросил ее, где узел связи.
– Едем, – бросил он, усевшись в машину. – Тут недалеко, я покажу.
Грузовик остановил в переулке. Незачем афишировать себя. Федор вошел в здание, подошел к девушке, что сидела в окне для приема посылок:
– Не подскажете, где можно Лукьянова увидеть? Электромонтером он у вас трудится.
– Да, он только что пришел. – Девушка повернулась, крикнула в открытую дверь позади нее, ведущую в служебное помещение: – Женя! Тебя товарищ командир спрашивает.
И кто ее за язык тянул? В дверном проеме показался молодой, лет тридцати, белобрысый мужчина. Он застегивал пуговицы синего рабочего халата. Увидев Федора, переменился в лице, бросился внутрь помещения.
– Оттуда выход на улицу есть?
Девушка помедлила.
– Быстро! – рявкнул Федор.
– Когда машина с посылками приходит, открываем…
Она не успела договорить. Выход, стало быть, был. Федор схватился обеими руками за перегородку, перепрыгнул через нее.
– Туда нельзя! – вскричала женщина, сидевшая за окном «Переводы». Но Федор не слушал, вбежал в распахнутую дверь. В помещении полумрак, какие-то стеллажи. Видимо, Федор был хорошо виден из темного помещения на фоне светлого дверного проема. Сверкнула вспышка, хлопнул выстрел. Левый бок обожгло болью. Федор сразу в сторону кинулся, выхватил пистолет. А в зале за ним, где сотрудницы и посетители, уже женский визг:
– Убили!
Федор наугад сделал два выстрела по месту, где видел вспышку. Хлопнула дверь, мелькнул силуэт. Старлей побежал туда, натыкаясь на мешки с письмами, связанные пачки газет на полу. Дверь была приоткрыта. Федор толкнул ее ногой, тут же грохнул выстрел, пуля выбила из двери щепку. Но стал виден стрелявший. Федор вскинул пистолет, прицелился, выстрелил электромонтеру в ногу. Попал, потому что Лукьянов рухнул на землю. Федор выскочил из почтампта. А из-за угла уже бежал его боец, передергивая на ходу затвор автомата. Лежавший на земле раненый Лукьянов вскинул пистолет. Тут же прозвучала автоматная очередь, и электромонтер выронил пистолет, уронил голову на булыжники мостовой.
– На кой черт ты стрелял на поражение? – закричал Федор бойцу.
– Виноват. Так вы ранены, а он снова целился. Вот я и…
Федор осмотрел бегло себя. На левом боку по гимнастерке расплывалось кровавое пятно. В принципе, ругать бойца не следовало, возможно, он спас ему жизнь. Но все равно обидно. Еще немного – и Федор взял бы последнего члена группы.
Послышались свистки, в переулок вбежали два милиционера. Конечно, стрельба в центре города. Да еще с почтампта наверняка успели позвонить в милицию. Во избежание лишних объяснений Федор сразу показал удостоверение. Пыл милиционеров сразу угас. Федор приказал бойцу:
– Подними пистолет.
А сам обыскал еще теплое тело. В карманах ничего интересного.
– Можете увозить труп, – распорядился Федор милиционерам. И бойцу: – За мной!
Надо было осмотреть рабочее место и одежду убитого. Только зашли через служебный вход, к ним бросилась служащая:
– Вас тоже ранило?
– Что значит «тоже»? Разве еще есть раненые?
– Девушку в руку, на корреспонденции сидела.
Видимо, пуля навылет прошла через бок Федора и зацепила служащую.
– Давайте я вас перевяжу, – предложила служащая. – Я умею, курсы закончила.
Боли Федор не чувствовал, просто гимнастерка липкая сделалась, неприятно влажная.
– Я нашу сотрудницу уже перевязала, – затараторила женщина. – Вас перевяжу.
Она вытащила из кармана бинт. Федор вложил в кобуру пистолет, который до сих пор держал в руке, расстегнул ремень, задрал вверх гимнастерку.
– Навылет пуля прошла, по ребрам, – с видом знатока сказала женщина. – Ни один жизненно важный орган не задет, вам повезло.
На входное и выходное отверстие от пули наложила тампоны, перебинтовала через всю грудную клетку. На самом деле действовала умело.
– Спасибо, – поблагодарил Федор. – Вы меня просто спасли от гибели.
– Да ну вас. Спасла! Тоже скажете! А кто стрелял-то?
– Да ваш сотрудник, Лукьянов. Немецким агентом оказался.
