Кэтрин Уитмайр заперла наконец дверь за последним незваным гостем. В доме воцарилась странная, непривычная тишина.

Уитмайры любили шумную жизнь. Билл — в те редкие дни, когда бывал здесь, — всегда заводил только что записанные треки или изучал демозаписи в поисках еще не открытых талантов. Дети унаследовали его постоянную потребность в громких звуках.

Что касалось Джулии, она обычно слушала музыку, но в последнее время пристрастилась к старомодным фильмам-триллерам. Билл-младший, со своей стороны, был помешан на теленовостях и смотрел их едва ли не круглосуточно, постоянно переключая каналы — CNN, MSNBC, Fox, при этом часто разражаясь воплями. Ну и, конечно, перекличка между этажами особняка. Несмотря на все попытки Кэтрин убедить остальных членов семьи в необходимости пользоваться межкомнатными переговорными устройствами, они предпочитали общаться с помощью криков: «Ты опять стер мои шоу на видеомагнитофоне?..», «Кто-нибудь еще хочет есть? Приглашаю на суши!..», «Джулия, спустись сюда! Скажи мне, что ты думаешь об этой пленке!», «Папа, сколько раз я говорила тебе, чтобы ты больше не называл это „пленкой“!»

Сейчас же дом погрузился в безмолвие. Насколько Кэтрин помнила, так тихо здесь было только в течение короткого периода после реконструкции здания, когда строители и отделочники со своими лестницами и инструментами уже ушли, а грузчики с мебелью еще не пришли.

Джулия была тогда младенцем, еще не умевшим говорить. Билли только что отпраздновал свой третий день рождения. Такую вечеринку мог устроить только его отец: двадцать карапузов, едва начавших ходить, с родителями в «Таверне Джо» и концерт с участием «Hootie» и «Blowfish», выступавших вживую. Кэтрин вспомнила, как она стояла в этом самом вестибюле, восхищаясь царившей вокруг чистотой, с наслаждением ощущая босыми ногами гладкий мрамор и предвкушая счастливую жизнь своей семьи в этом замечательном доме.

В те времена она ощущала себя невероятно удачливой. Билл Уитмайр прожил удивительную жизнь, насыщенную славой, путешествиями, музыкой и красивыми женщинами. Кэтрин не была ни моделью, ни начинающей певицей, с которыми он привык иметь дело. Когда они познакомились, ей уже минуло тридцать. Она была скромным архитектором, и самый крупный ее заказ на тот момент заключался в реконструкции мансарды Трибека для лидера «Smashing Pumpkins».

Кэтрин направлялась к дверям с чертежом в руке, когда Билл вошел, собираясь выпить кофе. Кофе перетек в коктейли, коктейли переросли в ужин, и, к своему немалому удивлению, на следующее утро она проснулась в его постели.

Она полагала, что это останется одноразовой связью, первой и, по всей вероятности, единственной в ее жизни. Но Билл позвонил ей спустя три дня. Через два месяца она стала задумываться о серьезности их отношений.

Однажды, чтобы успокоить себя, поскольку месячные задерживались уже почти на две недели, Кэтрин сделала тест. Потом еще один и еще. Полоски, трижды окрасившиеся в розовый цвет, неумолимо предрекали преждевременный конец ее волнующего романа. Биллу было пятьдесят, и он никогда не состоял в браке. Эта история не могла иметь счастливого конца.

Кэтрин сообщила ему новость, будучи уверенной, что он поинтересуется, как она собирается решать эту проблему. Но Билл Уитмайр опять ее удивил. Он улыбнулся, заключил возлюбленную в объятия и сказал: «Спасибо тебе». По утрам, когда начались приступы тошноты, он придерживал ее волосы. Каждый вечер он втирал ей в живот лосьон с витамином Е, обещая любить ее вечно, даже если на коже навсегда останутся следы беременности.

На седьмом месяце он предложил ей выйти за него замуж, дабы они «могли стать настоящей семьей». Они принесли друг другу клятву верности на пляже в Монтауке. В брачной церемонии принимал участие Элвис Костелло. Сообщение об их свадьбе было опубликовано в «Нью-Йорк Таймс» в разделе «Воскресный стиль». Кэтрин взяла его фамилию.

Когда она забеременела во второй раз, Джулией, именно Билл предложил приобрести особняк с просторными помещениями, чтобы детям было где играть. Верхний этаж предполагалось отвести под квартиру для няни, которая помогала бы Кэтрин заботиться о двоих детях.

Так они и сделали. Билл Уитмайр оказался хорошим отцом. И он выбрал ее — чтобы быть хорошим отцом для ее детей. Она вспомнила, как весело кружилась по мраморному полу в тот тихий день, глядя на высокий белоснежный потолок и испытывая ощущение, будто ей удалось выиграть в лотерею самый крупный приз. Она жила в сказке, и Билл был ее Очаровательным Принцем.

