Глава 8
«ПАЛОМНИЧЕСТВО ОПУСТОШЕНИЯ»
1399–1401 годы
Вы видите меня, бедного, хромого, ветхого смертного. Однако именно моей руке Всемогущий поручил подчинить королевства Ирана, Турана и Индии. Яне кровожаден, и Бог свидетель, что во всех моих войнах я никогда не был агрессором, все мои враги всегда были причиной собственных бедствий». Во время этой мирной беседы по улицам Алеппо текла кровь, раздавались крики матерей и детей, вопли насилуемых девствен ниц. Богатая добыча, обещанная его солдатам, могла послужить причиной их алчности, но их жестокость была усилена приказом доставить определенное количество отрубленных голов, которые, согласно его обычаю, были сложены в колонны и пирамиды.
Эдвард Гиббон, «Закат и падение Римской империи»
Толпы глазели на захваченных слонов, убранных разноцветными коврами, когда их вели по улицам Самарканда. Лишь немногие из жителей города, если вообще хоть кто-то, видели раньше этих исполинских животных. Рассказывались самые фантастические истории об этих огромных тварях: будто они неуязвимы для мечей и стрел, могут вырывать деревья, просто пробегая мимо, давят пехотинцев и конников своим хоботом. Когда Тимур проезжал по улицам, рабы сыпали драгоценные камни под копыта его лошади. Другие швыряли в воздух золотую пыль и жемчуг, чтобы почтить его. Мужчины и женщины хлопали и кричали до хрипоты. Весеннее солнце сверкало на синих куполах мечетей и дворцов, которые поднимались над городом, и на множестве минаретов, облицованных лазурной майоликой. Никогда еще триумфальное возвращение императора домой не выглядело столь величественным и экзотическим. За три десятилетия Тимур не раз покидал столицу, чтобы отправиться в очередной поход, люди ждали сообщений о битвах, а потом, через несколько лет, он возвращался с победой. Поэтому все уже начали воспринимать его успехи как нечто естественное и даже обязательное. Но на сей раз результат превосходил любые ожидания, масштабы побед и награбленные богатства казались просто невероятными. Индии пришлось опустошить свои сундуки, и Самарканд стал правителем мира.
Тимур совершил грандиозное путешествие по своему королевству, праздновавшему победу, в том ураганном стиле, который напоминал его последние военные походы. Проведя две недели в незаконченном дворце Ак-Сарай в Шахрисабзе, он отправился на север, сначала на зеленые лужайки парка Тахта-Караша, одного из самых роскошных в Самарканде, а потом в Пленяющий Сердце Сад. По пути он устроил инспекцию всем строительствам: городским баням, комплексу гробниц Шах-и-Зинда, медресе великой королевы Сарай Мульк-ханум. Затем он продолжил турне по паркам: из Сада Чинар в Сад Картины Мира, далее в Райский Сад и Сад на Возвышенности.
Самарканд бурлил от возбуждения при возвращении императора. Тимур объявил о том, что начинает самое грандиозное строительство в своей жизни. Кафедральная мечеть должна стать памятником его бесчисленным победам и богу, который даровал эти победы. Десятки индийских каменщиков, захваченных при разгроме Дели, были поставлены на работы вместе с ремесленниками из Басры и Багдада, Азербайджана, Фарса и Дамаска рядом с мастерами со всего Марвераннахра. Мечеть еще строилась, когда испанский 292 посол Клавихо в конце 1404 года прибыл в Самарканд и увидел Тимура, который лично руководил многими работами, выкрикивая приказы и бросая куски вяленого мяса рабочим, обливавшимся потом.
Старательный Язди сообщает: «Наконец под его присмотром было закончено это великое здание. В нем имелись 480 колонн тесаного камня, каждая высотой семь локтей. Сводчатая крыша была покрыта отполированным мрамором с изящной резьбой. От архитрава до вершины крыши было девять локтей. На каждом из четырех углов мечети стоял минарет. Двери были бронзовые, а стены, как внутри, так и снаружи, а также своды крыши были украшены рельефными надписями, среди которых были изречения из Алкорана. Кафедра и подставки для книг, где читались молитвы за императора, были исключительно великолепны. Алтарная ниша, покрытая коваными железными узорами, также была очень красивой».
По крайней мере на время Кафедральная мечеть стала крупнейшим из архитектурных творений Тимура. Но Язди не стал вдаваться в детали и не рассказал, что этот памятник высокомерию Тимура очень быстро начал рушиться из-за торопливой и небрежной постройки. Как придворный историк, он просто не мог позволить себе такую бестактность.
* * *
Радостные празднества, сопровождающие возвращение Тимура, были внезапно прерваны. С берегов Каспия прилетела черная весть, и принесла ее прекрасная Хан-Зада, вдова первенца Тимура Джахангира, которая сейчас была замужем за Мираншахом, правившим державой Хулагидов от имени отца. Склонившись перед Завоевателем Мира, принцесса, которая вела свою родословную от Чингис-хана, рассказала ему, что Мираншах просто сошел с ума, и хуже того, он замыслил заговор, чтобы свергнуть Тимура с трона. Взывая к его милосердию и безудержно плача, она бросилась к ногам императора, крича, что больше не может выдерживать неслыханные грубости мужа и никогда к нему не вернется.
Хотя эта новость потрясла Тимура, она не стала для него полной неожиданностью. Уже на обратном пути из Индии он получал известия о безудержном пьянстве Мираншаха. Рассказывали истории о безумных пари, многочасовых попойках-марафонах в мечетях, о золотых монетах, которые швыряли из окон дворца беснующимся толпам. Государственная казна стремительно пустела, не в силах выдержать разгула принца. Другой новостью, возмутившей Тимура, стало сообщение, что Мираншах осквернил гробницу монгольского царевича Алжитая в знаменитой зеленокупольной мечети Султании. Могилу же, принадлежавшую персидскому историку Рашид ад-дину, он приказал уничтожить, а кости похоронить на еврейском кладбище. Уничтожались самые красивые здания города. Клавихо подтвердил сообщения о безумии Мираншаха, приписав однако такое странное поведение неуверенности в себе и попыткам привлечь внимание. Испанец процитировал слова самого Мираншаха: «Так как я сын самого знаменитого завоевателя в мире, что я могу сделать в этих знаменитых городах, чтобы меня вспоминали после смерти?» Сначала он пытался заняться строительством, но очень быстро понял, что ни одно из его творений не превзойдет созданные ранее.
«Он говорил так, чтобы это было услышано: «Неужели после меня не останется никакой памяти? Оми обязатель но запомнят меня по той причине или иной!» И после этого приказал уничтожить все строения, о которых мы говорили, чтобы люди могли сказать: хотя Мираншах поистине не сумел ничего построить, однако он смог разрушить самые прекрасные здания в мире».
Относительно заговора с целью свержения Тимура Арабшах утверждает, что видел, как Мираншах пишет письмо Тимуру, за содержание которого его следовало немедленно казнить. Недовольный принц утверждал с ошеломляющей прямотой, что пришло время императору освободить дорогу следующему поколению.
