Глава 14
Всеволод Иванович Климов задумчиво рассматривал привычный пейзаж за окном больничного кабинета. Все было на своих местах. Крохотный скверик с тремя скамейками возле клумбы с петуньями. Четыре старые липы с пробивающейся кое-где ржавчиной осенних листьев. Дальше глухой бетонный забор. Больничный забор, который обновили не так давно. Он радовался, как ребенок, когда его делали. Никто теперь не посмеет проникать извне на территорию больницы. Никто не станет распивать спиртные напитки прямо под окнами его кабинета. Никто не станет ему хамить, когда он посмеет сделать замечание. И не оскорбит его, назвав стариком.
Всеволод Иванович тут же перевел взгляд на стеклянный шкаф, где хранились медицинские инструменты. Поймал в идеально вычищенном стекле свое отражение.
И никакой он не старик. Он еще о-го-го! Не толстый, не лысый, не скрипит суставами при ходьбе, и зубов своих у него еще много. И он может фору дать некоторым молодым. И может даже осмелиться пригласить свою помощницу Валечку на ужин в ресторан. А после ужина…
Н-да… На после ужина надеяться не приходилось. Ему шестьдесят восемь. Валечке тридцать пять. Вряд ли она захочет остаток вечера провести со стариком, который ей в отцы годился. И что бы он о себе ни думал, возраст все равно дает о себе знать. И зрение уже не то. И память.
Как чертова память стала подводить, а! Даже и не думал, что может наступить в его жизни такой момент, в его врачебной практике такой момент, когда он перепутает пациентов. Вернее, их истории болезней. Такой конфуз с ним случился пару дней назад, такой конфуз, что впору увольняться. Так ведь и до трагедии серьезной недолго.
Дверь широко распахнулась, из коридора в его кабинет впорхнула Валечка. Крепенькая, румяная, белокурые волосы выбились из-под шапочки. Голубые глазки сияют. Именно сияют! Каким-то невероятным драгоценным светом, от которого у него всякий раз сладко щемило сердце.
– Всеволод Иванович! Я ничего не понимаю! – воскликнула Валечка.
Дошла до кушетки, укрытой хрустящей белоснежной простыней, и уселась на нее. Полы недлинного халатика тут же разъехались на ее коленях, обнажая стройные ножки в тончайшем нейлоне. Она всегда так усаживалась перед ним, когда выдавалось свободное от пациентов время. И всегда его этим волновала. И, видимо, знала об этом, потому что ни разу не сделала попытки халатик запахнуть. Или одернуть его на груди, которая весьма рельефно выпирала, когда она так вот вольно садилась перед Климовым.
Может, все же стоило пригласить ее на ужин со всеми вытекающими отсюда последствиями? Может, черт с ней, с памятью? Она в этом деле не помеха! Не забудет же он, зачем вообще ее пригласил! Ха-ха!
– Что вы не понимаете, Валентина?
Климов поправил на переносице очки в стильной золотой оправе. Они ему очень шли, утверждала его родная сестра. Безуспешно пытающаяся последние сорок лет женить его, теперь уже хоть на ком-нибудь. Так вот она сама выбрала ему эту оправу, утверждая, что в этих очках он выглядит много моложе и значимее.
– Что вы не понимаете, Валентина? – повторил вопрос Климов, с трудом отводя взгляд от ее затянутых в тончайший нейлон коленей.
– История болезни пропала! – выпалила она, и ее милое лицо сильно побледнело.
– Чья история болезни? – уточнил он на всякий случай, хотя ответ был очевиден.
Он сам послал ее в детское гинекологическое отделение найти историю болезни той самой пациентки, которую он пару дней назад с кем-то перепутал.
– История болезни Сафроновой Эльзы пропала! – сказала Валечка и впервые поправила халатик на коленках.
– Этого не может быть! – возмутился Климов. – Этого просто не может быть! За долгие годы, что я тут работаю, еще ничего там не пропадало! Никаких записей, ничьих историй болезни, ничьих карточек или анализов! Этого не может быть, Валечка!
Он так разволновался, что отвлекся и впервые назвал ее так ласково. И тут же засмущался, и дико засмущал ее. По ее бледному лицу поползли алые пятна.
– Гм-мм…
Он прокашлялся, отчаянно роясь в бумагах на столе, будто пропавшая карточка лечившегося у них много лет назад ребенка могла обнаружиться именно там. Но ее там, конечно, не было. Он давно уже лечит взрослых женщин.
– Вы хорошо смотрели, Валентина? – спросил он строго, оставив в покое бумаги на столе.
– И я смотрела, и девочки! Мы все перерыли, Всеволод Иванович. И что самое удивительное… – она сделала паузу, уставив на него немигающий взгляд. – Из компьютера… Пропала вся информация!
– Она и не должна была там быть, Валентина! – Он недовольно поморщился. – Ее там никто не станет хранить так долго. Прошло семнадцать лет! Надо было посмотреть в хранилище. На электронных носителях это должно было сохраниться и…
– Должно было! Но не сохранилось! – неучтиво перебила его Валечка и тут же смущенно пробормотала: – Извините, Всеволод Иванович. Но мы перерыли все. Мы искали два часа!
Что правда, то правда. Он ее уже заждался. И успел соскучиться. Два часа. Два часа ее не было. Он за это время что только не передумал. Осмелел даже настолько, что решил пригласить ее в ресторан и…
– Всеволод Иванович, это что-то значит?
– Что именно? – он засмущался, застигнутый на запретных мыслях.
– То, что вы диагностировали у Сафроновой пару дней назад острое воспаление левого яичника?
– Вы сомневаетесь в моем диагнозе?
Он насмешливо выгнул брови, зная, что это выглядит эффектно: когда брови его поднимаются поверх золоченой оправы. Сестра советовала так почаще делать. Утверждала, что на женщин это действует безотказно.
– Нет-нет, что вы! Диагноз сомнений не вызывает. Ее доставили с острым животом. Ее осмотрели хирурги, сделали все необходимые анализы. Потом доставили к нам в отделение. Вы делали ей УЗИ. И диагноз безошибочен – острое воспаление левого яичника, – как на экзамене продекламировала Валечка и тут же сделала несчастное лицо. – Но ведь его у нее не должно быть, Всеволод Иванович!
– Яичника?
– Да!
– Кто знает… – он беспомощно развел руками. Потом постучал себя осторожно кулаком по голове. – Может, память стала подводить, а, Валентина? Может, я ее с кем-то перепутал? Надежда была на историю болезни, но…
– Но она исчезла! – выпалила Валечка с ужасом. – Так не бывает!
– Так не бывает – что, простите? – он грустно улыбнулся. – Что я мог кого-то с кем-то перепутать? Или того, что пропала история болезни дочери влиятельнейшего лица нашего региона? Поверьте мне, Валентина… Бывает все! А особенно, когда дело касается таких влиятельных особ.
– Но как же так?!
– А вот так, Валентина.
Он выбрался из-за стола и прошелся пружинящей походкой перед ней туда-сюда. Он нарочно это сделал, чтобы продемонстрировать, что он не стар, не дряхл, а пребывает в весьма хорошей физической форме. Он должен был это продемонстрировать, прежде чем сделать ей предложение. Но она, кажется, даже не заметила его гарцеваний. Опустила голову и задумалась. И Климов, осмелев окончательно, присел к ней на кушетку. И тут же, коснувшись ее бедра своим бедром, едва не обжегся. Тело его помощницы было плотным, горячим, сочным и зовущим.
