В понедельник без четверти шесть вечера Микаэль Блумквист закрыл ноутбук и встал из-за кухонного стола. Он надел куртку и дошел пешком от своего дома на Бельмансгатан до офиса «Милтон секьюрити», располагавшегося возле Шлюза. Поднялся на лифте на третий этаж, и его сразу провели в комнату для совещаний. Он пришел ровно в шесть и оказался последним посетителем.

– Привет, Драган, – сказал он, пожимая руку Арманскому. – Спасибо, что согласились устроить этот неформальный брифинг.

Микаэль огляделся по сторонам. Помимо него и Драгана Арманского, в комнате находились Анника Джаннини, Хольгер Пальмгрен и Малин Эрикссон. Со стороны «Милтон секьюрити» на встрече присутствовал еще и Сонни Боман, который по поручению Арманского с первого дня подключился к расследованию дела Саландер.

Хольгер Пальмгрен впервые за два с лишним года появился на людях. Его врач, доктор А. Сиварнандан, ни за что не решился бы выпустить Пальмгрена из реабилитационного центра в Эрсте, но тот настоял на своем. Такси ему оплачивали из социальной службы, и в этой поездке его сопровождала личный ассистент Юханна Каролина Оскарссон, тридцати девяти лет, – зарплату ей выплачивал фонд, мистическим образом созданный для того, чтобы обеспечить Пальмгрену достойные условия для лечения и восстановления после инсульта. Теперь Каролина Оскарссон ожидала своего подопечного за кофейным столиком в соседней комнате. Она читала книгу, которую прихватила с собой.

Микаэль закрыл дверь.

– Хотел бы всем представить Малин Эрикссон, нового главного редактора «Миллениума». Я попросил ее присутствовать при нашей встрече, поскольку мы будем обсуждать вопросы, которые имеют самое непосредственное отношение и к ее работе.

– Хорошо, – сказал Арманский. – Все в сборе. Я весь внимание.

Микаэль подошел к доске, у которой сидел Арманский и взял маркер. Потом огляделся по сторонам.

– Наверное, это самое дурацкое из всех мероприятий, в которых мне доводилось участвовать, – сказал он. – Когда все закончится, я создам общественную организацию и назову ее «Рыцари дурацкого стола». Ее задачей будет ежегодно устраивать ужин, на котором мы будем бранить Лисбет Саландер. Надеюсь, вы все вступите в нее.

Он сделал паузу.

– Реальная ситуация такова…

И начал выписывал столбики на доске. Он выступал чуть более получаса. А дискуссия продолжалась еще почти три часа.

Когда собрание закончилось, Эверт Гульберг уселся рядом с Фредриком Клинтоном. Они недолго и негромко переговаривались, а потом Гульберг встал. Старые соратники пожали друг другу руки.

Эверт взял такси, поехал обратно в гостиницу, забрал вещи, расплатился и вечерним поездом отправился в Гётеборг. Он ехал первым классом и занимал отдельное купе. Когда поезд миновал центр Стокгольма и мост Орстабрун, Гульберг достал шариковую ручку и блокнот с бумагой для писем, немного подумал и начал писать. Он заполнил примерно полстраницы, но потом передумал и вырвал ее из блокнота.

Фальсификация или экспертиза фальшивых документов в его служебные обязанности никогда не входила, но в данном случае задача облегчалась тем, что фальшивые письма он писал от своего собственного имени, и в них не было ни слова правды.

К тому моменту, когда поезд проезжал Халльсберг, Гульберг забраковал еще массу набросков, но постепенно все-таки нашел нужную интонацию. К моменту прибытия в Гётеборг он уже написал двенадцать писем, которые уже вполне сам для себя одобрил. При этом тщательно проследил за тем, чтобы на бумаге остались отчетливые отпечатки его пальцев.

На центральном вокзале Гётеборга ему удалось найти копировальный пункт и снять с писем копии. Затем он купил конверты и марки и опустил документы в ящик, почту из которого забирали в 21.00.

Гульберг взял такси и отправился в гостиницу «Сити-отель» на Лоренсбергсгатане, где Клинтон заранее забронировал ему номер. Между прочим, это была та же гостиница, где несколькими днями раньше ночевал Микаэль Блумквист. Гульберг сразу отправился в свой номер и присел на кровать. Он смертельно устал и к тому же вспомнил, что за весь день съел только два кусочка хлеба. Но есть ему по-прежнему не хотелось. Он разделся, вытянулся в постели и почти сразу же заснул.

Лисбет Саландер проснулась сразу же, как только услышала звук открывающейся двери, – как от толчка. Ей сразу стало ясно, что это не кто-то из ночных сестер. Чуть приподняв веки, она увидела в дверном проеме силуэт человека на костылях. Залаченко застыл, рассматривая ее в свете, проникавшем из коридора.

Не шевелясь, Лисбет скосила глаза так, чтобы бросить взгляд на часы – они показывали 03.10.

Она перевела взгляд на несколько миллиметров и заметила стоявший на краю прикроватной тумбочки стакан с водой. Глядя на стакан, прикинула расстояние – до него можно было дотянуться, не перемещая туловища.

Потребуется какая-то микродоля секунды, чтобы протянуть руку и резким движением отбить верхушку стакана о жесткий край прикроватной тумбочки. Если Залаченко склонится над ней, можно будет за полсекунды всадить острие ему в горло. Лисбет просчитала другие варианты, но пришла к выводу, что стакан – единственное доступное ей оружие.

Она расслабилась и стала ждать.

Залаченко не двигаясь простоял в дверях две минуты.

Потом он осторожно закрыл дверь, и Лисбет услышала слабый скрип костылей – он удалялся от ее палаты.

Через пять минут она приподнялась на локте, дотянулась до стакана и сделала большой глоток. Затем спустила ноги с кровати, отсоединила электроды от руки и грудной клетки и, покачнувшись, встала. Примерно через минуту она почувствовала, что может двигаться. Потом добрела до двери, прислонилась к стене и перевела дух. Сначала ее прошиб холодный пот, а потом охватил приступ ярости.

Грёбаный Залаченко. Пора бы его прикончить.

Но где найти оружие?

В следующий миг по коридору застучали каблучки.

Черт возьми, электроды…

– Господи, зачем же вы встали? – воскликнула ночная сестра.

– Мне надо было… в туалет, – тяжело дыша, ответила Саландер.

– Немедленно ложитесь.

Сестра схватила Лисбет за руку и помогла ей дойти до кровати, а потом принесла судно.

– Если вам нужно в туалет, звоните нам. У вас есть для этого специальная кнопка.

Лисбет не ответила, сосредоточив все силы на том, чтобы выдавить из себя несколько капель.

Во вторник Микаэль Блумквист проснулся в половине одиннадцатого, принял душ, включил кофеварку и уселся за компьютер. Накануне вечером, после встречи в «Милтон секьюрити», он отправился домой и проработал до пяти часов утра. Наконец журналист почувствовал, что материал начинает обретать какие-то реальные очертания. Хотя биография Залаченко по-прежнему казалась фрагментарной – Микаэль мог оперировать только той информацией, которую ему удалось выжать из Бьёрка, и теми деталями, которыми поделился Хольгер Пальмгрен.

А историю Лисбет Саландер в общих чертах он подготовил. В своем эссе Микаэль шаг за шагом описывал, как Лисбет стала добычей группы сторонников холодной войны из ГПУ/Без, как они заперли ее в детскую психиатрическую больницу – ради того, чтобы сохранить в тайне инцидент с Залаченко и его приключения.

Этот текст нравился Микаэлю уже гораздо больше. У него получится сенсационный материал, который буквально взорвет информационное пространство, и к тому же создаст проблемы для верхних эшелонов государственной бюрократии.

Блумквист закурил сигарету и задумался.

У него оставались два пробела, которые необходимо было заполнить. В одном случае задача представлялась вполне посильной. Ему нужно разоблачить Петера Телеборьяна. После его публикации знаменитого детского психиатра возненавидит вся Швеция.

Это первое.

Вторая проблема оказалась значительно сложней.

Заговор против Лисбет Саландер – Микаэль называл его инициаторов «Клубом Залаченко» – организовала Служба государственной безопасности. Он знал лишь одно имя – Гуннар Бьёрк, но в одиночку Гуннар Бьёрк никак не смог бы все это устроить. Наверняка существовала некая группа, нечто вроде отдела – с начальниками, ответственными лицами и бюджетом.

Правда, Микаэль все-таки не понимал, какие усилия нужно предпринять, чтобы вычислить этих людей. Он даже не знал, с чего начать. О структуре СЭПО у него имелись лишь самые приблизительные представления.

В понедельник Микаэль уже приступил к сбору материала. Он послал Хенри Кортеса по букинистическим магазинам с заданием покупать все книги, хоть как-то связанные с деятельностью Службы государственной безопасности. Около четырех часов дня Кортес принес ему домой шесть томов.

И Микаэль приступил к изучению горы книг на столе.