«В силу твоих преклонных годов, плохого здоровья и дряхлости ты теперь уже не можешь поднять знамена империи и выдержать тяжесть правления, и все, что остается тебе в таком состоянии, это сидеть в уголке мечети подобно святоше и восхвалять Аллаха, пока смерть не придет за тобой. Среди твоих сыновей и внуков есть люди, которые заменят тебя в правлении твоими владениями, в командовании армиями и возьмут под свою руку твои царства и территории… Ты правишь людьми, но ты также правишь и законом, творя беззакония. Ты кормишь, но ценой их здоровья и пищи. Ты действуешь как защитник, но сжигаешь их сердца и тела. Ты закладываешь основания, но основания бедствий. Ты идешь вперед, но кривой дорогой…»
Все, что говорили об умственных способностях Мираншаха и о его военных талантах, а точнее — о полном отсутствии того и другого, вызывало серьезное беспокойство отца. События последних лет доказывали, что он совершенно непригоден править столь беспокойным районом, населенным грузинами, туркменами, армянами и азербайджанцами, которые постоянно отказывались признать господство Тимура. Султан Ахмед Джалаир, после того как в 1393 году Тимур изгнал его из Багдада, в следующем году снова занял город. Мираншах попытался выдворить его, но эта попытка завершилась бесславным провалом. На севере он потерпел столь же унизительное поражение. Сын султана Ахмеда был осажден татарами в азербайджанском городе Аланджик. Вместо того, чтобы использовать свое преимущество и взять штурмом цитадель, Мираншах бежал под ударом подошедшей на помощь армии грузин. Город был потерян.
Все это не могло понравиться его отцу. Хотя хроники говорят, что Тимур и сам любил крепко выпить, особенно после крупных сражений, и устраивал шумные праздники, во всем этом имелось одно принципиальное отличие от того, что делал Мираншах. Тимур никогда не позволял себе напиваться, руководя войсками или занимаясь делами империи. Решение проблемы было очевидным. Требовалось что-то срочно сделать с беспутным сыном.
* * *
В октябре 1399 года, через четыре месяца после возвращения из Индии, Тимур покинул Самарканд во главе армии. Мухаммед-Султан, назначенный его преемником, чье имя уже поминалось в пятничных молитвах и чеканилось на имперских монетах, был вызван в Марвераннахр, чтобы он управлял державой в отсутствие императора. Сын Джахангира и Хан-Зады, этот внук оставался любимцем Тимура.
Армия получила для отдыха и пополнения потерь только одно лето, а потом отправилась на запад. Начался Семилетний поход. Тимур пока еще не был готов двинуться на восток. Победы в Индии обезопасили южные границы его империи. На севере разгром Тохтамыша и внутренние распри в землях Золотой Орды покончили с наступательными возможностями этого государства. Но еще оставались незавершенные дела на западе.
В 1393 году, когда Тимур захватил Багдад, султан Ахмед бежал в Каир и нашел убежище при дворе Баркука, султана Египта и Сирии. Примерно в это же время Тимур отправил туда посольство, предложив наладить дружеские отношения между двумя государствами, однако Баркук бросил в тюрьму и казнил послов Тимура, хотя глава посольства был родственником одной из жен Тимура. Таким же провокационным было решение султана мамлюков оказать вооруженную помощь Ахмеду в его попытках вернуть Багдад. Этот союз был позднее укреплен женитьбой султана на одной из дочерей правителя Ирака.
Тимур во время похода 1394 года был близок к тому, чтобы дать сражение Баркуку, но, так как его войска были крайне утомлены, он решил дождаться более благоприятной возможности. Теперь пришло известие, что Баркук умер, оставив своего десятилетнего сына Фараджа на милость придворных группировок. Это был очень удобный момент, чтобы отомстить убийцам и, что более важно, продвинуть дальше западные границы империи, еще ближе к Средиземному морю. Но прежде всего требовалось уладить неотложные семейные дела. Столица Мираншаха Султания лежала как раз на пути к западным границам. Это позволяло наставить на путь истинный начавшего самоуправствовать принца.
Несколько командиров были отправлены вперед, чтобы точно выяснить, какие интриги плетутся при дворе Мираншаха. Вернувшись к императору, они, как и положено искушенным придворным, доложили, что во всем виноваты дурные советники принца. Они сообщили, что Мираншах идет на поводу у сборища болтунов. Безответственные ученые, поэты и музыканты повинны в катастрофическом положении его королевства. Решение Тимура было моментальным. Мавляна Мухаммед Кушистанский, известный ученый и поэт, Кутб ад-дин Мосульский, не менее известный музыкант, и несколько других придворных были приговорены к смерти. Интересно, что эти несчастные продолжали состязаться в остроумии до самого конца. Мавляна Мухаммед говорил своим друзьям: «Вы шли впереди меня в свите принца, может, вы и сейчас пойдете впереди меня?» Сам Мираншах избежал строгого наказания, но был смещен с трона и дальше тащился в обозе императора. Те из его командиров, которые были повинны в позорном поражении под Аланджиком, были жестоко казнены.
Восстановив порядок, Тимур двинулся дальше на запад. Армия зазимовала на лугах Карабаха, откуда Тимур отправил еще одну карательную экспедицию в Грузию, чтобы отомстить за ту роль, которую грузины сыграли в перевороте против Мираншаха, и помощь, оказанную осажденному сыну султана Ахмеда принцу Тахиру в Аланджике. В очередной раз горные долины были залиты кровью. Татарские войска двигались на север, убивая и грабя. Они сжигали церкви, виноградники, дома, целые города и деревни. Избиение прекратилось лишь с наступлением жестоких зимних холодов, когда армия отошла к месту зимовки, чтобы присоединиться к императорским празднованиям по поводу очередного прибавления в семействе. У Хал ил-Султана родился сын. В возрасте 63 лет Тимур стал прадедом.
Но это счастливое известие никак не касалось грузин. Оно никак не помешало очередному, пятому по счету, вторжению Тимура в это христианское царство, которое состоялось весной 1400 года. На этот раз предлогом послужил отказ царя Георгия VII выдать принца Тахира, который нашел убежище при его дворе. Когда татарские орды начали наступление, грузины ушли высоко в горы, укрывшись в потайных пещерах. Сложная местность и неожиданная тактика противника требовали нового подхода. Прежде всего Тимур приказал плести корзины достаточно большие, чтобы выдержать человека. Внутрь сажали лучников, которых спускали с утесов, пока они не оказывались напротив входа в пещеру. Они начинали посылать горящие стрелы, обмотанные паклей, смоченной нефтью, прямо в черные отверстия. Люди были вынуждены либо покинуть пещеру, либо задохнуться в дыму. Столица Грузии Тбилиси, уже взятая Тимуром в 1386 году, снова попала под удар. В самое недолгое время на земле Грузии мечети, минареты и муэдзины заменили христианские церкви и священников. Под угрозой меча грузины решили повторить священные слова мусульман: «Ля илляха иль Алла, Мухаммед расул Алла». Смерть ждала тех, кто оставался верен христианству.
Однако царь Георгий сумел ускользнуть от татар и бежал на западный Кавказ. Принца Тахира он отослал на юг, чтобы тот укрылся у оттоманского султана Баязида. Это была хитрая задумка, так как она могла спровоцировать раздоры между Баязидом и Тимуром. Но Георгий даже не подозревал, как скоро этот план сработает.
* * *
Война между Тимуром и Баязидом не была неизбежной. В действительности владыка татар несколько раз пытался заключить мир, как он это сделал с египетским султаном. Однако исторические хроники не могут помочь пониманию того, почему же все-таки Тимур и Баязид в конце концов столкнулись на поле боя. Не следует читать работы Язди, Арабшаха или Низам ад-дина Шами, которые дают очевидные ответы. Наиболее достоверным источником сведений служит обычный географический атлас. Карта Малой Азии совершенно ясно показывает, как политические и географические факторы влияли на взаимоотношения двух в высшей степени амбициозных строителей империй.