– Валентина… – произнес он негромко, привлекая ее внимание.
– Да, Всеволод Иванович? – Валечка подняла голову, посмотрела на него. Мягко улыбнулась. – Я слушаю вас.
– Может, нам с вами следует сходить сегодня вечером куда-нибудь поужинать? А потом мы могли бы выпить кофе в моем доме. Вы ни разу не были у меня в гостях, Валечка. Мы так давно и славно работаем вместе, а вы…
Его сердце от подобной смелости разорвалось в груди, разлетелось, принялось молотить в висках, в горле, он аж ослеп, честное слово! Или не ослеп, а это Валечка стащила с него очки? Она? Зачем?
– Ну наконец-то, Всеволод Иванович! – шепнула она едва слышно, прежде чем прижаться своими невероятно сладкими губами к его рту. – Я думала, что вы уже никогда не осмелитесь…
Вечером он сидел в кухне своей родной сестры, рассеянно наблюдал за тем, как она накрывает стол к ужину, и все вспоминал и вспоминал на все лады свой безумный стремительный секс с помощницей на кушетке в рабочем кабинете.
– Это было… Это было потрясающе, Нинель! – выдохнул он, когда сестрица уселась к столу и подняла бокал вина, призывая его сделать то же самое. – Это было невероятно!
Климов поднял бокал с вином, чокнулся им о бокал сестры. Глянул в ее умные понимающие глаза. Да, он не смолчал! Он похвалился! Его так переполняло, так распирало, что он не мог молчать. Ему надо было поделиться с кем-нибудь. А для этого у него была только сестра! Умная, понимающая, любящая.
– А чего ты тогда здесь, а не с ней у тебя дома, дурачок ты мой? – Нинель ласково улыбнулась. – Надо было закрепить успех и затащить ее к себе домой. Чтобы утром она подала тебе завтрак. Ну, или ты ей. Как сложилось бы. Чего, а, Сева?
– Да я хотел! – Он впился зубами в огромный кусок индюшатины, мастерски приготовленной сестрой на пару. Забубнил с полным ртом. – Но она сослалась на какие-то срочные дела.
– Да? – Нинель обеспокоенно заерзала. – Может, ей что-то не понравилось? Ты как был? На высоте?
– Нет, нет, все в порядке. – Климов погасил самодовольную улыбку, вспомнив, как прикрывал поцелуем рот помощницы, когда она слишком громко стонала. – Просто у нее какие-то срочные дела. А вот завтра…
– Что завтра? – Нинель ворошила вилкой гору тушеных овощей в своей тарелке.
– Завтра попросила забрать ее из дома с вещами, утром. В половине одиннадцатого.
– Завтра у нас суббота, – напомнила Нинель. И задумчиво обронила: – То есть она планирует уже завтра переехать к тебе с вещами?!
– Да! – с ликующим клекотом в голосе воскликнул Всеволод Иванович. – Да, Нинель! Ей, видимо, все очень понравилось, и она хочет жить со мной!
– Господи! Мужчины! – Нинель насмешливо фыркнула и, закатив глаза, покачала головой. – Вы неподражаемы! Считаешь, что она готова с тобой жить из-за удачного секса на кушетке? Сева, ты дожил до седых волос, ты всю жизнь видишь женщин, пардон, изнутри, но так ничего и не понял.
– А что я должен был понять?
– Ну, допустим, то, что она давно тебя любит – твоя Валечка.
– Считаешь?
Он с надеждой уставился на сестру, забыв пережевывать, и кусок индюшатины раздул его щеку, как если бы у него болел зуб. И таким он ей показался сейчас маленьким и беззащитным, что в горле запершило от жалости к младшему брату.
– Считаю, милый! Она тебя любит, и, видимо, давно, раз и отдалась так сразу, и вещи сейчас собирает.
– Может… Может, мне следует позвонить ей сейчас? Как считаешь, Нинель?
– А вы договаривались?
– Нет.
– Тогда не надо. Сказано женщиной: завтра в половине одиннадцатого возле ее дома? Все!
– Ну ладно. Как скажешь.
Они закончили ужин в полном молчании. Он ни о чем другом, кроме Валечки, говорить не мог. А сестрице это могло уже наскучить, так что Климов счел за благо отмалчиваться. К порогу она провожала его, как всегда, с пакетом пластиковых контейнеров, в которые заботливо уложила индюшатину, тушеные овощи, куски пирога с черешней.
– Нинель, ну не стоило, ну зачем? – попытался он отбрыкаться.
И подумал, что завтра, уже завтра, ему будет кому приготовить еду. Валечка, по слухам, очень вкусно готовила.
– Это будет только завтра, милый мой братец, – угадала его мысли сестрица и заботливо поправила кашне на его шее. – А сегодня еще день не закончился. И завтракать тебе чем-то надо. Случится конфуз, если у тебя заурчит в животе, когда ты станешь таскать ее вещи в машину.
Он послушался. Он всегда слушался старшую сестрицу, пережившую трех мужей и воспитавшую двух достойных сыновей.
Поехал домой, но зачем-то свернул на улицу, где жила Валечка. Вот и аккуратный двухэтажный дом сталинской постройки, с ухоженным двориком, пышной растительностью. И автостоянкой, где он надеялся увидеть крохотную малолитражку Валентины. А ее там не было! Он доехал до конца улицы, развернулся и снова проехал мимо дома. Нет, он не ошибся. Ее машины на стоянке не было. Ай, как плохо, что он не знает, где ее окна, он непременно глянул бы на них. Убедился, что они ярко освещены, как многие другие в вечер пятницы, и успокоился бы сразу. А так…
А так спокойствия как не бывало! Он занервничал. И всю дорогу нервничал, и когда домой вернулся. Нервно мерил шагами просторную столовую, косился на телефон, который положил на обеденный стол. И все порывался ей позвонить. Его уже ничто не радовало. Ни пятничный вечер, которым он обычно наслаждался после напряженной рабочей недели. Ни теплый уютный дом, создаваемый им с любовью и трепетом. Все, что ему сейчас хотелось, это услышать ее голос.
Не выдержал, позвонил! И зря! Ее телефон оказался отключенным. Почему?! Ну почему, черт побери?! Машины нет возле дома на стоянке, телефон выключен. Что все это значит?!
Климов нажал на вызов раз сорок за три часа, в течение которых метался по дому, как зверь по клетке. Потом сдулся, затих в кресле возле огромного окна, выходящего в сад. Задумался.
А чего он, собственно, нервничает? Мало ли какие у нее на сегодня дела? Она ему ясно сказала – завтра! Значит, сегодняшний вечер Валечка посвятила завершению всего того, чего уже завтра быть не должно. И ему наплевать, что это такое. Плевать! Их совместная счастливая жизнь начинается завтра. Ее «сегодня» его волновать не должно! Все!
