Глава 48
Когда Харрисон Скотт спустился с места свидетеля после нескольких вопросов Кларка, судья Мейерс переключил внимание на прокурора.
– Мистер Кларк, желает ли обвинение вызвать свидетелей?
Тон Мейерса подразумевал, что судья не считает это разумным, да и кого мог вызвать штат Вашингтон? Все свидетели 1993 года уже стояли у кафедры, и на этот раз их выступление было не столь блестящим.
Кларк встал.
– Обвинение не будет вызывать свидетелей, ваша честь.
Мейерс кивнул.
– Тогда объявляется перерыв.
Безо всяких объяснений, почему он объявил перерыв вместо того, чтобы подвести итог дня, Мейерс быстро покинул свое место.
Как только дверь в кабинет судьи закрылась, зал ожил, и представители СМИ устремились к Трейси. Так же быстро она устремилась к выходу, пока его не заслонили, и увидела Финлея Армстронга, который освобождал ей путь к бегству.
– Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказала она.
– Я знаю одно место.
Вместе они спустились по задней лестнице и вышли через боковую дверь на бетонную площадку с южной стороны здания. Трейси смутно припоминала, что стояла здесь во время суда над Эдмундом Хаузом.
– Мне нужно минутку побыть одной, – сказала она.
– С вами все в порядке? – спросил Финлей. – Хотите, чтобы я подежурил у двери?
– Это было бы хорошо.
– Я вам скажу, когда судья вернется.
Стоял леденящий холод, но Трейси вспотела и тяжело дышала. Окончание слушаний и важность их итога ошеломили даже ее. Ей нужно было время, чтобы все осознать.
Показания Скотта, что найденные в «Шевроле» волосы принадлежали Трейси и Саре, вызвали серьезные сомнения в чистоте данных доказательств. Кроме того, предъявленные на суде сережки Сара не надевала в день похищения, а наличие черного пластика и волокон коврика вызывали серьезные сомнения в показаниях Каллоуэя, будто бы Хауз признался в убийстве и быстром захоронении Сары, не говоря о проделанной Дэном работе по дискредитации Хагена. Потому казалось, что Мейерс неизбежно удовлетворит просьбу Эдмунда Хауза о повторном суде. Теперь Трейси нужно было подумать о будущем. Ей нужно, чтобы следствие по делу о смерти ее сестры было вновь открыто и чтобы люди заговорили. По своему опыту она знала, что ничто так не стравливает заговорщиков друг с другом, как реальная угроза уголовного преследования и заключения в тюрьму.
Леденящий холод, поначалу придававший бодрости, начал обжигать щеки. У нее онемели кончики пальцев, и, двинувшись к двери, она заметила, что за ней наблюдает Мария Ванпельт.
– Хотите сделать заявление, детектив Кроссуайт?
Трейси не ответила.
– Теперь я понимаю, что вы имели в виду, говоря, что это личное. Я сожалею о вашей сестре. Я переборщила.
Кроссуайт заставила себя кивнуть.
– У вас есть какая-то догадка, кто виноват?
– Сколь-либо обоснованных нет.
Ванпельт шагнула к ней.
– Это телевидение, детектив. Ради рейтинга. Ничего личного.
Но Трейси знала, что между ней и Ванпельт есть личное. Детектив по убийствам, добивающийся повторного суда над убийцей, – это действительно был хороший сюжет. А когда жертва – сестра детектива, это великолепный сюжет. И это означало не только повышение рейтинга канала, но и публичную известность самой Ванпельт, а публичная известность для таких, как она, – это все.
– Для вас это рейтинг, – сказала Трейси, – но не для меня и моей семьи. Не для этого городка. Потрясение от убийства вполне реально. Это моя жизнь. Это жизнь моей сестры, жизнь моих родителей. Это была жизнь Седар-Гроува. То, что случилось здесь двадцать лет назад, затронуло нас всех. И влияет до сих пор.
– Можно эксклюзивное интервью, чтобы изложить историю с вашей стороны?
– Историю с моей стороны?
– Двадцатилетние поиски, которые, похоже, подходят к концу.
Трейси посмотрела на первые снежинки, падающие с еще больше нахмурившегося неба, на небо, всем своим видом показывающее, что на этот раз синоптики не ошиблись. Она подумала о вопросах Кинса и Дэна о том, что она будет делать, когда слушания закончатся.
– Вы этого не понимаете и никогда не поймете. Когда слушания закончатся, вы займетесь новым сюжетом. А мне такая роскошь недоступна. Для меня это никогда не кончится – для меня и для этого городка. Все мы уже научились жить с этой болью, – сказала она.
Трейси прошла мимо Ванпельт и, открыв дверь, вошла внутрь. Ей не терпелось услышать, что же скажет Мейерс.