– Что вы говорите? – всплеснула руками женщина.
– Проводите нас к раздевалке и рабочему месту Лукьянова, – попросил Федор.
В одежде ничего не обнаружили, а на рабочем месте, в тумбочке с инструментами – телефонную трубку с проводом, на конце зажимы типа «крокодилов».
– Скажите, это какое-то приспособление для связи?
– Не знаю. Я сейчас дядю Мишу позову. Он все знает.
Вернулась она быстро, в сопровождении мужчины зрелых лет.
– Здравствуйте. Вам знаком этот предмет? – протянул ему трубку Федор.
Мужчина покосился на окровавленную гимнастерку.
– Трубка телефонная. Но мы с зажимами ее не применяем.
– Для чего они?
– К телефонной сети подключаться.
– То есть прослушивать?
– Можно и так сказать.
– Спасибо.
Федор трубку с собой забрал. Еще один вещдок.
Вовремя они успели, вскоре почта закрываться должна. А помещение телефонной связи на ночь запиралось, хотя электромеханик там был.
– Все, едем в Калинин! – объявил водителю Федор.
Быстро начало темнеть. Ночью немцы летали редко, в основном бомбардировщики, и бомбили они крупные города, по площадям. Дорога была забита машинами. Если днем можно было проскочить наудачу, то ночью движение в обе стороны. На фронт везли горючее, боеприпасы, бойцов. С фронта – раненых, поврежденное оружие для ремонта, гильзы из-под снарядов. С латунью было плохо, заводы по ее выпуску оставили на оккупированной Украине. Гильзы на заводах переснаряжали снова.
Добрались до Калинина поздно вечером. Бойцы завели в здание НКВД машиниста, потом вынесли на руках инвалида. Федор направился к Осадчему. Еще подъезжая, он видел через щелки в шторах свет в кабинете.
– Здравия желаю! – козырнул Федор.
– Ранен? – вскочил из-за стола Осадчий.
– Навылет пуля прошла, через мягкие ткани. До свадьбы заживет.
– Тогда садись, рассказывай.
Федор рассказал обо всех событиях, не упуская мелочей.
– Мало бойцов взял, да еще сам голову свою подставлял, – подвел итог Осадчий. – А в общем – действовал правильно. Я так Берии доложу. Пиши рапорт.
Федор в кабинете Осадчего написал рапорт на три листа. Осадчий мельком прочитал.
– Почему о ранении ни слова?
И сам дописал несколько строк.
– Ты подожди пару минут, – сказал он Федору.
Вернулся быстро, положил на стол перед Федором новую гимнастерку. С петлицами НКВД и кубиками старшего лейтенанта.
– Для себя держал. Дарю, носи. А свою выбрось, от крови не отстираешь, только людей пугать. Знаешь, что Малюта Скуратов боярам говорил: «В кровях омываюсь». Но мы же не Малюта?
– Спасибо за подарок.
– Можешь отдохнуть пару дней. Ранение, имеешь право. Поставь кого-нибудь из командиров взводов за себя, пусть привыкают.
– Есть.
Ох, с каким наслаждением он разделся, вытянулся на своей кровати! Утром даже подъема бойцов не слышал. Повара с кухни немного позже еду принесли в котелке. Поел с аппетитом, вчерашний день подхарчиться не удалось.
Около полудня звонок телефона раздался.
– Осадчий. Не разбудил?
– Встал давно, позавтракал.
– Разговор с утра с Л. П. был.
Понятно, о ком речь – о Берии.
– Просил тебя поздравить с успешными действиями. Сказал, что в области ты самый результативный.
– Служу Красной Армии!
– Э, мы с тобой не в армии.
Федор стушевался. «Служу Советскому Союзу» – это уже позже говорить стали.
– Ну, выздоравливай. Я тебе слова начальства передал. Велел – так держать!
– Спасибо.
Федор улегся в кровать. Пословица в армии есть подходящая: «Солдат спит, служба идет». Только придремывать стал, как дверь распахнулась, вошел старый знакомый – капитан особого отдела Светлов.
– Дмитрий! Ты как здесь?
– Специально к тебе приехал. Узнал, что ранен. Как не навестить?
– Садись, рассказывай о себе.
– Да особых новостей нет. Из госпиталя выписали, дали десять суток краткосрочного отпуска. Родня далеко – в Сибири, туда пока доедешь, пол-отпуска пройдет. Съездил в Москву, к приятелю. Однокашник мой, сейчас уже подполковник.