Приняв душ и улегшись в постель, Климов с легким смешком подумал, что его мудрая сестрица, как всегда, оказалась права. Он совершенно не знает женщин, хотя и видит их всю жизнь, пардон, изнутри…
А утром он бессовестно проспал. Вскочил с кровати без четверти десять и заметался старым бесом по дому, пытаясь одновременно одеваться, причесываться, а заодно и елозить электрической бритвой по щекам и подбородку. Но такое было возможно лет тридцать назад – чтобы он все успевал одновременно. Теперь же путался в рукавах и штанинах, все ронял без конца, плохо выбрил подбородок и забыл полить себя одеколоном. В результате подъехал к дому Валечки не в половине одиннадцатого, а без двадцати в самом скверном расположении духа. Приткнул машину с краю на стоянке, снова не нашел там малолитражки Валечки. Да и самой ее не было видно возле дома. А он предполагал, что она уже стоит с сумками у подъезда.
Взял в руки телефон и снова набрал ее номер. Опять абонент вне зоны, что ты будешь делать! Может, она сбежала?! Просто взяла и сбежала от старого мужика, осмелившегося ее взять в больничном кабинете на больничной кушетке.
– Нинель! Нинель, ее нет!
– В смысле? – сестрица широко зевнула, она просто обожала в выходные подольше поваляться в постели.
– Ее нет возле дома! Ее машины нет! Ее телефон отключен! Я не знаю, что делать! – на повышенных тонах доложил сестре Климов.
– Не паниковать для начала, – строго попросила сестрица. И посоветовала: – Зайди к ней домой, не сиди старым дураком в машине.
– Я не знаю номера ее квартиры, Нинель!
– Беда какая! – насмешливо фыркнула сестрица. – Спроси у соседей.
Климову было неловко. Жутко неловко топтаться на лестничной клетке первого этажа перед дверью, которая первой попалась ему на пути. Вот что он спросит, когда ему откроют?! А где живет такая-то дама, которая сегодня не вышла ему навстречу с чемоданами? А вам, гражданин, зачем, спросят его. А он должен будет ответить, что волнуется. А с какой стати волнуется? Потому что близки? А раз близки, чего же тогда адреса не знает?
Слава богу, никто ему не стал задавать никаких вопросов и требовать с него неловких ответов. Ему открыл волосатый парень лет двадцати пяти с заспанной физиономией, жующий огромный бублик с маком.
– Валя? Которая в областной гинекологии работает? – уточнил парень, дождался скромного кивка от Климова. – Как раз над нами, на втором этаже. Только ее нет.
– А где она? Извините, мы условились о встрече, – осторожно забеспокоился Климов. И тут же принялся безбожно врать: – У нас пациент на сегодняшний полдень важный. Она обещала мне ассистировать. А ее нет. И на звонки не отвечает.
– А может, она к вашему пациенту как раз и поехала? – с чего-то предположил волосатый парень и на минуту перестал жевать, закатив глаза под лоб, будто силился что-то припомнить. И вдруг как заорет: – Наташ! Наташа, иди сюда!
В темную прихожую вышла молодая девушка, голоногая, длинноволосая, в мужской рубашке на голое тело, застегнутой не на те пуговицы. Климов смутился, поняв, чему он мог помешать.
– Здрассте, – кивнула девушка, внимательно оглядывая седовласого мужчину представительной внешности, хорошо одетого, правда, неряшливо побритого.
– Вот, Наташа, Валю доктор ищет. У них на сегодняшний полдень операция назначена, а ее нет. А обещала быть. Ты с ней вчера трещала во дворе о чем-то. О чем?
– Да ни о чем особенном, – дернула девушка плечами, колыхнув не стиснутой лифчиком грудью. – Она отъезжать собиралась. Просила переставить машину. Моя ей немного мешала.
– В котором часу это было? – спросил Климов.
– Так… – она смешно сморщила носик. – Я закончила работу в шесть двадцать. Час шлялась по магазинам. Это семь двадцать. Приткнула к ее бамперу тачку, пошла с пакетами к подъезду. И тут она выбегает. Вся такая…
– Какая?
– Нервная, что ли. Или возбужденная. Нет, скорее нервная. Да, – кивком утвердила Наташа. – Попросила выпустить, я выполнила. Даже обрадовалась, что на ее место свою машину втисну. Спрашиваю, куда это на ночь глядя? Она же никогда после семи из дома не выходила.
– Много ты знаешь! – недоверчиво фыркнул ее парень, доедая маковый бублик.
– Знаю! Я вечерами тоже всегда дома. Ее шаги над головой постоянно слышу. Это тебя вечно нет и…
– Она ответила? – перебил их Климов.
– Что?
– Ну, куда она на ночь глядя собралась? – Всеволод Иванович начал терять терпение, нервно поправляя очки на переносице. – Она ответила?
– Ничего конкретного, – помотала девушка головой. – Проговорила что-то насчет какой-то пациентки, что ли. Так, что-то невнятное. Точно не скажу. Я уже в машину садилась. Ах да! Вспомнила! Она при мне звонила какой-то Зое Ефимовне.
– Зое Ефимовне?! – вытаращился Климов. – Вы ничего не путаете?
– Нет, сто процентов, – она вдруг подняла правую ногу и потерлась ступней о лодыжку левой. – Вы извините, прохладно.
– Это вы меня извините. – Климов отступил на шаг от двери. И все же спросил еще: – Больше она не возвращалась?
– Нет, – в один голос воскликнули молодые и захлопнули дверь.
Он вернулся в машину и какое-то время сидел, тупо уставившись на баранку руля. Думать о том, что натворила Валентина, не просто не хотелось. Думать об этом было страшно.
– Алло, Нинель! – завопил он, отъехав от дома метров на триста и приткнувшись в каком-то замусоренном незнакомом тупичке. – Беда, Нинель! Беда!
– Что? – выдохнула сестрица со странным клекотом. – Она тебя бросила?
– Она пропала, Нинель! Она пропала! Моя Валечка! Глупая девочка, она… Она такое натворила!
– Так… А ну прекрати немедленно истерить, Сева, – уже чуть спокойнее, чуть громче приказала сестрица. – Ты возле ее дома, как я догадываюсь? И она к тебе не вышла?
– Да. Не вышла. – Климов неожиданно всхлипнул, чего не делал с восьми лет, со времен разбитых коленок. – Но ее не было всю ночь дома. Она уехала вечером и… И не вернулась, Нинель!
– Значит, все-таки она тебя бросила, – печально вздохнула она. – Перепугалась, что все развивается слишком стремительно, и уехала. Жди понедельника, Сева. Что еще могу тебе посоветовать? Она выйдет на работу, вы серьезно поговорите. Только, умоляю, не дави на нее, Сева! Ты ведь… Ты ведь совершенно не разбираешься в женщинах.
Неожиданно он ей поверил. И даже немного успокоился. Нет, ему, конечно, было горько от мысли, что Валечка так и не решилась на переезд к нему. Что она перепугалась. И даже, не позвонив, удрала. Но это было много лучше, чем думать о том, о чем думать было страшно. Он решил себя как-то занять на выходные, предупредил сестрицу и улетел вечером в субботу в Москву. Там навестил старого приятеля, устроившегося великолепно. Они ужинали в ресторане, в воскресенье до полудня проиграли в теннис. Потом обедали в его доме, в кругу большой дружной семьи, в составе которой были уже и внуки. Вечером друг проводил его в аэропорт и дал совет не торопиться с отношениями с помощницей.
Климов все ему рассказал еще накануне за ужином.
