Книга: Девушка, которая взрывала воздушные замки
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Воскресенье, 10 апреля
Ночь с субботы на воскресенье Микаэль Блумквист и Эрика Бергер провели в постели. Они просто лежали и разговаривали, в основном обсуждая детали истории Залаченко.
Микаэль настолько доверял Эрике, что ее переход на работу в конкурирующее издание его нисколько не смущал. Ей даже в голову не могло бы прийти каким-то образом использовать этот материал. Эту «топовую» новость раздобыл «Миллениум», и Эрика, конечно, сожалела о том, что не она будет редактором этого номера. Было бы очень уместно таким образом завершить годы работы в «Миллениуме».
Они обсуждали и перспективы – и общие, и частные. Эрика решила остаться совладельцем «Миллениума» и сохранить за собой место в правлении. Но они оба понимали, что она, естественно, не сможет участвовать в текущей редакционной работе.
– Может, я поработаю на «Дракона» несколько лет и… Кто знает, вдруг ближе к пенсии я и вернусь в «Миллениум», – заявила она.
Они обсуждали и собственные запутанные отношения. Оба сошлись на том, что на практике ничего не изменится, просто встречаться так часто, как раньше, они, разумеется, не смогут. Все снова будет как в восьмидесятые годы, когда «Миллениума» еще не было и в помине, и работали они в разных местах.
– Только нам придется заранее резервировать время, – констатировала Эрика с грустной улыбкой.

 

В воскресенье утром ей нужно было ехать домой к мужу, Грегеру Бекману, и они попрощались.
– Даже не знаю, что и сказать, – произнесла Эрика. – Но похоже, что ты полностью погрузился в свой материал, а все остальное отодвинул на задний план. А сам-то ты знаешь, что когда ты работаешь, то ведешь себя как настоящий психопат?
Микаэль улыбнулся и обнял ее.
После ее ухода он все утро звонил в Сальгренскую больницу. Его интересовало состояние Лисбет Саландер. Но ответа Блумквист так и не добился. В конце концов он позвонил инспектору Маркусу Эрландеру, который сжалился над ним и сообщил, что, с учетом обстоятельств, состояние Лисбет можно считать неплохим и врачи оценивают данную ситуацию с осторожным оптимизмом. Микаэль поинтересовался, можно ли ему навестить Лисбет. Эрландер ответил, что по распоряжению прокурора Лисбет Саландер находится под арестом и посетителей к ней не допускают. К тому же состояние девушки пока не позволяет ее допрашивать. Микаэль только смог добиться от Эрландера обещания, что тот позвонит ему, если состояние Лисбет ухудшится.
Проверяя список звонков у себя в мобильнике, Блумквист обнаружил там сорок два непринятых вызова и сообщения от разных журналистов, которые отчаянно пытались с ним связаться. Новость о том, что он обнаружил Лисбет Саландер и вызвал Службу спасения, и к тому же принимал самое непосредственное участие в дальнейших событиях, в последние сутки активно обсуждалась в медиапространстве.
Микаэль стер все сообщения от репортеров, позвонил сестре – Аннике Джаннини – и договорился вместе пообедать.
Потом он позвонил Драгану Арманскому, исполнительному директору и оперативному управляющему охранной фирмы «Милтон секьюрити». Арманский оказался дома, на острове Лидингё.
– Похоже, что вам удается инициировать шумиху в прессе, – сухо сказал он.
– Извините, что не позвонил вам раньше. Я получил сообщение о том, что вы меня разыскиваете, но был очень занят…
– Мы в «Милтон секьюрити» проводили собственное расследование. Хольгер Пальмгрен сказал мне, что вы раздобыли кое-какую информацию, и, похоже, вы нас обскакали.
Микаэль не знал, как лучше сформулировать вопрос.
– Я могу вам доверять? – спросил он.
Этот вопрос озадачил Арманского.
– В каком смысле?
– Вы на стороне Саландер или нет? Могу я полагать, что вы желаете ей добра?
– Разумеется, я ей друг. Но вы же знаете, это не значит, что она мне друг.
– Знаю. Но меня интересует, готовы ли вы встать в ее угол ринга и начать боксировать с ее врагами? В этом бою вам придется провести парочку раундов…
Арманский задумался и ответил:
– Я на ее стороне.
– Могу ли я сообщать вам информацию и обсуждать с вами разные вопросы, не опасаясь, что это просочится в полицию или еще куда-нибудь?
– Я не могу участвовать ни в каких криминальных экспериментах, – ответил Арманский.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Вы можете полностью полагаться на меня, если не занимаетесь преступной деятельностью или чем-то подобным.
– Хорошо. Нам необходимо встретиться.
– Я собираюсь приехать вечером в город. Поужинаем вместе?
– Нет, сегодня я занят. Но очень хотел бы встретиться с вами завтра вечером. Нам с вами – и, возможно, еще кое с кем – надо просто сесть и спокойно пообщаться.
– Что ж, пожалуйста, приходите к нам в «Милтон секьюрити». В шесть вечера?
– И вот еще что. Через два часа я встречаюсь со своей сестрой, Анникой Джаннини. Она, возможно, согласится стать адвокатом Лисбет, но, естественно, не может работать бесплатно. Я готов выплатить часть ее гонорара из собственного кармана. А «Милтон секьюрити» сможет поучаствовать?
– Лисбет требуется адвокат по уголовным делам очень высокого класса. Ваша сестра, пожалуй, не самый удачный выбор, уж простите меня. Я, было дело, просил главного юриста «Милтон секьюрити» подобрать подходящую кандидатуру. Лично я вижу в этой роли Петера Альтина. Или кого-то еще такого же уровня.
– Не могу согласиться. Лисбет нужен совершенно другой адвокат. Когда мы поговорим, вы поймете, что я имею в виду. Но могли бы вы, если потребуется, оплатить услуги ее защитника?
– Я уже думал о том, что наша фирма должна нанять адвоката…
– Так как же, в конце концов, – да или нет? Я знаю, что произошло с Лисбет. И примерно знаю, кто за этим стоит и почему. И у меня есть план мести.
Арманский засмеялся.
– О’кей. Я готов выслушать ваши предложения. Но если оно мне не понравится, я оставляю за собой право не участвовать.

