17

Вход в северный порт Мемфиса находился под постоянным наблюдением речного патруля; движения судов были тщательно расписаны, чтобы не допустить аварии. Каждая единица определялась и, в случае скопления других судов, должна была ждать, прежде чем занять свое место.

Смотритель главного канала следил за всем этим почти рассеянно; в обеденный час движение, как правило, замедлялось. С вершины белой башни, раскаленной палящими лучами солнца, охранник не без гордости наблюдал за просторами Нила, каналами и зелеными полями, широта которых свидетельствовала о приближении к Дельте. Меньше чем через час, когда солнце сдвинется с точки зенита и начнет клониться к закату, он вернется к себе, в маленький домик в пригороде, и отдохнет после обеда, а потом сможет поиграть с детьми.

Желудок настойчиво требовал пищи; охранник принялся за сухой хлебец с салатом, собранным этим же утром. Его работа была сложнее, чем казалось на первый взгляд, ведь она требовала большой сосредоточенности.

Вдруг — странное зрелище.

Сначала он подумал, что это обман зрения, вызванный полуденной жарой; затем, забыв про свою нехитрую закуску, он уставился на странное суденышко, которое протискивалось между двумя шаландами, груженными амфорами и мешками с зерном.

Это была лодка из папируса… На борту — юный атлет, работавший веслом, как одержимый!

Обычно подобные лодки не покидали водного лабиринта Дельты… К тому же она не числилась в списке кораблей, имевших разрешение появляться сегодня в порту! Воспользовавшись зеркалом, охранник послал оптический сигнал группе экстренного вмешательства.

Три быстрые лодки, управляемые хорошо обученными гребцами, окружили незваного гостя, вынудив его остановиться. Царевич Рамзес сошел на землю в сопровождении двух охранников.

Красавица Исет не стала сдерживать своего гнева:

— Почему Рамзес отказывается меня видеть?

— Не знаю, — ответил Амени, у которого все еще шумело в голове.

— У него неприятности?

— Надеюсь, что нет.

— Он говорил с тобой обо мне?

— Нет.

— Тебе следовало бы быть несколько разговорчивее, Амени!

— Это не обязательно для личного секретаря.

— Я приду завтра.

— Как изволите.

— Постарайся быть немного сговорчивее; если ты откроешь мне его дверь, ты будешь вознагражден.

— Моей зарплаты мне вполне хватает.

Красавица пожала плечами и удалилась.

Амени был озадачен. С самого своего возвращения из Дельты Рамзес заперся у себя и не произнес ни слова. Он едва прикасался к пище, приносимой ему его другом, и все перечитывал высказывания мудреца Птах-Хотепа или сидел на террасе, глядя на город и высящиеся вдали пирамиды Гизеха и Саккары.

Не вызывая у царевича особого интереса, Амени все же рассказал ему о результатах своих поисков. Вне всякого сомнения, по обрывкам документов, подозрительная мастерская принадлежала важному лицу, на которого работало множество мастеров, однако Амени всегда наталкивался на стену молчания, не в силах сломить ее.

Сам не свой от радости, Неспящий ликуя встретил своего хозяина и не отходил теперь от него ни на шаг, боясь опять потерять его; ластясь или разлегшись у ног царевича, пес золотисто-желтого окраса, с висячими ушами и хвостом закорючкой, оставался при нем бессменным стражем. Один он удостаивался разговоров с царевичем.

Накануне нового года и праздника половодья красавица Исет окончательно потеряла терпение и, несмотря на запрет своего любовника, пришла к нему на террасу, где он размышлял в обществе своего пса. Неспящий оскалился, зарычал и навострил уши.

— Успокой своего зверя!

Ледяной взгляд Рамзеса заставил строптивую остановиться.

— Что происходит? Скажи мне, прошу тебя!

Рамзес отвернулся, полный безразличия.

— Ты не имеешь права так со мной обращаться… Я переживала за тебя, я люблю тебя, а ты даже не хочешь взглянуть на меня!

— Оставь меня одного.

