Стряхнув с пиджака дождевую воду, Трейси вошла в похоронное бюро Торенсона. Старик Торенсон – так они в детстве звали Артура Торенсона – бальзамировал всех умерших в Седар-Гроуве, в том числе ее мать и отца, но когда Трейси позвонила ему на неделе, то разговаривала с Дарреном, его сыном. В школе Даррен учился на несколько классов старше ее и, очевидно, занялся семейным бизнесом.

Она представилась сидевшей за столом в вестибюле женщине и отказалась присесть и выпить чашку кофе. Освещение в бюро показалась ей ярче, чем она помнила, а стены и ковер более светлыми. Однако запах не изменился. Он напоминал ладан – этот запах ассоциировался у Трейси со смертью.

– Трейси? – С распростертыми руками подошел Даррен Торенсон в темном костюме и галстуке. Он протянул ей руку. – Рад тебя видеть, хотя и при таких печальных обстоятельствах.

– Спасибо за все эти хлопоты, Даррен.

Кроме кремации Сариных останков Торенсон еще предупредил работников кладбища и обеспечил священника для похорон. Трейси не хотелось церковной службы, но и не хотелось, чтобы просто вырыли яму и бесцеремонно бросили туда сестру под покровом ночи.

– Не о чем говорить.

Он провел ее в бывший офис своего отца, когда-то Трейси с матерью договаривались здесь о похоронах ее отца, а потом она была здесь, когда от рака умерла мать. Даррен сел за стол. На стене рядом с семейной фотографией висел портрет его отца, выглядевшего моложе, чем Трейси помнила его.

Даррен женился на Эбби Беккер, в которую был влюблен еще со школьных времен. Кажется, у них было трое детей. Он был похож на своего отца. Крепко сложенный, Даррен зачесывал волосы со лба назад, что подчеркивало нос картошкой и толстые очки в черной оправе, какие в детстве носил Дэн О’Лири.

– Тут сделали ремонт, – сказала Трейси.

– В конце концов сделали, – ответил он. – Потребовалось время, чтобы убедить отца, что «почтительный» не обязательно означает «унылый».

– Как отец?

– Время от времени грозит вернуться к работе. Когда так говорит, мы даем ему в руки клюшку для гольфа. Эбби просила передать свои соболезнования.

– Были какие-нибудь проблемы с участком?

Седар-гроувское кладбище было старше самого городка, хотя никто не знал, когда там совершили первые похороны, поскольку на первых могилах не было надписей. Волонтеры стремились поддерживать его, выпалывали сорняки и подстригали траву. Если кто-то умирал, выкапывали могилу. Они работали бесплатно, без слов понимая, что когда-нибудь кто-то отплатит за услугу. Из-за ограниченного пространства городскому совету приходилось утверждать каждое захоронение. Здесь хоронили только жителей Седар-Гроува. Сара умерла, будучи жительницей Седар-Гроува, это был не вопрос. Трейси попросила, чтобы сестру похоронили вместе с родителями, хотя технически это был участок для двоих.

– Ни малейших, – сказал Даррен. – Все устроили.

– Наверное, нам надо взять бумажную работу на себя.

– Все уже сделано.

– Тогда я просто выпишу тебе чек.

– Все хорошо, Трейси.

– Даррен, пожалуйста, я не могу просить тебя об этом.

– Ты меня и не просила. – Он улыбнулся, но в улыбке была грусть. – Я не возьму твоих денег, Трейси. Ты и твоя семья и так много выстрадали.

– Не знаю, что и сказать. Я тебе признательна. Действительно признательна.

– Я знаю. Когда Сара пропала, это была потеря для всех нас. И все здесь уже никогда не будет как раньше. Она как будто принадлежала всему городу. Наверное, как и все мы тогда.

Трейси и раньше слышала похожие слова – что Седар-Гроув умер не тогда, когда Кристиан Маттиоли закрыл копи и большинство населения уехало, а в тот день, когда пропала Сара. После этого люди больше не оставляли двери незапертыми и не позволяли детям свободно гулять и ездить на велосипеде. После этого они не позволяли детям ходить пешком в школу или дожидаться автобуса без взрослых рядом. После этого люди больше не были так дружелюбны и приветливы к чужим.

– Он все еще в тюрьме? – спросил Торенсон.

– Да, в тюрьме.

– Надеюсь, и сгниет там.

Она посмотрела на часы. Даррен встал.

– Ты готова?

Она не была готова, но все равно кивнула. Он провел ее в прилегающую часовню. Ряды сидений там были пусты. Когда умер отец, это помещение не могло вместить толпу на его поминании. Теперь под распятием на стене стоял позолоченный контейнер размером со шкатулку для украшений. Трейси подошла поближе и прочла выгравированную надпись:

– Надеюсь, это ничего, – сказал Даррен. – Все мы запомнили ее такой – малышом, ходящим за тобой по всему городу.

Трейси вытерла платком слезу.