 

– Ты обдумала мое предложение? Ты будешь представлять интересы Лисбет Саландер? – спросил Микаэль сразу после того как поцеловал сестру в щеку и им принесли бутерброды и кофе.
– Да. И, к сожалению, вынуждена отказаться. Ты знаешь, я ведь не специалист по уголовным делам. Даже если с нее сейчас сняли обвинения в убийствах, за которые ее разыскивали, ей предъявят целый перечень новых, и ей понадобится гораздо более опытный и авторитетный профессионал, специалист по уголовному праву.
– Не согласен. Ты известный адвокат, и тебя все знают как специалиста по защите прав женщин. Я уверен, что ты именно тот адвокат, который ей нужен.
– Микаэль… Мне кажется, ты просто не понимаешь, через что ей предстоит пройти. Это непростое уголовное дело, а не рядовой эпизод избиения женщины или совершения развратных действий. Если я возьмусь ее защищать, это может окончиться катастрофой.
Микаэль улыбнулся.
– Мне кажется, ты упустила самое главное. Если бы Лисбет обвиняли, например, в убийстве Дага и Миа, я нанял бы адвоката типа Сильберского или еще какую-нибудь знаменитость с поля уголовного права. Но на этом процессе речь пойдет совсем о других вещах. И ты самый идеальный кандидат, какого я могу себе представить.
Анника вздохнула.
– Тогда объясни, пожалуйста.
Они проговорили почти два часа. Когда Микаэль изложил свои соображения, сестра сдалась. Блумквист достал мобильник и снова позвонил в Гётеборг Маркусу Эрландеру.
– Привет! Это снова Блумквист.
– У меня нет никаких новостей о Саландер, – раздраженно сказал инспектор.
– Что, вероятно, в данной ситуации надо считать хорошей новостью. Зато у меня есть новости о ней.
– Неужели?
– Именно. У Лисбет появился адвокат по имени Анника Джаннини. Она сидит напротив меня, и я передаю ей трубку.
Микаэль протянул телефон через стол.
– Добрый день. Меня зовут Анника Джаннини, и меня попросили представлять интересы Лисбет Саландер. Так что мне необходимо пообщаться с моей клиенткой, чтобы получить ее согласие на мое участие в судебном процессе. И еще мне нужен телефон прокурора.
– Я понял, – сказал Эрландер. – Насколько мне известно, там уже связались с государственным защитником.
– Хорошо. А кто-нибудь спрашивал у самой Лисбет Саландер, какие у нее планы?
Эрландер колебался.
– Честно говоря, у нас еще не было возможности обменяться с ней хотя бы словом. Мы надеемся поговорить с ней завтра, если позволит ее состояние.
– Что ж, хорошо. Тогда позвольте мне заявить, что пока фрёкен Саландер не изъявит другого желания, вы можете считать меня ее адвокатом. Вы не имеете права допрашивать ее в мое отсутствие. Но можете навестить ее и спросить, согласна ли она видеть меня в качестве своего адвоката. Вы меня поняли?
– Да, – вздохнул Эрландер.
Он не был уверен, все ли тут безупречно с юридической точки зрения.
– Мы хотели бы для начала спросить у Лисбет Саландер, есть ли у нее какая-нибудь информация о местонахождении Рональда Нидермана – убийцы полицейского. Можем ли мы задать ей этот вопрос, даже если вас при этом не будет?
Анника задумалась.
– Хорошо… Вы можете расспросить ее о фактах, способных помочь полиции в поисках Нидермана. Но вы не имеете права задавать ей вопросы относительно возбуждения дела или выдвигаемых против нее обвинений. Обещаете?
– Обещаю.

 

Маркус Эрландер встал из-за письменного стола, поднялся этажом выше и постучал в дверь кабинета руководителя предварительного следствия Агнеты Йеварс. Он пересказал ей содержание своего разговора с Анникой Джаннини.
– Я не знала, что у Лисбет Саландер есть адвокат.
– Я тоже не знал. Но Джаннини нанял Микаэль Блумквист. Сама Лисбет Саландер тоже вряд ли об этом знает.
– Но Джаннини – не адвокат по уголовным делам, она защищает права женщин. Я однажды слушала ее лекцию, она профессионал высокого класса, но совершенно не годится для этого случая.
– Это все на усмотрение Саландер.
– Возможно, мне придется опротестовать кандидатуру адвоката в суде. Даже в интересах самой Саландер, ей нужен настоящий защитник, а не какая-то знаменитость, которая пиарит себя. К тому же Саландер признана недееспособной. Даже не знаю, как лучше поступить…
– Что будем делать?
Агнета Йеварс задумалась.
– Получается сплошная неразбериха. Даже непонятно, кто в конце концов будет заниматься этим делом… Возможно, его передадут в Стокгольм, Экстрёму. Но адвокат ей в любом случае необходим… Ну, хорошо, спросите у нее, согласна ли она, чтобы ее защищала Джаннини.

 

Вернувшись домой около пяти вечера, Микаэль включил компьютер и вернулся к тому тексту, который он начал писать в гостинице в Гётеборге. Журналист просидел за работой семь часов и только после этого обнаружил, что в статье есть белые пятна. Придется расследовать еще некоторые эпизоды. Имеющиеся документы не давали ответа на вопрос, кто же именно из СЭПО помимо Гуннара Бьёрка принимал участие в заточении Лисбет Саландер в сумасшедший дом. Для него так и оставалось неясным, какие отношения связывают Бьёрка и психиатра Петера Телеборьяна.
Около полуночи Микаэль выключил компьютер и лег в постель. Впервые за много недель он почувствовал, что может расслабиться и спокойно поспать. Теперь всё под контролем. И хотя ему еще придется ответить на массу вопросов, уже имеющихся у него материалов достаточно, чтобы вызвать шквал эмоций в массмедиа.
Ему захотелось немедленно позвонить Эрике Бергер и поделиться новостями, но он вспомнил, что она больше не работает в «Миллениуме».
Спать ему расхотелось.

 

С поезда, прибывшего на Стокгольмский центральный вокзал из Гётеборга в 19.30, осторожно выполз тип с коричневым портфелем и немного постоял посреди толпы, чтобы сориентироваться. Он выехал из Лахольма в начале девятого утра, а когда прибыл в Гётеборг, то сделал небольшую остановку, чтобы пообедать со старым приятелем, а затем продолжил путь в Стокгольм. В столице он не был два года, и вообще не планировал снова приезжать сюда. И хотя прожил здесь бо́льшую часть своей профессиональной жизни, он всегда чувствовал себя в Стокгольме заморской птицей, а после выхода на пенсию это чувство с каждым визитом только усиливалось.
Мужчина медленно двинулся через вокзал, купил вечерние газеты и два банана в киоске «Пресс-бюро», и задумчиво посмотрел вслед поспешно проследовавшим мимо него двум мусульманкам в паранджах. Против женщин в парандже он ничего не имел. Какое ему дело до того, что людям нравится странно одеваться? Впрочем, то, что им непременно понадобилось так странно одеваться посреди Стокгольма, его все-таки немного задевало.
Мужчина прошел метров триста до гостиницы «Фрейс-отель», расположенной на Васагатан, рядом со старинным зданием почты. Теперь во время своих редких визитов в Стокгольм он всегда останавливался именно в этой гостинице – и в центре, и вполне уютно. Кроме того, дешево, что немаловажно для него, поскольку поездку он оплачивал сам. Номер он забронировал днем раньше, представившись Эвертом Гульбергом.
Поднявшись в номер, мужчина сразу отправился в туалет. В его возрасте уже приходилось часто посещать это заведение. Уже много лет ему не удавалось спать беззаботно и беспробудно.
Выйдя из туалета, он снял шляпу – темно-зеленую английскую фетровую шляпу с маленькими полями, и ослабил узел галстука. Со своим ростом сто восемьдесят четыре сантиметра и весом шестьдесят восемь килограммов он отличался худобой и хрупким телосложением. На нем был пиджак в мелкую клеточку и темно-синие брюки. Мужчина открыл коричневый портфель, достал две рубашки, запасной галстук и белье и выложил их в стоящий в номере комод. Затем повесил пальто и пиджак на плечики, в шкафу, за дверью в комнату.
Еще слишком рано, чтобы лечь спать, но слишком поздно, чтобы отправиться на вечернюю прогулку, которая, впрочем, едва ли доставила бы ему удовольствие. Он уселся в кресло – непременную принадлежность гостиничного номера, и огляделся. Включил телевизор, но при этом убрал громкость до нуля. Хотел было позвонить на ресепшен и заказать кофе, но решил, что слишком поздно. Вместо этого открыл бар и плеснул себе в бокал из миниатюрной бутылочки виски «Джонни Уокер», слегка разбавив водой. Затем взялся за вечерние газеты и внимательно прочитал всю хронику погони за Рональдом Нидерманом и репортажи о деле Лисбет Саландер. Через некоторое время он достал блокнот в кожаном переплете и кое-что записал.