Она упала на колени, умоляя:

— Одно слово!

Неспящий немного успокоился.

— Чего ты хочешь?

— Посмотри на Нил, Исет.

— Могу я приблизиться?

Он не ответил. Она подошла, пес не стал ей препятствовать.

— Звезда Сотхи скоро выйдет из мрака, — указал Рамзес, — завтра она поднимется на востоке вместе с солнцем и провозгласит рождение новой воды.

— Разве так не происходит каждый год?

— Ты не понимаешь, что этот год будет непохож на все другие?

Серьезность царевича удивила красавицу Исет; она не могла ему лгать.

— Нет, я не понимаю.

— Посмотри на Нил.

С большой нежностью она взяла его под руку.

— Не говори со мной загадками; я тебе не враг. Что с тобой произошло в Дельте?

— Мой отец открыл мне меня самого.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не имею права на побег; скрываться было бы бесполезно.

— Я верю в тебя, Рамзес, какова бы ни была твоя судьба.

Он тихо погладил ее по волосам. Она смотрела на него, не отрываясь: там, в землях Севера, он перенес испытание, полностью изменившее его.

Подросток вернулся мужчиной.

Мужчиной завораживающей красоты, мужчиной, в которого она была безнадежно влюблена.

Специалисты, следящие за разливами Нила, не ошиблись, объявив день, когда вода пойдет на приступ берегов Мемфиса.

Сразу же начались приготовления к празднику; повсюду провозглашали, что богиня Исида, в конце долгого поиска обрела и вернула к жизни Озириса. Сразу за восходом солнца плотина, закрывавшая главный канал, проходящий через город, была открыта, и поток прибывающей воды с ревом ринулся в русло канала; чтобы вода прибывала, не разрушая, в канал бросали множество статуэток. Они символизировали Хапи, плодородную силу Нила, и представляли собой двуполое божество в виде мужчины с набухшими грудями, ворохом папируса на голове и подносами, полными яств, в руках. В каждой семье хранился фаянсовый кувшин, наполненный водой прилива, наличие которой должно было обеспечить процветание.

Во дворце было оживленно. Меньше чем за час образовалась процессия, которая должна была спускаться к Нилу, с фараоном во главе, для отправления ритуала принесения даров. Каждый с нетерпением ожидал, какое место будет ему отведено в этом ряду, представлявшем придворную иерархию, готовую предстать перед народом.

Шенар не находил себе места. В десятый раз он обращался с вопросом к камергеру.

— Отец уже подтвердил мое назначение?

— Нет еще.

— Неслыханно! Спросите у ответственного за ритуал.

— Правитель, возглавив шествие, сам раскроет порядок построения.

— Все и так его знают.

— Извините, я ничего не могу сказать заранее.

Шенар стал нервно поправлять складки своего длинного льняного одеяния, проверяя пальцами колье из трех рядов бусин халцедона. Ему бы хотелось выглядеть более ослепительно, но он не должен был затмевать собственного отца. Слухи подтверждали: Сети намеревался внести некоторые изменения в протокол, посоветовавшись с супругой. Но отчего же его не допустили на этот совет? Если царственная чета держала его на расстоянии, это означало, что на горизонте появилась немилость. И кто иной мог быть виновником этого, как не заносчивый Рамзес?

Шенар, конечно, ошибся, недооценивая своего младшего брата. Эта змея исподтишка плела бесконечные интриги против него и собиралась нанести решающий удар, оклеветав его. Туйа слушала его ложь и оказывала влияние на мужа.

Да, таков и был план Рамзеса: занять первое место, сразу после царственной четы, в праздничной процессии во время всенародной церемонии и доказать, что он опередил своего старшего брата.

Шенар попросил аудиенции у своей матери.

Две жрицы завершали ритуал одевания величественной супруги правителя, прическа которой и корона, увенчанная двумя высокими перьями, говорила о том, что она воплощает собой дыхание жизни, оплодотворяющей всю страну. Благодаря ее присутствию засуха отступит и вернется плодородие.