– Понимаешь, Сева, – доверительно глядя ему в глаза, говорил приятель, – хороший секс с хорошенькой молодой женщиной это не повод ломать привычный уклад жизни в твоем возрасте. Вот скажи, тебе комфортно одному?
– Ты знаешь, да, – нехотя признался Климов, посасывая дольку лимона, они решили выпить в баре аэропорта по сто граммов коньяка перед его вылетом. – Чистоту в доме поддерживает приходящая уборщица. Готовит мне сестра. Бывает, накатывает хандра, но…
– Но это не оттого, поверь, что в доме тихо и комфортно. – перебил его приятель. – Это просто возраст, Сева. А представь, у тебя появятся дети! Пеленки, болезни, сопли, крик, шум. Тебе это надо в семьдесят лет?!
– Ну почему сразу дети? – перепугался Климов.
– Ей тридцать пять, Сева! Она захочет детей! И тогда все… Конец твоей размеренной, тихой, спокойной жизни. Подумай, Сева. Хорошо подумай, прежде чем на что-то решаться…
Всю дорогу до дома, пока летел, Климов думал над его словами. И неожиданно признался самому себе, что приятель не так уж и не прав. Валечка молодая и здоровая, она непременно захочет похода в загс, потом детишек. А он-то? Он захочет того же?
Поэтому, подъезжая на такси к своему дому, тонущему в темноте, он почти не жалел о скоропалительном бегстве Валечки. Так, значит, так. Завтра утром он поговорит с ней, озвучит свои желания, выслушает ее и тогда уже станет принимать решение. А пока же ему надо разобрать дорожную сумку. Принять душ, надеть уютную пижаму, забраться в кровать с книгой. Прочесть пару страниц, прежде чем глаза начнут слипаться. И постараться хорошо выспаться.
Он выспался. Встал вовремя. Сделал разминку, которой не пренебрегал последние сорок лет. Принял душ, тщательно побрился. Приготовил себе завтрак из трех яиц, бутербродов с маслом и сыром и кофе. Надел черную тонкую водолазку, темные брюки, светлый пиджак. Взял в руки любимый кожаный портфель, привезенный ему Нинель из Европы много-много лет назад. Подхватил со столика в прихожей ключи от дома и машины, и тут звонок. Звонок от сестры! Он перепугался сразу. Нинель никогда ему не звонила по утрам. А по утрам понедельника особенно.
– Что-то случилось? – спросил он с упавшим сердцем, когда ответил ей.
– Да, – сухим, жестким голосом ответила Нинель. – Ее нашли.
– Кого?
Он сразу понял, о ком она! Сразу понял, что дело дрянь, иначе сестрица не стала бы говорить таким противным скрипучим голосом. Такой голос и подобная интонация означали осуждение.
– Валечку нашли! – не сказала, выплюнула Нинель.
– Нашли?! Почему нашли?!
Климов вдруг почувствовал, что его не держат ноги. Коленки ослабли, подогнулись, он опустился на небольшую мягкую банкетку под зеркалом. Машинально глянул на свое отражение. Боже, как он стар! Он стар и дряхл! Не стоило и мечтать о такой женщине, как Валечка.
Но почему нашли-то?!
– Ее нашли мертвой, Сева, – голос сестрицы продолжал скрипеть осуждением. – Только не вздумай впадать в истерику. Ее не убили, не ограбили, не изнасиловали. Она умерла от передозировки, Сева! А ты еще собирался…
– От передозировки чего?! – У него внезапно закружилась голова, а каблуки его ботинок странно поехали по паркетному полу.
– Ну не манной же каши, Сева! – прикрикнула Нинель. – Она принимала наркотики, Сева! Сильнодействующие наркотики! Оттого и преставилась, прости господи! И не смей, слышишь! Не смей раскисать! Я сейчас войду.
– А… А ты где?
– Возле твоей двери, – вздохнула сестрица, заговорив впервые нормально, по-человечески. – Я тебя знаю. Станешь сейчас в раж впадать.
Никуда он и не впадал. У него просто случился сердечный приступ. И сестрица жутко перепугалась и даже плакала, чего никогда не допускала прежде, потому что была жесткой, будто из стали.
Проводив врачей, которых она нагнала в дом дюжину, она поправила под его спиной подушки, укрыла повыше одеялом и на цыпочках двинулась к выходу из спальни.
– Как это случилось, Нинель? – остановил он ее вопросом. – Как?! Где?! Я просто не могу поверить.
– Согласна, – развела она руками и кисло улыбнулась, возвращаясь к его кровати. – Но я же тебе всегда говорила, что ты совершенно не знаешь женщин, Климов.
– Нинель… – остановил он ее мягко. – Как это произошло?
– Ее нашли в придорожном дешевом мотеле на сотом километре от нашего города. Она сняла там номер в пятницу около полуночи. Ночевала не одна. У нее были мужчины.
– Мужчины?! – ахнул он, снова почувствовав болезненный укол в сердце.
– Да. Администратор утверждает, что они втроем резвились всю ночь. Пили, слушали музыку, гремели, орали. Он не стал им делать замечание, потому что других постояльцев не было. Он был рад и этим, заплатили они щедро. Под утро, еще было темно, мужчины уехали. Она должна была сдать номер в субботу в полдень. Но не вышла. Администратор покричал, постучал, открыл номер, а она… мертва.
– В субботу, – эхом повторил Климов и зажмурился. – Когда я искал ее! Ждал возле ее дома. Она уже была… Ее уже не было! Господи, как чудовищно! Нинель, кто тебе сообщил об этом?
– Дежурный врач вашей клиники. При ней нашли больничный пропуск, позвонили сразу туда. Кто-то из ваших ездил на опознание. Точно не знаю, кто… Вот так, Сева. А ты жениться на ней собирался! А она наркоманка. И шлюха, прости господи!
Он поморщился, вспоминая предостережения приятеля. Мудрец, сказать нечего. Но и он со всей его житейской мудростью вряд ли смог бы предположить, что Валечка окажется такой! Как умело она врала! Как умело играла!
– Дрянь! – скрипнул зубами Климов. – Какая же дрянь!
– Поспи, Сева. Тебе надо поспать. Если что, я рядом…
Нинель была рядом все следующие две недели. Поила, кормила, контролировала прием им лекарств, отвечала на телефонные звонки. Категорически запретила ему присутствовать на похоронах Валентины. И никого из коллег к нему не пускала. Сообщила только, что на место Вали приняли новую помощницу, квалифицированную, опытную акушерку пятидесяти четырех лет.
Как только к нему вернулись силы и он засобирался на работу, Нинель с облегчением покинула его дом и помчалась в свое жилище, которое обожала. Климов вернулся к своим пациентам, занялся подготовкой к семинару и всерьез подумывал принять предложение читать лекции в местном медицинском университете. Он старательно заполнял свою жизнь всем чем угодно. Кроме мыслей о Валечке. Он запретил себе думать о ней, запретил в его присутствии говорить о ней. И понемногу приходил в себя после потрясения, когда к нему на прием неожиданно заявился мужчина.
– Вы ошиблись клиникой, молодой человек, – проговорил Климов, едва взглянув на парня поверх золотой оправы. – Или здесь проходит лечение ваша супруга? Как фамилия?
– Говоров, – кратко ответил парень, не делая попытки удалиться.
– Говоров… Говоров… Нет у меня пациентки с такой фамилией! – почти возмутился Климов. – Ступайте, ступайте, молодой человек, вы ошиблись дверью.