 

Бывшему начальнику отдела Службы государственной безопасности Эверту Гульбергу было семьдесят восемь лет, и последние четырнадцать лет он официально числился на пенсии. Но шпионы бывшими не бывают – они просто уходят в тень.
Гульбергу исполнилось девятнадцать лет, когда закончилась война. Его привлекала карьера на флоте. Он отслужил в армии помощником командира и его отправили получать офицерское образование. Традиционно после учебы всех посылали на флот, но его распределили в Карлскруну разведчиком-сигнальщиком при разведывательном управлении флота. Эверт, конечно, понимал, что в задачи радиотехнической разведки входит следить за тем, что происходит по другую сторону Балтийского моря. Работа показалась ему скучной и неинтересной, но в военной школе переводчиков он выучил русский и польский языки. Благодаря знанию этих языков, в 1950 году его перевели в Службу государственной безопасности. В то время третье подразделение Государственного полицейского управления возглавлял гламурный и корректный Георг Тулин. Когда Эверт Гульберг начинал там служить, совокупный бюджет тайной полиции не превышал 2,7 миллиона крон, а число сотрудников составляло девяносто шесть человек. Когда он в 1992 году оформил пенсию, бюджет Службы государственной безопасности превышал 350 миллионов крон, и даже он точно не знал, сколько сотрудников насчитывается в «Фирме».
Так Гульберг и провел свою жизнь на тайной службе – то ли Его Величеству, то ли социал-демократическому «народному дому». В этом и заключалась ирония судьбы, поскольку на каждых выборах он фанатично голосовал за Умеренную коалиционную партию. И только в 1991 году сознательно проголосовал против нее, поскольку считал Карла Бильдта реальной политической катастрофой. В тот год Гульберг от отчаяния отдал свой голос за Ингвара Карлссона. Годы правления «лучшего правительства» Швеции оправдали его худшие опасения. Правительство, возглавляемое Умеренной коалиционной партией, пришло к власти в период коллапса Советского Союза. И, по мнению Гульберга, едва ли можно было представить себе режим, хуже подготовленный к использованию возникших на восточном направлении новых политических шансов для использования искусства шпионажа. Напротив, правительство Бильдта из соображений экономии сократило «советский» отдел и сосредоточилось на международных распрях в Боснии и Сербии – можно подумать, что Сербия когда-нибудь представляла угрозу для Швеции. В результате профессиональных информаторов в Москву так и не внедрили. А когда климат снова похолодеет, что, согласно Гульбергу, неизбежно, к Службе безопасности и военному разведывательному управлению опять станут предъявлять непомерные политические требования, словно они могут как волшебники, при необходимости, наколдовать агентов.

 

Первые два года работы в русском отделе третьего подразделения Государственного полицейского управления Гульберг провел за письменным столом. Он получил чин капитана и затем начал постепенно изучать обстановку на месте. В 1952–1953 годах он занимал должность атташе по вопросам авиации при шведском посольстве в Москве. Любопытно, что он шел по стопам другого известного шпиона – несколькими годами раньше в его должности работал легендарный полковник ВВС Стиг Веннерстрём.
Вернувшись в Швецию, Гульберг служил в контрразведке и через десять лет оказался одним из тех относительно молодых сотрудников Службы безопасности, которые под оперативным руководством Отто Даниэльссона арестовывали Веннерстрёма и сопровождали его к месту пожизненного заключения – в тюрьму Лонгхольмен.
Когда в 1964 году, при Пере Гуннаре Винге, тайную полицию реорганизовали в отдел безопасности Государственного полицейского управления, ГПУ/Безопасность, началось расширение штатов. Гульберг к тому времени проработал в Службе безопасности четырнадцать лет и считался одним из самых доверенных и надежных ветеранов.
Он ни при каких обстоятельствах не называл Службу государственной безопасности СЭПО, используя в формальной обстановке наименование ГПУ/Без, а в неформальной – только Без. Среди коллег Гульберг мог также упомянуть место своей работы как «Предприятие», или «Фирму», или попросту «Отдел», но только не СЭПО. Причина была проста. На протяжении многих лет «Фирма» занималась так называемым персональным контролем, то есть проверкой и регистрацией шведских граждан, которых подозревали в коммунистических и предательских взглядах. Понятия «коммунист» и «изменник родины» употреблялись в «Фирме» как синонимы. Ставшее впоследствии популярным сокращение «СЭПО» было создано потенциально предательским коммунистическим журналом «Кларте» как негативное обозначение полицейских – гонителей коммунистов. Естественно, ни Гульберг, ни кто-либо другой из ветеранов слово «СЭПО» не использовал. Он никак не мог понять, почему его бывший начальник П. Г. Винге назвал свои мемуары «Глава СЭПО 1962–1970 гг.».
На дальнейшую карьеру Гульберга оказала влияние реорганизация 1964 года.
Само по себе появление ГПУ/Без означало, что тайная полиция превращалась в современную полицейскую организацию, как об этом упоминалось в служебной записке Министерства юстиции. Соответственно, понадобилось изменить штатное расписание. Постоянно требовались новые сотрудники, и их нужно было все время проверять. Тем временем враг получил благоприятные возможности для внедрения своей агентуры. Это, в свою очередь, означало необходимость ужесточения внутреннего контроля – тайная полиция уже не могла больше оставаться неким внутренним клубом, состоявшим из отставных офицеров, где все друг друга знали и где протекция и знатные родители играли важную роль.
В 1963 году Гульберга перевели в другую структуру – вместо контрразведки он стал заниматься проверкой персонала, чему, после разоблачения Стига Веннерстрёма, придавалось особое значение. Именно в этот период взгляды населения стали предметом пристального изучения. И к концу 1960-х годов уже были составлены досье примерно на триста тысяч шведских граждан с подозрительными политическими симпатиями. Но контроля за шведскими гражданами было недостаточно. Следовало оптимизировать систему внутренней безопасности ГПУ/Без.
Дело Веннерстрёма оказало деморализующий эффект на ряды тайной полиции. Если полковник из штаба обороны, к тому же советник правительства по вопросам, связанным с ядерным оружием и политикой безопасности, мог работать на русских, – то откуда было взяться уверенности в том, что русские не имели агента на столь же ключевой позиции в Службе государственной безопасности? Где гарантии, что начальники и руководители среднего звена «Фирмы» на самом деле не работают на русских? Иными словами: кто должен шпионить за шпионами?
В августе 1964 года Эверта Гульберга вызвали на вечернее совещание к заместителю руководителя Службы государственной безопасности, начальнику отдела Хансу Вильгельму Франке. Кроме него, в совещании участвовали два человека из руководства «Фирмы» – заместитель руководителя канцелярии и финансовый директор.
День еще не закончился, а жизнь Гульберга круто изменилась. Начальство избрало его для особой миссии. Он получил новую должность – начальника только что образованного отдела с рабочим названием «Спецсекция», сокращенно СС. Для начала Гульберг переименовал его в группу «Спецаналитиков», но и это название продержалось всего несколько минут – пока финансовый директор не заметил, что СА звучит, мягко говоря, не лучше, чем СС. Окончательно организацию решили назвать «Секция спецанализов», ССА, а в повседневной речи просто «Секция», в отличие от названий «Отдел» или «Фирма», подразумевавших Службу государственной безопасности в целом.

