Книга: Фемистокл
Назад: Глава первая. ЛАВРИЙСКОЕ СЕРЕБРО
Дальше: Глава третья. ОСТРАКИЗМ

Глава вторая. КАЗНАЧЕЙ БОГИНИ АФИНЫ.

 

Аристид мучительно и тяжело переживал свое поражение не только потому, что эта победа невероятно возвысила Фемистокла. Печалило то, что ему стало известно о неоднократных попытках Стесилая сблизиться с Фемистоклом.
И тут судьба улыбнулась Аристиду, не знавшему, куда девать себя в приступах мрачной меланхолии. Неожиданно умер казначей богини Афины. Были незамедлительно проведены выборы, в результате которых эта должность досталась Аристиду.
Вся казна афинян хранилась на Акрополе в сокровищнице богини Афины, покровительницы города. Потому-то государственный казначей назывался попросту казначеем богини Афины.
Обязанностью казначея было не только вести учет поступающих в казну средств и текущих расходов на нужды государства, но и инспектировать всех должностных лиц, причастных к расходованию денег. Казначей также должен был следить за добросовестностью тех чиновников, на которых лежала обязанность собирать налоги и штрафы в пользу государства. Помощниками казначея являлись логисты, их было трое. Логистов казначей, как правило, выбирал себе сам, но утверждал в должности совет Пятисот.
Аристид выбрал себе в помощники людей бескорыстных, как и он сам. Репутация их не была запятнана ничем предосудительным.
Пританы без малейших возражений утвердили в должности новых логистов, несмотря на то что один из них доводился Аристиду дальним родственником. Это было не совсем законно, однако авторитет честнейшего из афинян помог Аристиду и на этот раз.
Казнокрадство было бичом всех древних государств. Страдали от этой беды и Афины. Несмотря на огромные штрафы, конфискации имущества и наложение атимии на уличенных в хищении государственных денег, искоренить зло никак не удавалось.
Аристид приступил к исполнению своих обязанностей с присущей ему добросовестностью. В первый же день, проверяя отчетность своего умершего предшественника, Аристид обнаружил большую недостачу в части выплат за аренду государственной земли и помещений. Все денежные суммы, поступавшие в казну, заносились на особые нумерованные медные таблички. На такие же таблички заносились и расходные суммы. Золото и серебро, поступавшее в казнохранилище, раскладывалось по сундукам, также пронумерованным. Для каждого месяца года имелся свой сундук. Проверка всех сундуков и медных табличек показала, что деньги из казны просто-напросто уплывают направо и налево.
После тщательного обыска в казнохранилище Аристиду и его помощникам удалось отыскать тайник, где были спрятаны чеканные серебряные монеты на сумму в семь талантов. Там же была обнаружена навощенная табличка, на которой, по всей видимости, была запись чистых денежных поступлений за прошедшие полгода, а также были указаны истинные расходы и суммы, присвоенные незаконным путем как ныне покойным Софенетом, так и другими людьми, причастными к его махинациям. Аристид нисколько не удивился, увидев в этом списке имя Фемистокла, сына Неокла.
Очень скоро Аристиду стало ясно, что в хищении государственных денег участвовали и логисты, состоявшие при покойном ныне Софенете. Все трое оказались в том потайном списке. Один из отстраненных логистов, по имени Эвмел, был давним другом Фемистокла и уже привлекался к суду по обвинению в подделке какого-то завещания. Правда, благодаря красноречию Фемистокла, Эвмелу тогда удалось выпутаться.
«Поглядим, поможет ли Фемистокл Эвмелу на этот раз! - усмехался про себя Аристид. - Интересно, как станет выпутываться он сам, оказавшись в компании отъявленных казнокрадов?»