– Я не ошибся дверью, если только вы не Климов Всеволод Иванович.
– Да, я Климов Всеволод Иванович. Вы Говоров, я повторяю, что с такой фамилией пациентки у меня нет.
– Я не муж вашей пациентки, Всеволод Иванович, я полицейский, – и парень протянул ему служебное удостоверение.
И у Климова неожиданно сделалось так болезненно пусто в желудке, что он перепугался, как бы с ним снова не случился сердечный приступ. Предыдущее недомогание начиналось именно с пустоты в желудке, потом накатила страшная слабость, а затем…
– Что заставило полицейского посетить меня? – решил взять себя в руки Всеволод Иванович и ткнул пальцами в истории болезней на столе. – Органы меня в чем-то подозревают?
– А должны?
Говоров без приглашения прошелся по кабинету от двери, нагло сел на ту самую кушетку, на которой он когда-то с Валечкой занимался сексом.
– Мало ли! – дернул шеей Климов, отвлекаясь от мыслей о Валечке. – Может, сомневаетесь в моей компетенции. Может, кто нажаловался. Лечу многих. Могут быть и недовольные.
– Могут быть, – кивнул парень и улыбнулся. – Но таких нет. По крайней мере, нам о них неизвестно. Вы, Всеволод Иванович, хороший доктор.
– Спасибо.
Климов смущенно крякнул, он любил комплименты, но всегда дико смущался, иногда краснел, иногда говорил странным дребезжащим голосом. Поэтому он старательно проконтролировал интонацию, когда спросил:
– Тогда что вы делаете в моем кабинете?
Говоров, одетый по-молодежному в джинсы, темную футболку и ветровку, вдруг кивнул на пустующий стол напротив Климова.
– У вас ведь была помощница, Всеволод Иванович?
– Почему была? – переполошился сразу Климов. – Она и теперь есть. Я просто отпустил ее пораньше. Она попросила. Какие-то домашние дела и…
– Я не о той помощнице, которая работает с вами сейчас. Я о той, которая погибла.
– Валентина?! – вытаращился на него Климов поверх золоченой оправы очков. – Погибла?! Насколько мне известно, она умерла от передозировки!
– Официальная версия именно такая, да, – небрежно качнул Говоров башкой.
Он очень молодой и очень симпатичный, неожиданно с неприязнью подумал Климов. Ему все идет, даже небрежность в разговоре с человеком, который вдвое старше его. И эта нелепая одежда, которую Климов ни за что и никогда не осмелился бы надеть для выхода в люди. Почему он здесь? Почему задает вопросы о Вале? Может, они были любовниками? И он теперь ведет свое собственное независимое расследование? Ему невозможно принять факт ее чудовищной грязной смерти, и он…
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил он, отвлекаясь от неприятных мыслей. – Есть еще какие-то версии?
– Возможно, – уклончиво ответил Говоров. – Но я не хочу их пока озвучивать. Мне хотелось бы просто задать вам пару вопросов.
– Совершенно не представляю, чем могу вам помочь! – зло фыркнул Климов.
Нинель предполагала, что его могут вызвать в полицию из-за этой шлюхи. Но пока вроде бы было тихо все это время. Что вдруг?!
– Всеволод Иванович, вы не волнуйтесь так, – попросил Говоров с обворожительной улыбкой. – Всего пара вопросов.
И Климов подумал, что парень может так же мило улыбаться, отправляя людей в камеру. И внутренне собрался, решив, что верить парню нельзя. За этой вкрадчивой лаской может скрываться все, что угодно! Ах, как жаль, что нельзя позвонить сестрице и попросить совета!
– Слушаю вас, – решился он, смиренно сложил руки на столе и кротко глянул на Говорова. – Только, прошу вас, не очень долго. Что вы хотели узнать о Валентине?
– В каких отношениях вы состояли с погибшей?
Оп-па! Вот это да! У Климова взмокло между лопаток и под мышками. Он даже подумал, а не послать ли этого умника ко всем чертям, прикрывшись избитой фразой, что говорить с ним станет только в присутствии адвоката? Потом решил не паниковать. Об их скоропалительном сексе на кушетке, которую сейчас плющил задом полицейский Говоров, никто не знает. Нинель не в счет. Она не сдаст брата, даже сидя на электрическом стуле.
– Отношения?.. – он выпятил нижнюю губу и дернул плечами. – Нормальные… Служебные…
– А зачем тогда вы в день ее смерти приезжали к ней домой, искали ее, опрашивали соседей. Врали им!
– Я? Врал?
Климов остолбенел. Этот умник, оказывается, уже и соседей Валиных опросил! И те сообщили ему, что он сказал им о намечающейся операции, где Валентина должна была ассистировать. А операции никакой не было запланировано на ту страшную субботу. Это Говоров тоже узнал в клинике.
Да… Он явился подготовленным!
– Да, Всеволод Иванович, вы соврали им, рассказав о запланированной операции. Ничего такого не было назначено на тот день. Зачем вы искали Валентину?
– Не ваше дело! – вдруг выкрикнул неподобающе тонким фальцетом Климов и схватился за сердце. – Кто вы вообще такой?! Какое имеете право задавать мне вопросы? Я сейчас охрану позову!
– Тихо, тихо, тихо, Всеволод Иванович! – Говоров примирительно заулыбался, выставляя щитом обе ладони. – Меня, собственно, не столько суббота интересует, сколько вечер пятницы. Куда она отправилась после работы, ваша помощница?
– Не знаю! – огрызнулся Климов. – Я был у сестры на ужине, можете спросить ее и соседей. Меня видела дюжина ее знакомых! Я не созванивался со своей помощницей. И не мог знать о ее передвижениях!
– Верю, – вдруг перебил его Говоров. – Иначе вы не приехали бы за ней в субботу и не искали бы ее, и не выглядели бы столь расстроенным. Вы… Вы были влюблены в нее, Всеволод Иванович? И ее неожиданное исчезновение и страшная смерть вас подкосили настолько, что вы слегли с сердечным приступом?
Климов молчал непозволительно долго. И не потому, что обдумывал правильный ответ для этого въедливого полицейского. Он просто вспоминал. О своих чувствах, о потрясении, о болезни.
И неожиданно не стал врать, хотя был уверен, что Нинель его сейчас живьем бы сожрала и назвала слюнтяем.
– Да, вы правы. Я был влюблен в нее. Очень влюблен! И ее исчезновение и смерть подкосили меня. Вы правы, господин Говоров. – Климов уставился на окно, лишь бы не встречаться взглядом с парнем. – В субботу я приехал за ней, а ее нет. Хотя мы договаривались о встрече.
– И вы не знали, куда она могла подеваться?
– Нет. – Он сложил горестную улыбку, стащил очки, небрежно швырнул их на стол, потер переносицу, лишь бы снова не встречаться взглядом с парнем. – Соседи слышали, что она созванивалась накануне вечером с Зоей Ефимовной. И все! Предположительно, она к ней поехала. А может, и нет. Больше никаких сведений у меня нет. В субботу я улетел в Москву к другу, вернулся в воскресенье. Обо всем узнал в понедельник. Все…
– Зоя Ефимовна, – проговорил Говоров. – Она ведь у вас заведовала регистратурой долгие годы?