 

Идея создания «Секции» принадлежала Франке. Он называл ее последним рубежом обороны. По его замыслу, «Секция» должна была представлять собой суперзасекреченную структуру, размещенную на стратегически важных узлах «Фирмы», но абсолютно невидимую, не фигурирующую ни в служебных, ни в финансовых документах, чтобы ее невозможно было идентифицировать.
Миссия группы – блюсти безопасность нации.
Для осуществления своей идеи Франке обладал достаточной властью. Для создания скрытой структуры ему требовалась помощь финансового директора и руководителя канцелярии, но все трое были солдатами старой гвардии и соратниками по многочисленным разборкам с врагом.
В первый год структура состояла из Гульберга и троих специально отобранных сотрудников. За последующие десять лет «Секция» постепенно расширялась и достигла численности в одиннадцать человек, двое из которых были административными секретарями старой школы, а остальные – профессиональными охотниками за шпионами. Структура организации отличалась демократичностью: Гульберг – руководитель, остальные – сотрудники, почти ежедневно встречавшиеся со своим начальником. Эффективность работы ставилась выше престижа и бюрократических формальностей.
Формально Гульберг подчинялся целому ряду лиц, чей статус был ниже начальника канцелярии Службы безопасности, которому он должен был подавать ежемесячные отчеты. Но на практике Гульберг занимал уникальную позицию и был наделен экстраординарными полномочиями. Он, и только он, имел право принимать решение о контроле за верхушкой СЭПО. При желании Гульберг мог под лупой разглядывать жизнь самого Пера Гуннара Винге (что и было сделано в свое время). Он мог инициировать собственные расследования или прослушивание телефонов, не объясняя цели и не докладывая об этом начальству. Образцом для подражания ему служил легендарный американский шпион Джеймс Хесус Энглтон, занимавший аналогичную должность в ЦРУ, с которым ему даже довелось познакомиться лично.
В организационном плане «Секция» являлась микроструктурой внутри «Отдела», работавшей вне всей остальной Службы безопасности, над ней и параллельно с ней. Секция обрела даже географическую самостоятельность: у нее имелся офис на Кунгсхольмене, но из соображений безопасности на практике она работала в частной квартире из одиннадцати комнат, в районе Эстермальм. Квартиру перестроили в своеобразную крепость, которая никогда не оставалась без присмотра, поскольку в две ближайшие ко входу комнаты переехала на постоянное жительство преданная сотрудница, секретарь Элеанор Баденбринк. Она была бесценным кадром, и Гульберг питал к ней безграничное доверие.
Он со своими сотрудниками не фигурировал ни в каких формальных бумагах Службы безопасности, которые представлялись в Государственное полицейское управление или в Министерство юстиции. Их деятельность финансировалась из «специального фонда». Даже начальник ГПУ/Без ничего не знал о самых тайных из тайных агентах, которые занимались самыми щепетильными делами.
Итак, к сорока годам Гульберг занимал такую позицию, что мог, никому не отчитываясь, начинать расследования в отношении кого угодно.
Конечно, он с самого начала отдавал себе отчет в том, что положение «Секции спецанализов» уязвимо в политическом отношении. Их должностные обязанности не были четко определены, а документация велась весьма нерегулярно.
В сентябре 1964 года премьер-министр Таге Эрландер подписал директиву, согласно которой «Секции спецанализов» выделялись бюджетные средства, а ее задачи определялись как проведение расследований особо деликатного свойства, важных с точки зрения безопасности государства. Эту директиву приняли к сведению, наряду с двенадцатью подобными делами, о которых заместитель начальника ГПУ/Без Ханс Вильгельм Франке доложил на одном из вечерних совещаний. Документ сразу пометили грифом секретности и внесли в имеющую аналогичный гриф особую учетную книгу ГПУ/Без.
Подпись премьер-министра означала, что «Секция» обрела юридический статус. Ее первый годовой бюджет составлял всего 52 000 крон. Столь скромный бюджет сам Гульберг считал гениальным ходом – в результате старт «Секции» представал пустяковым делом. На практике же подпись премьер-министра означала, что тот одобрил идею создания группы, которая отвечала бы за «внутренний персональный контроль». Подпись могла, однако, означать и то, что премьер-министр не возражает против создания группы, которая отвечала бы за проверку «лиц, требовавших особо деликатного подхода» и за пределами Службы безопасности – например, самого премьер-министра. Последний момент как раз и мог стать потенциальным тормозом.

 

Эверт Гульберг отметил, что «Джонни Уокер» у него в бокале закончился. Особой склонности к алкоголю у него никогда не наблюдалось, но после долгого дня и долгого путешествия он решил, что на нынешнем этапе его жизни не имеет никакого значения, выпьет он один бокал виски или два. Так что вполне можно повторить, если уж на то пошло. Он налил себе еще порцию из миниатюрной бутылочки «Гленфиддик».
Самым деликатным из всего, чем ему пришлось заниматься, было, разумеется, дело Улофа Пальме.
День выборов 1976 года Гульберг запомнил от начала и до конца, в деталях и подробностях. Впервые в современной истории в Швеции к власти пришло буржуазное правительство. К сожалению, премьер-министром стал Турбьёрн Фельдин, а не Йёста Буман – выдвиженец старой закалки, который намного больше годился для этой должности. Но самое главное, Пальме потерпел поражение, и Гульберг мог теперь вздохнуть с облегчением.
Соответствовал ли Улоф Пальме должности премьер-министра или нет – эту тему очень любили обсуждать за обедом в самых тайных коридорах ГПУ/Без. В 1969 году Пера Гуннара Винге отправили в отставку после того, как тот обвинил Пальме в принадлежности к агентам влияния русской шпионской организации КГБ. Тогда в «Фирме» точку зрения Винге разделяли многие, но, к сожалению, во время своего визита в провинцию Норрботтен он рискнул открыто излагать свои взгляды в беседе с губернатором Рагнаром Лассинантти. Губернатор дважды вскинул брови, а затем проинформировал правительственную канцелярию. В результате чего Винге велели явиться для индивидуальной беседы.
К досаде Эверта Гульберга, вопрос о возможных контактах Пальме с советской разведкой так и остался без ответа. «Секция» любой ценой пыталась докопаться до истины и отыскать решающие улики, smoking gun, но так не смогла обнаружить никаких доказательств. С точки зрения Гульберга это свидетельствовало не столько о невиновности Пальме, сколько о его исключительном интеллекте и холодном расчете, благодаря которым он не совершал ошибок, типичных для других русских шпионов. Год за годом Пальме водил их за нос. В 1982 году, когда он вновь стал премьер-министром, этот вопрос снова обрел актуальность, но после того как прогремел выстрел на Свеавеген, он так и остался риторическим – теперь уже навеки.