– О! Быстро по карьерной лестнице поднялся.
– Еще бы! Он в Управлении Особых отделов служит, у Абакумова.
– Интересное место службы.
– Говорит, ты за неделю целую группу разгромил: диверсанты, немецкие агенты, самолет сжег, экипаж захватил. Врут?
– Все чистая правда.
– Силен, брат! Выпьем? Я принес.
Светлов достал из тощего вещмешка бутылку водки, банку консервированной американской колбасы, кусок сала, густо пересыпанного красным перцем.
– О, да ты богат как Крез! – восхитился Федор.
– Крез – это кто такой?
– Ты его не знаешь.
– В чем проблема, познакомь!
Федор засмеялся.
– Он умер давно.
– Нефиг над соратником смеяться. Лучше нож тащи и буханку хлеба. Кружки найдутся?
– А то!
Выпили за встречу, потом за выздоровление, взялись за закуску.
– Вкусная колбаса, что нравится – консервированная. На зачистки можно брать.
Светлов наклонился к Федору.
– Мне больше нравится сало, каким немецких парашютистов и диверсантов снабжают. Вот скажи, почему так? Я считал, самое лучшее сало у нас. А получилось – у немцев вкуснее.
– Сказал тоже – у немцев! Да у них вся Европа. Может, французское это сало или датское.
– Вполне может быть. Давай еще по одной. Я в отпуске, ты на отдыхе по ранению. Имеем право, не на службе.
Накатили по соточке.
– Дрянь водка, – поморщился Светлов. – Говорят, ее из опилок делать начали.
– Врут. Как это – водка из опилок?
– Я тоже так думаю. Не иначе – вражеская пропаганда.
Светлов неожиданно поднялся, приоткрыл дверь, посмотрел, нет ли кого поблизости, вернулся к столу.
– По секрету скажу. Готовится реформа. Будет создаваться новая структура на базе Управления Особых отделов и военной контрразведки.
– Под Лаврентием?
– Бери выше – под Самим!
Фамилию Сталин Светлов так и не произнес.
Федор сразу понял, о какой организации речь: она будет называться «СМЕРШ».
– Думаешь, Лаврентий не в курсе?
– Знает, это точно. Даже знает, кто будет возглавлять – Абакумов, он сейчас заместитель Берии. Но Лаврентий полагает, что новая организация под ним будет, как военная контрразведка сейчас.
– Ты мне зачем это говоришь?
– Чудак-человек! Я к тебе, можно сказать, за этим приехал. Очень удобный момент. Пока все мы под Лаврентием, ты пишешь заявление: «Прошу перевести в военную контрразведку или Управление Особых отделов». Один наркомат, один нарком. Подпишут без вопросов. А потом – раз! И ты общим приказом Самого уже в другой конторе.
– Ловко! Какой-то мудрец подковерную борьбу, даже возню ведет.
– Когда произойдет, многие локти от досады кусать будут, в том числе Лаврентий. Только пока никому.
Федор задумался. В будущем название «СМЕРШ» будет внушать уважение потомкам за бескомпромиссную борьбу с вражескими диверсантами, разведчиками. А главное для него, Федора, – что он будет служить не в НКВД, под руководством Берии, имя которого будут проклинать потомки, а в серьезной, овеянной легендами организации. Да и честно сказать, тянуло его к оперативной работе. Проверки документов, заслоны на дорогах, зачистка местности – все это дело нужное, но не его. Почему у него успехи? Анализировал, действовал быстро. А по факту взять – это не дело командира роты. Его удел – массовые акции, а вычислить и обезвредить диверсанта, взрывника, радиста – уже работа опера.
– Не тороплю, время есть. Но не проспи. Лаврентий потом ревновать к новой службе будет, ни одного своего сотрудника туда не отдаст. Думаю, не всем нравится, что под Берией целая империя.
– Это кому?
– Наркомам, командармам и – Самому!
Закулисные игры – удел верхов. А Федор простой служака, заточен под реальную работу и умеет ее делать лучше многих.
– Обо мне речь в Москве заводил?
– Упаси боже! Вдруг ты не согласишься? Разговор был – потихоньку подобрать толковых людей, с опытом, с хваткой. Я о тебе сразу подумал. Даю неделю на размышление. А сейчас об этом больше ни слова, забыли.
Светлов вылил остатки водки в кружки.
– За нашу Победу!
Выпили стоя. Победить в страшной войне страстно хотели оба. Поговорили еще немного о положении на фронтах, о ленд-лизе, об открытии второго фронта.