Как всегда, начались взаимные упреки по поводу врагов, которые искали убежища и получали его при дворах правителей. Баязида приводило в бешенство то, что Тимур принял у себя принцев десяти провинций Анатолии, известных как Рум, чьи королевства турки сначала сокрушили, а потом и вообще включили в орбиту Оттоманской империи, когда она начала расширяться на восток. Точно так же серьезное недовольство Тимура вызывало то, что Баязид дал убежище его новым (принц Тахир) и старым (султан Ахмед Джалаир и Кара-Юсуф, вождь туркменского племени черных овец) противникам. Особенно ненавистен ему был Кара-Юсуф, неоднократно поднимавший мятежи против Тимура в землях между Месопотамией и Малой Азией.
С помощью своей разветвленной разведывательной сети Тимур прекрасно знал обо всех шагах, которые делались, чтобы сколотить против него большой союз. Такие планы активно обсуждали Баязид, султан Ахмед и египетские власти, у которых он искал защиты. Тимур отправил письмо правителю оттоманов, предостерегая его против войны, и потребовал прекратить плести интриги вместе с султаном Ахмедом и Кара-Юсуфом. Тимур утверждал, что сам он воздерживается от войны лишь потому, что Баязид сражается с неверными в Европе, и такая война повредит общему делу ислама и поможет неверным. Он писал Баязиду, что еще никто из сражавшихся с ним не преуспел. Правитель оттоманов не должен нарушать границы, иначе он подпишет себе приговор.
«Поскольку корабль твоих неизмеримых вожделений разбился на мели самовлюбленности, ты поступил бы мудро, спустив паруса поспешности и бросив якорь раскаяния в порту смирения, который также является портом безопасности. Иначе ураган нашего мщения погрузит тебя в море наказания, коего ты заслуживаешь… Побеспокойся о себе самом и постарайся хорошим поведением сохранить владения своих предков, не позволяй своим вожделениям перешагнуть за пределы твоей ничтожной силы. Ты можешь помнить завет Мухаммеда: оставьте турок с миром, пока они сами спокойны. Не ищи войны с нами, ее никто не искал, в ней никто не преуспел. Сам шантан подталкивает тебя к гибели. Хотя ты одержал несколько заметных побед в лесах Анатолии и доказал превосходство над европейцами, это произошло лишь потому, что с вами были молитвы пророка и благословение исламской веры, которую ты защищал».
Силы оттоманов не могли идти в сравнение с татарскими армиями.
«Верь нам, ты не более чем муравей, не ищи битвы со слонами, потому что они раздавят тебя своими ногами. Голубь, который бросается на орла, сам губит себя. Может ли жалкий принц, вроде тебя, противостоять нам? Но твое хвастовство не является необычным, так как турки никогда не говорят трезво. Если ты не последуешь нашим советам, то пожалеешь об этом. Вот такой совет мы даем тебе. Хорошо подумай над ним».
Это письмо отражало геополитические реалии, которые уже почти не оставляли места для каких-либо маневров. Невозможно было отрицать тот факт, что Баязид, который огнем и мечом прошелся по Балканам и в 1396 году сокрушил при Никополисе цвет европейской рыцарской кавалерии, теперь повернул свою саблю на восток. Безостановочное продвижение Тимура на запад описано многими источниками. Выступив из Самарканда, он сначала завоевал Герат, прежде чем двинуться через Персию на Кавказ, без труда захватив их. К началу XV века военная слава обоих правителей сияла ярко, как никогда, и теперь любые новые территориальные захваты — для Баязида на востоке, для Тимура на западе — приводили их к прямому столкновению. Район, в котором соприкасались интересы обеих империй был очень неспокойным, его жители постоянно сопротивлялись попыткам установления иностранного владычества. Такие претензии на независимость лишь делали еще более четким осознание того, что один только меч может решить здесь все вопросы.
На правителя оттоманов не произвели особого впечатления резкие слова Тимура. Тимур был не более чем «бродячей собакой», которой турки совершенно не опасались. «Долгое время мы желали начать войну против тебя. Благодаря богу наше желание сейчас исполнилось, и мы решили выступить против тебя с могущественной армией. Если ты не пойдешь навстречу нам, мы придем и отыщем тебя и будем гнать тебя до Тавриза и Султании. И там мы посмотрим, на чью сторону склонятся небеса, кто из нас будет вознесен к победе, а кто низвергнут к позорному поражению».
Более того, появились совершенно ясные признаки того, что столкновение между двумя империями произойдет в самом ближайшем будущем. Пока Тимур зимой 1399–1400 годов усмирял грузин, повелитель оттоманов послал своего старшего сына принца Сулеймана вторгнуться в Армению.
Этот успешный поход привел к поражению союзника Тимура принца Тахартена из Эрзинджана, который, под сильным напором турок, был вынужден сдать город Кармах (сегодня находится в восточной Турции).
Тимур был достаточно раздражен этими событиями, а потому летом 1400 года совершил молниеносный рейд в Анатолию. К нему присоединились отряды принца Тахартена. Турки освободили его от забот о сокровищнице и о гареме, поэтому вполне понятно, почему он присоединился к татарам. Великая королева Сарай Мульк-ханум была отправлена в Султанию, что служило самым верным доказательством неизбежности битвы. Тимур остановил свой взор на городе Сивас, он являлся базой, с которой турки предпринимали свои вылазки.
Арабшах пишет: «Этот город был среди самых прекрасных крупных городов, располагался в красивом месте, известен своими общественными зданиями, укреплениями, но более всего известны могилы мучеников. Его вода чиста, а воздух полезен для телесного здоровья. Его люди скромны, исполнены вежливости и благочестия». Среди иных, более земных, особенностей города можно было назвать толстые каменные стены, построенные сельджукским султаном Аладдином Кайкубодом 160 лет назад, и глубокий ров. Такие оборонительные сооружения считались необходимыми для города, который являлся процветающим центром региональной торговли и был, кроме всего прочего, воротами к сердцу Анатолии.
В августе началась осада Сиваса. Крепкие стены и ров защищал гарнизон, состоявший из 4000 кавалеристов спаги, но Тимур имел значительно более крупные силы. Он превратил 8000 пленных в саперов, заставив их подкапывать стены города. Глубоко под землей под стены города были подведены туннели, потолки которых были укреплены деревянными стойками. Их предполагалось поджечь, и тогда стены могли рухнуть. В ход были пущены осадные машины, которые швыряли зажигательные снаряды и камни в город. В течение трех недель саперы и тараны работали без устали, пока стена не начала трещать. Старейшины города опасались, что случится несчастье, если они не сдадутся немедленно, поэтому они отправились просить мира и пощады. Тимур пообещал помиловать мусульман в обмен на выкуп. Однако армяне и другие христиане были взяты в плен. Так как основная часть кавалерии, защищавшей Сивас, состояла из армян, их судьба была предрешена. Никто не мог помешать смертоносным замыслам и мести Непобедимого Господина Семи Климатов, хотя на сей раз он прибегнул к гнусной уловке. По словам сирийского историка XV века Ибн Тагри Бирди, «захватив в плен 3000 вооруженных воинов, он выкопал для них подземную тюрьму, бросил их туда и засыпал землей. Это было сделано после того, как он пообещал им не пролить ни капли их крови. Потом он сказал: «Я сдержал свою клятву, так как я не пролил крови ни одного из них».