Шенар склонился перед матерью.

— Отчего эта неопределенность на мой счет?

— На что ты жалуешься?

— Разве я не должен был занять место подле отца во время ритуала принесения даров Нилу?

— Это ему решать.

— Разве вы не знаете о его решении?

— Неужели ты потерял доверие к своему отцу? Обычно ты первый воздаешь хвалы мудрости его решений.

Шенар умолк, пожалев о своем нетерпении. Перед матерью он чувствовал себя неуверенно; действуя без напора, но с поражающей точностью, она пронзала его защитный панцирь, попадая в самую точку.

— Нет, я ценю их по-прежнему, будьте уверены.

— В таком случае почему ты беспокоишься? Сети поступит так, как нужно на благо Египта. Ведь это главное?

Чтобы занять чем-то руки и голову, Рамзес переписывал на папирусе высказывание мудрого Птах-Хотепа: «Если ты проводник, назначенный указывать путь многим, — говорил он, — ищи любой возможности быть действенным, так чтобы твое правление не знало недостатков». Царевич проникся этой мыслью, как если бы древний автор через века обращался прямо к нему.

Меньше чем через час ответственный за ритуал придет за ним и укажет ему место в процессии. Если его интуиция не обманывала его, он займет место, обычно достававшееся Шенару. Рассудок требовал, чтобы Сети не менял установленный порядок; но отчего же тогда протокол хранил эту тайну об иерархии, которая должна была открыться народу, на глазах у толпы, скопившейся по обоим берегам Нила? Фараон готовил удар молнии. И этот удар — замена Шенара Рамзесом.

Никакой закон не требовал от правителя назначать своим преемником именно старшего сына, ему даже не запрещалось выбирать его среди знати. Множество фараонов и их жен принадлежало к семьям скромного достатка или не имевшим никаких сношений со двором. Сама Туйа была провинциалкой без приданого.

Рамзес перебирал в памяти моменты, прожитые рядом с отцом; ни один нельзя было назвать случайным. Внезапно вторгаясь в его тихое существование, резкими вспышками просветляя его ум и давая по-новому осознать реальность, Сети сорвал с него покров иллюзий, чтобы дать ему увидеть его настоящую природу. Подобно тому как лев появляется на свет, чтобы быть царем зверей, Рамзес чувствовал, что был рожден, чтобы править.

В противоположность тому, что он думал, он не располагал никакой свободой; судьба сама прокладывала его жизненный путь, и Сети строго следил за тем, чтобы он не уклонялся от начертанного.

Многочисленные зеваки толпились у ограждений, выставленных вдоль дороги, которая вела от дворца к реке; это была одна из редких возможностей увидеть фараона, его супругу, их детей и главных сановников, именно в этот день праздника, который отмечал рождение нового года и возвращение воды.

Из окна своей резиденции Шенар наблюдал за любопытными, которые через несколько минут окажутся свидетелями его падения. Сети даже не дал ему возможности отстоять свою правоту и показать, что Рамзес не в состоянии управлять государством. Не обладая прозорливостью, монарх вынужден был принимать спорные и несправедливые решения.

Большинство придворных этого просто не допустят. Шенару оставалось объединить их и сформировать оппозицию, влиянием которой Сети не мог бы пренебречь. Многие высокопоставленные сановники доверяли Шенару; если Рамзес сделает какие-нибудь неверные шаги, его старший брат быстро вернет себе утраченное положение. А если он сам не допустит ошибок, Шенар расставит ему ловушки, в которые тот непременно попадется.

Главный распорядитель ритуала попросил старшего сына царя следовать за ним, процессия должна была вот-вот начаться.

Рамзес последовал за распорядителем ритуала.

Процессия разворачивалась от дверей дворца до самого квартала храмов. Царевича проводили к самому началу, где располагалась царственная чета, перед которой располагался один лишь человек, открывавший путь. Жрецы с бритыми головами, одетые в белое, смотрели, как проходит младший сын Сети, величественная осанка которого не могла не удивить их. Для некоторых он все еще был подростком, интересовавшимся одними играми и бесконечными развлечениями, которому была уготована жизнь легкая и незначительная.

