9

Тростниковая хижина, построенная на краю поля, засеянного пшеницей, ночью пустовала; вот почему красавица Исет и Рамзес выбрали именно это место для уединения, охраняемые Неспящим, готовым прогнать любого непрошеного гостя.

Молодые ладили как нельзя лучше: чувственные, изобретательные, страстные, неутомимые, они могли часами услаждать друг друга, не проронив не слова.

Той ночью, томная и удовлетворенная, красавица Исет, склонив голову на грудь возлюбленному, тихонько запела.

— Почему ты осталась со мной?

— Потому что ты стал царским писцом.

— Девушка с таким положением, как у тебя, разве не должна рассчитывать на нечто большее?

— Соединить жизнь с сыном Сети… Есть ли более завидная доля?

— Выйти замуж за будущего фараона.

Красавица сморщила носик.

— Я думала об этом… Но он мне не нравится: слишком жирный, слишком грузный, слишком хитрый. Меня отвращает сама мысль о том, что он ко мне прикоснется. Я решила любить тебя.

— Решила?

— Каждое человеческое существо обладает силой любить; одни покоряют, другие позволяют себя покорить. Я не стану игрушкой мужчины, пусть самого правителя; я выбрала тебя, Рамзес, и ты выберешь меня, потому что мы одного племени.

Еще не остыв после горячки бурной ночи, проведенной в объятиях любовницы, Рамзес проходил по саду своей резиденции, когда Амени появился из дверей его дома, как раз перед клумбой, усеянной ирисами, и преградил ему путь.

— Я должен с тобой поговорить.

— Я хочу спать… Ты можешь немного подождать?

— Нет, нет! Это очень серьезно.

— В таком случае принеси мне чего-нибудь, я хочу пить.

— Молоко, свежий хлеб, финики и мед — царский завтрак уже ждет тебя. Но прежде царский писец Рамзес должен узнать, что он вместе с его сослуживцами приглашен на прием во дворец.

— Ты хочешь сказать… к моему отцу?

— Есть только один Сети.

— Во дворец по приглашению! Еще одна из твоих странных фантазий?

— Сообщать тебе важные новости — одна из моих первейших обязанностей.

— Во дворец…

Рамзес мечтал о том, чтобы еще раз встретиться с отцом; будучи царским писцом, он, несомненно, имел право на короткий разговор. Что же сказать ему? Возмутиться, потребовать объяснений, высказать недовольство своим положением, узнать, чего отец ждет от него, спросить, какую судьбу он ему уготовил… У Рамзеса еще было время все это обдумать.

— И другая новость, не столь ободряющая.

— Говори.

— Две из тех палочек черных чернил, которые мне вчера доставили, отвратительного качества. Я всегда проверяю их, прежде чем использовать, и не зря.

— Тоже мне драма.

— Ошибаешься! Я собираюсь провести по этому поводу расследование от твоего имени. Царский писец не должен допускать такой небрежности.

— Делай как знаешь, а теперь могу я немного поспать?

Сари поздравил своего бывшего подопечного; отныне Рамзес более не нуждался в наставнике, который к тому же признал, что не готовил его к трудному конкурсу на звание царского писца. Однако этот успех ученика отчасти был присвоен учителю; так, его назначили смотрителем «Капа», звание, обеспечивавшее ему вполне спокойную жизнь.

— Признаюсь, ты удивил меня; однако пусть твой успех не слишком опьяняет тебя. Он позволил тебе исправить несправедливость, спасти твоего друга Амени; но этого еще не достаточно.

— Что ты хочешь сказать?

— Я выполнил твое поручение: проверить, кто тебе друг, а кто враг. К первым я отнес бы лишь твоего секретаря. Твой оглушительный успех не мог не вызвать зависть; но главное — поскорее покинуть Мемфис и отправиться на Юг.

— Это мой брат тебя послал?

Сари выглядел удрученно.

— Не надо искать в моих словах подвоха… Но я бы советовал тебе не появляться во дворце. Этот прием тебя не касается.

— Я царский писец.

— Поверь мне, тебя там не только не ждут, но и не хотят видеть.

— А если я все-таки пойду?

— Ты останешься царским писцом… но можешь забыть о благосклонности. Не дразни Шенара, ты только сделаешь себе хуже.

Шестнадцать сотен мешков зерна и столько же пшеницы были доставлены во дворец для приготовления нескольких тысяч пирогов и хлебцев разной формы, запивать которые можно было сладким пивом и вином из оазисов. Благодаря стараниям придворного виночерпия, приглашенные на прием в честь царских писцов смогут оценить шедевры искуснейших пекарей, как только на ночном небе появится первая звезда.

Рамзес одним из первых появился у ворот дворца, денно и нощно охраняемых личной стражей фараона. Несмотря на то что солдаты сразу узнали младшего сына Сети, они проверили его диплом царского писца, прежде чем впустить в роскошный сад, усаженный сотнями деревьев. Особенно красиво выглядели старые акации, отражавшиеся в водах небольшого озера. Повсюду, тут и там, были расставлены корзины с яствами — пирогами, хлебами и фруктами — и столики, украшенные букетами цветов. Виночерпии разливали вино и пиво по алебастровым кубкам.