 

В 1976 году «Секции» пришлось столкнуться с массой проблем. В ГПУ/Безопасности лишь немногие знали о ее существовании. Тем не менее на «Секцию» обрушилась волна критики. За прошедшее десятилетие из Службы безопасности по подозрению в политической неблагонадежности уволили в общей сложности шестьдесят пять человек. В большинстве случаев представленная документация не содержала неопровержимых доказательств, и в результате некоторые высшие чины в ведомстве стали поговаривать о том, что «Секция» состоит из параноиков, сторонников «конспиративных теорий».
Гульберг до сих пор не мог успокоиться, вспоминая одно из дел, которое разбирала «Секция». Речь шла об одном принятом в 1968 году в ГПУ/Безопасность человеке, которого лично Гульберг считал явно неподходящим. Инспектор уголовного розыска Стиг Берглинг, лейтенант шведской армии, как выяснилось позже, оказался полковником советской военной разведки ГРУ. Гульберг четыре раза пытался добиться увольнения Берглинга, и всякий раз его попытки игнорировались. И только в 1977 году, когда Берглинга стали подозревать уже и за пределами «Секции», ситуация изменилась. Лучше поздно, чем никогда.
Дело Берглинга стало беспрецедентным скандалом в истории шведской службы безопасности.
В первой половине 1970-х годов в адрес «Секции» начала раздаваться все более резкая критика, в середине десятилетия Гульбергу неоднократно предлагали урезать бюджет, а кое-кто даже осмеливался утверждать, что их деятельность никому не нужна.
Эта критика означала, что будущее «Секции» оказалось под вопросом. В то время приоритетным направлением в ГПУ/Безопасность считалась угроза терроризма – применительно к шпионажу, дело во всех отношениях скучное, касавшееся в основном сбившейся с пути молодежи, которая связалась с арабскими или пропалестинскими элементами. Службу безопасности прежде всего волновал вопрос, надо ли выделять дополнительные ассигнования отделу персонального контроля для проверки проживающих в Швеции иностранных граждан, или же и в дальнейшем считать это прерогативой отдела по работе с иностранцами.
В результате сей бюрократической и несколько эзотерической дискуссии «Секция» решила, что ей необходим еще один сотрудник, который пользовался бы доверием и смог бы форсировать ее деятельность по контролю – а на деле, по шпионажу – за сотрудниками отдела по работе с иностранцами.
Выбор пал на молодого человека, который работал в ГПУ/Безопасность с 1970 года и чей послужной список, а также политическая благонадежность позволяли считать, что он сможет успешно стать сотрудником «Секции». В свободное время этот молодой человек участвовал в работе организации «Демократический альянс», которую социал-демократические СМИ оценивали как крайне правую. «Секция» не считала данный факт отягчающим обстоятельством. Трое ее сотрудников уже состояли в «Демократическом альянсе», сама «Секция» сыграла определенную роль в его создании и даже оказывала «Союзу» некоторую финансовую поддержку. Нового сотрудника отобрали для «Секции» именно через эту организацию. Его звали Гуннар Бьёрк.

 

Эверту Гульбергу невероятно повезло: в тот самый день выборов 1976 года, когда Александр Залаченко решил остаться в Швеции и явился с просьбой предоставить ему политическое убежище в полицейский участок района Норрмальм, там как раз дежурил молодой Гуннар Бьёрк, сотрудник отдела по работе с иностранцами. Так и получилось, что Залаченко сразу попал в руки самого засекреченного агента.
Бьёрк оказался на высоте. Он сразу оценил роль Залаченко, прервал допрос и спрятал перебежчика в номере гостиницы «Континенталь». Причем Гуннар Бьёрк позвонил, чтобы сообщить об инциденте, не своему формальному начальнику из отдела по работе с иностранцами, а Эверту Гульбергу. Телефонный звонок раздался как раз тогда, когда помещения для голосования уже закрылись и, судя по всем сводкам, Пальме должен был проиграть. Гульберг как раз только что явился домой и уселся перед телевизором в ожидании результатов выборов. Поначалу он не слишком серьезно воспринял сообщение взволнованного дежурного, но затем все же отправился в отель «Континенталь», расположенный в двухстах пятидесяти метрах от гостиничного номера, где он на тот момент находился. И взял на себя командование делом Залаченко.

 