«Шпионаж в Швеции» Микаэля Русквиста («Темпус», 1988); «Начальник СЭПО в 1962–1970 гг.» Пера Гуннара Винге («Вальстрём и Видстранд», 1988); «Тайные силы» Яна Оттоссона и Ларса Магнуссона («Тиден», 1991); «Борьба за власть над СЭПО» Эрика Магнуссона («Корона», 1989); «Поручение» Карла Линдбума («Вальстрём и Видстранд», 1990), а также – немного неожиданно – «Агент на месте» Томаса Уайтсайда («Баллантайн», 1966), где рассказывалось о деле Веннерстрёма. Но речь шла, конечно, не о том самом Веннерстрёме, герое историй Микаэля. А о шпионе 1960-х годов.

Бо́льшую часть ночи на вторник Микаэль провел, читая или, по крайней мере, листая добытые Хенри Кортесом книги. Он сформулировал несколько выводов.

Во-первых, похоже, что большинство книг о Службе безопасности вышло в конце 1980-х годов. Поиск по Интернету показал, что никакой относительно новой литературы по этой теме нет.

Во-вторых, складывалось впечатление, что за все годы существования шведской тайной полиции никто не удосужился изложить какую-нибудь толковую историю ее деятельности. Что, впрочем, вполне объяснимо – ведь многие дела засекречены и писать о них затруднительно. Но, похоже, ни один институт, никто из исследователей или из представителей СМИ не занимался критическим анализом работы СЭПО.

Микаэль отметил еще одну особенность: ни в одной из книг, приобретенных Хенри Кортесом, не имелось списка использованной литературы. Подстрочные сноски отсылали лишь к статьям в вечерних газетах или к частным интервью, с вышедшими на пенсию ветеранами СЭПО.

Книга «Тайные силы» показалась очень увлекательной, но описывала только период до Второй мировой войны и годы войны. Мемуары П. Г. Винге Микаэль отнес к разряду пропагандистской литературы – уволенный и подвергшийся жесткой критике начальник СЭПО пытался оправдаться в глазах соотечественников. А в «Агенте на месте», прямо в первой главе, Микаэль нашел столько абсурдных высказываний о Швеции, что сразу решительно отправил книгу в корзину для бумаг.

Только в двух изданиях – «Борьба за власть над СЭПО» и «Шпионаж в Швеции» – была предпринята попытка серьезно проанализировать работу Службы государственной безопасности. Там приводились даты, имена и документы.

Особенно читабельной Микаэлю показалась книга Эрика Магнуссона. И хотя он не получил ответов на свои неотложные вопросы, но представление о том, как выглядела и чем занималась «Фирма» в прошедшие десятилетия, у него в целом сложилось.

А вот книга Карла Линдбума «Поручение» потрясла Микаэля.

Автор излагал проблемы, с которыми столкнулся бывший посол в Париже, когда по поручению правительства проверял деятельность СЭПО после убийства Улофа Пальме и дела Эббе Карлссона. Микаэль раньше не читал произведения Карла Линдбума, и его привлекли и ирония, и меткость наблюдений автора. Книга Линдбума тоже не давала Микаэлю ответы на его многочисленные вопросы, но он хотя бы начал представлять себе, с чем ему предстоит столкнуться.

Немного поразмыслив, журналист вытащил мобильный телефон и позвонил Хенри Кортесу.

– Привет, Хенри. Спасибо за то, что ты вчера для меня побегал.

– И чего же ты хочешь?

– Не мог бы ты еще немного побегать?

– Микке, мне надо заниматься работой. Я ведь теперь ответственный секретарь редакции.

– Это очень серьезный карьерный рост.

– Ну, и чего же ты хочешь?

– Деятельность СЭПО несколько раз официально проверяли. И одну из проверок проводил Карл Линдбум. Где-то хранятся многочисленные отчеты об этих проверках.

– Ну да.

– Принеси мне все, что сможешь раздобыть в Риксдаге: бюджеты, отчеты государственных комиссий, запросы и тому подобное. И закажи годовые отчеты СЭПО. Все, какие удастся скопировать.

– Yes, massa.

– Отлично. И, Хенри…

– Да?

– …все это мне потребуется завтра утром.

Лисбет Саландер целый день размышляла о Залаченко. Она знала, что он находится в двух шагах от нее, по ночам разгуливает по холлу и сегодня подходил к ее палате в 03.10 утра.

Она выследила его в Госсеберге с целью убить, но не смогла осуществить свое намерение. И Залаченко остался жив – и теперь находится менее чем в десяти метрах от нее. А сама она теперь по уши в дерьме. Лисбет не могла пока толком оценить масштабы обрушившихся на нее неприятностей, но предполагала, что если ей не хочется снова оказаться в какой-нибудь психушке под охраной Петера Телеборьяна, то надо бежать и бесследно исчезнуть за границей.

Но в том-то и дело, что у нее едва хватало сил сесть в постели. Правда, ей все-таки стало немного легче. Голова хоть и продолжала болеть, но приступами, а не непрерывно, боль в плече затаилась где-то внутри и давала о себе знать, только когда она пыталась пошевелиться.

За дверью послышались шаги. Медсестра открыла дверь и впустила женщину в черных брюках, белой блузке и темном пиджаке. Симпатичная худенькая брюнетка, с короткой мальчишеской стрижкой, она излучала откровенную уверенность в себе, а в руке держала черный портфель.

Лисбет сразу обратила внимание, что у женщины такие же глаза, как у Микаэля Блумквиста.

– Привет, Лисбет. Меня зовут Анника Джаннини, – сказала посетительница. – Ты позволишь мне войти?

Лисбет равнодушно созерцала ее. Ей вдруг совершенно расхотелось встречаться с сестрой Микаэля Блумквиста, и она пожалела, что не отвергла ее предложение.

Выглядела Лисбет Саландер отталкивающе – голова была сплошь обмотана бинтами, вокруг глаз расплылись огромные пурпурные синяки и кровоподтеки.

– Я бы хотела прежде всего уточнить: действительно ли ты хочешь, чтобы я стала твоим адвокатом, – заговорила Анника Джаннини. – Обычно я принимаю участие только в гражданских делах, чаще всего защищая интересы женщин, которых изнасиловали или избили. Я не адвокат по уголовным делам. Но я детально изучила твое дело и хочу представлять твои интересы, если мне представится такая возможность. Должна также добавить, что Микаэль Блумквист – мой брат; наверное, тебе это уже известно. И что они с Драганом Арманским взялись оплачивать мою работу.

Она сделала паузу, но, поскольку никакой реакции со стороны потенциальной клиентки не последовало, продолжила:

– Если ты согласна, я буду действовать в твоих интересах. Подчеркиваю, не в интересах своего брата или Арманского. В судебных и уголовных делах мне будет также помогать твой бывший опекун Хольгер Пальмгрен. Он молодчина; даже выкарабкался из больничной койки ради того, чтобы тебе помочь.

– Пальмгрен? – переспросила Лисбет Саландер.

– Да.

– Ты с ним встречалась?

– Да. Он будет моим консультантом.

– Как он себя чувствует?

– Он чертыхается, но, как ни странно, кажется, нисколько за тебя не волнуется.

Лисбет улыбнулась кривой улыбкой – впервые после того, как попала в Сальгренскую больницу.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Анника.

– Как мешок с дерьмом, – ответила Саландер.

– О’кей. Ты хочешь, чтобы я была твоим адвокатом? Арманский с Микаэлем оплатят мою работу…

– Нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Платить я буду сама. Я не возьму ни гроша от Арманского и Калле Блумквиста. Правда, я смогу заплатить тебе, только когда получу доступ к Интернету.

– Хорошо. Когда дойдет до дела, мы решим этот вопрос; да и основную часть моего гонорара все равно оплатит государство. Значит, ты согласна, чтобы я представляла твои интересы?

Лисбет кивнула.

– Хорошо. Тогда для начала я передам сообщение от Микаэля. Он выражается загадочно, но говорит, ты поймешь, что он имеет в виду.

– Вот как?

– Он говорит, что в основном рассказал мне все, за исключением нескольких вещей. Это касается, во-первых, тех твоих способностей, которые он обнаружил в Хедестаде.

– О’кей.

– Во-вторых, CD-диск. Не знаю, на что намекает мой брат, но он говорит, что тебе решать, захочешь ты рассказать мне об этом или нет. Ты понимаешь, что он имеет в виду?

– Да.

– О’кей…

Анника вдруг осеклась.

– Я немного сердита на брата. Хотя он сам меня нанял, он делится со мной только тем, что сам считает нужным. Ты тоже намерена скрывать от меня разные вещи?

Лисбет задумалась.

– Не знаю.

– Нам с тобой придется многое обсудить. Сейчас я не могу остаться, чтобы толком поговорить, поскольку через сорок пять минут у меня назначена встреча с прокурором Агнетой Йервас. Мне просто нужно было убедиться в том, что ты действительно хочешь воспользоваться моими услугами. Кроме того, я должна тебя проинструктировать.

– Вот как.

– Инструкция заключается в следующем. В мое отсутствие ты не должна говорить полиции ни слова, о чем бы тебя ни спрашивали. Даже если они станут тебя провоцировать и обвинять в разных проступках. Ты можешь мне это обещать?