Татарский повелитель, который долго боролся зато, чтобы в исламском мире его называли величайшим защитником веры, постарался также предать унизительной смерти христианскую общину города. Если спаги были зарыты заживо, остальным привязывали голову к коленям и бросали в ров, чтобы они утонули. Если верить Иоганну Шильтбергеру, баварскому дворянину, захваченному Тимуром в 1402 году, в рабство были отправлены 9000 девушек. Те, кому посчастливилось избежать гибели, в ужасе бежали из Сиваса. Сам же город, как сообщает Арабшах, был уничтожен и превращен в пустыню.
Столкновения в Сивасе стали первым выстрелом в сторону оттоманов. Но Баязид показал, что хочет и может собрать армию, чтобы вторгнуться во владения татар. Обоюдное желание решить судьбу двух империй на поле боя лишь более укрепилось после этих первых столкновений. Однако в этот момент Тимур не собирался давать Баязиду генеральное сражение. Еще придет время, если Аллах этого пожелает. А теперь у него был и иные цели, и на первом месте стоял Египет.
* * *
Смерть султана Баркука в 1399 году убрала со сцены одного из самых упрямых и сильных противников Тимура. Но эта смерть стала напоминанием, если Тимуру требовались такие напоминания, что вскоре ангел смерти Азраил придет и за ним самим. На эти же мысли наталкивало и другое сообщение. В том же году скончался император Мин Чу Ян-Сан, которого татары звали Тонгуз-хан, или Хан-свинья. Скончался и Хызр-Ходжа, монгольский хан. Тимур уже пережил двух своих сыновей, Джахангира и Омар-Шейха, ему предстояло пережить и одного из своих самых любимых внуков. Но эти новости были в общем-то хорошими, пусть даже и навевали печальные мысли. Ведь смерть противника всегда хорошая новость, и лучше всего это понимал Император Века. Смерть императора Мин и хана Монголии привела к беспорядкам, которые должны были впоследствии облегчить путь Тимура на восток. Быстрая смерть двух подряд правителей Дели повергла султанат в полный хаос, из которого Тимур сумел без особого труда извлечь кровавую выгоду. И сейчас смерть Баркука привела к беспорядкам и междоусобицам в Египте, что правитель татар намеревался использовать.
Это был очень удачный момент, чтобы атаковать Фараджа, мальчика-султана, правившего в Каире. Если оттоманы в этот период еще только выходили на мировую сцену, Египетская империя еще со времен султана Саладина в XII веке была одной из ведущих держав исламского мира, столпом защиты веры от христианских крестоносцев. Саладин отбил Иерусалим, изгнал захватчиков и объединил территории Сирии и Египта. При правлении династии мамлюков, которая пришла к власти в середине XIII века, земли Египта простирались от Нила до Леванта, от юго-восточной Анатолии до Хиджаза. Во время правления султана Бейбарса, который саблей проложил себе путь к власти, слава империи достигла новых высот. В 1260 году его армия положила конец продвижению монголов на запад, нанеся им поражение в битве при Айн-Джалуде в Палестине. Оставив монголов бежать, Бейбарс обрушился на крестоносцев и разгромил их, одержав несколько блестящих побед над христианскими рыцарями. Захватив в 1263 году Антиохию, он хладнокровно вырезал весь гарнизон — 16000 человек. 100000 мужчин, женщин и детей были проданы в рабство.
Победоносные на поле боя, мамлюки не меньше преуспели в накоплении богатств и превратили свою столицу в подлинное чудо Среднего Востока. Халил аль-Зафири, персидский путешественник ХIV века, который посетил Каир, писал, что город имеет столько же жителей, сколько десять самых крупных городов его страны вместе взятых. Леонардо Фрескобальди, флорентийский путешественник, в 1384 году писал, что на одной улице Каира можно встретить больше народа, чем во всем его родном городе. По его оценке, в каирскому порту Булак, расположенном на Миле, находилось в три раза больше кораблей, чем в Венеции, Генуе и Анконе вместе. С помощью таких городов, как Каир и Дамаск, Египет контролировал торговые пути в Индию. Он также контролировал потоки паломников, идущих в Мекку и Медину. Яркий светильник ислама загорелся еще сильнее, когда туда перебрались халифы династии Аббасидов после захвата в 1260 году Багдада монголами. Но теперь Египет раздирали междоусобицы, так как соперники стремились свергнуть 10-летнего султана Фараджа, и игнорировать такого хищника, как Тимур, было уже нельзя.
Правитель татар расположился лагерем в Малатье к юго-западу от Сиваса, в восточной Анатолии. Здесь он практически перекрыл пути сообщения между оттоманами и египтянами, но в результате по нему могли ударить и те, и другие. Он прекрасно понимал грозящую опасность, так как уже имелся прецедент совместных действий его противников. В ответ на просьбу Фараджа о помощи, чтобы справиться с другими претендентами на трон, Баязид прислал ему крупные силы. Шпионы Тимура могли сообщить ему о появлении турецких послов в Каире сразу после падения Сиваса, чтобы добиться заключения союза против татар. Но к этой просьбе остались глухи, так как сам Баязид после смерти Баркука захватил принадлежавшую египтянам Малатью. Хотя в данный момент его противники не договорились, Тимур понимал, что турецкий и египетский султаны могут в любой момент объединить свои силы и выставить против него колоссальную армию.
И как всегда перед началом военных действий, он отправил противнику письмо. Тимур угрожал самыми ужасными последствиями, если Фарадж откажется повиноваться.
«Твой отец султан совершил множество ужасных преступлений против нас, среди них было беспричинное убийство наших послов, заключение в тюрьму Атыльмыша, одного из моих командиров. Так как твой отец отдал жизнь богу, наказание за свои преступления он понесет уже перед небесным судом. Что же до тебя, ты сам должен позаботиться о своем спасении и спасении своих владений. Поэтому немедленно верни нам Атыльмыша, иначе наши разъяренные солдаты обрушатся на народ Египта и Сирии, убивая, сжигая и уничтожая их имущество.
Если ты будешь упорствовать и отвергнешь этот совет, ты будешь отвечать за пролитие мусульманской крови и последующую гибель твоего царства».
Послание было совершенно недвусмысленным, однако Фарадж и его советники решили не обращать на него внимания. Гораздо хуже было то, что посол, доставивший письмо, был захвачен Судуном, вице-королем Дамаска, и разрублен надвое на уровне пояса. Язди так писал об этом происшествии: «Не удивительно, что этот простолюдин мог совершить столь трусливый поступок. Чего еще можно ожидать от черкесского раба?» Тимур не мог оставить такой поступок без отмщения. Он приказал своей армии двигаться на юг.
* * *
В 160 милях к югу от Малатьи находится город Алеппо, известный политический, торговый и культурный центр. Его рынки были полны экзотических товаров из Индии и являлись важным узлом на торговых путях, связывающих Средиземноморье с Ираном и восточной Анатолией. Его цитадель, как и следовало ожидать, считалась «большой и сильной», как уверяет Ибн Баттута. Марокканский путешественник писал, что именно здесь пророк Ибрагим (Авраам) совершал свое жертвоприношение, а поэт X века Эль-Халиди описал город так:
Земля моего сердца, простершаяся широко,
Преисполненная красоты, великая в гордости.