Начиная с этой минуты жизнь Эверта Гульберга радикальным образом изменилась. Слово «секретность» приобрело совершенно новое содержание и вес. Он решил создать вокруг перебежчика новую структуру.
В «Группу Залаченко» Гульберг автоматически включил Гуннара Бьёрка. Такое решение казалось оправданным и уместным, поскольку тот уже знал о существовании агента. Лучше было впустить его «внутрь», чем, рискуя безопасностью, оставить «снаружи». В результате Бьёрка передислоцировали с официального места работы, из отдела по работе с иностранцами, за письменный стол в квартире в районе Эстермальм.
В этой драматической ситуации Гульберг решил проинформировать лишь одного человека в ГПУ/Безопасность – шефа канцелярии, который и так уже знал о деятельности «Секции». Шеф канцелярии размышлял несколько суток, после чего заявил Гульбергу, что значение перебежчика слишком велико, поэтому необходимо проинформировать начальника ГПУ/Безопасность, а также правительство.
Недавно возглавивший ГПУ/Без бюрократ на тот момент знал о существовании «Секции спецанализов», но имел довольно смутное представление о том, чем она, собственно, занимается. Его назначили, чтобы разобраться с последствиями разоблачения деятельности Информационного бюро, и он уже рассчитывал на более высокий пост в полицейской иерархии. Из откровенной беседы с шефом канцелярии глава ГПУ/Без узнал, что «Секция» – тайная группа, созданная по решению правительства, которая выведена за рамки общей деятельности, и что расспрашивать о ней не следует. Поскольку управление на тот момент возглавлял человек, который в принципе не задавал вопросов, которые способны спровоцировать неприятные ответы, он понимающе кивнул, смирившись с существованием некой структуры под названием ССА и с тем, что ему нет до нее никакого дела.
Гульбергу не нравилась идея информировать начальника о Залаченко, но у него не оставалось выбора. Подчеркнув жесткую необходимость абсолютной секретности, он заручился согласием и составил инструкции, согласно которым даже начальник ГПУ/Безопасность не имел права обсуждать эту тему у себя в кабинете, не предприняв особых мер предосторожности. Было решено, что «Секция спецанализов» займется Залаченко.
О том, чтобы информировать премьер-министра, который уходит в отставку, не могло быть и речи. А приступающий к своим обязанностям премьер занимался исключительно назначением министров и переговорами с остальными буржуазными партиями.
Только через месяц после назначения нового состава правительства начальник ГПУ/Безопасность вместе с Гульбергом поехал в Русенбад и проинформировал нового премьер-министра. Гульберг категорически возражал против того, чтобы вообще ставить правительство в известность, но глава ГПУ/Без настоял на своем – утаить важные сведения от премьер-министра было бы безответственно с конституционной точки зрения. Напрягая свои ораторские способности, Гульберг пытался убедить премьера в том, что информация о Залаченко не должна выйти за пределы его кабинета – ни министр иностранных дел, ни министр обороны, ни кто-либо другой из членов правительства не должны ничего знать.
Новость о том, что русский шпион такого уровня попросил политического убежища в Швеции, буквально потрясла Фельдина. Он заявил, что даже из соображений справедливости обязан обсудить этот вопрос хотя бы с лидерами остальных двух партий, входящих в правительство. Гульберг был готов к такому повороту и разыграл козырную карту. Он перешел почти на шепот и сообщил, что в этом случае будет вынужден немедленно подать прошение об отставке. Эта угроза отрезвила Фельдина. По сути, она означала: если произойдет утечка информации и русские направят карательный отряд для ликвидации Залаченко, то премьер-министр будет нести за это персональную ответственность. А уж если человека, отвечавшего за безопасность перебежчика, вынудили уволиться, такое разоблачение обернется для Фельдина политической и медийной катастрофой.
Фельдин, еще не слишком освоивший новую для себя роль премьер-министра, сдался. Он одобрил директиву, согласно которой ответственность за безопасность и дебрифинг Залаченко возлагалась на «Секцию». Он также гарантировал, что информация о русском перебежчике не выйдет за пределы его кабинета. Все эти распоряжения немедленно зафиксировали в секретных архивах. Таким образом, Фельдин подписал директиву, которая лишала его права обсуждать этот вопрос. Иными словами, ему предстояло просто забыть о Залаченко.
Правда, Фельдин настоял на том, чтобы один из сотрудников его администрации, особо доверенный статс-секретарь, был проинформирован и смог взять на себя посреднические функции в делах, связанных с перебежчиком. Гульбергу пришлось с этим смириться. Он без труда мог бы справиться со статс-секретарем. Начальник ГПУ/Без остался вполне доволен. Теперь дело Залаченко обрело легитимный характер, а в данном случае это означало, что он снимал с себя всякую ответственность.
Гульберг тоже остался доволен. Ему удалось очертить вокруг себя некий эзотерический круг, находясь в котором, он полностью контролировал потоки информации. Он, и только он, теперь контролировал все, что связано с Залаченко.
Вернувшись к себе в кабинет, Гульберг сел за письменный стол и составил список людей, обладавших информацией о русском перебежчике. Список включал его самого, Гуннара Бьёрка, оперативного руководителя «Секции» Ханса фон Роттингера, его заместителя Фредрика Клинтона, секретаря «Секции» Элеанор Баденбринк, а также двух сотрудников, в задачу которых входило записывать и анализировать информацию, полученную от Залаченко. Всего семеро. Про себя он назвал их «Внутренней группой».
За пределами «Секции» информацией обладали начальник ГПУ/Без, его заместитель и шеф канцелярии. Плюс премьер-министр и статс-секретарь. Итого двенадцать человек. Никогда еще сведения о столь секретной информации не удавалось ограничить столь избранной группой.
Но потом Гульберг помрачнел. В тайну был посвящен еще один человек, тринадцатый. В тот роковой день рядом с Гуннаром Бьёрком находился юрист Нильс Бьюрман. Но никому бы не пришло в голову включить его в состав «Секции» – он не являлся сотрудником Службы безопасности, а просто проходил практику в ГПУ/Без. Бьюрман не обладал ни знаниями, ни должным статусом. Гульберг взвешивал разные варианты и предпочел просто отсечь его от этой истории. Он пригрозил молодому адвокату пожизненным заключением за государственную измену, если тот хоть словом обмолвится о Залаченко, а также подкупил его обещанием в будущем снабжать его работой и даже лестью, что внушило Бьюрману чувство собственной значимости.
Гульберг проследил за тем, чтобы начинающий юрист получил место в солидной адвокатской фирме с достойной репутацией, и благодаря его стараниям Бьюрмана буквально завалили перспективными делами. Правда, тот оказался такой посредственностью, что просто не воспользовался предоставленными ему возможностями. Через десять лет он ушел из адвокатской фирмы и начал собственную практику, а спустя некоторое время открыл адвокатскую контору с единственной секретаршей на площади Уденплан.
Все последующие годы Гульберг держал Бьюрмана в поле зрения. Он перестал наблюдать за ним только в конце 1980-х годов, когда начался распад Советского Союза и дело Залаченко утратило актуальность.

 

Для начала «Секция» рассчитывала благодаря Залаченко разобраться в загадке Пальме – она неотрывно занимала Гульберга. Соответственно, Пальме стал первой темой, которую Гульберг зондировал во время долгого допроса перебежчика.
Однако надежды его не оправдались, поскольку Залаченко никогда в Швеции не работал и вообще ничего не знал об этой стране. Правда, до него доходили слухи о некоем «Красном всаднике» – высокопоставленном шведском или, возможно, скандинавском политике, работавшем на КГБ.
Гульберг составил список лиц, имеющих отношение к Пальме. В него входили Карл Лидбум, Пьер Шори, Стен Андерссон, Марта Ульвскуг и еще несколько человек. До конца жизни Гульберг будет раз за разом возвращаться к этому списку, но так и не получит ответа на свои вопросы.
Внезапно он стал одним из избранных. Его тепло приветствовали в элитарном клубе хорошо знавшие друг друга игроки, контакты между которыми осуществлялись на основе личной дружбы и доверия, а не через официальные каналы, в соответствии с бюрократическими правилами. Ему даже повезло встретиться с самим Джеймсом Хесусом Энглтоном и выпить виски в одном из закрытых клубов в Лондоне с шефом МИ-6.
Он стал одним из великих.