– Совершенно верно.
– Как думаете, зачем она вдруг понадобилась Валентине?
– Ой, ну я-то откуда могу знать! – возмутился Климов и глянул на гостя с раздражением. – Уместнее было бы задать ей этот вопрос! Дама весьма словоохотлива. Думаю, она бы с лихвой удовлетворила ваше любопытство.
– Да, думаю, да, – покивал Говоров и добавил очень тихо: – Если бы была жива.
– То есть?! Что вы хотите сказать?!
Климов вдруг почувствовал неприятное беспокойство. Такое всегда случалось с ним, когда он подозревал у пациентки серьезное заболевание, но не спешил с диагнозом, надеясь ошибиться. Он надеялся, не торопился с выводами, а беспокойство нарастало.
– Я хочу сказать, что ваша бывшая заведующая регистратурой скончалась в субботу ранним утром от инсульта.
– Зоя?!! От инсульта?! Помилуйте, но она же всегда была гипотоником! И прекрасно себя чувствовала, и потом… – Климов вдруг прозрел – и ахнул. – В ту субботу? Ранним утром?
– Да.
– В один день с Валентиной? – прошептал Климов в ужасе и поежился. – Но это… Это не может быть совпадением, господин Говоров! Почему же тогда в полиции… Все это дело замяли?!
– Я тоже не верю в подобные совпадения, Всеволод Иванович. Поэтому я здесь. – Он глянул на Климова так, будто заранее предостерегал того от вранья. – Что случилось в пятницу накануне смерти этих двух женщина, Всеволод Иванович? Почему ваша помощница искала историю болезни в детской регистратуре вашего отделения? Вы послали ее туда?
– Да.
Он не собирался врать. Он не совершал ничего запретного. Он просто выполнял свою работу. И Валю послал выполнить ее работу, потому что засомневался в своей памяти.
– Зачем?
– Чтобы она нашла карточку Сафроновой Эльзы. Но она ее там не нашла. Более того, она не нашла там вообще ничего! Ни в бумажном, ни в электронном варианте! Все упоминания о болезни этой девочки исчезли, – воскликнул Климов. – И это, знаете ли, странно! И это, знаете ли, впервые!
– Зачем вам понадобилась ее карточка?
– Затем, что я засомневался… – Климов замолчал, не зная, как преподать свою старческую забывчивость.
– В чем засомневались, Всеволод Иванович? – мягко поторопил его Говоров.
– Понимаете… – Всеволод Иванович поиграл дужками очков, лежащих перед ним на столе. – Незадолго до этого инцидента к нам в отделение доставили Эльзу с острым животом. Вернее, она сначала попала в хирургию…
Об этом Говоров знал. Потому что он присутствовал в момент, когда у Эльзы скрутило низ живота. Он тогда снова встретился с ней в СПА-салоне, обойдя все кордоны ее охраны не без помощи Нели. Встретился в четвертый раз, хотя необходимости для этого будто и не было уже. Помощник Ганьшина был полностью удовлетворен информацией, которую ему добыл Саша. Поблагодарил и обещал скорый перевод в его родной город. Но он все равно пошел на встречу с Эльзой. И они там, в этой темной комнате, намертво пропахшей корицей и шоколадом, сначала шептались о чем-то – вспомнить сложно, а потом безбожно целовались почти час. И им неожиданно очень понравилось целоваться. И не случись у нее приступа, кто знает, чем бы все закончилось, потому что она не отпускала его, цеплялась за его одежду и все просила ее не оставлять.
А потом этот чертов приступ. Саша перепугался за нее, не хотел уходить. Эльза выгнала. Он поспешил к черному ходу, и из-за угла наблюдал, как Эльзу грузят в карету «Скорой помощи». А потом еще пришлось терпеть похотливый хохот Нели, которая в ответ на его тревожные вопросы все повторяла:
– Довел недотрогу, мент! Ишь ты… Какой ты… Все с ней в порядке! Перевозбудилась, наверное. Какой ты…
– Так вот, ее из хирургии после проведенных анализов доставили к нам в отделение, – продолжил рассказывать Климов. – Я ее осмотрел, сделал УЗИ, и… И нашел у нее острое воспаление левого яичника, говоря простым языком, без латыни.
– И что? В чем сомнение?
– Понимаете… – Климов аккуратно вернул очки на переносицу, жалобно глянул на Говорова. – Понимаете, господин Говоров, у Эльзы Сафроновой не должно было быть левого яичника. Я сам оперировал ее в детстве и удалил его. Была инфекция и… Ну да это уже неважно теперь. Важным мне показалось то, что у девушки, которую мне доставили, этот орган должен был отсутствовать, а он был! Что характерно, шрам имелся с левой стороны низа живота. Похожий шрам. А яичник не отсутствовал!
– И вы послали Валентину найти историю болезни в детской регистратуре, потому что решили, что вы можете ошибаться?
– Совершенно верно! – с облегчением выдохнул Климов. И забормотал, забормотал: – Столько лет прошло, я мог что-то перепутать. Вряд ли, конечно. Такое не забывается. Да и пациентка со звучным именем. Но… Вдруг?! Вдруг меня подвела память? Вдруг я не Сафроновой удалил этот чертов яичник, а? А кому-то еще! Ей на тот момент было семь или восемь лет. Сейчас ей двадцать пять. Столько лет прошло! Я мог перепутать пациентов. Мне ведь уже… Н-да… Не мальчик, одним словом!
Говоров пристально оглядел Климова. Не похож был доктор на впадающего в старческий маразм старичка. Вряд ли он что-то перепутать мог. И если он мог перепутать, то Зоя Ефимовна никогда. Ее дочь рассказала ему, что мать до самой смерти помнила, в каком порядке стояли на полках в регистратуре карточки маленьких пациентов. Помнила имена, фамилии и даже год рождения многих. И про Сафронову вряд ли могла забыть. И что-то такое рассказала Валентине, раз та осмелилась поехать в дом Сафроновых поздним вечером пятницы.
– Как думаете, зачем? – спросил он у Климова, вкратце поведав ему то, что знал.
– Господи! Я не знаю!
Он стал задыхаться и схватил тюбик с лекарствами, которые обещал принимать по настоянию врачей и по просьбе сестры. Сунул таблетку под язык и повторил невнятно:
– Я не знаю! Зачем?! Может, хотела поговорить с девушкой?
– Нет. Она хотела поговорить с ее отцом, – об этом Говоров узнал от Нели.
– Господи! Но зачем?! А потом? Почему она потом не вернулась домой?! Почему остановилась в этом жутком месте с какими-то мужиками?! Что? Что все это значит, господин Говоров?..
Знал бы он! Знал бы, не метался бы теперь в поисках ответа! Из Москвы пришел приказ о его переводе. Ганьшин с его помощником не обманули, слово сдержали. И Марина Ивановна наверняка за него доброе слово замолвила. Решила, что без ее опеки Говоров совершенно зачахнет в этом захолустье.
У него было три дня на то, чтобы сдать дела. Так сказал начальник отдела. Но какие дела! И кому сдавать? Смены не было. Он мог в любое время подняться и улететь домой. Чемодан и дорожная сумка уже были собраны. Он все это время ждал. Дождался. И тут эта история!