Вокруг твоей головы бушует шторм,
Клубящиеся тучи образуют венок.
Здесь сияют заоблачные огни,
И гаснет свечение снизу.
На чьей груди горит безвредный огонь
И всегда играют молнии.
Подобно приоткрывшемуся сиянию красоты,
Распространяет свои чары, удивляя и восторгая.
Шторм с черными клубящимися тучами действительно собирался над Алеппо, так как армия Тимура двинулась на юг. Молнии были готовы поразить этот древний город, и пламя, которое могло охватить его, было далеко небезвредным.
Пока в вышине еще собирались черные грозовые тучи, под мрачными небесами уже загрохотали громы несогласия. Амиры Тимура высказались против намерений своего императора. Они утверждали, что люди измучены. У армии почти не было времени, чтобы оправиться после изнурительного похода в Индию и обратно. После ухода из Самарканда они провели две тяжелые кампании в Грузии, захватили Сивас и Малатью, а теперь от них снова требуют идти в бой. Они двигались к сердцу страны, принадлежащей врагу богатому и сильному. Повсюду были хорошо защищенные и обеспеченные города, сильные замки, а воины мамлюков были вооружены самым наилучшим оружием. Но все подобные сомнения император без колебаний отбросил в сторону, он напомнил своим амирам, что их и его судьба, как всегда, находятся в руках бога. Форсированные марши продолжались, так как сирийцы собирали войска для защиты города. Воины прибывали из Антиохии и Акры, Хамы и Хомса, из Рамаллаха, Ханаана, Газы, Триполи, Баальбека и Иерусалима.
Мнения жителей разделились. Одни, в том числе и правитель Алеппо Дамурдаш, намеревались просить мира. Другие стояли за то, чтобы дать отпор врагу. Дамурдаш предупреждал: «Принц, который сегодня идет на нас, очень могуществен. Он и его армии совершили деяния, не имеющие равных в истории. Куда он только ни шел, повсюду захватывал города и сокрушал крепости. Те, кто пытался сопротивляться ему, потом об этом жалели и несли самое жестокое наказание». Такой противник наверняка пользовался покровительством самого бога. Гораздо более разумно не перечить ему, чеканить монеты с его именем, прославлять его в пятничных молитвах, послать священников, врачей и шерифов с ценными дарами, чтобы просить мира. Правитель продолжал: «Он правитель, которому благоприятствует удача, сильный, активный, прославленный и честолюбивый. Его гнев жжет в тысячи раз сильнее, чем огонь. Если он запылает, то целое море не сумеет погасить его».
На ястребов эти речи не произвели никакого впечатления, если верить Арабшаху. «Наши города построены не из глины или кирпичей, а из твердых, несокрушимых камней. В них стоят хорошие гарнизоны, имеющие достаточное количество продовольствия и оружия. Потребуется год, чтобы захватить хотя бы один из них. Наши луки сделаны в Дамаске, наши копья сделаны в Аравии, наши щиты сделаны в Алеппо. По нашим спискам в стране 60000 деревень. Если каждая деревня даст нам хотя бы одного или двух смелых мужчин, мы получим огромную армию. Эти татары живут в шатрах из шкур и полотна, тогда как мы живем в хороших крепостях из тесаного камня от зубцов на стене до самого фундамента».
Все призывы Дамурдаша о помощи, отправленные султану Фараджу, остались без ответа. Сирийцам предстояло в одиночку встретиться с армией Тимура. К концу октября 1400 года Тимур послал разведывательные партии проверить город и его окрестности. Это была та же самая тактика, с помощью которой он пытался отвлечь индийцев от стен Дели. Тимур не желал связываться с длительной осадой, и здесь его уловка тоже принесла успех. Ворота города были открыты, и армия вышла в боевом порядке. Судун, вице-король Дамаска, вел правое крыло. Его войска были усилены мамлюками. Дамурдаш принял командование левым крылом, составленным из воинов Алеппо, также усиленных мамлюками. При этом они допустили серьезную тактическую ошибку, поставив пеших воинов в первые ряды.
В татарской армии оправданные Мираншах и Шахрух командовали правым крылом. Султан-Махмуд, марионеточный хан из дома Джагатая, командовал левым. Два внука императора, сын Мираншаха Абубакр и Султан-Хусейн командовали правым и левым авангардами соответственно. Военные слоны, захваченные в Дели и ставшие любимой военной новинкой Тимура, были построены впереди армии, одетые в богато изукрашенную броню. Это была армия, которая, как сказал один историк, заполнила все вокруг.
С привычным криком «Аллах акбар!» обе мусульманские армии ринулись в бой. Сражение было яростным, сирийцы отчаянно атаковали этих диких варваров, чтобы защитить свой город. Воздух наполнил лязг мечей и свист стрел. Сначала Тимур захватил инициативу, так как его слоны смяли левый фланг сирийцев. Под сильнейшим напором татар он постепенно подался назад, а потом обратился в бегство к воротам города на виду у остальной армии. Пример Дамурдаша, поспешно удравшего в цитадель, повлек за собой настоящую панику. В считанные мгновения равнину заполнили сирийцы, которые со всех ног мчались к городским стенам, преследуемые по пятам татарами. В толчее воинов затаптывали лошадьми, они тонули во рву, вскоре заполнившемся трупами, копья пронзали по три или четыре человека разом, стрелы беспощадно косили беглецов. Отважных женщин и мальчиков, которые присоединились к защитникам города, перебили на месте.
У Дамурдаша не оставалось иного выбора, кроме как сдать Алеппо Тимуру, чтобы избежать дальнейшего кровопролития. С ним обращались хорошо, но Судун, который когда-то убил посла Тимура, был взят в плен. Сокровища этого города теперь принадлежали всепобеждающему завоевателю. Но надежды правителя на мирное завершение битвы были разбиты вдребезги. Историк ИбнТагри Бирди, отец которого командовал армиями султана Фараджа, писал:
«Женщины и дети бежали к большой мечети Алеппо и мелким мечетям, но люди Тамерлана гнались за ними, вязали женщин веревками, как добычу, протыкали детей мечами, перебив их всех. Они совершали позорные деяния, к которым привыкли. Над девственницами надругались без всякой жалости. Благородных женщин насиловали без всякого стеснения. Татарин схватил женщину и изнасиловал ее прямо в великой мечети на виду у множества его товарищей и жителей города. Ее отец и брат и муж видели ее страдания, но ничем не могли защитить ее, потому что их самих схватили и подвергли пыткам и мучениям. Затем татарин отпустил женщину, но ее тут же схватил другой, так и не дав прикрыться. Затем они предали мечу жителей Алеппо и его воинов, пока мечети и улицы не были заполнены мертвыми, Алеппо был завален трупами».
Убийства и грабежи продолжались четверо суток. Деревья вырубались, дома разрушались, мечети поджигались. В одном отчете говорится о массовом избиении городских евреев, которые пытались укрыться в синагоге. «Он оставил город опустошенным, не осталось никаких обитателей, все люди были перебиты. Призывы муэдзинов и молитвы больше не были слышны. Не осталось ничего, кроме пустыни, закопченной пожарами, там жили только совы да стервятники».