Через два месяца дом наполнился жизнью. В нем появились Билли со своим постельным покрывалом «Той Стори» и Джулия, поселившаяся в детской с зелеными обоями, разрисованными слонами. Комната Кэтрин была больше, чем квартира, которую она снимала в последний раз, будучи незамужней.

Няня по имени Мира заняла квартиру на верхнем этаже.

По сей день Кэтрин все еще размышляла, как долго это продолжалось у нее под — или же над — носом, прежде чем все открылось. Однажды вечером она вернулась домой и услышала знакомые звуки музыки Билла, доносившиеся из его кабинета. Но самого Билла не было видно. Как не было видно и Миры. Лифт стоял на верхнем этаже.

Кэтрин поднялась по лестнице, чтобы они не услышали лифт. Она всегда могла сказать Мире, что для нее есть дополнительное задание, если бы ее подозрения были беспочвенными.

Но они подтвердились. Дополнительным заданием няни оказался Билл.

Теперь, по прошествии почти шестнадцати лет, миссис Уитмайр увидела, как тело ее дочери вывозят на каталке из той же самой квартиры на верхнем этаже. Детективы, на вызове которых она настаивала, ушли. Все ушли.

Хозяйка дома прошла к бару в гостиной, взяла хрустальный бокал и до краев наполнила его водкой. Она ненавидела себя за то, что думала о первой (известной) измене мужа, в то время как ей следовало думать о Джулии.

Однако во многих отношениях эти два момента были неразрывно связаны друг с другом. Когда она увидела Билла — сопевшего, потного, стоявшего сзади наклонившейся вперед Миры, в расстегнутых, не соответствовавших его возрасту дизайнерских джинсах, — все изменилось. Кэтрин следовало тотчас же оставить его. Забрать все, что предусматривал брачный контракт, и вести нормальную жизнь со своими двумя, пока еще счастливыми, детьми.

Но к тому времени статус миссис Уитмайр уже стал частью ее личности. Крушение брака означало бы конец сказки, и ее роскошная колесница с двенадцатым ударом часов превратилась бы в тыкву. Это означало бы, что Билл в действительности не выбрал ее. Она стала бы одной из длинной череды женщин, потерпевших неудачу в жизни.

Поэтому контроль над мужем стал для нее повседневной, круглосуточной работой. Если Билл говорил, что он встречается с репортером в Баббо, Кэтрин отправлялась туда вместе с ним и заходила в здание, чтобы поздороваться и сообщить, что она заглянула сюда «по пути». Если он летел в Калифорнию на церемонию вручения «Грэмми», она сопровождала его — даже если эта церемония совпадала по времени с первым концертом Джулии, обучавшейся по классу фортепьяно. Когда муж объявил, что ему лучше работается в домашней студии на Лонг-Айленде, Кэтрин решила, что Билли и Джулия уже достаточно взрослые и вполне могут остаться в особняке одни.

Водка обожгла ей горло. Кэтрин старалась продлить это ощущение в своем стремлении что-то чувствовать. Она заметила, как эти детективы смотрели на нее. Отдавала себе отчет в том, как они судили о ней. Понимала, что они видели в ней, исходя из своих стереотипов, поверхностную женщину, для которой прежде всего имеют значение ее внешний вид, одежда, сумочка и украшения.

Она знала, что в полной мере заслуживает их презрение. Ей следовало быть здесь вместе со своей девочкой. Ей следовало быть здесь, чтобы защитить ее. Сейчас, по крайней мере, она может выяснить, кто сделал это с ее дочерью. Пусть полицейские ушли, но это не значит, что все кончено.

Тишину нарушил лязг ключа в замке входной двери. Миссис Уитмайр было хорошо известно, кто сейчас войдет, но она очень хотела, чтобы вместо этого человека оказался ее сын. Она сообщила Билли ужасную новость по телефону, но даже если бы он вылетел последним рейсом в Нью-Йорк, то был бы в городе только в девять часов вечера.

— Китти?

Глаза Билла были красными и мокрыми от слез. Он бросился к ней и крепко обнял.

— Боже мой! Наша Джулия. Наша девочка…

У него сорвался голос.

Как часто ей хотелось, чтобы он вот так бросился к ней! Чтобы она была нужна ему. Чтобы он жаждал ее любви и верности. В его могучих объятиях она ощущала себя маленькой и хрупкой.

— Все будет хорошо, Китти. Мы преодолеем это. Вместе.

Он сдавил Кэтрин еще сильнее, гладя по затылку и прижимая ее лицо к своей груди. Она почувствовала цветочный запах духов «Картье», исходивший от воротника его кашемирового пальто, и впервые за девятнадцать лет ей было безразлично, что будет с ее браком.