– Я рад, что ты похоронишь Сару и покончишь с этим. Рад за всех нас.

На дороге с односторонним движением, ведущей к кладбищу, выстроившихся бампер к бамперу машин оказалось больше, чем Трейси ожидала, и она подозревала, что знает, кто распустил слух и зачем. Регулируя движение, на проезжей части стоял Финлей Армстронг, дождь стекал по его пончо поверх формы и капал с полей шляпы. Трейси опустила стекло и остановилась.

– Не беспокойтесь, можете оставить машину на дороге, – сказал Финлей.

Даррен Торенсон, приехавший вслед за Трейси на собственной машине, вылез и раскрыл широкий зонтик, прикрывая ее от дождя, и вместе они поднялись к белому навесу над местом захоронения ее родителей на вершине холмика над Седар-Гроувом. Человек тридцать-сорок стояли под навесом. Еще человек двадцать стояли вокруг под зонтиками. Те, что сидели, встали, когда под навес зашла Трейси. Она помолчала, глядя на знакомые лица. Они постарели, но она узнала друзей отца, взрослых, которые были детьми, когда она с Сарой и с ними ходила в школу, и учителей, которые стали коллегами Трейси, когда она ненадолго вернулась в школу преподавать химию в старших классах. Рядом с навесом стояла Санни Уитерспун, а также Кинс, Эндрю Лауб и Вик Фаццио, которые приехали из Сиэтла и привезли с собой для Трейси какое-то подобие реальности. Снова оказаться в Седар-Гроуве казалось сюрреалистично. Было такое ощущение, будто она проникла через двадцатилетний разрыв во времени, и все казалось одновременно хорошо знакомым и чуждым. Она не могла считать одним и тем же то, что видела, и что помнила. Это был не 1993 год. Совсем не 1993 год.

Тогда толпа оставила первый ряд стульев свободным, но теперь пустые места рядом с Трейси служили только для усиления ее изоляции. Через какое-то время она ощутила, как кто-то зашел под навес и сел рядом с ней.

– Здесь не занято?

Ей потребовалось время, чтобы содрать с него годы. Он сменил черную оправу на контактные линзы, открыв голубые глаза, сохранившие озорной блеск. Короткая стрижка сменилась на волнистые локоны, ниспадавшие до воротника его пиджака. Дэн О’Лири наклонился и нежно поцеловал Трейси в щеку.

– Мне так жаль, Трейси.

– Дэн. Я с трудом тебя узнала.

Он улыбнулся и все так же тихо проговорил:

– Я поседел, но не стал намного мудрее.

– Зато стал повыше, – сказала она, запрокинув голову, чтобы посмотреть на него.

– Я запоздал с развитием. Летом перед поступлением в колледж вырос на фут.

Когда он закончил десятый класс, О’Лири уехали из Седар-Гроува. Его отец нашел работу на консервном заводе в Калифорнии. Для Трейси и других ребят в их ватаге это был печальный день. Дэн и Трейси какое-то время поддерживали контакты, но в те дни еще не было электронной почты и СМС, и вскоре общение прекратилось. Трейси смутно припоминала, что после окончания школы Дэн поступил в какой-то колледж на Восточном побережье и остался там жить, но также слышала, что его родители вернулись в Седар-Гроув, когда отец вышел на пенсию.

Подошел Торенсон и представил священника, Питера Лайона, высокого мужчину, перепоясанного зеленой веревкой. В тон веревке на плечах его был зеленый орарь. Трейси и Сара воспитывались в пресвитерианской вере. Когда Сара пропала, Трейси заколебалась где-то между безразличием к вере и атеизмом. После похорон матери она не ступала в церковь.

Лайон произнес слова утешения, потом встал в изголовье могилы и возвысил голос, чтобы его было слышно за шумом барабанившего по навесу дождя:

– Мы пришли сюда сегодня, чтобы предать земле останки нашей сестры Сары Линн Кроссуайт. Наша утрата велика, и наши сердца отягощены. Во времена бед и страданий мы обращаемся к Библии, к Слову Божьему для утешения и спасения. – Священник открыл Священное Писание и прочел: – «Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек». – Он закрыл свой служебник. – Теперь скажет слово Трейси, Сарина сестра.

Трейси подошла к краю могилы и набрала в грудь воздуха. Даррен Торенсон протянул ей золотой контейнер и дал руку, когда она опустилась на колени на расстеленную на земле материю, все же чувствуя просачивающуюся сквозь нейлон влагу. Она положила Сарины останки в могилу, потом взяла пригоршню мокрой земли и закрыла глаза, представив, как Сара лежит рядом с ней в постели, как часто делала в детстве и когда они делили гостиничную кровать на соревнованиях по стрельбе, куда ездили с отцом.

У Трейси сдавило грудь. На глазах выступили слезы.

– Я не… – прошептала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, и, разжав пальцы, дала комьям грязи упасть на контейнер.

– Я не боюсь…

– Я не боюсь темноты.