И над опустошенным городом высились уже привычные ужасающие памятники побед Тимура. Пирамиды отрубленных голов имели до 15 футов в высоту и до 30 футов в окружности. Стервятники, обожравшиеся мертвечиной, лениво кружили в небе, спускаясь, чтобы выклевать глаза… Двадцать тысяч голов в немом ужасе и отчаянии смотрели остекленевшим взглядом в небо.
* * *
Теперь дорога на Дамаск была открыта. Главный город Леванта, один из крупнейших на Средиземном море, один из самых старых в мире, лежал всего лишь в 200 милях к югу. После заранее предрешенного падения Алеппо стало совершенно понятно, что завоеватель не упустит такую заманчивую добычу. Поэтому марш на юг продолжился, несмотря на возражения амиров. Эти командиры предлагали отвести армию на зимние пастбища вокруг горы Ливан, где усталые солдаты смогли бы отдохнуть, но Тимур отказался выслушать их. Египетский султанат был разделен и потерял свое значение. Теперь следовало не дать ему времени приготовиться к обороне. Татары продолжали наступать, и города, селения и крепости, находившиеся между ними и Дамаском, падали, словно карточные домики. Сначала была захвачена Хама, затем Хомс, за ними Баальбек, Сидон и Бейрут.
Но главной целью Тимура оставался сам Дамаск, город, который нажил богатство, поскольку находился на перекрестке торговых путей между Азией и Европой. К западу от него простирались горные цепи Ливана, которые поднимались на высоту 10000 футов, а потом круто обрывались к Средиземному морю. На востоке тянулись прокаленные солнцем пустыни Бадият-аш-Шам. Сам Дамаск рос благодаря пошлинам, которые взимались с караванов, прибывавших ежедневно, но богатство приносили изделия прославленных мастеров и художников. На базарах работали кузнецы, стекольщики, ткачи, портные, резчики камня, плотники, изготовители луков, сокольничие и различные ремесленники. Дамаск был очень культурным и многонациональным городом, в котором жили математики и торговцы, астрономы и артисты. С 661 по 750 год он являлся столицей халифов, то есть арабской исламской империи.
Одно строение больше остальных напоминало о тех славных днях. Ибн Баттута писал: «Дамаск превзошел все остальные города по красоте, и ни одно описание не будет достаточно полным, чтобы передать его очарование. Кафедральная мечеть, известная также как мечеть Омейядов — это самая великолепная мечеть в мире, прекрасная по пропорциям и благородная в красоте, изяществе и совершенстве. Она не имеет себе равных». Три минарета тянутся к небосводу, вздымаясь над царственным куполом, который в свою очередь возвышается над большой аркадой и галереей, а также центральным двором, где может поместиться множество людей. Фасады выложены сверкающими мозаиками, изображающими райские сады, шикарные дворцы с колоннадами, могучие замки, реки и живописные пейзажи. «Даже сейчас, когда солнце едва виднеется над внешней стеной, можно представить роскошь зеленого и золотого в то время, когда двор залит солнцем и видны эти волшебные картины, рожденные воображением арабов, старавшихся компенсировать унылое однообразие своих пустынь», — писал Роберт Байрон в «Дороге на Оксиану».
Ибн Тагри Бирди утверждал, что Дамаск — это наиболее прекрасный и процветающий город мира. Но сейчас, когда сквозь его ворота в отчаянии рвались толпы беженцев из Алеппо, рассказывавших ужасные истории о бойне, город со страхом ждал появления Тимура и самого ужасного нападения за всю свою историю. Разногласия, которые начались сразу после смерти Баркука, умело подогревались шпионами Тимура, и Дамаск чувствовал себя беззащитным. Так 314 как не было единого верховного командования, сирийцы и египтяне затеяли споры, началось «замешательство, разделение, конфликты и ссоры», с сожалением отмечает Арабшах, которому в то время было восемь или девять лет. Слишком много энергии амиры тратили на доказательства собственного превосходства, началась повсеместная грызня, а непосредственная угроза нападения Тимура, как писал Ибн Тагри Бирди, «словно бы и не существовала».
К январю 1401 года татарское войско расположил ось лагерем неподалеку от города. Египетский султанат предпринял отчаянную и любопытную попытку покушения на жизнь завоевателя, отправив в его лагерь наемного убийцу, замаскировавшегося дервишем. Однако несостоявшийся убийца вызвал подозрения, его обыскали, нашли кинжал и тут же убили. Два человека, сопровождавшие его, вернулись к Фараджу с отрезанными носами и ушами.
К Фараджу был отправлен второй посол, который потребовал немедленно вернуть Атыльмыша и посоветовал молодому правителю Египта начать чеканить монеты с именем Тимура.
«Ты должен сделать это, если ты хоть сколько-то жалеешь себя и своих подданных. Наши воины подобны рыкающим львам, которые голодны до добычи. Они ищут врага, чтобы убить его, разграбить его имущество, захватить его города, сровнять дома с землей. У тебя есть только два выбора. Либо мир, следствием которого будут тишина и радость, либо война, которая приведет к беспорядку и опустошению. Я оставляю выбор тебе. Именно ты должен решить, каким путем следовать. Посоветуйся со своим разумом и сделай выбор».
Фарадж обещал повиноваться, но начал тянуть время. Серия инцидентов убедила жителей Дамаска, что ход событий постепенно поворачивается в их сторону. Прежде всего Тимур отвел войска от стен города, чтобы сохранить пастбища для лошадей. Осажденные не без оснований сделали вывод, что татары отступают; Затем пришло известие, что внук Тимура Султан-Хусейн, который вел авангард правого крыла на Алеппо, переметнулся на сторону сирийцев. Наконец, они смотрели на равнину, где еще несколько дней назад стояла лагерем армия Тимура, и видели там войска Фараджа, только что прибывшие из Каира. Жители Дамаска пришли в крайнее возбуждение, они открыли ворота города и отправили отряды, чтобы атаковать арьергарды Тимура.
Но теперь катастрофа была неизбежна, так как Фарадж нарушил свое обязательство капитулировать. Хуже того, в кровопролитных стычках погибли несколько воинов Тимура. Взбешенный император приказал войскам повернуть назад и двинуться на Дамаск. Хотя армия была ослаблена многомесячным походом, она еще представляла собой грозную силу. Говорят, что ночью линия костров тянулась на 150 миль. Фарадж, чуя грозящую гибель, отправил формальные извинения за нападения, обвиняя во всем местных мятежников и заверив Тимура, что он будет соблюдать все предложенные условия. Однако завоевателя нельзя было утихомирить столь легко.
Единственная надежда Дамаска была связана с армией Фараджа. В отличие от татар, его мамлюки хорошо отдохнули, им не пришлось совершать утомительный марш через весь континент. Но на следующее утро после того, как армия Тимура окружила город, жители Дамаска увидели страшную картину. Египетская армия под покровом ночи просто испарилась, рассеялась, словно пустынный мираж. Фарадж вернулся в Каир, так как до него долетели слухи, будто готовится заговор с целью его свержения. Дамаск остался один перед Бичом Божьим.
Пока мелкие отряды татар преследовали удирающих египтян и резали попавшихся им старших командиров и телохранителей Фараджа, Тимур лично занялся главной задачей. Жители Дамаска, оказавшиеся перед перспективой гибели, завалили городские ворота и призвали к джихаду против захватчиков. Как это уже произошло в Дели и Алеппо, Тимур не был склонен вести затяжную осаду. Он оказался слишком далеко от дома и находился между двумя враждебными ему султанами — Фараджем и Баязидом. Поэтому он хотел завершить дело молниеносным штурмом и немедленной сдачей. Кроме того, город был хорошо защищен и имел много припасов. Поставить его на колени путем осады было бы делом нелегким.