Он до сих пор помнит, как позвонила ему в ту страшную субботу вечером Неля и попросила о встрече. Он сразу предупредил, что скоро уезжает. Что ждет приказа из Москвы о переводе. И что ее планам по устройству личной жизни Эльзы не суждено сбыться. С его участием, во всяком случае. Но Неля была настойчивой.
– Дело дрянь, лейтенант! – шипела она в трубку. – Ты просто не представляешь, что случилось!
Она приехала около полуночи. Ввалилась в дом растрепанная, злая, с запавшими щеками и искусанными губами.
– Сваливаешь, да?! – пнула она ногой его чемодан. Покосилась на кошачью клетку, потом на Спиридона. Воскликнула с удивлением: – И этого шелудивого урода с собой, что ли, забираешь?!
– Допустим.
– Кота забираешь, а девку оставляешь! – рассмеялась она, хищно оскалив рот. – А ее надо… Ее надо расстрелять!
– За что?
Саша поморщился. Ему было неприятно слушать об Эльзе гадости. Для себя он сделал вывод. Он считал ее заложницей ситуации. И все еще помнил на тот момент вкус ее губ, помнил, как сладко было с ней целоваться, как благодарен ей был, что она его так долго не отпускала, прижимаясь всем телом.
– Она – страшный человек, лейтенант! Страшный! – просипела Неля, уселась за его стол и потребовала тут же кофе.
– У меня растворимый, – предупредил он.
– Валяй!
Неля вцепилась в застежку тонкой куртки, дернула ее вниз, обнажая домашнюю трикотажную кофту неприятного морковного цвета. Поймав его взгляд, пояснила:
– Из дома смылась в чем была! Как услышала все, так сразу к тебе.
– Что услышали?
Саша болтал ложкой в чашке с кипятком, пытаясь размешать растворимый кофе, странно слипшийся комочками.
– Новости по телевизору услышала! Начну по порядку… Вчера поздно вечером к нам в дом приехала какая-то девушка. – Неля взяла из его рук чашку, пригубила, поморщилась, но пить не перестала, выдыхая между глотками. – Назвалась Валей. Затребовала встречи с Ильей. Он был занят, потом решил ее принять. Она была сильно взволнована и очень настойчива. Я, понятное дело, подслушивала.
– А как же! – фыркнул Саша.
Он пригрел на коленках кота, мягко почесывал у того за ухом. Кот благодарно урчал, подслеповато щурясь на гостью.
– А что такого-то? – Неля искренне изумилась. – Приезжает молодая интересная баба, требует встречи с моим мужиком. Я что, в стороне должна стоять? Я должна держать руку на пульсе. Потому… – она снова, морщась, глотнула. – Потому и до сих пор с ним рядом, с Ильей.
– И что же молодая интересная женщина Валентина сообщила вашему Илье?
– Она сказала ему, что Эльза – не его дочь! – выпалила Неля и затихла, глядя на него со странным подвохом.
– Чего-чего? – Говоров не хотел, да рассмеялся. – Ну вы даете! Надо же до такого додуматься!
– Вот, вот! – обрадовалась она и ткнула в его сторону пальцем. – Илья так же ржал, пока гостья не начала ему рассказывать кое о чем.
– О чем?
– У нее ведь тут на днях приступ случился, так? Не без твоей помощи, думаю, – и она опять, как в телефонном разговоре пару дней назад, похотливо хохотнула. – Так вот доктор определил у нее воспаление левого придатка, яичника, то есть. Так?
– Не знаю. Допустим. И что с того?
– А то! Что у Эльзы… – Неля сделала страшные глаза. – У настоящей Эльзы левого придатка нет и быть не может! Его ей удалили в семь лет. Инфекция!
И тут в его жилище повисла такая тишина, что Говоров на минуту подумал, что оглох. Даже Спиридон прекратил свое сытое довольное урчание. И холодильник перестал трещать, хотя всегда работал, почти не отключаясь. Просто исчезли все звуки старого дома и все!
– Догоняешь, Говоров?! – прошипела с ненавистью Неля. – Эта тварь – самозванка! Это не его дочь! Кто-то очень удачно водит его десять лет за нос, выдавая эту девку за его дочь! Понял?!
– Кто?! – задал он первый вопрос, когда обрел способность говорить.
– А я знаю! Видимо, тот, кто ее угробил благополучно в одной из клиник за границей! Настоящая Эльза, возможно, померла. А может, окончательно головой тронулась. Вот эту и подсунули, чтобы Илья головы с них не снял. Мало таких случаев?
Говоров лично о таких случаях не слыхал, чем и поделился с Нелей. Но она была настырной. И его незнание отнесла на счет отсутствия опыта, как жизненного, так и профессионального.
– Это в твоем кругу такое невозможно! – вопила она, выхлестав кофейное пойло до последней капли и затребовав еще. – А в кругу таких людей, как Илья!.. Ты представляешь хоть отдаленно, сколько у него денег?! А влияния?! Да он…
– Кстати! – перебил ее Говоров. – А как он отнесся к подобной новости?
– К тому, что Эльза не его дочь? – уточнила Неля. Он кивнул. – Я не знаю. Тихо было в кабинете. Они вполголоса переговаривались. Не слышно ничего.
– Что было потом?
– А вот потом начинается самое интересное, Говоров! – сверкнула Неля вытаращенными глазищами и взъерошила и без того растрепанные волосы. – Илья девушку на меня свалил, велел либо кофе напоить, либо ужином угостить. И проводить велел потом. И уехал куда-то. Валентина от всего отказалась. Засобиралась домой. И тут Эльза… Давайте, говорит, я вас до трассы провожу. Темно уже, заблудиться можно. Та согласилась, я тоже. А мне что?! Они уехали. Эльза когда вернулась, я не слыхала. Честно? Приняла триста граммов коньяка на грудь. А что? Имею право, от таких-то новостей! И все думала: расскажет мне Илья обо всем или нет. Он пока не рассказал. Вернулся утром хмурый. Молчит. А я сегодня в обед смотрю телик, а там новости про нашу гостью. Да какие!
– Какие?
Неля подробно рассказала о том, как и при каких обстоятельствах нашли Валентину в мотеле на трассе.
– Соображаешь?
– Нет. – он мотнул головой, спихнул с коленей кота, шагнул к двери. – Честно, Неля? Не хочу соображать. Меня это не касается. Вся эта ерунда с вашей Эльзой… Это не мое дело! Не мой уровень. И не мой участок даже. Думаю, вам пора…
Она жутко разозлилась и орала на него минут пятнадцать, угрожая рассказать все Илье о его тайных свиданиях с Эльзой в салоне красоты. Прикусила язык, лишь когда Говоров напомнил ей о том, кто эти свидания устраивал и с какой целью.
– Вряд ли ему это понравится. То, что вы за его спиной пытались спихнуть его дочь первому встречному, – ухмыльнулся он нагловато. – Вам пора, Неля.
– Значит, ничего делать не будешь? – Она встала, одернула морковного цвета трикотажную кофту, застегнула куртку и взбила пятерней волосы. – Выводить ее на чистую воду не собираешься?
– Нет, – твердо ответил Говоров. И повторил: – Вам пора.