Внезапный порыв ветра пошевелил брезент и упавшие на лицо пряди волос. Трейси улыбнулась своим воспоминаниям и заправила волосы за ухо.

– Спи, – прошептала она и вытерла скатившуюся по щеке слезу.

Присутствующие подошли бросить в могилу по пригоршне земли и цветы, они произносили слова утешения. Фреду Дигаспарро, владельцу парикмахерской, потребовалась помощь молодой женщины рядом. Рука, раньше брившая мужчин острой опасной бритвой, теперь дрожала, когда он протянул ее Трейси.

– Я должен был прийти, – проговорил он с итальянским акцентом. – Ради вашего отца. Ради вашей семьи.

Санни, рыдая, быстро обняла Трейси. Они были неразлучны все школьные годы, но потом Трейси не общалась с ней, и теперь прикосновение вызвало неловкость, а слезы казались неискренними. Санни с Сарой никогда не были близки: Санни завидовала отношениям Трейси и Сары.

– Мне очень жаль, – сказала она, вытерев глаза и представляя своего мужа Гэри. – Ты останешься на несколько дней?

– Не могу, – ответила Трейси.

– Может быть, чашечку кофе перед отъездом? Найдется несколько минут?

– Может быть.

Санни протянула ей обрывок бумаги.

– Это мой мобильный. Если что-то нужно, что угодно… – Она дотронулась Трейси до руки. – Я скучала по тебе, Трейси.

Трейси узнавала большинство подходивших, хотя и не всех. Как с Дэна, с некоторых приходилось сдирать возраст, чтобы обнаружить знакомого человека. Однако под конец подошел мужчина в тройке с беременной женщиной рядом. Трейси узнала его, но не могла вспомнить имени.

– Привет, Трейси. Я Питер Кауфман.

– Питер, – сказала она, теперь увидев мальчика, который пропустил год в седар-гроувской начальной школе из-за лейкемии. – Как твое здоровье?

– Прекрасно. – Кауфман представил свою жену и сказал: – Мы живем в Якиме, но Тони Свенсон позвонил и сказал мне о похоронах. Мы приехали сегодня утром.

– Спасибо, что проехали такой путь, – сказала Трейси.

Якима была в четырех часах езды.

– Ты шутишь? Как я мог не приехать? Ты знаешь, что она каждую неделю приезжала на велосипеде в больницу и привозила мне леденцы и книжки или раскраски?

– Я помню. Как твое здоровье?

– Никаких признаков рака уже тридцать лет. Никогда не забуду, что она сделала. Каждую неделю я ждал, когда она приедет. Она поднимала мне дух. Она была такая. Особенная личность. – Глаза его наполнились слезами. – Я рад, что ее нашли, Трейси, и рад, что ты дала нам всем возможность попрощаться с ней.

Они проговорили еще минуту, и когда Питер Кауфман ушел, Трейси понадобился новый носовой платок. Дэн, стоявший на почтительном расстоянии, пока она здоровалась с приехавшими, подошел и протянул ей свой.

Трейси взяла себя в руки и вытерла глаза. Немного придя в себя, она сказала:

– Я чего-то не понимаю. Я думала, ты живешь далеко на востоке. Как ты узнал?

– Я жил далеко на востоке, в пригороде Бостона. Но мы переехали назад. Теперь я живу здесь… снова.

– В Седар-Гроуве?

– Это целая история, и ты, кажется, можешь воспользоваться прорывом из прошлого. – Дэн сунул ей визитную карточку. – Мне бы хотелось встретиться, когда будешь в настроении. – Он обнял ее. – Просто знай, как я сожалею, Трейси. Я любил Сару. По-настоящему любил.

– Твой платок, – сказала она, протягивая носовой платок.

– Можешь оставить себе.

Она заметила, что на платке были вышиты его инициалы – Д. М. О., – что заставило ее задуматься о покрое его костюма и качестве галстука. Имея дело с юристами, она понимала, что и костюм, и галстук были высшего класса, что не совсем сочеталось с образом мальчика, носившего обноски. Она посмотрела на карточку.

– Ты юрист.

– По возмещению ущерба, – подмигнул он.

Кроме прочего на карточке был указан адрес компании – Первый национальный банк на Маркет-стрит в Седар-Гроуве.

– Интересно было бы послушать твою историю, Дэн.

– Просто позвони мне. – Он нежно улыбнулся ей, прежде чем раскрыть зонтик и выйти из-под навеса под дождь.

Подошли Кинс с Лаубом и Фацем.

– Не нужна компания ехать обратно?

– Знаю по пути отличное местечко, чтобы поесть, – сказал Фац.

– Спасибо, – ответила Трейси, – но я собираюсь остаться еще на ночь.

– Мне казалось, ты хотела сразу вернуться в Сиэтл? – сказал Кинс.

Она посмотрела, как Дэн подошел к внедорожнику, открыл дверь, сложил зонтик и залез внутрь.

– Мои планы только что изменились.