Семья покойного Софенета надеялась, что государство возьмет на себя все расходы, связанные с погребением столь уважаемого гражданина. В молодости он был победителем на Истмийских играх, а в зрелые годы удостаивался чести заседать в пританее, дважды был агораномом и один раз архонтом. Помимо этого покойный Софенет отличился в Марафонском сражении: будучи раненым, он не покинул боевой строй. Однако вместо ожидаемой денежной помощи от государства старшему сыну Софенета пришлось держать ответ перед судебным следователем по обвинению покойного отца в крупном хищении государственных средств.
Судебное разбирательство было затеяно Аристидом, который припер к стенке бывших логистов, пособничавших Софенету. За такое преступление грозило изгнание с конфискацией имущества, поэтому, дабы смягчить себе наказание, они валили все на покойного Софенета, а также на Фемистокла, который, по их словам, распоряжался государственными деньгами как хотел, пользуясь своей неограниченной властью. Аристид, осознав, сколь сильное оружие у него имеется, действовал решительно и без промедления. Скоро вызов в суд получил и Фемистокл.
Главным обвинителем выступал не столько Аристид, сколько Эвмел, желавший таким способом облегчить свою вину. Помогали Аристиду вести расследование и двое других отстраненных от должности логистов, через их показания удалось значительно расширить круг людей, причастных к хищениям государственных денег. Среди этих людей оказалось немало аристократов, на первый взгляд имевших безупречную репутацию, что неимоверно изумило и огорчило Аристида. Более всего его поразило то, что все эти люди исключительно из корыстных побуждений помогали Фемистоклу проводить в жизнь его морскую программу, хотя в народном собрании они, как истые эвпатриды, голосовали против предложения о закладке большого военного флота.
Оправдывая прозвище справедливого, Аристид предъявил обвинение и своим единомышленникам-аристократам, невзирая на дружеские отношения, смазывающие его со всеми обвиняемыми. Кое-кто из фесмофетов, обычно председательствующих на суде, счел своим долгом предостеречь Аристида: мол, дело пахнет большими неприятностями.
Уже то, что Аристид собирался привлечь к суду архонта-эпонима, состоящего в должности, а вместе с ним и трех проворовавшихся логистов, наделало бы немало шума в Афинах.
Если еще начнется судебный процесс над нечистыми на руку эвпатридами из столь почтенных семейств, тогда и вовсе получится неслыханный скандал. И скандал этот может выйти боком прежде всего самому Аристиду. Народ озлобится на него за преследование Фемистокла, любимца демоса, а знать обидится на Аристида за то, что он, желая выглядеть беспристрастным, топит в одной луже и друзей и врагов. 'Гак говорили Аристиду многие его сограждане, вынужденные по должности заниматься этим расследованием. Они были бы признательны Аристиду, если бы он не стал предъявлять обвинение и Фемистоклу, поскольку изворотливость последнего всем хорошо известна. Судебные следователи с радостью согласились бы произвести дознание лишь над тремя несчастными логистами, взвалив всю вину на них и на покойного Софенета.
Однако Аристид упрямо стоял на своем: он будет в полной мере следовать закону, не делая никому ни уступок, ни поблажек.
- Если мои проворовавшиеся друзья невзлюбят меня за то, что я привлек их к суду, значит, в душе они заранее готовы к тому, что ради них я соглашусь преступить закон. В таких друзьях я не нуждаюсь, - говорил Аристид. - Я не хочу, чтобы афиняне думали, будто я придираюсь к Фемистоклу из неприязни к нему. Но афиняне так и подумают, если я вдруг закрою глаза на преступления своих друзей-аристократов и займусь только делом Фемистокла.
Впрочем, говоря так, Аристид слегка кривил душой: от неприязни к Фемистоклу он не мог избавиться всю свою жизнь.
Аристократы, которым было предъявлено обвинение в хищении государственных денег, через своих родственников и знакомых всячески старались воздействовать на Аристида. Понимая, что подкупить деньгами его бесполезно, они старались разжалобить казначея либо взывали к его великодушию. Каждый день с раннего утра у дверей Аристидова дома толпились просители, не гнушавшиеся самой грубой лестью и откровенными рыданиями в присутствии хозяина. Это раздражало и возмущало Аристида, который полагал, что знатный человек обязан быть честным. Если все же получилось так, что ты провинился перед законом, то и наказание надлежит принять с достоинством, не прибегая к попыткам разжалобить судей.