 

Гульберг никогда не смог бы похвастаться своими успехами, даже в мемуарах, которые опубликовали бы посмертно. Анонимность и скрытность – оборотные стороны его профессии. И еще постоянный страх, что Враг начнет следить за ним и за его маршрутами, и что он невольно выведет русских на след Залаченко.
Хотя по части конспирации и безопасности сам Залаченко вел себя как собственный злейший враг.
В первый год его анонимно поселили в служебной квартире, принадлежавшей «Секции». Ни в каких регистрах или официальных документах он не числился, и в «Группе Залаченко» считали, что впереди у них немало времени, чтобы срежиссировать его будущее. Только весной 1978 года перебежчик получил паспорт на имя Карла Акселя Бодина, а заодно и легенду. Его прошлое, зафиксированное в шведских регистрах, было от начала до конца фикцией. Но эта фикция внушала доверие и могла выдержать любую проверку.
Впрочем, зря они так старались. К этому времени Залаченко уже связался с этой проклятой шлюхой Агнетой Софией Саландер, носившей прежде фамилию Шёландер. Кстати, он даже посмел назвать ей свою настоящую фамилию – Залаченко.
Гульберг считал, что у бывшего шпиона в голове все помутилось. Он даже подозревал, что порою тому хочется, чтобы его разоблачили. Ему, казалось, требовалась эстрада и публичные выступления. Иначе объяснить его идиотскую тупость было трудно.
В его жизни появились шлюхи, он практиковал беспробудные запои, провоцировал инциденты с применением грубой силы, драки с охранниками ресторанов и многими другими. Залаченко попадал в шведскую полицию – трижды за пьянство и дважды за драки в ресторанах. И каждый раз «Секции» приходилось ограждать его от неприятностей и следить за тем, чтобы протоколы уничтожались, а записи в журналах изменялись. Гульберг приставил к нему Гуннара Бьёрка, чтобы тот почти круглосуточно курировал перебежчика. Все это было сопряжено с дополнительными сложностями, но ситуация оставалась безальтернативной.
А ведь все могло бы сложиться вполне удачно. В начале 1980-х годов Залаченко усмирили, и он начал приспосабливаться к нормальной жизни. Но шлюху Саландер он так и не бросил; к тому же у них родились дочери, Камилла и Лисбет.
Лисбет Саландер.
Даже просто произносить ее имя Гульбергу было дискомфортно.
Еще когда девочкам было по девять или по десять лет, Лисбет вызывала у Гульберга чувство тревоги. Чтобы понять, что она не вполне нормальная, не обязательно быть психиатром. Гуннар Бьёрк докладывал, что она нетерпима по отношению к Залаченко, проявляет к нему жестокость и агрессию и, к тому же, похоже, нисколько его не боится. Она была не слишком-то словоохотлива, но демонстрировала свое недовольство самыми разными способами. Лисбет, конечно же, могла бы стать серьезным препятствием для спецслужб, но даже в самых смелых фантазиях Гульберг не мог представить себе, чем все в конце концов обернется. Больше всего на свете он боялся, что ситуация в семействе Саландер вызовет внимание социальных служб и спровоцирует какое-нибудь разбирательство, и тогда-то они сфокусируют свое внимание на персоне Залаченко. Он не раз настаивал, чтобы Залаченко оставил свою семью и вообще держался от нее подальше. Тот обещал, но все делал по-своему. У него появлялись и другие шлюхи. Почему-то они просто липли к нему. Но через несколько месяцев он всегда снова возвращался к Агнете Софии Саландер.
Чертов Залаченко.
Разве может шпион позволить своему пенису управлять своим поведением? Но Залаченко, казалось, пренебрегал всеми нормами и правилами, или, по крайней мере, считал себя выше их. Если бы он хотя бы просто трахал эту шлюху, еще ничего, но ведь он регулярно причинял своей подруге тяжкие телесные повреждения. Он, казалось, даже воспринимал это как забаву, как способ поиздеваться над своими опекунами из «Группы Залаченко», и избивал ее каждый раз только для того, чтобы доставить им неприятности.
В том, что Залаченко – не только подонок, но и психопат, Гульберг уже не сомневался, но выбирать ему не приходилось. У него был один-единственный перебежчик из агентов ГРУ, так что он не мог ими разбрасываться. И тот пользовался тем, что у Гульберга нет никакого выбора.
Он вздохнул. «Группа Залаченко» играла роль отряда чистильщиков, и от этого никуда не деться. Русский знал, что может позволить себе всякие вольности, а его кураторы потом утрясут его проблемы. Особенно он злоупотреблял своей безнаказанностью в отношении Агнеты Софии Саландер.
Предупреждения поступали с разных сторон. Когда Лисбет Саландер едва исполнилось двенадцать лет, она отделала папашу ножом. Раны оказались несерьезными, но его отвезли в больницу Святого Георгия, и «Группе Залаченко» пришлось немало потрудиться, чтобы все замять. В тот раз Гульберг затеял со своим подопечным очень серьезный разговор. Он обстоятельнейшим образом объяснял ему, что тот больше никогда не должен контактировать с семейством Саландер, и Залаченко пообещал. Больше полугода он не приближался к своей семье, но потом поехал домой к Агнете Софии Саландер и избил ее с такой жестокостью, что остаток своей жизни она провела в стенах лечебницы.
Но Гульбергу даже в страшном сне не могло присниться, что Лисбет Саландер окажется маньячкой и психопаткой, и что она способна изготовить самодельную зажигательную бомбу. В тот день разыгрался настоящий триллер.
Началась череда расследований, и вся «Операция Залаченко», то есть вся «Секция», повисла на очень тонком волоске. Если бы Лисбет заговорила, то Залаченко могли бы разоблачить. В таком случае под угрозой провала оказались бы операции, которые проводили в Европе последние пятнадцать лет. И потом, возник бы риск того, что «Секцию» начали бы тщательно проверять. Этому следовало воспрепятствовать любой ценой.
Гульберг не мог успокоиться. На фоне их публичной проверки дело Информационного бюро показалось бы просто невинной забавой. Если б к архивам «Секции» открыли публичный доступ, то обнаружились бы обстоятельства, не вполне совместимые с конституцией, не говоря уже о многолетней слежке за Улофом Пальме и другими известными социал-демократическими деятелями. Даже спустя несколько лет после убийства Пальме эта тема носила весьма деликатный характер. В результате организовали бы комиссии по расследованию, а самого Гульберга и нескольких других сотрудников «Секции» обвинили бы в преступной деятельности. Более того, самые шустрые журналисты запустили бы версию, согласно которой за убийством Пальме стояла «Секция». А это, в свою очередь, привело бы к очередной серии разоблачений и обвинений. И самое ужасное заключалось в том, что за эти годы руководство Службы безопасности сменилось столько раз, что о существовании «Секции» не знал даже самый высший руководитель ГПУ/Без. Все контакты с ГПУ/Без в тот год застревали на столе нового заместителя начальника канцелярии, а он уже десять лет как являлся постоянным соучастником «Секции».

 

Сотрудников «Группы Залаченко» охватили панические настроения и страх. Нежелательное развитие событий предотвратил Гуннар Бьёрк – он завербовал психиатра, которого звали Петер Телеборьян.
Телеборьяна ангажировали по совершенно другому поводу – его пригласили в отдел контрразведки ГПУ/Безопасность консультантом по делу некоего предпринимателя, которого подозревали в промышленном шпионаже. Контрразведчики решили как можно более деликатно выяснить, как он поведет себя в стрессовой ситуации. Телеборьян – молодой перспективный психиатр – не болтал всякой чепухи и предлагал конкретные и деловые варианты. Благодаря его рекомендациям Служба безопасности смогла предотвратить самоубийство и обратить этого шпиона в двойного агента, поставлявшего своим работодателям дезинформацию.
После атаки Саландер на Залаченко Бьёрк привлек Телеборьяна к работе «Секции» как консультанта по особо важным делам. И теперь его помощь требовалась больше, чем когда-либо раньше.
Проблема решалась очень простым путем. Карла Акселя Бодина отправляли на реабилитационное лечение. Агнета София Саландер поступила в клинику на длительный срок, поскольку получила тяжелейшую травму головного мозга. Все полицейские отчеты аккумулировались в ГПУ/Безопасность и через заместителя руководителя канцелярии передавались в «Секцию».
Петер Телеборьян только что получил должность заместителя главного врача в детской психиатрической клинике Святого Стефана в Уппсале. Всего-то и требовалось заключение судебно-психиатрической экспертизы, которое Бьёрк с Телеборьяном сочинили на пару. Затем они получили краткое и не слишком противоречивое заключение районного суда. Теперь речь шла о том, как представить дело. Конституционные нормы никто не нарушал. Ведь речь все-таки шла о государственной безопасности, народ должен был это понять.
А то, что Лисбет Саландер – невменяемая, было совершенно очевидно и не подлежало сомнению. Несколько лет в закрытой психиатрической лечебнице наверняка пошли бы ей на пользу. Гульберг кивнул и распорядился приступить к проведению операции.