Рамзес двигался вперед.

Он прошел мимо нескольких влиятельных придворных и знатных дам с их пышным окружением. Впервые младший царевич появился перед народом. Нет, то был не сон; его отец, в первый день нового года, собирался приблизить его к трону.

Однако шествие внезапно остановилось.

Распорядитель попросил его занять место за главным жрецом Птаха, далеко от царственной четы и от Шенара, который, находясь по правую руку от отца, по-прежнему представлялся назначенным преемником Сети.

Два дня Рамзес ничего не ел и ни с кем не разговаривал.

А Амени, понимая огромное разочарование своего друга, старался не показываться ему на глаза и молча ждал; как тень, он сторожил царевича, не надоедая ему. Конечно, Рамзес лишился теперь своего беззаботного спокойствия, и с этих пор его место среди придворных, которым надлежало участвовать во всех государственных ритуалах, однако статус его ничем не отличался от положения простого сановника. По всеобщему мнению, Шенар остался наследником короны.

Золотисто-желтый пес с висячими ушами почувствовал грусть своего хозяина и не требовал ни обычных прогулок, ни игр. Благодаря его преданности царевич выбрался из темницы, в которую сам себя заточил: кормя Неспящего, он согласился, наконец, принять пищу, которую приносил ему его личный секретарь.

— Я просто тщеславный дурак, Амени. Мой отец преподнес мне хороший урок.

— Зачем ему мучить тебя?

— Мне казалось, что я не настолько глуп.

— Неужели власть так много значит?

— Власть — нет, но самореализация — да! И я был уверен, что создан править. Мой отец отстранил меня от трона, я был слеп.

— Примешь ли ты свое будущее?

— А у меня есть будущее?

Амени уже начал сомневаться, в уме ли его друг. Отчаяние Рамзеса было столь глубоко, что оно могло толкнуть его на безумные поступки, чтобы разрушить себя. Одно лишь время могло сгладить разочарование, но терпение не числилось среди добродетелей царевича.

— Сари зовет нас на рыбалку, — ненавязчиво предложил Амени. — Не хочешь немного развеяться?

— Как скажешь.

Юный писарь едва сдерживал нахлынувшую радость: если Рамзес вновь откроет скромные удовольствия повседневной жизни, он быстро оправится.

Бывший наставник Рамзеса и его супруга собрали самых блестящих и образованных молодых людей, чтобы приобщить их к изысканному удовольствию рыбалки с удочкой на пруду, где разводили рыбу. Каждому участнику предоставлялся треножник и удочка из дерева акации; самый удачливый будет провозглашен победителем конкурса и выиграет великолепный папирус, повествующий о приключениях Синухе, — классический роман, которым зачитывалось не одно поколение грамотных людей.

Рамзес уступил свое место Амени, который весьма ценил это небывалое развлечение. Вряд ли он мог понять, что ни его дружба, ни любовь красавицы Исет не в силах погасить огонь, пожиравший его душу. Время лишь расшевелит это ненасытное пламя, которому он будет жертвовать все подряд. Что бы там ни готовила ему судьба, он не примет обывательского существования. Лишь два человека внушали ему восхищение: его отец, правитель, и его мать, царица. Именно их взгляды он хотел разделять, и ничьи другие.

Добрый Сари положил руку на плечо своего бывшего ученика.

— Эта игра тебе наскучила?

— Твой прием вполне удался.

— Твое присутствие уже было гарантией успеха.

— Ты смеешься?

— Нисколько; у тебя теперь определенное положение. Многие придворные восхищались тобой во время процессии.

Жизнерадостный Сари казался искренним; он отвел Рамзеса в беседку, где разливали холодное пиво.