– Запросто, – сказала Лисбет Саландер.

После напряженного понедельника Эверт Гульберг так устал, что на следующее утро проснулся только в девять часов – почти на четыре часа позднее обычного. Он пошел в ванную, умылся и почистил зубы, потом довольно долго изучал в зеркале свое лицо, после чего выключил свет и стал одеваться, достав из коричневого портфеля последнюю чистую рубашку и галстук с коричневым рисунком.

Спустившись к завтраку, Гульберг выпил чашку черного кофе и съел тост из белого хлеба с кусочком сыра и ложкой апельсинового джема. Потом выпил большой стакан минеральной воды.

Затем он отправился в холл гостиницы и позвонил из телефонной кабинки на мобильный телефон Фредрика Клинтона.

– Это я. Как обстановка?

– Обстановка непростая.

– Фредрик, как ты справляешься?

– Вполне себе справляюсь. У меня такое впечатление, что прошлое вернулось… Жаль только, что Ханса фон Роттингера нет в живых. Он лучше меня планировал операции.

– Вы с ним всегда были на равных и могли в любой момент заменить друг друга. Что вы частенько и делали.

– Я имею в виду интуицию. Он в этом плане всегда был сильнее.

– Какие новости?

– А Сандберг оказался малый не промах. Мы подключили нештатного сотрудника – Мортенссона. Он выполняет самые разные поручения. Мы уже прослушиваем домашний и мобильный телефоны Блумквиста. Сегодня будем заниматься телефонами Джаннини и «Миллениума». Сейчас изучаем планы офисов и квартир. В самое ближайшее время мы намерены туда проникнуть.

– Ты должен сперва вычислить, где находятся все копии…

– Я уже сделал это. Нам очень повезло. Анника Джаннини сегодня в десять утра позвонила Блумквисту и спросила его как раз о том, сколько всего копий на руках. Из разговора стало ясно, что у Микаэля Блумквиста всего одна. Бергер сняла с отчета копию, но переправила ее Бублански.

– Что ж, отлично. Нам нельзя терять ни минуты.

– Знаю. Но действовать надо одновременно и в разных направлениях. Если мы не изымем все копии отчета Бьёрка разом, то у нас ничего не получится.

– Согласен.

– Задача немного усложнилась, поскольку Джаннини утром уехала в Гётеборг. Я отправил следом за ней команду внештатных сотрудников. Они уже вылетели.

– Хорошо.

Гульберг не мог сообразить, что бы еще сказать, и сделал долгую паузу.

– Спасибо, Фредрик, – сказал он наконец.

– И тебе спасибо. Гораздо веселее заниматься делом, чем сидеть в ожидании почки. Которая до меня так и не дойдет.

Они попрощались. Гульберг расплатился за гостиницу и вышел на улицу. Все сдвинулось с мертвой точки, и главное теперь – не совершить промаха.

Он дошел до гостиницы «Парк Авеню-отель», где попросил разрешения воспользоваться факсом и отправил письма, сочиненные накануне в поезде. Из гостиницы, в которой он останавливался, он решил факсы не посылать. Затем Гульберг вышел на Авеню и решил поймать такси. Здесь он остановился возле урны и разорвал на кусочки снятые с писем фотокопии.

Анника Джаннини беседовала с прокурором Агнетой Йервас пятнадцать минут. Ей нужно было узнать, какие обвинения прокурор намерена выдвинуть против Лисбет Саландер. Но судя по всему, Йервас и сама не знала, как сложатся события.

– Пока я ограничусь тем, что задержу ее за нанесение тяжкого вреда здоровью или за попытку убийства. Я имею в виду удар топором, который Лисбет Саландер нанесла своему отцу. А вы наверняка сошлетесь на право на необходимую оборону.

– Вполне возможно.

– Но, честно говоря, больше всего меня сейчас интересует убийца полицейского Нидерман.

– Понимаю.

– Я связалась с генеральным прокурором. Сейчас речь идет о том, чтобы передать все обвинения против вашей клиентки в прокуратуру в Стокгольме и объединить их с тамошними событиями.

– Значит, я буду исходить из того, что дело передадут в Стокгольм.

– Хорошо. В любом случае, я должна получить возможность допросить Лисбет Саландер. Когда это можно будет сделать?

– У меня есть заключение ее врача Андерса Юнассона. Он считает, что Лисбет Саландер еще несколько дней будет не в состоянии участвовать в допросах. Она получила серьезные физические травмы, и к тому же находится под воздействием болеутоляющих средств.

– Я получила аналогичные сведения. Вы наверняка понимаете, что это очень тормозит мою работу. Но повторяю, главное для меня сейчас – Рональд Нидерман. Ваша клиентка утверждает, что не знает, где он скрывается.

– Так оно и есть. Она не знает Нидермана. Просто сама его вычислила и начала выслеживать.

– Ясно, – сказала Агнета Йервас.

Эверт Гульберг шагнул в лифт Сальгренской больницы с букетом в руках. Одновременно с ним туда вошла коротко стриженная женщина в темном пиджаке, и он любезно придержал дверцу лифта, дав ей возможность первой подойти к столу дежурного при входе в отделение.

– Меня зовут Анника Джаннини. Я адвокат, и мне надо снова встретиться с моей клиенткой, Лисбет Саландер.

Эверт Гульберг повернул голову и изумленно посмотрел на женщину, которую только что выпустил из лифта. Потом, пока сестра проверяла удостоверение Джаннини и проверяла списки посетителей, перевел взгляд на ее портфель.

– Двенадцатая палата, – сказала сестра.

– Спасибо. Я уже была там, и найду дорогу сама.

Взяв портфель, она отошла, и Гульберг потерял ее из виду.

– Чем я могу вам помочь? – спросила сестра.

– Я хочу передать эти цветы Карлу Акселю Бодину.

– Ему запрещено принимать посетителей.

– Я знаю, но мне просто хочется передать ему цветы.

– Это можно.

Цветы Гульберг прихватил с собой в основном ради конспирации – ему хотелось получить представление о том, как выглядит отделение. Поблагодарив медсестру, он отправился к выходу и прошел мимо палаты Залаченко – номер 14, по сведениям Юнаса Сандберга.

На площадке Гульберг остановился и через дверное стекло проследил, как сестра с его цветами скрылась в палате Залаченко. Когда она вернулась обратно на место, Эверт распахнул дверь и мигом проскочил в четырнадцатую палату.

– Привет, Александр, – сказал он.

Залаченко уставился на нежданного посетителя.

– Я думал, что ты уже умер, – сказал он.

– Пока еще жив, – ответил Гульберг.

– Что тебе надо? – спросил Залаченко.

– А ты как думаешь? – Гульберг пододвинул стул для посетителей и сел.

– Вероятно, увидеть меня мертвым.

– Что ж, это было бы весьма желательно. Какого черта ты повел себя, как последний придурок? Ведь мы дали тебе новую жизнь, а ты угодил сюда…

Залаченко, если бы мог, улыбнулся бы. Он всегда считал, что шведская служба безопасности сплошь состоит из любителей, к каковым он причислял и Эверта Гульберга, и Свена Янссона, то есть Гуннара Бьёрка. Не говоря уже о таком полном дебиле, как Нильс Бьюрман.

– И теперь мы снова должны вытаскивать тебя из огня…

В свое время Залаченко получил тяжелые ожоги, поэтому он разозлился – это выражение ему не пришлось по вкусу.

– Нечего читать мне проповеди. Лучше вытащи меня отсюда.

– Именно это я и хотел бы с тобой обсудить.

Гульберг открыл портфель, который держал на коленях, достал блокнот и оторвал чистую страницу. Потом внимательно посмотрел на Залаченко.

– И все же я не могу не поинтересоваться: неужели ты действительно смог бы нас заложить, после всего того, что мы для тебя сделали?

– А ты как думаешь?

– Это зависит от того, до какой степени ты психопат.

– Не смей называть меня психопатом. Я пытаюсь выжить, и ради этого готов пойти на все.

Гульберг покачал головой.

– Нет, Александр! Просто ты поступаешь так, потому что ты злобная мразь. Ты хотел знать, что решила «Секция». Я пришел к тебе, чтобы сообщить тебе. На этот раз мы и пальцем не шевельнем, чтобы тебе помочь.

В глазах Залаченко впервые появилось выражение неуверенности.

– У тебя нет выбора, – сказал он.

– Выбор есть всегда, – ответил Гульберг.

– Я могу…

– Ты вообще ничего не можешь.

Гульберг глубоко вздохнул, сунул руку во внешнее отделение коричневого портфеля и достал пистолет «Смит и Вессон» калибра 9 мм, с позолоченной рукояткой. Двадцать пять лет назад он получил его в подарок от английского разведывательного управления в благодарность за добытую от Залаченко и переданную им бесценную информацию. Он назвал имя агента британской разведки МИ-5, который работал на русских, как и Филби.

Залаченко сначала удивился, потом усмехнулся.