Поэтому Тимур решил обратиться к дипломатии, хотя и не сомневался в успехе военных мер, которые принесут ему все, чего не удастся добиться путем переговоров. В город был отправлен посол, чтобы предложить условия мира. В ответ Дамаск прислал свою делегацию. В ее составе оказался человек, который попал в Дамаск совершенно случайно, сам того не желая. Его пригласили участвовать в походе султана Фараджа и попросту забыли в городе, когда египтяне поспешно бежали оттуда. Этим человеком был величайший историк, когда-либо появившийся в арабском мире. Все было готово для исторической встречи.
* * *
Двадцать лет назад на территории современного Алжира Ибн Халдун завершил свой фундаментальный труд «Мукад-димах», или «Предисловие», первый том своей «Всеобщей истории». Сначала он собирался написать сравнительную историю арабов и берберов, но постепенно книга становилась все более сложной, превратилась в труд по философии истории. В ней были даны первые попытки анализа социальных перемен, описание возникновения и падения династий на протяжении многих поколений. Ибн Халдун получил образование и жил в кипящем котле североафриканской политики, поэтому он гораздо лучше других был готов описывать подобные события. К тому моменту, когда он прибыл в Дамаск вместе с султаном Фараджем, Ибн Халдун уже был широко известен и совершил блестящую карьеру. Он пользовался покровительством султана Баркука, служил старшим кади в Каире и работал секретарем, канцлером, советником, послом и доверенным лицом на переговорах почти у всех правителей Северной Африки. Вероятно, самое необычайное назначение он получил в Гранаде, когда служил там старшим судейским чинозником. Его отправили в Севилью послом к королю Кастилии Педро Жестокому. Он также видел изнутри кое-какие тюрьмы Северной Африки. Несмотря на это, а может, именно поэтому, многие его таланты и высокое покровительство повсюду приносили Ибн Халдуну новых врагов. Когда-то верх брал он, когда-то побеждали они. Как раз в тот момент, когда его положение казалось совершенно прочным, он становился жертвой очередной интриги. Впрочем, сам Ибн Халдун также участвовал в заговорах против визирей и султанов.
В отчете об этой эпохальной встрече тунисский дипломат и ученый описал, как посоветовал старейшинам города сдаться татарам, но при этом страшно опасался за свою жизнь, так как в Дамаске существовала и партия войны. Однажды утром он сам спустился с городской стены, чтобы добиться встречи с завоевателем. Детали этих переговоров он описал очень скрупулезно.
Впервые он увидел Тимура во время аудиенции в шатре, где император сидел, «опершись на локоть, а перед ним проносили подносы с едой, которые он посылал группам монголов, сидевших кружком в его шатре». Тимур протянул тунисцу руку для поцелуя. Историк начал со всем возможным почтением: «Да поможет тебе Аллах, сегодня исполнилось тридцать или сорок лет с тех пор, как я начал ждать встречи с тобой. Ты султан всей вселенной и повелитель мира, и я не верю, что со времен Адама был правитель, подобный тебе». Ибн Халдун сказал Тимуру, что еще в 1358 году встретил в мечети аль-Каравийн в Фесе священника, который предсказал приход Тимура к власти. Сочетание планет, сказал священник, длилось всего одно мгновение. «Оно указало на появление могучего, который родится на северо-востоке среди народа пустыни, который будет править царствами, свергать правителей и станет господином всего обитаемого мира».
Рассчитанная лесть достигла своей цели. Ибн Халдуна пригласили на обед в шатер императора, где разговор переключился на историю и географию. Тимур задал своему гостю множество вопросов о Северной Африке. Он хотел знать, где находятся Танжер, Сеута и Сиджильмаса. Ибн Халдун старался объяснить все это, как мог, но Тимуру этого оказалось мало. Он сказал: «Я недоволен. Я желаю, чтобы ты подготовил для меня детальное описание всей страны Магриб, ее близких краев и далеких, ее гор и рек, ее деревень и городов — причем так, словно бы я сам повидал их».
Ибн Халдун вернулся обратно в город и поспешил закончить требуемую книгу в ближайшие дни. Всего он провел в татарском лагере 35 дней и лично видел множество споров между Тимуром и его амирами, что свидетельствует о высоком уважении, которым пользовался тунисец. Он видел аудиенции и приемы императора, даже присутствовал на военных советах, когда Тимур приказывал своим амирам отыскать самые уязвимые пункты в обороне Дамаска. Его попросили, опираясь на свои исторические познания, дать обоснование законности восстановления халифата в Каире. Ибн Халдун повиновался, хотя, по его собственному заявлению, после долгих споров. «Затем Тимур сказал в ответ на эти претензии: «Ты слышал слова судей и юристов, и кажется, что у тебя не нашлось оправдания претензиям халифата ко мне. Поэтому поезжай, и да будет с тобой милость Аллаха!»
Один из друзей Ибн Халдуна, хорошо знакомый с этикетом при татарском дворе, посоветовал ему поднести Тимуру дары, «какими бы жалкими они ни показались, потому что таков их обычай при встрече с владыкой. Поэтому я подобрал в книжной лавке исключительно красивый экземпляр корана, красивый молитвенный коврик и копию знаменитой поэмы аль-Бусири, взывающей к пророку, — да благословит его Аллах и ниспошлет ему мир, и четыре шкатулки великолепных каирских сладостей».
Эти подношения, очень скромные по сравнению с сокровищами, которые Тимур привык получать от покоренных правителей, тем не менее, удовлетворили его и еще больше расположили по отношению к тунисцу. Он был приглашен сидеть по правую руку от Тимура, что было публичным признанием расположения императора. Опытный дипломат, хорошо поднаторевший в тонкостях придворной политики, Ибн Халдун счел этот момент подходящим, чтобы выпросить жизни ученых, которые были доставлены в Дамаск в обозе султана Фараджа:
«Эти учителя корана, писцы, чиновники и управители, которые находились среди тех, кого бросил султан Египта, перешли под твое правление. Король наверняка не станет пренебрегать ими. Ваша власть велика, ваши провинции обширны, и нужда вашего правительства в людях, которые могут служить в различных учреждениях, гораздо выше, чем в любых других».
Он спросил меня: «И чего ты желаешь для них?»
Я ответил: «Письменное обещание безопасности, о которой они могут просить и на которую они смогут положиться в трудных обстоятельствах».
Он сказал своему секретарю: «Напишите такой приказ для них».
Я поблагодарил, благословил его и вышел вместе с секретарем, пока письмо не было написано».
Ибн Халдун решил свою задачу. Священники в белых одеяниях были спасены.
Ближе к концу пребывания Тимура в Дамаске состоялась одна странная беседа, которую также записал Ибн Халдун. Неожиданно выяснилось, что Тимур любит мулов.
«После того, как мы обменялись обычными приветствиями, он повернулся ко мне и сказал: «У тебя есть мул?»
Я ответил: «Да».
Он сказал: «Хороший?»
Я ответил: «Да».
Он сказал: «Можешь ты продать его? Я его куплю у тебя».
Я ответил: «Пусть Аллах поможет тебе, подобный мне не может продавать подобным тебе. Я могу предложить его тебе в дар, как и все остальное, что я имею».
Он сказал: «Я могу лишь превзойти тебя в щедрости».