Союзники – Америка и Англия – все обещали, но реальных действий не было. Темы перевода Федора больше не касались.
– Ладно, поехал я. Вроде в отпуске, а дел полно, надо еще в пару мест заскочить, к приятелям, – поднялся со стула Светлов.
Федор понял, что особист развил кипучую деятельность по комплектованию будущей службы. Обнялись на прощание.
– Ты выздоравливай, Казанцев. Тут такие дела разворачиваются, а ты в бинтах.
– Давно ли сам из госпиталя выписался? Кто бы говорил!
Хорошо посидели. Когда Федор оставил Светлова в госпитале, предполагал, что еще встретятся – на одном фронте воюют, одно дело делают, но не думал, что так скоро и при таких обстоятельствах.
На следующий день Федор посетил госпиталь. Пусть хирург осмотрит рану, сделают перевязку. Он бы и вчера съездил, да неудобно, от него спиртным разит. На сотрудников НКВД и так в прифронтовой зоне косо смотрят, а тут еще и запах.
– Ранение легкое у вас, нагноения нет, заживет быстро. Так что считайте – повезло вам, – сказал хирург. – Постарайтесь рану не беспокоить, через два дня на повторный осмотр и перевязку.
Легко сказать – «рану не беспокоить». Осадчий дал два дня отдыха. Завтра на службу выходить надо, а непредвиденные обстоятельства могут заставить напрягаться в полную силу.
Несколько дней прошло спокойно. Утренние построения, разводы караулов по заставам, личные проверки несения службы. А потом вечером звонок Осадчего:
– Зайди ко мне.
– Сейчас?
– Утром.
После подъема, завтрака, построения Федор поехал к Осадчему. Вошел, доложился по форме.
– Садись. Дело для тебя есть.
– Слушаю.
– Особисты из частей, куда новобранцы прибывают, стали докладывать о непонятных случаях. Прибывает пополнение, двум-трем становится плохо. Температура, рвота, головные боли, потом потеря сознания, судороги, смерть. Полевые врачи ставили диагноз «пищевое отравление». Проверили сухие пайки, полевые кухни – чисто. Нет, нашли, конечно, мелкие нарушения, как без этого. Но дальнейших последствий быть от них не могло. Вон у меня на столе целая куча рапортов – тринадцать человек умерли.
– Смерти в одной части?
– В том-то и дело, что в разных. Настораживает, что умирать начали месяц назад. Сначала списывали на случайность, а с ростом количества поняли: закономерность.
– Кто-то травит специально?
– Не исключено. Вот и найди причину.
– Один вопрос: почему я? Это дело оперативных работников. Я же командир роты охраны тыла.
– Как твоя должность называется, Казанцев, я знаю, – раздраженно бросил Осадчий. – Толковых оперов у меня раз-два и обчелся. Следователей вон полно. Только и горазды показания записывать, а пусти его на землю – черта с два кого найдет.
Ну да, знал Федор, как иногда показания выбиваются. А работать на земле, в поиске, должны особисты. Контрразведка и борьба с диверсантами – их забота. Если смерти военнослужащих – следствие отравлений, умышленных отравлений, то это диверсия и есть. Только особисты за свое подразделение отвечают – за полк, дивизию. А за все остальное отвечают «территориалы», то бишь НКВД. Только не был приспособлен НКВД для таких действий в условиях военного времени. Создавался наркомат в мирное время для борьбы с врагами народа, саботажниками, вредителями, которые вооруженного отпора не оказывали. Да и находили их не оперативным путем, а по доносам, где фамилия была указана, адрес, зачастую место работы. Для следователей лучше условий просто не придумать. Согласно сталинским директивам, если случится война, воевать должны на чужой земле и малой кровью, поскольку численность армии была велика. Отсюда и бравада появилась: «Шапками закидаем и затопчем». Однако техника боевая устаревшей была, слаженности между родами войск не было, как и связи.
А применительно к спецслужбам – не было настоящих оперативников, выучки, опыта.
СМЕРШ создавался на опыте многочисленных провалов службы НКВД, с учетом совершенных в первые два года войны ошибок. Кроме того, Сталину нужен был противовес империи Берии.
Вот и вынужден был Осадчий задействовать Казанцева. Не по уставу, не по правилам, но нужен был быстрый результат.