Однажды под вечер в гости к Аристиду пожаловал и Фемистокл.
Тот был несказанно удивлен этим визитом и уже было восторжествовал в душе, надеясь услышать призывы к жалости и состраданию.
Однако Фемистокл повел речь о другом.
- Сейчас ты находишься меж двух огней, Аристид, - начал он, - и рискуешь сгореть. Ты затеял дело, с одной стороны, законное, а с другой - нелепое и ненужное. Посуди сам…
Аристид раздраженно прервал Фемистокла:
- Это я уже слышал! Ты, погрязший в воровстве и интригах, будешь учить меня жизни! Твои речи для норов и негодяев. У меня совсем другие принципы.
- Я не собираюсь учить тебя жизни, - невозмутимо возразил Фемистокл. - Я хочу лишь предостеречь тебя…
- Тронут твоей заботой! - резко бросил Аристид. - Однако мне кажется, что тебе сейчас лучше поразмыслить над довлеющим над тобой обвинением, сын Неокла. Ты же суешься с нравоучениями к людям честным и непогрешимым. Мне смешно тебя слушать, клянусь Зевсом!
- А мне смешно глядеть на тебя, сын Лисимаха, - не остался в долгу Фемистокл. - Вернее, на то, как ты изображаешь из себя справедливейшего из людей и при этом в государственных делах не видишь дальше своего носа. Нашему государству давно пора усилиться на море, чтобы впредь не страшиться набегов с Эгины и не испытывать перебоев с привозом понтийской пшеницы. Я не стану отрицать, что часто брал деньги из казны сверх сметы. Но разве я на эти деньги построил себе новый дом, купил четверку лошадей для участия в Олимпийских играх или подарил жене золотые украшения? Все деньги пошли на постройку флота. Не скрою, мне приходилось давать взятки из этих же денег подрядчикам и торговцам корабельным лесом, но все это было для пользы дела. В наше время без взяток не обойтись. И ты зря усмехаешься, Аристид. Честным и неподкупным хорошо быть, сидя в кресле главного казначея и особо не вникая в государственные нужды и в истинные денежные затраты на тот же флот.
- Фемистокл, если ты то же самое скажешь на суде в свою защиту, это тебе не поможет, - заметил Аристид. - Полагаю, ты сам понимаешь это.
- Понимаю, - согласился Фемистокл. - Потому и пришел к тебе домой, чтобы договориться.
- О чем договориться? - удивился Аристид.
- Ты прекращаешь судебное расследование, а я, со своей стороны, обещаю тебе на выбор кресло притана или фесмофета в следующем году.
- Разве назначением на столь важные государственные должности распоряжаешься только ты? - съязвил Аристид. - Разве в Афинах ныне не демократия, а тирания?
- Ты знаешь, Аристид, что у меня много друзей, а также есть немало людей, мне обязанных. - Фемистокл вздохнул. - Я в отличие от тебя дорожу дружбой, поэтому имею возможность в какой-то мере влиять на жеребьевку и распределение голосов при голосовании. Подумай, Аристид. Мое предложение верное!
- И думать не стану! - сердито отрезал Аристид. - Ты приобрел большое могущество, обворовывая государство и потакая толпе. Поглядим, достанет ли твоего могущества оказаться сильнее закона. Ступай, Фемистокл. Нам не о чем больше разговаривать!
Перед тем как уйти, Фемистокл не удержался и кольнул Аристида замечанием:
- Знаешь, какая между нами разница? Я - друг закона, а ты - его раб. Два друга всегда смогут договориться. А вот господин и раб - никогда. Скоро ты на себе почувствуешь, что афинские законы столь же несовершенны, как и афинская демократия.