— Статус царского писаря самое завидное место, какое только можно себе вообразить, — заявил он воодушевленно. — Ты пользуешься доверием правителя, ты имеешь доступ к казне и житнице, ты получаешь немалую долю даров, приносимых в храмы, ты хорошо одет, у тебя есть лошади и лодка, ты живешь в прекрасном имении, ты получаешь доход со своих полей, усердные слуги заботятся о том, чтобы тебе было хорошо. Твои руки не натружены, твои ладони белые и мягкие, спина твоя крепка, тебе не приходится таскать тяжести, работать с киркой или мотыгой, тебя не призывают на хозяйственные работы, твои распоряжения выполняются немедленно. Твоя дощечка, твои кисти и твой свиток папируса обеспечивают тебе процветание и делают тебя богатым и уважаемым. «А слава?» — спросишь ты меня. Но она ждет тебя! Современники царских писарей ушли в царство мертвых, а потомки славят писателей.

— Будь писарем, — ровным голосом продекламировал Рамзес, — ибо книга переживет и стелу, и пирамиду, она сохранит твое имя лучше любого памятника. Для наследников писари оставят свои собрания мудрости; жрецы, отправляющие по ним погребальные обряды, — это их труды. Их сыновья — дощечки, на которых они пишут; камень, покрытый иероглифами, — их супруга. Самые прочные здания исчезают, ветшая и разваливаясь, творение же писаря проходит через века.

— Восхитительно! — воскликнул Сари. — Ты не пропустил ни слова из моего наставления.

— Это слова наших предков.

— Да, да, конечно… Но ведь это я передал их тебе.

— Я признателен тебе за это.

— Я все больше горжусь тобой! Будь хорошим царским писарем и забудь обо всем остальном.

Другие приглашенные также требовали внимания хозяина дома. Все вокруг вели пустые разговоры, потягивали пиво, удили рыбу, с важным видом сообщали друг другу общеизвестные «новости». Рамзес скучал, чувствуя себя чужим в этом самодостаточном мирке, удовлетворенном своей посредственностью и нехитрыми привилегиями.

Старшая сестра нежно взяла его за руку.

— Ты счастлив? — спросила Долент.

— Разве не видно?

— Как я тебе?

Он отстранился и посмотрел на нее. Платье ее было несколько необычно, более ярких цветов, парик слишком сложный, однако она казалась менее усталой и безразличной, чем всегда.

— Ты прекрасная хозяйка дома.

— Комплимент от тебя… Это такая редкость!

— И оттого более ценный.

— Все оценили твой выход в свет во время ритуала принесения даров Нилу.

— А между тем я оставался неподвижным и не произнес ни слова.

— Именно… Такой сюрприз! Двор ожидал иной реакции.

— Какой же?

В колючих глазах Долент промелькнуло что-то злое.

— Возмущение… Даже бунт. Когда ты не получаешь того, чего хочешь, ты становишься таким резким… обычно. Неужели лев обратился в ягненка?

Рамзес сжал кулаки, чтобы не дать ей пощечину.

— Ты знаешь, чего я хочу, Долент?

— То, чем обладает твой брат, и чего тебе не видать.

— Ошибаешься, я не завистливый. Я ищу свою правду. И ничего больше.

— Наступает время отдыха; в Мемфисе скоро будет не продохнуть. Мы отправляемся в нашу резиденцию в Дельте. Едем с нами, мы так редко собираемся семьей! Ты научишь нас управлять лодкой, будем плавать и ловить большую рыбу.

— Мой пост…

— Едем, Рамзес. Раз теперь все ясно, удели немного внимания близким и не отталкивай их любовь.

Раздался радостный крик победителя рыболовного конкурса. Хозяйка дома вынуждена была отвлечься, чтобы поздравить выигравшего, а ее супруг преподнес ему папирус с приключениями Синухе.

Рамзес подозвал Амени.

— Моя удочка сломалась, — признался юный писарь.

— Идем отсюда.

— Уже?

— Игра окончена, Амени.

Шенар, как всегда разодетый, подошел к Рамзесу.

— Жаль, что я не смог прийти раньше, чтобы полюбоваться на твое умение.

— Амени участвовал вместо меня.

— Временная усталость?

— Думай, что хочешь.