Рамзеса же привлекало лишь центральное здание, в котором находились приемные покои, стены которых были облицованы гладкой керамической плиткой, и яркие цвета поражали вновь прибывшего своей пестротой. Прежде чем стать воспитанником «Капа», Рамзес часто проводил время за играми в царских палатах и однажды даже взобрался по лестнице, ведущей в тронный зал, за что был наказан кормилицей, которая вскармливала его своим молоком до трех лет. Он ясно видел трон фараона, стоявший на возвышении, символизирующем справедливость богини Маат.

Рамзес надеялся, что монарх примет писцов в покоях, но ожидания его не оправдались: Сети ограничился тем, что появился у раскрытого окна дворца, выходившего на главный двор, где все они собрались, и произнес краткую речь, еще раз напоминая им о широте их обязанностей и мере ответственности.

Как при таком раскладе можно было надеяться переговорить с ним с глазу на глаз? Иногда правитель спускался на несколько минут к своим подданным и приветствовал наиболее блистательных из них. Рамзес же не только отлично справился с работой, но и был единственным, кто разгадал загадку воскрешенной дощечки для письма; так что он рассчитывал встретиться с отцом и возмутиться его молчанием. Если ему надлежало покинуть Мемфис и согласиться на незаметную роль провинциального писаря, он желал, чтобы подобный приказ отдал ему сам фараон, а не кто-либо другой.

Царские писари, члены их семей и непременная светская публика, не пропускавшая ни одного приема такого уровня, пили, ели и вели пустые разговоры. Рамзес отведал вина оазисов, затем крепкого пива; опустошив свой кубок, он заметил одну пару, сидевшую на каменной скамье в тени беседки.

Это были его брат Шенар и красавица Исет.

Рамзес направился к ним решительным шагом.

— Не кажется ли тебе, моя милая, что пора бы уже сделать окончательный выбор?

Красавица вздрогнула от неожиданности, Шенар же оставался невозмутимым.

— Нельзя быть таким невежливым, милый брат; неужели я не могу провести несколько отрадных минут в обществе прелестной дамы?

— О да, прелестей у нее не отнимать!

— Это уже грубость.

Вся зардевшись, красавица Исет, упорхнула, оставив двух братьев наедине.

— Ты становишься невыносимым, Рамзес. Ты забыл, что твое место давно уже не здесь?

— Разве я не царский писец?

— Пустое бахвальство! Ты не получишь никакого поста без моего на то согласия.

— Твой друг Сари меня уже предупредил.

— Мой друг… Скорее твой! Он попытался уберечь тебя от очередного неверного шага.

— Не приближайся больше к этой женщине.

— Ты смеешь угрожать мне?!

— Если я в твоих глазах ничего не значу, что я теряю?

Шенар прервал поединок; он опять заговорил своим елейным голосом:

— Ты прав, женщина должна быть верной. Пусть она сама сделает выбор, ты согласен?

— Хорошо.

— Что ж, развлекайся, раз пришел.

— Когда будет говорить правитель?

— А… ты не знаешь! Фараон сейчас на Севере; он поручил мне поздравить царских писцов вместо него. Твой успех заслуживает отдельной награды — охоты в пустыне.

Шенар удалился.

Раздосадованный, Рамзес залпом опустошил кубок с вином. Итак, он больше не увидит своего отца; Шенар заставил его раскрыться, чтобы тем больше унизить его. Увлекшись вином больше, чем следовало, Рамзес не захотел присоединиться ни к одной из небольших групп пустословов, никчемные разговоры которых бесили его. Изрядно выпивший, он, проходя, задел одного элегантно одетого писца.

— Рамзес! Как я рад вновь тебя встретить!

— Аша… ты еще в Мемфисе?

— Я отправляюсь завтра на Север; ты разве не знаешь главную новость? Троянская война принимает решительный оборот. Греческие варвары не захотели отказаться от покорения Приама; говорят, будто Ахилл убил Гектора; первая моя миссия в этой временной армии будет состоять в том, чтобы подтвердить или опровергнуть этот факт. А ты… скоро займешься обязанностями высокопоставленного сановника?

— Пока не знаю.

— Твой недавний успех достоин наивысшей похвалы и вызывает зависть.

— Думаю, я к этому привыкну.

— А ты не думал отправиться за границу? О, извини! Я забыл, что ты скоро женишься. Я, к сожалению, не смогу присутствовать на твоей свадьбе, но сердцем буду с тобой.

Какой-то посол взял Ашу за рукав и отвел в сторону; миссия дипломата, подающего большие надежды, уже началась.

Рамзес почувствовал, как пьяный дух отравляет его сознание; он походил на сломанное весло, на жилище с шатающимися стенами. В ярости он отшвырнул кубок, поклявшись себе, что никогда больше не опустится до такого состояния.