Аристид сдержал себя, не желая вступать в полемику и зная, что это может затянуться надолго. И самое главное, ему вряд ли удастся убедить своего извечного соперника в том, что законы Клисфена гораздо совершеннее древних законов Драконта и Солона.
Прошло немногим больше месяца после этого разговора.
Затем случилось то, чего Аристид меньше всего ожидал. Судебный процесс не только продемонстрировал ему несовершенство афинского законодательства, но и в полной мере подтвердил правоту Фемистокла.
Последний, благодаря хитростям и уловкам, сумел и дело повернуть в нужное ему русло, и судей заговорить длинными цветистыми речами, и даже влезть в доверие к аристократам. Они обратились к нему за помощью, видя, что Аристид не собирается им помогать и даже старается не замечать тех, кого еще недавно называл друзьями.
Сначала состоялся суд над проворовавшимися логистами, двое из которых сумели свалить всю вину на покойного Софенета. В результате огромный штраф пришлось платить старшему сыну Софенета. Третий из логистов, Эвмел, отделался незначительным штрафом, поскольку его защищал лучший друг Фемистокла Эпикрат, поднаторевший в такого рода делах. Аристид поначалу даже решил, что Эпикрат пребывает во вражде с Фемистоклом, ибо тот на суде все валил на архонта-эпонима, выгораживая Эвмела. На самом же деле Эпикрат переиграл и Аристида, и председателя суда. Они оба полагали, что теперь-то Фемистоклу придется очень плохо: груз доказательств против архонта-эпонима был слишком велик.
Однако Фемистокл с блеском выпутался из сложнейшей паутины обвинений. Ничего по сути дела не отрицая, он настроил в свою пользу большинство присяжных, разглагольствуя о том, сколько сил потрачено на постройку флота, благодаря которому афиняне скоро будут господствовать на море. Председатель суда был настроен явно против Фемистокла, так как был сторонником Аристида, но среди присяжных преобладали люди из афинской бедноты, которые слепо верили каждому слову. Присяжные приговорили архонта-эпонима к такому ничтожному штрафу, что Аристид от возмущения на какое-то время потерял дар речи.
Домой из гелиэи Аристид пришел еле скрывая клокотавшую в нем ярость. Он наорал на слуг, а за обедом излил супруге свое невысказанное недовольство.
- Прав был Солон, утверждавший, что судить и властвовать должны люди знатные, получившие это право от богов, самых первых устроителей Афинского государства, - кипятился Аристид. - При Солоне так и было. А ныне в суде заседают голодранцы, неучи и мужланы! Любой мало-мальски обученный оратор способен забить этим горе-судьям мозги откровенной ерундой, отвлечь их от сути дела и выиграть процесс, понося эвпатридов и превознося свои заслуги перед демосом. О Фемида! Ты и впрямь слепа, коль позволяешь негодяям вроде Фемистокла трактовать законы себе в угоду и дурачить суд. Сегодня он обворовал государство на двадцать талантов и убедил почти всех присяжных в своей правоте. Завтра он обворует казну уже на шестьдесят талантов, а тупоголовые судьи будут стоя рукоплескать, восхищенные речью о величии Афин!
Кусок не лез Аристиду в горло. Он придирался к поварихе, говоря, что лепешки пригорели, рыба несвежая, а сыр - твердый, как камень!
Досталось от Аристида и законодателю Клисфену, который, по его мнению, совершил непростительную ошибку, отняв гражданское судопроизводство у Ареопага и передав в народный суд - гелиэю. Злость распирала Аристида от осознания того, что Фемистокл вышел практически сухим из воды, а виноватым оказался покойный Софенет, за которого теперь отдувается его старший сын.