Ушла, с такой силой хлопнув дверью, что бедный Спиридон тут же нырнул за холодильник. Саша улегся спать, дав себе твердое обещание не влезать в это дело. Илья Сафронов влиятельный мужик, найдет способ разобраться, кого ему подсунули на роль дочери. Если, конечно, доктора в клинике ничего не перепутали…
Сейчас, слушая Климова, Саша снова засомневался. Вдруг и правда тот перепутал пациентов? Вдруг не Эльзе удалял яичник в детстве? А практически одновременная смерть его помощницы и бывшей заведующей детской регистратурой их клиники – просто совпадение, а? Вот и Эльза, позвонив ему неделю назад, все отрицала.
Что именно?
Что она самозванка, вступившая в преступный сговор с докторами.
– Мне было пятнадцать лет, Саша! – плакала она в трубку. – Как я могла?!
– Вы могли просто этого не знать, Эльза. Не просто же так вам столько лет блокируют память, заставляя принимать неизвестные в нашей стране препараты.
– Но я помню! Помню отца! – кричала она. – Помню! Смутно – снег, холод! Его сгорбившуюся фигуру над обрывом… Внушить мне этого препаратами не могли!
Спорить было сложно. Тем более что действие этих таблеток вообще у нас мало кто мог описать. Все спецы, со слов Вовы, пожимали плечами и утверждали, что это засекреченный не нами препарат, используемый военными, опять-таки не нашими.
Эльза также отрицала свою причастность к гибели Валентины.
– Вы что, Саша? – рыдала она. – Как вы могли подумать? Я вывела ее на трассу и уехала. Попросила быть осторожнее, и все!
– Она вам ничего такого не рассказывала о вас?
– Нет! Это Неля рассказала мне, выпив лишнего.
– А отец?
– Отец молчит. И как-то странно смотрит на меня. Я… Я боюсь, Саша! Боюсь за свою жизнь!
Он запутался! Запутался и решил накануне отъезда навестить Климова. Тем более что с соседями Валентины и детьми покойной Зои Ефимовны он уже переговорил.
Но Климов ничего путного не сообщил. Он все так же сомневался в своей памяти.
– Послушайте… – решился он на последний вопрос, прежде чем покинуть кабинет доктора. – А возможна пересадка яичника от донора?
– Что? – доктор дернулся всем телом, глянул на него с недоумением. – Донора?!
– Да. Такое возможно?
– Я не знаю… – он недоуменно таращил глаза, беззвучно шевелил губами, а потом спросил: – А зачем?!
– То есть?
– С одним яичником женщины живут, беременеют, рожают благополучно. Смысл пересаживать от донора яичник?! Тем более в подростковом возрасте! Ведь если я правильно понимаю, то последние десять лет Эльза Сафронова не подвергалась подобной операции? Хотя… Она ведь долгое время находилась на лечении за границей. Там другие возможности, другие специалисты. С деньгами ее отца… Да, такое возможно…
И Говоров как-то сразу успокоился. И решил больше не теребить эту тему. Вернулся к себе. На следующий день получил расчет, открепительное удостоверение. Съездил на железнодорожный вокзал в районный центр, купил себе билет до Москвы, потому что лететь в свой родной город можно было именно оттуда. Неспокойно спал всю ночь. Утром все же решился позвонить Эльзе.
– Уезжаете? – кажется, она расстроилась. – Навсегда?!
– Думаю, да. Желаю вам счастья, Эльза. Да и… Ваш гинеколог сказал мне, что, возможно, вам в подростковом возрасте за границей делали операцию по пересадке донорского яичника.
– Я знаю, – удивил его ее ответ.
– Да?! Откуда?
– Отец сказал. Я начала задавать ему вопросы, он ответил на них. И просил не забивать голову всякими сплетнями. И Нелю… Он выгнал ее, представляете?!
Почему она все еще называла его на «вы», после того, как они почти до обморока нацеловались в темной комнате салона красоты, он не представлял. И что характерно, он тоже ей выкал! И это совершенно погубило все его воспоминания о милом запретном времени, когда он прятался за ширмой, ожидая ухода косметолога.
– Желаю вам счастья, – проговорил он напоследок.
– Спасибо, – прошептала она и неожиданно призналась: – Я перестала принимать таблетки.
– Да? Почему?
– Отец не против. Сказал, хватит заниматься ерундой и заслонять свой мозг всякой пеленой. Мои болезненные воспоминания о дне гибели сестры, сказал папа, давно уже стерты. Он уволил моего доктора. Выгнал Нелю… Она звонила, гневалась. Угрожала почему-то мне. Говорила, что скоро меня не станет, представляете? И сказала, что отец не просто так стремительно избавляется от всех активов в стране. Вы ничего об этом не слышали, Саша?
– Нет.
Он перепугался новой информации, она снова могла потянуть его не туда. Снова могла заставить думать, думать, а потом подозревать. Все, хватит на этом! Даже если Сафронов и правда избавляется от бизнеса в стране, то это может характеризовать его лишь как прозорливого бизнесмена. По слухам, грядут нелегкие времена.
– Всего доброго вам, Эльза. Прощайте…
И не дав ей вымолвить ни единого слова, он отключил телефон. Совсем отключил. Включил его, лишь усевшись в поезд. И почти сразу получил сообщение о пропущенных звонках. Номер был незнакомым. Абонент набирал его трижды. И набрал Сашу в четвертый раз, стоило его телефону включиться.
Он не представлял, кто это мог быть, и решил ответить. Вдруг звонили из Москвы?! Вдруг все переиграли?! Вдруг его перевод отменяется?!
Вагон дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Облетевшие тополя привокзальной аллеи прощально махнули голыми ветками. Провожающие разворачивались и уходили в сторону вокзальных дверей. Перрон почти опустел. Он смотрел какое-то время за окно, надеясь увидеть своего блудного кота. Тот категорически не хотел утром влезать в клетку. Орал как ненормальный, царапался. А потом, вырвавшись на волю, удрал.
Кота на перроне не было. Телефон в руках истошно завопил.
Саша решил ответить настойчивому абоненту.
– Да! Слушаю!
– Говоров? – произнес мужской голос.
– Так точно! – на всякий случай по уставу ответил Саша.
– В поезде, как я слышу?
– Так точно!
Саша часто заморгал. Мужской голос незнакомого человека показался ему странно знакомым. Но он не принадлежал никому с его последнего места службы, и это не был ни Вова, ни его хозяин. И не Сафронов, тьфу-тьфу-тьфу! Может, кто-то из его преподавателей? Или студентов, с кем он учился? Что-то знакомое, а вспомнить – ну никак!
– На следующей станции сходи, Говоров. И возвращайся обратно. Сними номер в гостинице в районном центре, откуда только что укатил, и жди меня. Буду дня через три-четыре. Денег хватит?
– Простите, но у меня приказ! – возмутился Саша неуверенно.
Мужик был настойчивым, говорил властно, значит, право на это имел.
– У тебя в запасе две недели, – хмыкнул тот, безошибочно угадав срок, когда Саше надлежало явиться в отдел по месту своего назначения. – Думаю, нам с тобой времени хватит.
– Времени на что?!
– Скоро обо всем узнаешь. Сиди в гостинице и жди. Все, у меня самолет! Будь здоров, Говоров!
И он вспомнил! Он тут же вспомнил, кому принадлежит этот неприятный властный голос. А когда вспомнил, проклял все на свете. Ведь когда этот человек появлялся в его жизни, черная полоса заканчивалась, открывалась зловещая черная бездна…