Федор вышел из кабинета в раздумьях, держа в руках стопку рапортов о непонятных случаях смерти военнослужащих. Уселся за столом напротив дежурного. Обычно граждане здесь писали заявления, фактически – доносы на соседей или сослуживцев, зачастую из зависти или корыстных побуждений, например – вселиться в комнату арестованного, располагавшуюся в коммунальной квартире, расширить жилплощадь.
Федор изучал рапорты, в блокнот себе выписывал даты, номера военных частей. Он искал нечто общее, систему. Обнаружив ее, можно искать источник проблемы. Искал и пока не находил. Разные подразделения, разные места дислокации, даже базы снабжения другие.
Продуктовые базы тоже были под подозрением. Вдруг там завелся агент, подбрасывающий каким-то образом яд в пищу? Причем яд не убивал сразу, проходило какое-то время. Особисты в частях пробовали провести дознание, но реальных зацепок не было.
Воду пили отравленную? Не похоже, полки слишком далеко друг от друга. Пища? На время следования в эшелоне выдавали сухой паек. А там травиться нечем – сухари, консервы. Причем ели все одно и то же, а умерли единицы, если учитывать большую численность новобранцев. Повар на полевой кухне подбросил? Отпадает – полки разные, да и сколько поваров-отравителей должно быть?
Не придумав ничего путного, решил ехать в полки, беседовать с бойцами-новобранцами. Может, проскользнет в беседах какая-либо зацепка. Главное – за саму ниточку ухватиться, понять, а уж клубок он размотает.
У казармы роты стоял мотоцикл, который его бойцы захватили на поле, где диверсанты ожидали самолета. На нем он и решил ехать. Назначил вместо себя исполняющим обязанности командира роты лейтенанта Ревякина.
А сам на мотоцикл – и к Светлову. Отпуск его уже кончился. Дмитрий как увидел, обрадовался.
– По службе или…
Капитан не договорил, но Федор понял, о чем речь: о заявлении на перевод.
– И то и другое. Сначала о деле. Подскажи, где эти части дислоцируются и как добраться?
Светлов как только на рапорта взглянул, догадался.
– Тебя на умерших кинули?
– Иначе не приехал бы.
– Занимались внезапными смертями наши особисты. Судмедэксперты вскрытие делали. Заключения самые разные. Представляешь, симптомы у всех схожие, а заключения о причинах смерти разные. Я хоть и не медик, а понимаю: неувязочка. Два месяца назад первый умер. А до этого ни одной смерти. Сам знаешь, на фронте сопливых не бывает. Понял бы, если случайный смертельный выстрел при чистке оружия или самострел. Предположим, командиры стрельбу по пьянке между сослуживцами скрыть хотели, так пулевых ранений нет. Просто мистика какая-то.
– А призваны они из разных мест?
– Из разных областей.
Это могло играть роль, если в районах призыва эпидемия какой-то болезни была. Но тиф, брюшной или сыпной, медики четко диагностировали.
– Давай по сто грамм и обмозгуем, – предложил Светлов.
– Только по сто, не больше. Мне трезво мыслить надо.
Выпили по соточке. Дмитрий предложил:
– Давай с самого начала.
– Давай.
– Военкоматы призыва разные, как и области. Так?
– Не знаю, я в части не выезжал.
– Я знаю через моих особистов. Потом поезд и запасной полк.
– Полк один?
– Тоже разные. Среди умерших танкисты есть, артиллеристы, но больше пехотинцев.
– Продолжай.
– Потом покупатели, поезд – и новобранцы уже в частях. И сразу смерть.
– Вагоны перед посадкой дезинфекцию проходили?
– А должны? Не знал. Сейчас напрягу военного коменданта на станции, пусть выяснит.
– Никакой связи между умершими не нахожу пока.
– Я тоже.
– Дай мне адрес любой части из рапорта.
– Зачем далеко ехать? Артиллерийская бригада в Торжке стоит, а пехотный полк – в Лихославле.
– Я с них начну. А ты звони коменданту. Вечером буду у тебя.
– Договорились.
Пехотный полк дислоцировался на окраине города.
У въезда его уже встречал особист, видимо, Светлов подсуетился, позвонил.
– Вам к командиру? – козырнул лейтенант.
– В последнюю очередь. Мне бы с бойцами побеседовать, с новобранцами, прибывшими той же командой, что и умершие. В вашем полку две смерти?
– Так точно. Сейчас организую.
Особист быстро собрал бойцов.
– Мне бы с глазу на глаз побеседовать с каждым, – попросил Федор.
– Без меня? – удивился особист. – Сейчас сделаю.