– И что ты собираешься с ним делать? Застрелить меня? Тогда остаток своей убогой жизни ты проведешь в тюрьме.

– Не думаю, – сказал Гульберг.

Залаченко все-таки усомнился: а вдруг Гульберг не блефует?

– Разразится грандиозный скандал.

– Не надейся. Подумаешь, появится несколько статей… но через неделю никто уже и не вспомнит имя Залаченко.

У русского сузились глаза.

– Ты настоящая свинья и ублюдок, – сказал Гульберг с таким металлом в голосе, что Залаченко буквально пробрала ледяная дрожь.

В тот миг, когда он начал спускать протез с кровати, Гульберг поднял пистолет, целясь ему прямо в лоб, и нажал на спусковой крючок. Залаченко отбросило на подушку, он несколько раз судорожно дернулся и затих. На стене, за изголовьем кровати, из кровавых пятен образовался цветок. От выстрела у Гульберга зазвенело в ушах, и он машинально покрутил в ухе свободным указательным пальцем.

Потом он встал, подошел к Залаченко, приставил дуло ему к виску и еще дважды спустил курок. Ему хотелось убедиться, что этот мерзавец действительно мертв.

Услышав первый выстрел, Лисбет Саландер подскочила на кровати. Плечо пронзила сильная боль. Когда раздались следующие выстрелы, Лисбет попыталась спустить ноги с кровати.

Анника Джаннини успела обменяться с Лисбет лишь несколькими фразами и теперь замерла, пытаясь понять, откуда доносятся громкие хлопки. По реакции Лисбет Саландер она поняла: произошло что-то из ряда вон выходящее.

– Лежи и не двигайся, – крикнула Анника.

Она придавила ладонью грудь Лисбет и так сильно прижала свою клиентку к постели, что Лисбет чуть не задохнулась.

Затем Анника стремительно подскочила к двери и приоткрыла ее. Она увидела двух медсестер – они бросились к палате, находящейся на две двери дальше по коридору. Первая из них, как вкопанная, застыла на пороге. Анника услышала ее крик: «Хватит, прекратите!». Затем женщина отступила на шаг, столкнулась со второй сестрой и крикнула:

– Он вооружен! Беги!

Обе сестры кинулись к соседней палате и спрятались там, закрыв за собой дверь. Через секунду Анника увидела, как в коридор вышел седой сухопарый мужчина в клетчатом пиджаке. В руке он держал пистолет. Анника ахнула – всего несколько минут назад они вместе ехали в лифте.

Потом их взгляды встретились.

Он выглядел растерянным. Но потом поднял пистолет, направил его на Аннику и шагнул вперед. Она мигом опустила голову, захлопнула дверь и в отчаянии огляделась. Рядом с нею стоял высокий стол, предназначенный для медсестер. Она рывком подтащила его к двери и блокировала столешницей ручку.

Услышав позади чьи-то шаги, Анника обернулась и увидела, что Лисбет Саландер пытается вылезти из постели. Адвокат бросилась к ней, обхватила ее руками и подняла ее. Она отсоединила электроды и капельницу, перенесла Лисбет в туалет и усадила на крышку стульчака. Потом повернулась и заперла дверь туалета. После этого извлекла из кармана пиджака мобильник и позвонила в полицию.

Эверт Гульберг приблизился к палате Лисбет Саландер и нажал на дверную ручку, но она оказалась заблокирована, и ему не удалось сдвинуть ее ни на микрон.

Он немного постоял перед дверью, не зная, что делать дальше. Конечно, Анника Джаннини находится в палате, но вопрос, лежит ли у нее в сумке копия отчета Бьёрка, остается открытым. Дверь закрыта, и у него не хватит сил выломать ее.

Впрочем, это и не входило в его планы. Ликвидировать угрозу со стороны Джаннини – по части Клинтона. Его же дело – нейтрализовать только Залаченко.

Находясь в коридоре, Гульберг оглянулся по сторонам и обнаружил, что из разных дверей за ним наблюдают пара дюжин сестер, пациенты и посетители. Он поднял пистолет и выстрелил в картину, висевшую на стене в конце коридора. Соглядатаи исчезли, словно по взмаху волшебной палочки.

Эверт бросил последний взгляд на закрытую дверь, вернулся в палату Залаченко и заперся. Потом сел на стул и взглянул на русского перебежчика, который на протяжении многих лет был неотъемлемой частью его собственной жизни.

Примерно десять минут Гульберг просидел неподвижно, а потом услышал шум в коридоре и понял, что прибыла полиция. Ни о чем конкретном он не думал.

В последний раз Эверт поднял пистолет, прижал дуло к виску и нажал на спуск.

Судя по дальнейшему развитию событий, оказалось, что совершать самоубийство в Сальгренской больнице довольно рискованно. Эверта Гульберга сразу перевезли в травматологическое отделение, где за него взялся доктор Андерс Юнассон и незамедлительно предпринял множество реанимационных мер.

Второй раз за неделю Юнассон делал незапланированную операцию, во время которой извлекал пулю с цельнометаллической оболочкой из тканей человеческого мозга. После пятичасовой операции состояние Гульберга оставалось критическим, но он по-прежнему был жив.

В любом случае, повреждения у него оказались значительно более серьезными, чем у Лисбет Саландер. Несколько суток он находился между жизнью и смертью.

Микаэль Блумквист находился в кафе на Хурнсгатан, когда по радио сообщили, что пока не названный по имени мужчина шестидесяти шести лет, подозреваемый в покушении на жизнь Лисбет Саландер, застрелен в Сальгренской больнице Гётеборга. Микаэль тут же отставил на стол чашку с кофе, взял сумку с компьютером и поспешил в редакцию на Гётгатан. Он пересек площадь Мариаторгет и как раз сворачивал на Санкт-Польсгатан, когда у него зазвонил мобильник, и Микаэль ответил прямо на ходу.

– Блумквист.

– Привет, это Малин.

– Я слышал новости. А кто стрелял, это уже известно?

– Пока нет, но Хенри Кортес пытается это выяснить.

– Я уже в пути, буду на месте через пять минут.

В дверях «Миллениума» Микаэль столкнулся с Кортесом.

– Экстрём назначил пресс-конференцию на пятнадцать ноль-ноль, – сказал Хенри. – Я еду на Кунгсхольмен.

– Нам что-нибудь известно? – крикнул ему вслед Микаэль.

– Малин, – ответил Хенри и скрылся.

Микаэль направился в кабинет Эрики Бергер. Хотя нет, теперь это уже кабинет Малин Эрикссон. Она беседовала по телефону, что-то нервозно записывая на желтых листочках для заметок, и жестом предложила ему подождать. Микаэль отправился на редакционную кухню и налил кофе с молоком в две кружки. На кружках красовались логотипы Христианского союза молодежи и Социал-демократического союза. Когда он вернулся в кабинет Малин, та уже закончила разговор. Микаэль протянул ей кружку с логотипом Социал-демократического союза.

– Ну и дела, – сказала Малин. – Залаченко застрелили сегодня в тринадцать пятнадцать.

Она посмотрела на Микаэля.

– Я только что беседовала с медсестрой из Сальгренской больницы. Она говорит, что убийца – солидный мужчина лет семидесяти, он пришел за несколько минут до убийства и попросил передать Залаченко цветы. Затем несколько раз выстрелил в голову Залаченко, а потом выстрелил в себя. Залаченко мертв. Убийца пока жив, и его сейчас оперируют.

Микаэль облегченно выдохнул. Когда он услышал эту новость в кафе, сердце у него чуть не выскочило из груди. У него возникло паническое предчувствие, что стреляла Лисбет Саландер. Такой поворот событий серьезно осложнил бы его планы.

– А нам известно имя стрелка? – спросил он.

Малин покачала головой, и телефон снова зазвонил.

Когда она ответила, по разговору Микаэль понял, что из Гётеборга звонит фрилансер, которого Малин отправила в Сальгренскую больницу. Он помахал ей рукой, отправился к себе в кабинет и опустился на стул.

У Блумквиста было такое ощущение, будто он впервые за несколько недель появился на рабочем месте. У него накопилась кипа непрочитанной корреспонденции, но он решительно отодвинул бумаги в сторону и позвонил сестре.

– Джаннини слушает.

– Привет. Это Микаэль. Ты слышала, что произошло в Сальгренской больнице?

– Ну да, я все слышала, причем собственными ушами.

– А ты где?

– В Сальгренской больнице. Этот мерзавец целился в меня.

Микаэль буквально онемел; несколько секунд он не мог понять, о чем толкует его сестра.

– Какого черта… Ты, что, была там?

– Ну да. Сказать по правде, мне еще не приходилось попадать в такие ситуации.

– Ты ранена?

– Нет. Но он пытался ворваться в палату Лисбет. Я блокировала дверь и заперлась вместе с нею в туалете.

У Микаэль вдруг почва уплыла под ногами. Его сестру чуть не…

– А что с Лисбет? – спросил он.

– С ней все в порядке. Я имею в виду, что в сегодняшней драме она не пострадала.

