Чан Мэйри разрешила им побеседовать с Кейси в своем кабинете. Элли изобразила на лице самую лучезарную улыбку, на какую только была способна, когда миссис Чан бросила на них неодобрительный взгляд, закрывая за собой дверь.

— Мне очень жаль, — сказал Кейси. — Эта женщина вроде бы любит меня.

— Думаю, ты мог бы опустить «вроде бы», — заметил Роган. — Однако мне кажется, она вроде бы планирует наслать на нас чары вуду.

— Я только что получил сообщение от Рамоны с рассказом о том, что произошло прошлым вечером на Лонг-Айленде. Сейчас ее родители уже в городе, но она ужасно напугана.

— Давай мы немного поговорим, а затем подбросим тебя к Рамоне. Нам нужно более подробно знать о проводимых доктором Болтом испытаниях лекарства, в которых ты принимаешь участие.

— Хорошо. — Элли обратила внимание на то, что Кейси избегает смотреть на них. Он явно нервничал. — Я уже говорил, Брэндон знал об этом. Думаю, от Джулии. Мы приходили к нему раз в неделю для консультаций и тому подобного. Разговаривали и заполняли анкеты. Мы получили самое большее сотню долларов.

— Тебе известно, откуда Джулия узнала об испытаниях?

Он покачал головой:

— Нет. То есть я даже не знал, что именно она сказала Брэндону, пока этот засранец не прислал мне вчера сообщение с извинениями. Джулия всегда старалась помочь людям. Вероятно, она рассказала Брэндону об этом, чтобы он мог заработать немного легких денег. Вряд ли Джулия знала, что я тоже участвую в испытаниях, поскольку она никогда не говорила на эту тему. Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Извини, но мы не можем ответить на твой вопрос. И ты ни в коем случае никому не говори, что мы спрашивали тебя об этом. Даже Рамоне. Понимаешь? Это очень важно, и мы должны быть уверены, что ты нас не подведешь.

— Ладно, хорошо.

— Ты говорил, Брэндон сфальсифицировал результаты теста, чтобы попасть в число участников эксперимента. Тебе известно, как он сделал это?

— Он зашел на сайт, где рассказывается о маниакально-депрессивном состоянии, и затем постарался ответить на вопросы в анкете так, как, по его мнению, должны отвечать люди, страдающие этим расстройством. На мой взгляд, его ответы больше соответствовали диагнозу «обсессивно-компульсивное расстройство». Но, к моему удивлению, это сработало.

Элли тоже была удивлена. По словам Болта, диагностические тесты призваны отсеивать симулянтов.

— А ты? Тоже сфальсифицировал результаты теста?

Парень опустил голову и сжал губы.

— Не волнуйся, Кейси. Мы не собираемся причинять тебе какой-либо вред. Нам просто нужно знать, как обстоят дела с испытаниями.

— Я сказал Брэндону, что тоже сфальсифицирую результаты теста, но потом, в последнюю минуту, решил не делать этого. Всю жизнь мне говорили, что я ненормальный. Что со мной что-то не так, о чем свидетельствует мое представление о самом себе. Я решил, что это шанс узнать настоящий диагноз от настоящего доктора. Меня удивило, когда он сказал, что я подхожу для испытаний.

— Ты заметил какие-нибудь изменения в своем состоянии после того, как начал принимать лекарство?

— Да, сначала. Но потом — не знаю. Я начал испытывать ощущение… пустоты. Подобное тому, которое возникло, когда Гандли и эти парни издевались надо мной — запугивали меня. Как будто меня совершенно не волновало то, что со мной происходит. Как будто я оказался за пределами собственного тела или что-то в этом роде. В определенном смысле, я всю жизнь прожил не в своем теле, но это было другое. Я был… пустым — это, пожалуй, самое подходящее определение. Я словно ничего не чувствовал.

— А это изменение произошло недавно? — спросил Роган. — Ты ведь сказал, что сначала лекарство тебе помогало.

— Я не имел в виду лекарство. Скорее мне помогали беседы с квалифицированным специалистом. Меня посылали к знахарям в Айове, но я не мог объяснить им, что со мной. Ну, понимаете, что я чувствую, будто должен был родиться не тем, кем родился. Доктор Болт отнесся ко мне с пониманием. Он действительно пытался помочь мне преодолеть неуверенность в себе и чувство вины. Думаю, у него много молодых пациентов. Он говорит, что нужно отделяться от родителей — быть честным с самим собой в отношении того, кем они являются и как с тобой обращаются, но потом освобождаться от этого.

Для Рогана эти излияния были слишком сентиментальны.

— Но ты говорил, что, возможно, лекарство вызывало у тебя чувство депрессии.

— Ну да. Я перестал принимать его, хотя мне говорили, что у меня может начаться ломка. Но мне не хватало бесед с доктором Болтом. Он очень умный. По его совету я написал письмо родителям. В свое время они сказали, что не хотят со мной разговаривать и что я смогу вернуться к ним только в том случае, если опять стану Кассандрой. Но он вселил в меня уверенность в том, что я могу объясниться с ними. Он предложил мне написать все то, что я никогда не смог бы сказать им. «Даже если ты не отправишь письмо, — сказал он, — и никто его не прочтет, процесс переноса чувств — ярости, гнева, разочарования — на бумагу имеет большое значение».

Не то же ли самое Эдриен говорила о своем блоге? Не служили ли ее откровения о насилии, которому она подверглась в юности, способом очищения, освобождения от прошлого?

Когда Элли проходила предписанный руководством Департамента полиции курс психотерапии, после того как застрелила человека, доктор предложил ей сделать то же самое. В ее случае это было письмо убитой женщине от мужчины, который ее убил и которого затем застрелила Элли. Если даже этот традиционный метод терапии кому-то и помогал, Элли не видела в нем смысла. Разумеется, она испытывала ярость, гнев и разочарование, но перенос этих чувств на бумагу не принес ей освобождения от них. Она все еще просыпалась среди ночи и думала о погибшей девушке. И ей все еще снились кошмары о собственном отце.

И тут Элли представила, как она пишет это письмо. Листок из блокнота на столе психотерапевта. Зачеркнутые слова.

Она знала, почему Джулия Уитмайр написала предсмертную записку, адресованную родителям.

— Ты готов поехать домой к Рамоне? — спросила она. Настало время ей и Рогану поговорить по душам с Джорджем Лэнгстоном.