* * *
Когда Мейерс занял свое место и стал листать бумаги и передвигать стопки документов, Трейси ощутила перемену в его поведении. Он достал желтый блокнот, взял его за уголок и поверх очков, сдвинутых на кончик носа, посмотрел на полупустую галерею. Многие решили отправиться домой, пока не началась буря.
– Я воспользовался возможностью ознакомиться с прогнозом погоды, а также свериться с законами, чтобы подтвердить свои полномочия на этих слушаниях, – сказал судья. – В порядке поступления. Я подтверждаю, что вечером должна начаться страшная метель. Зная это, я не могу со спокойной совестью задержать слушания хотя бы на день. Поэтому я подготовился, чтобы изложить свое предварительное видение фактов и выводы закона.
Трейси взглянула на Дэна. То же сделал Эдмунд Хауз. И Дэн, и Вэнс Кларк перед перерывом убрали со стола все бумаги. Как и оставшиеся на галерее, она ожидала, что слушания закончатся сегодня, но Мейерс, возможно, назовет им примерное время, когда вынесет свое решение. Теперь все снова достали свои блокноты и ручки. Судья лишь коснулся своих бумаг.
– За тридцать лет судейства я никогда не видел таких промахов юстиции, какие мы, похоже, наблюдаем в данном случае. Я не знаю точно, что случилось двадцать лет назад – решать это будет, я полагаю, Министерство юстиции, как и судьбу ответственных за эти промахи. Я лишь знаю, что защита доказала на этих слушаниях наличие существенных сомнений в достоверности свидетельств, предъявленных для осуждения обвиняемого, Эдмунда Хауза, в 1993 году. Поскольку мои записи детализируют эти видимые несоответствия подробно, я воспользуюсь возможностью огласить решение сейчас, так как не могу с чистой совестью послать обвиняемого обратно в тюрьму хотя бы еще на один день.
Хауз снова повернулся к Дэну, пораженный, не веря своим ушам. По остаткам толпы пронесся гул. Мейерс погасил его одним ударом молотка.
– Наша система правосудия основывается на правде. Она основывается на том, что участники этой системы уважают правду и говорят правду, только правду и ничего кроме правды… и да поможет им Бог. И наша система правосудия может функционировать только таким образом. Только так мы можем обеспечить честный суд над обвиняемым. Эта система несовершенна. Мы не можем отклонять свидетелей, которые не имеют почтения к правде, но мы можем отстранить тех, кто участвует в юридическом процессе: служащих правоохранительных органов и людей, которые дали клятву говорить правду перед этой скамьей. – Одним предложением Мейерс заклеймил Каллоуэя, Кларка и Деанджело Финна. – Эта система не без изъянов, но, как сказал мой коллега юрист Уильям Блэкстоун, «пусть лучше десять виновных выйдут на свободу, чем один невиновный будет осужден».
Мистер Хауз, я не знаю, виновны вы или нет в том преступлении, в котором вас обвиняли, за которое судили и признали виновным. Не мне это решать. Однако мое мнение и заключение, основанное на предъявленных мне свидетельствах, таково: есть серьезные сомнения в том, что вы получили справедливый суд, как того требует Конституция и как задумывали наши отцы-основатели. Поэтому я буду рекомендовать апелляционному суду повторно направить это дело в суд первой инстанции, чтобы над вами свершился новый суд.
Хауз прижал ладони к столу, опустил подбородок на грудь, и его широкие плечи поднялись и опустились от глубокого вздоха.
– Я не так наивен, – продолжал Мейерс. – Я понимаю, что за прошедшие двадцать лет вещественные доказательства испортились, а память свидетелей стерлась. Бремя доказательств на штате Вашингтон будет тяжелее, чем оно было двадцать лет назад, но если это затрудняет работу обвинения, то обвинение само в этом виновато. Это не моя забота.
Мне потребуется время, чтобы письменно изложить выявленные нарушения и выводы закона, и, полагаю, апелляционному суду потребуется время, чтобы ознакомиться с ними. Также предполагаю, что штат Вашингтон подаст апелляцию на мое решение. Также будет неизбежная задержка, прежде чем дело сможет быть направлено в Верховный суд, чтобы провести новое разбирательство, если такое вообще случится. Но эти задержки не должны волновать вас, мистер Хауз.
Трейси поняла, к чему Мейерс ведет, как поняли и зрители на галерее, которые продолжали шептаться и ерзать.
– Таким образом, я велю освободить вас, учитывая, что до сих пор вас содержат в Каскейдской окружной тюрьме и наложили определенные ограничения на вашу свободу. Я не требую залога и поручительства. Двадцать лет – более чем достаточная цена. Однако я велю вам оставаться в границах штата и ежедневно являться к надзирателю, воздерживаться от алкоголя и наркотиков и подчиняться законам этого штата и этого государства. Вы поняли условия?
Эдмунд Хауз, три дня молчавший, встал и проговорил:
– Я понял, судья.