Блумквист вздохнул с облегчением.

– Анника, ты что-нибудь знаешь об убийце?

– Ровным счетом ничего. Это был пожилой мужчина, неплохо одетый. Мне показалось, что он выглядел немного растерянным. Я никогда не встречала его раньше, но за несколько минут до убийства мы вместе ехали в лифте.

– А ты уверена, что Залаченко мертв?

– Уверена. Я слышала три выстрела, и, насколько я знаю, все три раза стреляли в голову. Но здесь началась такая неразбериха – набежала тысяча полицейских, эвакуировали все отделение… Ведь здесь лежат пациенты с тяжелыми травмами, многих из них вообще нельзя перемещать. Когда прибыли полицейские, кому-то из них взбрело в голову непременно допросить Саландер, пока до них не дошло, что она сама еле жива. Я так орала на них, что чуть голос не сорвала.

Инспектор уголовной полиции Маркус Эрландер увидел Аннику Джаннини через открытую дверь палаты Лисбет Саландер. Адвокат прижимала к уху мобильный телефон, и Эрландер ждал, пока она закончит разговор.

Через два часа после убийства в холле по-прежнему царил кавардак. Палату Залаченко оцепили. Врачи пытались оказать ему помощь сразу после выстрелов, но вскоре отступили. Залаченко в помощи уже не нуждался. Тело отправили к патологоанатомам, и теперь следователи вплотную занимались обследованием места преступления.

У Эрландера зазвонил мобильник – это был Фредрик Мальмберг из патрульной службы.

– Мы идентифицировали личность убийцы, – сказал Мальм без всяких приветствий. – Его зовут Эверт Гульберг, и ему семьдесят восемь лет.

Весьма преклонный возраст был у убийцы…

– И кто же он такой, черт возьми?

– Пенсионер, живет в Лахольме, бизнес-юрист. Мне только что звонили из ГПУ/Без и сообщили, что в отношении него было начато предварительное следствие.

– Когда именно и почему?

– Не знаю когда. А почему – потому, что он имел пагубную привычку рассылать официальным лицам бредовые письма с угрозами.

– И кому же, например?

– Например, министру юстиции.

Маркус Эрландер вздохнул. Значит, псих, правдолюб, борец с официальной властью.

– В СЭПО утром звонили из нескольких газет, где получили письма от Гульберга. Кстати, звонили и из Министерства юстиции, поскольку этот Гульберг недвусмысленно угрожал убить Карла Акселя Бодина.

– Я бы хотел получить копии этих писем.

– Из СЭПО?

– Ну да, черт возьми. Поезжай в Стокгольм и забери их лично, если потребуется. Я хочу, чтобы они лежали у меня на столе – к тому моменту, когда я вернусь в полицейское управление. То есть примерно через час.

Он на секунду замолчал, а потом задал еще один вопрос:

– Тебе звонили из СЭПО?

– Да, звонили.

– Я имею в виду – они тебе звонили, а не наоборот?

– Да. Именно они звонили.

– О’кей, – сказал Маркус Эрландер и отключил телефон.

Интересно, до чего же довели СЭПО, если они сами связались с полицией? Обычно они молчат как рыбы.

Ваденшё резко распахнул дверь в помещение «Секции», которое Фредрик Клинтон использовал как комнату отдыха. Клинтон нехотя приподнялся.

– Какого черта? – закричал Ваденшё. – Гульберг застрелил Залаченко, а потом пальнул себе в голову.

– Я знаю, – сказал Клинтон.

– Знаете? – воскликнул Ваденшё.

Он покраснел как рак, казалось, его вот-вот хватит удар.

– Он ведь, черт подери, стрелял в себя. Пытался совершить самоубийство. Он, что, сбрендил?

– А что, жив?

– Пока жив, но у него серьезно поврежден мозг.

Клинтон вздохнул.

– Как жаль, – произнес он.

– Жаль?! – воскликнул Ваденшё. – Гульберг просто сумасшедший. Неужели вам не понятно…

Клинтон оборвал его.

– У Гульберга рак желудка, толстой кишки и мочевого пузыря. Он уже давно обречен, и оставалось ему в лучшем случае месяца два.

– Рак?

– Последние полгода он носил с собой пистолет и собирался застрелиться, если боль станет невыносимой. Но валяться на больничной койке, униженный и беспомощный Эверт не хотел. Теперь он решил внести последний вклад в «Секцию». Он сделал эффектный жест и ушел красиво.

Ваденшё чуть не лишился дара речи.

– Вы знали, что он собирается убить Залаченко?

– Конечно, знал. Ему хотелось, чтобы Залаченко умолк навсегда. Ведь ты же знаешь, что угрожать ему или уговаривать бессмысленно.

– Но неужели вы не понимаете, какой скандал нам грозит? Вы, что, такой же психопат, как и Гульберг?

Клинтон с трудом поднялся, посмотрел Ваденшё прямо в глаза и протянул ему пачку факсов.

– Это было единственно возможное решение. Поверь мне, я скорблю по своему другу, но, скорее всего, скоро последую за ним. А насчет скандала… Некий экс-юрист-налоговик разослал откровенно параноидальные письма в газеты, полицию и Министерство юстиции. Взять хотя бы одно из них. Гульберг обвиняет Залаченко во всех смертных грехах, – в том числе в убийстве Пальме, и в попытке отравить население Швеции хлором. Письма явно написаны душевно психическим человеком, почерк местами неразборчив, кругом заглавные буквы, подчеркивания и восклицательные знаки. Мне импонирует его идея писать на полях.

Читая письма, Ваденшё, вышел из себя; он постоянно хватался рукой за лоб. Клинтон безучастно наблюдал за ним.

– Как бы там ни было, никому не придет в голову связывать убийство Залаченко с «Секцией». В него стрелял слабоумный пенсионер.

Он выдержал паузу:

– Главное, что с этого момента тебе придется стать одним из нас. Don’t rock the boat.

Он не сводил с Ваденшё глаз. В его взгляде вдруг сверкнул металл.

– Ты должен понять, что «Секция» – ударная сила шведской обороны. Мы – последний оборонительный рубеж. Наша миссия заключается в том, чтобы охранять безопасность страны. Все остальное не так уж и важно.

Ваденшё с сомнением смотрел на Клинтона.

– Нас не существует. Нас никто не собирается благодарить. Мы должны принимать решения, которые никто больше не рискнет принять. Особенно политики.

Слово «политики» он произнес с явным презрением.

– Делайте, что я скажу, и «Секция», возможно, выживет. Но для этого нам необходимы воля и решимость.

Ваденшё захлестнул приступ паники.

Хенри Кортес лихорадочно записывал все, что говорилось на пресс-конференции в полицейском управлении на Кунгсхольмене. Пресс-конференцию открыл прокурор Рикард Экстрём, который сообщил: утром было принято решение поручить расследование убийства полицейского в Госсеберге, по подозрению в котором разыскивается Рональд Нидерман, прокурору Гётеборгского судебного округа, а другое расследование, касающееся Нидермана, он берет лично под свой контроль. Нидермана соответственно, подозревают в убийстве Дага Свенссона и Миа Бергман. Об адвокате Бьюрмане ничего не было сказано. А Экстрём проведет расследование и выдвинет обвинение против Лисбет Саландер, которую подозревают в целой серии преступлений.

Он заявил, что решил предать гласности тот факт, что сегодня в Гётеборге застрелили отца Лисбет Саландер – Карла Акселя Бодина. Он и созвал пресс-конференцию, чтобы опровергнуть уже распространенную СМИ информацию, по поводу которой ему неоднократно звонили.

– Имеющиеся на данный момент сведения позволяют заявить, что дочь Карла Акселя Бодина, арестованная за покушение на убийство отца, не имеет к утренним событиям никакого отношения.

– Но кто же тогда убийца? – крикнул репортер из программы «Дагенс Эко».

– Личность человека, который в тринадцать часов пятнадцать минут стрелял в Карла Акселя Бодина и нанес ему смертельные ранения, а затем пытался покончить с собой, идентифицирована. Это семидесятивосьмилетний пенсионер. Он давно и тяжело болен, и в связи с неизлечимой болезнью у него возникли серьезные психические проблемы.

– А он как-то связан с Лисбет Саландер?

– Нет, он никак с нею не связан; это мы можем утверждать с уверенностью. Они никогда не встречались и не знают друг друга. Семидесятивосьмилетний мужчина – трагическая личность. Он действовал на свой страх и риск, исходя из собственных соображений откровенно параноидального характера. Служба государственной безопасности уже предпринимает расследование по поводу его действий, поскольку он рассылал письма с угрозами известным политикам и в средства массовой информации. Не далее как сегодня утром в газеты и властные структуры от него поступили письма с угрозами убить Карла Акселя Бодина.

– Почему же в таком случае полиция не обеспечила Бодину защиту?

– Письма с угрозами были отправлены только вчера вечером… Так что времени, чтобы предотвратить преступление, фактически не осталось.

– А как зовут этого старца?

– Мы не хотели бы тиражировать эту информацию, пока не оповестим его близких.