Судебные процессы грозили затянуться еще на несколько месяцев, поскольку в списке обвиняемых числилось еще много людей. Однако в Аристиде что- то надломилось. У него уже не было прежнего желания докапываться до истины, поскольку он видел, что все отдано в руки случая, а не правосудия. Аристид закрыл глаза на то, как его друзья, проходившие по обвинению, скрывают улики, договариваются с судебными следователями о снисхождении, суют взятки направо и налево. Часть улик он уничтожил сам, устав от просителей, обивавших порог его дома. Шум вокруг процесса и вовсе стал стихать после того, как Аристид снял обвинение с самых знатных виновных. Народ, не получивший любимого зрелища, когда выносятся суровые приговоры отпрыскам знатных семейств, был разочарован в Аристиде и выражал ему свое недовольство. Знать же, наоборот, расточала похвалы человеку, который, по ее мнению, вовремя одумался.
Аристиду же были одинаково неприятны и гнев народа, и признательность эвпатридов, поскольку он впервые в жизни пошел на сделку с самим собой.
Но самый страшный удар ожидал Аристида по окончании срока его полномочий главного казначея. Фемистокл предъявил ему обвинение в растрате государственных денег. И когда специальная комиссия сделала проверку, то, к изумлению Аристида, выяснилось, что в казне действительно имеется небольшая недостача. Дело дошло до суда. И, несмотря на псе красноречие Аристида, присяжные присудили его к огромному штрафу и конфискации имущества. Так народ мстил казначею за преследование Фемистокла и за снисхождение к проходившим по этому же делу эвпатридам.
Аристид был раздавлен. Афинское правосудие казалось ему каким-то злобным фарсом! Фемистокл, укравший из казны двадцать талантов, отделался ничтожным штрафом. Аристид же, не взявший из казны ни обола и пострадавший по недобросовестности одного из своих помощников, присвоившего горсть серебряных монет, получил самое суровое наказание.
Судебная комиссия уже отправилась производить опись имущества Аристида, когда первые и лучшие из афинских граждан возмутились. Возмущение это достигло такого накала, что Аристид был немедленно оправдан и даже вновь назначен на прежнюю должность.
Но он не только отказался от должности казначея, но и произнес перед согражданами речь, полную обиды и недовольства существующим положением вещей в Афинском государстве.
- Когда я старался следовать закону и покарать главного вора Фемистокла, то на меня ополчились и бедные и богатые, - с горечью говорил Аристид. - А из-за недостачи в несколько драхм я опозорен на все Афины. Теперь, спохватившись, сограждане удостаивают меня честью вновь стать казначеем. Однако я сам отныне стыжусь этой чести и сожалею о вас, граждане афинские, ибо вы охотнее одобряете того, кто угождает негодяям, нежели того, кто охраняет государственную казну. В результате наша демократия более похожа на червивое яблоко. Причем сами черви, разъедающие его, громогласно возмущаются тем, что все подвержено наговорам, воровству и подкупам. А кто виноват? Виноват, оказывается, я, поскольку один желаю быть честным и следовать закону.
Когда Аристид кончил говорить, то площадь перед зданием Пританея, полная народа, хранила гнетущее молчание. Тысячи собравшихся здесь граждан разом словно онемели. И только Фемистокл и кучка его друзей, среди которых были Эвмел и Эпикрат, рукоплескали Аристиду.
Этим рукоплесканием Фемистокл хотел напомнить недавний разговор о несовершенстве афинского законодательства.
И Аристид понял это.
Он удалялся с площади с высоко поднятой головой, и люди расступались перед ним. Кто-то выкрикивал ему похвалу, кто-то просил прощения, кто-то заверял в своей дружбе… Аристид никому не отвечал. И хотя лицо его было непроницаемо, в голове вертелись мысли: «О сборище воров, льстецов и завистников! Сейчас вы меня превозносите, а три часа назад были готовы топтать ногами! Вы готовы восхищаться моей честностью только при условии, что я не Пуду мешать вам расхищать государственное добро. Воистину, вам надлежит жить по законам Драконта, а не по законам Клисфена. Только страх смертной казни способен удержать негодяев всех мастей от воровства и нарушения закона!»

 

Назад: Глава первая. ЛАВРИЙСКОЕ СЕРЕБРО
Дальше: Глава третья. ОСТРАКИЗМ