— Это хорошо, Рамзес, с каждым днем ты все больше осознаешь свое место. Тем не менее я ждал благодарности.

— В честь чего?

— Если тебе позволили участвовать в этом замечательном шествии, то только благодаря моему вмешательству: Сети не хотел допускать тебя. Честно говоря, он опасался, что ты будешь не на уровне. К счастью, ты держался более или менее сносно; продолжай в том же духе, и мы останемся в хороших отношениях.

Сопровождаемый своей свитой, Шенар удалился. Сари и его супруга поклонились ему, обрадованные его нежданным появлением.

Рамзес гладил своего пса по голове, почесывая ему переносицу; от удовольствия Неспящий закрыл глаза. Царевич рассматривал околополярные звезды, которые считались немеркнущими. По словам древних, они представляли в потустороннем мире сердце воскресшего фараона, как только божественный суд признавал его «судящим по справедливости».

Обнаженная красавица Исет обняла его за шею.

— Оставь ты эту собаку… Я, в конце концов, начну ревновать. Ты берешь меня, а потом оставляешь!

— Ты заснула, а мне не спалось.

— Если поцелуешь, я открою тебе маленький секрет.

— Ненавижу шантаж.

— Мне удалось получить приглашение твоей старшей сестры; тебе будет не так одиноко в кругу твоих родственников, и мы, наконец, оправдаем слухи, которые нас уже поженили.

Она так нежно стала ласкаться к нему, что он не смог отстранить ее; он взял ее на руки, прошел через террасу, положил любовницу на кровать и растянулся, давя ее красивое тело.

Амени был счастлив, к Рамзесу вернулся его зверский аппетит.

— Все готово к отъезду, — гордо объявил он, — я сам проверил весь багаж. Этот отдых пойдет нам на пользу.

— Ты его заслужил, хоть выспишься.

— Если я начал работу, я уже не могу остановиться.

— У моей сестры ты вынужден будешь оставаться праздным.

— Боюсь, что нет. Твой пост требует изучения множества дел и…

— Амени! Ты умеешь расслабляться?

— Каков хозяин, таков и слуга.

Рамзес взял его за плечи.

— Ты мне не слуга, ты мой друг. Послушай моего совета, отдохни несколько дней.

— Попробую, но…

— Что-то не так?

— Эти подложные чернильные палочки, эта подозрительная мастерская… Я хочу добиться правды.

— А доступна ли она нам?

— Ни Египет, ни мы сами не должны допускать подобных растрат.

— Из тебя выйдет государственный деятель.

— Ты думаешь так же, как я, я в этом уверен.

— Я попросил у матери, чтобы она помогла нам.

— Это… это замечательно!

— Но на данный момент — ничего нового.

— Мы сумеем.

— Мне смешны все эти чернильные палочки и мастерские, но я хочу взглянуть в глаза тому, кто пытался убить тебя, и тому, кто отдал такое приказание.

Решительность Рамзеса потрясла его личного секретаря.

— Моя память мне не изменила, Амени.

Сари зафрахтовал роскошное судно, на борту которого свободно размещалось тридцать человек. При одной мысли, что ему предстоит пересечь настоящее море, образовавшееся в результате разлива реки, и провести время в богатом имении, стоящем на вершине холма посреди пальмовой рощи, он млел от удовольствия. Жара там не такая изнуряющая, и дни проходят незаметно, в пленительной, томной неге.

Капитан торопился отплыть; речной патруль только что выдал ему разрешение покинуть порт. Если он пропустит свою очередь, придется ждать еще два-три часа.

— Рамзес опаздывает, — с сожалением сказала Долент.

— Однако красавица Исет уже на борту, — заметил Сари.

— А его вещи?

— Доставлены на рассвете. До наступления жары.

Долент в нетерпении заерзала:

— Вот и его секретарь!

Амени бежал, ноги так и мелькали. Непривычный к такого рода пробежкам, он должен был отдышаться, прежде чем что-либо сказать.

— Рамзес исчез, — выдохнул он.