– Но кто он такой?

– Насколько мне известно, он работал аудитором и юристом по налоговым делам и уже пятнадцать лет как на пенсии. Расследование продолжается, но, судя по его письмам, разыгралась настоящая трагедия, которую можно было бы предотвратить, если бы окружающая среда проявила к нему больше участия и внимания.

– Он угрожал еще кому-нибудь?

– Судя по имеющейся у меня информации, угрожал, но подробности я пока не знаю.

– И все же как все это связано с делом Лисбет Саландер?

– В настоящий момент на этот счет ничего не известно. У нас имеются личные показания Карла Акселя Бодина, которые он дал на допросе, а кроме того, против нее есть серьезные вещественные доказательства.

– А как насчет того, что Бодин пытался убить свою дочь?

– Это мы пока пытаемся выяснить. Существуют серьезные основания полагать, что так оно и было. Насколько мы можем судить на данный момент, речь идет о глубоких противоречиях в трагически разобщенной семье.

Хенри Кортес задумался, огляделся, почесал в ухе и отметил, что коллеги-журналисты записывают так же лихорадочно, как и он.

Когда Гуннар Бьёрк услышал по радио о выстрелах в Сальгренской больнице, у него началась паника и страшно разболелась спина.

Больше часа он сидел в полной прострации. Потом поднял трубку и начал названивать своему старому покровителю Эверту Гульбергу в Лахольм. Ему никто не ответил.

Из новостей Бьёрк узнал примерно то же самое, о чем заявили на пресс-конференции полиции: Залаченко застрелен семидесятивосьмилетним искателем справедливости.

Бог ты мой! Семьдесят восемь лет!

Он снова набрал номер Эверта Гульберга – и снова безрезультатно.

В конце концов тревога и паника одолели его. Оставаться в арендованном доме в Смодаларё он больше не мог. Бьёрк чувствовал себя беззащитным, словно весь мир ополчился на него. Ему требуется время, чтобы подумать и успокоиться. Он сложил в сумку одежду, болеутоляющие средства и туалетные принадлежности. Использовать свой телефон ему не хотелось, поэтому он добрел до телефонной будки около универсама, позвонил в Ландсурт и забронировал комнату в старом лоцманском доме. Ландсурт находился на краю света, и мало кому взбредет в голову искать его там. Он намеревался пробыть там две недели.

Бьёрк посмотрел на наручные часы. Надо было поспешить, чтобы успеть на последний паром. Он почти побежал домой, несмотря на боли в спине. Дома прошел прямо в кухню и проверил, выключена ли кофеварка, а потом направился в прихожую за сумкой. По пути он бросил взгляд в гостиную и остановился как вкопанный.

Он даже не сразу понял, что перед ним.

Люстра каким-то мистическим образом переместилась в пространстве – она покинула свое место под потолком и оказалась на журнальном столике. Вместо светильника на потолочном крюке болталась петля, спускаясь прямо к табуретке, которая обычно стояла на кухне.

Бьёрк, ничего не понимая, разглядывал петлю.

Потом он услышал позади себя какое-то движение, и у него подогнулись колени.

Он медленно обернулся.

Перед ним стояли двое мужчин, на вид лет тридцати пяти. Бьёрк отметил, что у них южноевропейская внешность. Он даже не успел среагировать, когда они мягко ухватили его под мышками, подняли и понесли спиной вперед к табуретке. Он пытался оказать сопротивление, но острая, как нож, боль пронзила ему спину. Когда его поднимали на табуретку, Бьёрк уже был почти парализован.

Юнаса Сандберга сопровождал сорокадевятилетний мужчина по кличке Фалун, который в юности был профессиональным взломщиком, а потом переквалифицировался в слесаря, специалиста по замкам. Однажды в 1986 году Ханс фон Роттингер привлек Фалуна к операции, когда потребовалось вскрыть двери какому-то руководителю анархистского объединения. И с тех пор его постоянно нанимали вплоть до середины 1990-х годов, когда подобные операции прекратились. Ранним утром Фредрик Клинтон предложил Фалуну задание и десять тысяч крон за десятиминутную работу. И тем самым возобновил с ним отношения. Правда, Фалуну строго-настрого запретили грабить квартиру, которая являлась местом проведения операции. «Секция» все-таки избегала откровенно уголовных деяний.

Фалун не знал, кого именно представлял Клинтон, но предполагал, что речь идет о какой-то силовой структуре. Он читал Яна Гийу и потому вопросов не задавал. Но вообще-то Фалун был не прочь после многих лет забвения вновь оказаться востребованным.

Его задание заключалось в том, чтобы просто открыть дверь. Будучи экспертом по вскрытию помещений, он имел при себе пистолет-отмычку. Тем не менее с замком квартиры Микаэля Блумквиста ему пришлось повозиться пять минут. Потом Фалун остался ждать на лестнице, а Юнас Сандберг переступил через порог.

– Я уже внутри, – сказал он в микрофон, прикрепленный к уху.

– Хорошо, – ответил ему в наушник Фредрик Клинтон. – Действуй спокойно и осторожно. Опиши, что ты видишь.

– Я нахожусь в холле: справа гардероб и полка для шляп, слева ванная. Квартира состоит из одной огромной комнаты, примерно в пятьдесят квадратных метров. Справа маленькая кухня с барной стойкой.

– Там есть какой-нибудь рабочий стол или что-то похожее…

– Видимо, он работает за кухонным столом или на диване в гостиной… Подождите.

Клинтон ждал.

– Да. На кухонном столе лежит папка с отчетом Бьёрка. Выглядит как оригинал.

– Хорошо. А на столе есть еще что-нибудь интересное?

– Книги. Мемуары П. Г. Винге. «Борьба за власть над СЭПО» Эрика Магнуссона. И еще с полдюжины подобных книг.

– А компьютер есть?

– Не вижу.

– Какой-нибудь сейф?

– Нет… Во всяком случае, я не вижу.

– Ладно. Не спеши. Обойди всю квартиру, шаг за шагом. Мортенссон рапортует, что Блумквист по-прежнему в редакции. Надеюсь, ты в перчатках?

– Еще бы.

Маркусу Эрландеру удалось поговорить с Анникой Джаннини, только когда они оба перестали говорить по мобильнику. Он зашел в палату Лисбет Саландер, протянул руку Аннике и представился. Потом поздоровался с Лисбет и спросил, как она себя чувствует. Та не удостоила его ответом. Тогда он снова обратился к Аннике.

– Я должен задать вам несколько вопросов.

– Задавайте.

– Вы можете рассказать, что произошло?

Анника Джаннини описала все эпизоды, что она пережила и как действовала – до того момента, как они с Лисбет Саландер забаррикадировались в туалете.

Погрузившись в размышления, Эрландер покосился на Лисбет, а потом – снова на ее адвоката.

– Значит, вы полагаете, что он подходил к этой комнате?

– Я слышала, как он пытался нажать на ручку двери.

– Вы в этом уверены? Когда человек напуган и взволнован, он подвержен панике.

– Я его слышала. Он меня увидел и направил на меня пистолет.

– Думаете, он пытался убить и вас?

– Не знаю. Я убрала голову и заблокировала дверь.

– Вы просто молодец. И вы молодец еще и потому, что перенесли свою клиентку в туалет. Дверь в палату такая хлипкая, что, если б он начал стрелять, пули, вероятно, прошили бы ее насквозь. Я просто пытаюсь понять, нападал ли он лично на вас или только отреагировал на то, что вы на него смотрели. Вы ведь оказались к нему ближе всех.

– Так оно и было.

– Вам показалось, что он вас знает или, может быть, вдруг вспомнил?

– Нет, вряд ли.

– Может быть, он видел ваши фотографии в газетах? Ведь вас цитировали в связи со многими громкими делами.

– Возможно. Я не могу этого отрицать.

– А раньше вы его никогда не видели?

– Я видела его в лифте, когда поднималась сюда.

– Вот как! Вы с ним разговаривали?

– Нет. Просто я задержала на нем взгляд… возможно, всего на полсекунды. В одной руке он держал букет цветов, а в другой – портфель.

– Вы встречались с ним взглядом?

– Нет. Он смотрел прямо перед собой.

– Он зашел в лифт первым или после вас?

Анника задумалась.

– Мы зашли, вроде бы, одновременно.

– У него был растерянный вид или…

– Нет. Он просто стоял и держал цветы.

– А что произошло потом?

– Я вышла из лифта. Он тоже сразу вышел, и я пошла к своей клиентке.

– Вы прошли прямо сюда?

– Да. Вернее, нет, не совсем. Я сначала подошла к дежурной и предъявила удостоверение. Ведь прокурор распорядился не допускать к моей клиентке посетителей.

– А где же в этот момент он находился?

Анника Джаннини поколебалась.

– Не могу точно сказать. Думаю, он следовал за мной. Да, погодите-ка… Из лифта он вышел первым, но остановился и придержал мне дверь. Не могу поклясться, но думаю, что он тоже прошел к дежурной. Просто я его опередила.

«Какой вежливый пенсионер-убийца», – подумал Эрландер.