Через несколько минут вернулся.
– Палатка свободная есть, можно допросить.
– Не допрашивать приехал, побеседовать доверительно.
Особист хихикнул, в его понятии – только допрос, да жесткий, без сантиментов. Чудит приезжий старлей, но возразить ему особист не посмел. Сам Светлов звонил, сказал: выполнить все, что гость попросит.
Федор уселся за стол, разложил перед собой блокнот и карандаш, пригласил первого новобранца. Остальные кучковались у палатки под бдительным взором особиста.
– Добрый день, садитесь, – предложил Федор.
Солдат робко присел на краешек табуретки.
– Фамилия, когда призван?
– Боец Иванов из Ивановской области, – вскочил новобранец.
– Сидите, не надо вскакивать. Это просто беседа, с глазу на глаз. Иванов – это хорошо. На Ивановых вся страна держится.
– Это точно, – улыбнулся боец.
– Расскажите все, что с вами происходило с момента призыва.
– Подробно?
– Желательно.
– Повестка из военкомата пришла. Мать собрала, поплакала, как водится. Утром в военкомат пошел, вместе с другими. Отвезли нас в запасной полк под Ковровом. Три недели учили маршировать, изучали винтовку, стреляли, а потом на поезд. В первый раз на поезде ехал, – широко улыбнулся парень.
Конечно, молодой, едва восемнадцать стукнуло, да еще из глухой деревни. Для него поездка на поезде, даже в теплушке, целое событие.
– Понравилось?
– Еще бы. Сидишь, а мимо страна проплывает.
– Ну хорошо. В вагоне вас много было?
– Сорок человек, все места на нарах заняты. Хорошо – тепло, а под утро все равно шинелью укрываться приходилось.
– Что в вагоне делали?
– Кто помоложе – песни пели, о себе рассказывали. А кто постарше – в карты играли, сухари грызли, о семьях говорили.
– Выпивали?
Боец смутился.
– Было. Но я не пил. Без отца я рос, а мамка смотрела строго, ни выпивать, ни курить не разрешала. Она у меня в церковь ходит, верующая.
– А где водку или самогон брали?
– Откуда деньги на водку? Самогон. Так его на каждой станции продают из-под полы. Я на остановках семечки жареные покупал, люблю их.
– А кто покупал?
– Фамилий не знаю, не успел всех запомнить, все же сорок человек… – Новобранец отвел глаза.
Ясно было, не хотел выдавать товарищей.
– Иванов, из них, кто с тобой в одном вагоне ехал, уже здесь умер кто-нибудь?
– А как же, на следующий день. Для нас для всех потрясение.
– Они выпивали?
– Выпивали, – кивнул головой боец.
Про умерших можно сказать правду, им хуже уже не будет.
– Они сами покупали?
– Ага. Который помоложе, Денисов его фамилия, на остановке чайник взял, побежал за кипятком: сухари размочить, с сахарком попить. Хоть без заварки, а все равно в кишках не так бурчит. Я попросил кружку налить, так он не дал. И не кипяток там был. Как вернулся он, уединились они в углу, по кружкам разливали. Бульканье-то слышно.
– Самогоночка была?
– Сивухой пахло, – кивнул Иванов.
– Это на какой станции было?
– Так в Калинине. Я разве не сказал?
– Дальше что?
– Потом в Лихославле остановка. Из трех вагонов новобранцев выгрузили – и в полк. А поутру узнаем: плохо им стало. В медсанчасть определили, а к вечеру померли.
– Померли двое, а пили сколько бойцов?
– Я не считал, в другой половине вагона был.
– Хорошо, свободен, боец Иванов.
В рапортах особистов никакого упоминания о выпивке не было. Впрочем, нарушение налицо, но не факт, что самогон к смерти привел.
Федор продолжил беседы. Спрашивал бойцов – не кашлял ли кто, не болел ли животом?
Выпивку двоих подтвердили трое, сами видели. Остальные отрицали. Либо не видели, либо старались скрыть факт употребления спиртного. Не хотели показаться предателями-стукачами в глазах сослуживцев. За пару часов Федор опросил всех. Последним в палатку вошел особист.
– Новобранцы кончились. Обедать будете?
Федор посмотрел на часы.
– Буду.
Ему предстояло еще ехать в артиллерийскую бригаду. К Светлову в лучшем случае вернется к вечеру. Особист принес котелок в палатку, уселся напротив.
– Мотоцикл ваш заправили.
– Молодец, спасибо!