 

Все детали пазла оказались на своих местах, и произошло это в то время, когда «Группу Залаченко» уже собирались распустить. Советский Союз прекратил свое существование, и вместе с ним канула в прошлое эпоха величия Залаченко. Перебежчик стал маргиналом и вышел из употребления.
«Группа Залаченко» выбила для него щедрое выходное пособие из фондов Службы безопасности. Они обеспечили и оплатили ему самое достойное реабилитационное лечение, а еще через полгода со вздохом облегчения отвезли Карла Акселя Бодина в Арланду и снабдили билетом в Испанию в один конец. Ему недвусмысленно дали понять, что отныне пути Залаченко и «Секции» разошлись.
Этот эпизод стал достойным завершением карьеры Гульберга: через неделю он в силу своего возраста вышел на пенсию и передал бразды правления наследнику престола – Фредрику Клинтону. Теперь Гульберга приглашали только в качестве консультанта и советника по особо деликатным вопросам. Он пробыл в Стокгольме еще три года и почти ежедневно ходил на службу, но заданий становилось все меньше. Постепенно он сам себя сократил и вернулся в родной город Лахольм, выполняя кое-какие отдельные поручения на расстоянии. В первые годы регулярно ездил в Стокгольм, но с годами число этих поездок свелось к минимуму.
Теперь уже персона Залаченко перестала его занимать. И так было до тех самых пор, пока он не проснулся однажды утром и не обнаружил на первых полосах всех газет сенсационную новость – дочь Залаченко обвинялась в убийстве трех человек.
Эти новостные сводки вызвали у Гульберга ощущения дискомфорта и растерянности. Он прекрасно понимал, что Бьюрман не случайно оказался опекуном Саландер, но не видел в этом непосредственной опасности: ему казалось, что старая история Залаченко не может снова всплыть на поверхность.
Саландер конечно, психически больна. То, что она устроила кровавую оргию, Гульберга не удивляло. Но ему даже не приходило в голову, что это может быть связано с Залаченко, пока он не включил утренние новости и не услышал о событиях в Госсеберге. Тогда-то и начал звонить на свою бывшую службу и в конце концов купил билет в Стокгольм.
«Секция» оказалась на пороге самого опасного кризиса – с тех самых пор, как он ее создал. Все грозило рухнут, как карточный домик.

 

Залаченко теперь мог сам добираться до туалета – после того, как больница снабдила его костылями, он научился перемещаться без посторонней помощи. Воскресенье и понедельник он посвятил тренировкам. У него по-прежнему адски болела челюсть, и он мог есть только жидкую пищу, но теперь уже начал вставать и передвигаться на короткие расстояния.
Почти пятнадцать лет жизни Залаченко привыкал к протезам и костылям. Передвигаясь по палате, он осваивал искусство перемещаться беззвучно. Но каждый раз, когда его правая ступня касалась пола, ногу пронзала резкая боль.
Вспомнив, что Лисбет Саландер лежит в одной из соседних палат, в непосредственной близости от него, Залаченко стиснул зубы. Он потратил целый день на то, чтобы разузнать: она находится через две двери направо.
Около двух часов ночи, через десять минут после последнего визита ночной сестры, наступила полная тишина. Залаченко с трудом поднялся и нащупал костыли. Приблизился к двери, прислушался, но ничего не услышал. Тогда он открыл дверь и выполз в коридор. Из комнаты медсестер доносилась тихая музыка. Залаченко добрался до двери в конце коридора, открыл ее и изучил лестничную клетку. Там имелись лифты. Он двинулся обратно по коридору. Проходя мимо палаты Лисбет Саландер, остановился, оперся на костыли и с полминуты поотдыхал.

 

Как раз в эту ночь медсестры закрыли дверь в ее палату.
Лисбет услышала в коридоре слабые шаркающие звуки и насторожилась. Она так и не смогла установить источник звука. Ей казалось, что по коридору что-то осторожно тащат. На мгновение все стихло, и Лисбет подумала, уж не почудилось ли ей, но через полторы минуты звуки послышались снова. Теперь звуки удалялись, но ощущение тревоги усилилось.
Где-то снаружи находится Залаченко.
Лисбет Саландер чувствовала себя зафиксированной на постели. Шея под гипсовым воротником чесалась. У нее возникло острое желание встать. Постепенно ей удалось сесть, но на большее сил не хватало. Она опустилась обратно и положила голову на подушку.
Через некоторое время Лисбет ощупала воротник и обнаружила скреплявшие его кнопки, а потом расстегнула и швырнула его на пол. Ей сразу стало легче дышать.
Ей не помешало бы какое-нибудь оружие. Или хотя бы у нее появились силы, тогда она смогла бы подняться и покончить с ним – раз и навсегда.
Лисбет приподнялась на локте, зажгла ночник и огляделась. Ничего такого, что могло бы сыграть роль оружия, здесь не имелось. Потом ее взгляд упал на стол медсестры, стоявший возле стены, в трех метрах от ее кровати, и она заметила, что кто-то забыл там карандаш.
Лисбет подождала, пока ночная сестра совершит очередной обход, – сейчас к ней, похоже, заходят примерно каждые полчаса. Она предположила: очевидно, врачи считают, что ее состояние улучшается по сравнению с выходными, когда к ней заходили каждые пятнадцать минут или даже чаще. Сама Лисбет особой разницы не ощущала.
Снова оставшись одна, она напряглась, села и свесила ноги с кровати. К ее телу были прикреплены электроды, которые регистрировали пульс и дыхание, а кабели вели в ту же сторону, где лежал карандаш. Лисбет осторожно встала и вдруг покачнулась, полностью утратив равновесие. На секунду ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, но Саландер оперлась о кровать и сфокусировала взгляд на столе перед собой, затем шаткой походкой дошла до места, протянула руку и схватила карандаш. Потом, пятясь, вернулась на кровать, и силы совершенно покинули ее.
Только через некоторое время она смогла вновь натянуть на себя одеяло.
Подняв карандаш, Лисбет пощупала кончик. Это был самый обычный карандаш из дерева, но свежезаточенный и острый, как шило. Вполне может сойти за колющее оружие, если ударить им в лицо или в глаз.
Она положила карандаш возле бедра, так, чтобы дотянуться до него в случае чего, и провалилась в сон.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6