– Да, он подошел к дежурной, – подтвердил полицейский. – Поговорил с медсестрой и передал ей цветы. Значит, вы этого не видели?

– Нет. Я ничего такого не помню.

Маркус Эрландер задумался, но так и не нашелся, что бы еще спросить. Что-то не давало ему покоя. Подобное чувство ему доводилось уже испытывать ранее, и он научился истолковывать его как сигнал от интуиции.

Убийцей оказался семидесятивосьмилетний Эверт Гульберг, бывший аудитор, который, возможно, еще консультировал фирмы по налоговым вопросам. Человек почтенного возраста. СЭПО только что инициировало в отношении него предварительное следствие, поскольку он оказался тем самым психом, рассылавшим письма с угрозами разным знаменитостям.

По опыту работы в полиции Эрландер знал, что на свете есть множество психопатов – они одержимы маниакальными идеями, они преследуют знаменитостей, пытаются добиться их любви и даже селятся в лесу рядом с их виллами. А когда любовь остается безответной, она может быстро трансформироваться в агрессию и ненависть. Ему попадались сталкеры – они приезжали из Германии и Италии, чтобы преследовать молодую певицу из популярной поп-группы. Но когда она отказывалась незамедлительно контактировать с ними, они буквально зверели. Он видел рьяных борцов с властями, которые крайне агрессивно реагировали на несправедливости, реальные и мнимые. Среди них попадались и откровенные психопаты, и типы, помешанные на конспиративных теориях, утратившие связи с реальным миром.

Но некоторые из этих психов способны переходить от фантазий к действиям. И тому немало примеров. Разве убийство Анны Линд не было делом рук маньяка? Однозначного ответа на этот вопрос не было и нет.

Однако инспектор уголовной полиции Маркус Эрландер не мог смириться с тем, что психически ущербный бывший аудитор – или кем бы он там, черт подери, ни был – преспокойно заходит в Сальгренскую больницу с букетом в одной руке и пистолетом в другой, и казнит того, кто являлся объектом полицейского расследования – его расследования. Человека, который в официальном регистре значился как Карл Аксель Бодин, но, по сведениям Микаэля Блумквиста, носил фамилию Залаченко и был предателем, перебежчиком, русским агентом и убийцей.

В лучшем случае Залаченко являлся свидетелем, а в худшем – был причастен к целой серии убийств. Эрландеру дважды удалось коротко допросить его, и оба раза он ни на секунду не поверил его заверениям в невиновности.

И вот теперь убийца проявил интерес к Лисбет Саландер – или, по крайней мере, к ее адвокату – и попробовал ворваться к ней в палату. А потом совершил попытку самоубийства, выстрелив себе в голову. Если верить врачам, сейчас он пребывал в критическом состоянии, так что спасти его вряд ли удастся. И пусть его плоть еще сопротивляется неизбежному исходу, есть основания полагать, что предстать перед судьей Эверту Гульбергу не суждено.

С подобным положением дел Маркус Эрландер никак не мог смириться. Хотя у него не было никаких доказательств того, что выстрелы Гульберга преследовали какие-то иные цели. Но в любом случае, он предпочел больше не рисковать.

– Я решил, что Лисбет Саландер надо перевести в другую палату. – Он посмотрел на Аннику. – Там, в отсеке, справа от дежурной, есть палата, которая с точки зрения безопасности гораздо надежнее этой. За ней будут круглосуточно наблюдать с дежурного поста и из комнаты медсестер. Запрет на посещение распространяется на всех, кроме вас. К вашей клиентке смогут заходить только врачи и сестры Сальгренской больницы, и лица, получившие специальное разрешение. Я прослежу за тем, чтобы возле ее палаты установили круглосуточное наблюдение.

– Вы думаете, ей что-то угрожает?

– У меня нет никаких сведений о том, что кто-то или что-то ей угрожает. Но в данном случае я бы не хотел рисковать.

Лисбет Саландер внимательно слушала разговор между адвокатом и одним из своих извечных врагов – полицейским. Ей понравилось, что Анника Джаннини отвечает так точно, внятно и детально, а еще больше понравилась способность адвоката действовать хладнокровно и не поддаваться эмоциям.

С того самого момента, как Анника схватила ее и перенесла из постели в туалет, у Лисбет страшно болела голова. Ей хотелось как можно меньше и реже соприкасаться с персоналом – она не любила просить о помощи или проявлять слабость. Но голова болела так сильно, что Лисбет было трудно сколько-нибудь разумно мыслить. Так что она протянула руку и позвонила медсестре.

Анника Джаннини планировала свой визит в Гётеборг как пролог к долгосрочному проекту. Она хотела познакомиться с Лисбет Саландер, справиться о ее истинном состоянии и набросать примерный стратегический план защиты, который они с Микаэлем наметили накануне будущего судебного процесса. Поначалу Анника предполагала вернуться в Стокгольм тем же вечером, но драматические события в Сальгренской больнице не позволили ей поговорить с Лисбет. Врачи считали ее состояние стабильным, но клиентка оказалась в гораздо более плачевной ситуации, чем думала Анника: ее мучили головные боли и высокая температура. И врач по имени Хелена Эндрин была вынуждена прописать ей сильные болеутоляющие средства, антибиотики и покой. Как только клиентку перевели в новую палату и полицейский заступил на дежурство у дверей, Аннику, соответственно, выставили.

Поворчав, она посмотрела на часы – была уже половина пятого. Она не знала, что ей делать, – можно было поехать домой в Стокгольм, но тогда, если клиентке станет лучше, придется утренним поездом снова ехать сюда. Можно переночевать здесь, но в этом случает существует риск напрасно потерять время, если Лисбет завтра не сможет принимать посетителей. Гостиницу Анника не заказывала – она старалась экономить средства своим клиенткам, как правило, женщинам, не слишком преуспевающим. Сначала она позвонила домой, а затем Лиллиан Юсефссон – своей коллеге, адвокату, члену Общества помощи женщинам и старой институтской подруге. Они не встречались два года и немного пощебетали, прежде чем Анника начала излагать свою просьбу.

– Я в Гётеборге, – сказала Анника. – Собиралась уехать вечером домой, но сегодня произошли некоторые события, и в связи с ними мне придется здесь заночевать. Ничего, если я заявлюсь к тебе непрошеным гостем?

– Как здорово! Конечно, заявляйся. Мы же не виделись целую вечность.

– А я не помешаю?

– Разумеется, нет. Я переехала и теперь живу на улице, пересекающей Линнегатан. У меня есть комната для гостей. Мы сможем вечером отправиться в ресторан и поболтать.

– Если у меня хватит сил, – сказала Анника. – В котором часу тебе будет удобно?

Они договорились, что Анника подойдет к шести.

Доехав на автобусе до Линнегатан, Анника провела следующий час в греческом ресторане, где заказала шашлык с салатом, поскольку страшно проголодалась, а потом долго сидела, размышляя над событиями минувшего дня. После выброса дозы адреналина ее начало слегка трясти, но она все же осталась довольна тем, что в момент опасности действовала без колебаний, эффективно и по-деловому, и сумела оперативно отреагировать на угрозу. В целом она осталась довольна собой.

Через некоторое время женщина извлекла из портфеля записную книжку, открыла ее и начала сосредоточенно изучать. Ее переполняли сомнения по поводу объяснений брата – вроде бы все звучало логично, но на самом деле в плане имелись большие пробелы. Но отступать она не собиралась.

В шесть часов Анника расплатилась, дошла до дома Лиллиан Юсефссон на Оливедальсгатан и набрала код в квартиру подруги. Она вошла в подъезд и огляделась в поисках лифта. И тут на нее напали. Она, конечно, этого не ожидала и поняла, что происходит, только когда ее грубо толкнули прямо на кирпичную стену перед подъездом. Анника ударилась о стену лбом и почувствовала острую боль.

В следующее мгновение она услышала поспешно удаляющиеся шаги, звук открывшейся и снова закрывшейся двери. Поднявшись на ноги, Анника провела рукой по лбу и увидела на ладони кровь. Ни черта себе… Она растерянно огляделась и вышла на улицу, но ей удалось выхватить взглядом только чью-то спину, исчезнувшую за углом у площади.

Минуту она стояла в растерянности, прежде чем осознала, что лишилась портфеля и что ее только что ограбили. Потом до ее сознания дошло значение происшедшего. Нет. Папка с материалами о Залаченко. Анника почувствовала, как грудь ее холодеет, и сделала несколько нерешительных шагов вслед убегавшему мужчине, но почти сразу остановилась. Бесполезно, его уже не догнать.

Она медленно опустилась на край тротуара. Потом буквально взвилась в воздух и стала рыться в карманах пиджака. Записная книжка. Слава богу… Уходя из ресторана, она сунула ее вместо портфеля в карман. Там содержался набросок ее стратегии по делу Лисбет Саландер, расписанный по пунктам.

Анника кинулась обратно к двери, снова набрала код, взбежала по лестнице на четвертый этаж и заколотила в дверь Лиллиан Юсефссон.

Стрелки часов уже приближались к половине седьмого, когда Анника немного опомнилась и смогла позвонить Микаэлю. На лбу у нее красовался синяк, рассеченная бровь кровоточила. Лиллиан Юсефссон промыла ей рану спиртом и заклеила пластырем. Ехать в больницу Анника отказалась, зато попросила чашку чая. Только после этого она смогла снова рационально мыслить и для начала позвонила брату.

Микаэль Блумквист все еще находился в редакции «Миллениума». Они вместе с Хенри Кортесом и Малин Эрикссон пытались раздобыть информацию об убийце Залаченко. Рассказ Анники о том, что случилось, буквально потряс его.

– Ты не пострадала? – спросил он.

– Заработала синяк. Когда успокоюсь, буду в полном порядке.

– Что это было, ограбление?

– Они отняли мой портфель с папкой документов о Залаченко, которые ты мне дал. У меня их больше нет.

– Ничего страшного, я сделаю тебе новые копии.

Тут Блумквист внезапно умолк. От ужаса и страха у него похолодел затылок. Сначала Залаченко, потом Анника…

– Анника, я тебе перезвоню.

Микаэль закрыл ноутбук, сунул его в сумку и быстро покинул редакцию, не сказав ни единого слова. Он мчался так, словно за ним гнались, – всю дорогу до Бельмансгатан и вверх по лестнице.

Дверь была заперта.

Как только он вошел в квартиру, сразу обратил внимание, что синяя папка, которую он оставил на кухонном столе, исчезла. Искать ее не имело смысла. Микаэль точно знал, где она находилась, когда он выходил из квартиры. Журналист медленно опустился на стул возле кухонного стола.

Неужели это происходит в реальности?

Кто-то побывал у него дома. Кто-то заметает следы, связанные с Залаченко.

Копии документов – и у него, и у Анники – исчезли.

Но у Бублански все-таки оставался экземпляр отчета.

Или уже нет?

Микаэль встал и подошел к телефону, но, уже подняв трубку, застыл на месте. Ведь кто-то побывал у него в квартире. Он вдруг с нескрываемым подозрением посмотрел на стационарный телефон и начал рыться в кармане пиджака в поисках мобильного. А когда нашел, вновь застыл, держа его в руке.

А ведь наверняка и мобильные телефоны так же легко прослушиваются.

Микаэль положил мобильный телефон рядом со стационарным и огляделся.

Он снова сел за кухонный стол.

Взглянул на сумку с компьютером.

Интересно, легко ли взломать чужую электронную почту? У Лисбет Саландер это заняло бы всего пять минут.

Микаэль долго собирался снова подойти к телефону и позвонить сестре в Гётеборг. Он решил более тщательно подбирать формулировки.

– Привет… Как твои дела?

– Я в полном порядке, Микке.

– Расскажи, что произошло с того момента, как ты пришла в Сальгренскую больницу, и до нападения.

О событиях дня Анника рассказывала десять минут. Микаэль не обсуждал с ней детали ее рассказа, только время от времени задавал вопросы, пока не решил, что услышал достаточно. Он, конечно, очень переживал за сестру, но параллельно реконструировал четкую схему событий.

Когда Анника решила остаться в Гётеборге, была половина пятого. Она позвонила по мобильному телефону подруге и получила адрес и дверной код. Грабитель поджидал ее на лестнице ровно в шесть часов.

Ее мобильный телефон прослушивали. Это единственное, что приходит в голову.

Значит, и его мобильник тоже прослушивают.

Иначе они просто полные дебилы.

– Но они забрали папку с материалами о Залаченко, – повторила Анника.

Микаэль не знал, как себя вести. Тот, кто похитил у него папку, знает, что она украдена, так что ничего удивительного, если он расскажет об этом Аннике Джаннини по телефону.

– И мою тоже, – сказал он.

– Что?

Микаэль объяснил, что, прибежав домой, не обнаружил на кухонном столе синей папки.

– О’кей, – мрачным голосом произнес он. – Это катастрофа. Папки Залаченко больше нет. А она ведь служила неопровержимым доказательством.

– Микке… Мне очень жаль.

– Мне тоже, – сказал Микаэль – Черт возьми! Но это не твоя вина. Мне следовало предать этот отчет огласке сразу, в тот же день, когда я его получил.

– Что же нам теперь делать?

– Не знаю. Это самое худшее, что могло случиться. Теперь все наши планы пойдут насмарку. У нас просто нет никаких улик против Бьёрка и Телеборьяна.

Они побеседовали еще две минуты, и Микаэль решил закругляться.

– Я хочу, чтобы ты завтра же вернулась в Стокгольм, – сказал он.

– Прости, но мне необходимо встретиться с Саландер.

– Хорошо, повидайся с ней утром и приезжай во второй половине дня. Нам надо посидеть и подумать, что делать дальше.

После разговора Микаэль еще посидел на диване, глядя прямо перед собой. Потом он улыбнулся. Те, кто их подслушивал, теперь знают, что «Миллениум» потерял отчет Бьёрка от 1991 года и переписку между Бьёрком и доктором Петером Телеборьяном. Так что они считают, что они с Анникой теперь в отчаянии.

После того как прошлой ночью он изучал историю Службы государственной безопасности, Микаэль усвоил, что основой любой шпионской деятельности является дезинформация. А он только что запустил дезинформацию, которая в перспективе может сослужить им чрезвычайно важную службу.

Журналист открыл сумку для ноутбука и вытащил копию, которую сделал для Драгана Арманского, но еще не успел передать. Теперь это единственный оставшийся экземпляр. Самое главное – не потерять его, и Микаэль, напротив, собирался немедленно снять с него по меньшей мере пять копий и раскидать их по разным надежным местам.

Потом он взглянул на часы и позвонил в редакцию «Миллениума». Малин Эрикссон была еще на месте, но собиралась уходить домой.

– Почему ты так неожиданно исчез?

– Будь добра, пока не уходи. Я сейчас приду, и мне обязательно надо кое-что с тобой обсудить до того, как ты уйдешь.

Блумквист уже несколько недель не успевал постирать, и все его рубашки лежали в корзине для грязного белья. Он взял с собой последнюю копию отчета Бьёрка, бритву и «Борьбу за власть над СЭПО», потом прогулялся до магазина «Дрессманн», где купил четыре рубашки, две пары брюк и десять пар трусов, и, забрав все это, отправился в редакцию. Малин Эрикссон подождала, пока он наскоро примет душ, и поинтересовалась, что случилось.

– Кто-то залез ко мне в квартиру и украл отчет о Залаченко. В Гётеборге кто-то напал на Аннику и похитил ее копию. Я не сомневаюсь, что ее телефон прослушивается, и, значит, скорее всего, мой телефон, а возможно, и твой, и все телефоны «Миллениума» поставлены на прослушку. Подозреваю, что если уж кто-то потрудился залезть ко мне в квартиру, то было бы глупо не воспользоваться случаем и не установить там прослушивающую аппаратуру.

– Вот оно что… – Расстроенная Малин Эрикссон покосилась на лежавший перед ней на письменном столе мобильный телефон.

– Работай как обычно. Звони по мобильному, только не выдавай никакой информации. Завтра мы предупредим Хенри Кортеса.

– О’кей. Он ушел час назад и оставил у тебя на столе гору отчетов государственных комиссий. И что ты будешь делать?

– Я собираюсь ночевать в «Миллениуме». Если они сегодня застрелили Залаченко, украли отчеты и начинили мою квартиру прослушивающей аппаратурой, то скорее всего, только начали действовать и еще не успели обработать редакцию. Здесь целый день были люди. Я не хочу на ночь оставлять редакцию пустой.

– Ты думаешь, что убийство Залаченко… Но ведь убийца – семидесятивосьмилетний психопат.

– Я не верю в такие совпадения. Кто-то решил вымарать все следы, связанные с Залаченко. Мне наплевать, кто этот семидесятивосьмилетний психопат и сколько идиотских писем он разослал министрам. Его явно наняли, он киллер и явился туда, чтобы убить Залаченко… А возможно, и Лисбет Саландер.

– Но он ведь совершил самоубийство или, во всяком случае, пытался… Разве это похоже на почерк наемного убийцы?

Микаэль задумался, а потом посмотрел главному редактору в глаза.

– Ему семьдесят восемь лет, и, возможно, нечего терять. Он явно к этому причастен, и когда мы все раскопаем – вдоль и поперек, – то сможем это доказать.

Малин внимательно разглядывала Микаэля – его лицо выдавало решимость и стойкость, таким она его прежде не видела. Она вдруг вздрогнула. Блумквист обратил внимание на ее реакцию.

– Ага, понимаешь!.. Теперь мы затеваем поединок уже не с бандой уголовников, а с государством и властями. Нам придется нелегко.

Эрикссон кивнула.

– Я не рассчитывал на то, что все зайдет так далеко. Малин, если хочешь выйти из игры, только скажи.

Она ненадолго задумалась, – интересно, а что сказала бы на ее месте Эрика Бергер. А потом упрямо покачала головой.