Я ответил: «Может ли быть щедрость превыше той, что ты уже выказал мне? Ты оказал мне множество благодеяний, даровал мне место в своем совете среди самых близких друзей, и выказал такую доброту и щедрость, за которые, я надеюсь, Аллах возблагодарит тебя».
Он промолчал. Я тоже. Мул был приведен к нему, пока я находился в совете, и я больше его не видел».
Позднее, когда Ибн Халдун вернулся в Каир, посол египетского султана при дворе Тимура прислал к нему гонца с деньгами от татарского владыки, которые стали возмещением за потерю мула. В то время египетские политики уже были развращены коррупцией. Гонец извинился за то, что кошель не полон, но заявил, что это все деньги, которые ему вручили.
Согласно утверждениям Арабшаха, Тимур разрешил тунисцу покинуть его только при одном условии: Ибн Халдун вернется со своей семьей и огромной библиотекой. Но Ибн Халдун этого обещания не выполнил. Впрочем, сам он вспоминает это несколько иначе. Он упомянул свое предложение служить при дворе Тимура и утверждает, что император отказал, распорядившись, чтобы тунисец «возвращался к своей семье и своему народу».
Благополучно ускользнув с пути Тимура, Ибн Халдун написал письмо Абу Саиду Отману, правителю Магриба, рассказав о походе Тимура на Дамаск. «Тимур захватил Алеппо, Хамсу, Химс и Баальбек и разрушил их. Его воины творили более позорные жестокости, чем было известно до сих пор». Очень выспренним тоном Ибн Халдун объяснял, что у него не было иного выбора, иначе как встретиться с Тимуром. Он добавил, что обращались с ним хорошо и что благодаря его дипломатическим усилиям «было получено прощение народу Дамаска».
За этим следовала красочная история татар, которых он назвал людьми, «вышедшими из пустыни позади Окса, между ним и Китаем… под управлением знаменитого короля Чингис-хана». От Чингиса Ибн Халдун перешел к описанию Тимура и его орд.
«Народ настолько многочислен, что его нельзя пересчитать. Если вы решите, что их миллион, это не будет слишком много, но нельзя сказать, что и слишком мало. Если они поставят свои шатры рядом на земле, они заполнят все пустые поля, а если их армии выстроятся рядом, то самая широкая равнина окажется для них слишком малой. Они совершают набеги, грабят и убивают оседлое население, творят над ними всевозможные жестокости, чему можно найти множество примеров».
Ибн Халдун оставил ценное описание, подтвердив незаурядный интеллект татарского императора и его желание вести ученые беседы по самым различным предметам. «Король Тимур один из величайших и могущественнейших королей. Одни приписывают ему знание, другие приписывают ему ересь, потому что видят предпочтение, которое он оказывает «членам дома» <Али, то есть шиитам>. Еще кто-то приписывает ему магию и колдовство, но все это пустое. Просто 322 он очень умный и очень проницательный человек, готовый спорить и обсуждать все, что он знает и чего он не знает».
Также он описывает раны Тимура. «Его правое колено не гнется после попадания стрелы, которое он получил в одном из набегов в юности, как он мне сказал. Поэтому он подволакивает ее, когда идет пешком на небольшую прогулку. Однако на большее расстояние люди несут его на руках». Как и Клавихо, Ибн Халдун видел, что рана причиняет Тимуру серьезную боль. После одной встречи с историком старый завоеватель «был унесен от нас из-за болей в колене». Но хотя Тимуру уже исполнилось 64 года, он не был ни слишком старым, ни слишком дряхлым для конных поездок. Ибн Халдун отметил, что он сидит в седле совершенно прямо.
После того, как Ибн Халдун в течение месяца имел возможность видеть Тимура вблизи, он сделал простой вывод: «Он один из тех, кому благоволит Аллах. Вся мощь принадлежит Аллаху, и он дарует ее тем, кого выбирает».
* * *
Если Тимур пользовался расположением небес, то Дамаск оказался полностью лишенным всякой защиты. Хотя сначала имелись некоторые признаки того, что капитуляция могла оказаться почетной — татарские амиры были поставлены охранять городские ворота, чтобы помешать воинам войти в город, а любого, кто был пойман во время грабежа, немедленно казнили на шелковом базаре — городу предстояло дорого заплатить за попытку оказать сопротивление. Но все намеки на возможную катастрофу подкреплялись еще одним фактом — сирийцы сами не пожелали оговорить условия сдачи с Тимуром. Все зловещие перспективы, которые ранее казались жителям Дамаска чем-то далеким, теперь стали реальностью. Начальник крепости, преисполненный ненависти к татарам, приказал гарнизону сопротивляться. Воины Тимура, уже приготовившиеся праздновать победу, внезапно были атакованы. Тысяча человек была убита, им отрубили головы и унесли в цитадель, как пишет Ибн Тагри Бирди.
Когда Тимур узнал об этом нападении, он приказал немедленно взять крепость. Рабочие принялись за работу и повели подкопы под стены. Были построены деревянные башни, с которых воины Тимура принялись обстреливать защитников. На них обрушился настоящий ливень стрел и потоки греческого огня. Затем вперед были выдвинуты катапульты, которые начали швырять в крепости камни и горшки с зажигательной смесью. Но, несмотря на это, начальник крепости отказывался сдаться. День за днем продолжался безжалостный обстрел. Стены крепости, ослабленные подкопами и расшатанные обстрелом, начали сдавать, однако упрямые защитники чинили и латали их. Лишь после 29 дней сопротивления начальник крепости понял, что ее судьба решена и сдался Тимуру. Но теперь татарский владыка был совсем не склонен к милосердию. Он приказал обезглавить упрямца. Цитадель выдала все свои сокровища и открыла ворота, из которых вышел гарнизон, который состоял всего лишь из 40 рабов-мамлюков.
Начались переговоры между Тимуром и старейшинами Дамаска. Обе стороны понимали, что сейчас все преимущества на стороне татарского повелителя. Все, что он потребует, следовало отдать, так как в его руках находилась судьба города. Он мог пощадить Дамаск, а мог превратить в груду пепла. Сначала стороны сошлись на выкупе в миллион золотых, но Тимур тут же потребовал у перепуганных чиновников десять миллионов. Как только эта сумма была вытрясена из жителей захваченного города, Тимур объявил, что получил всего лишь треть того, на что рассчитывал. И снова судьба города повисла на волоске. Переговоры начали казаться прелюдией к полному разграблению и уничтожению Дамаска. Тучи опять сгустились. Яростный шторм, который смел Алеппо, вот-вот мог обрушиться и на Дамаск.
По армии был отдан приказ. Голодные солдаты, измученные несколькими месяцами похода, уставшие после тяжелых форсированных маршей, радостно переглядывались и благодарили небеса. Дамаск был предан мечу. Это стало ужасным, чудовищным потрясением для молодого Арабшаха, от которого он так и не сумел оправиться. «Эти злые неверные внезапно обрушились на людей, пытая, избивая и грабя, словно все звезды рухнули с неба. Возбужденные и кичливые, они убивали и резали мусульман и их союзников, подобно свирепым волкам, терзающим овечье стадо.
Ураган опустошений прокатился по городу. Ион Тагри Бирди писал, что жители Дамаска «подвергались всем видам пыток. Их били палками, давили тяжестями, жгли факелами и подвешивали головой вниз. Их ноздри были закрыты тряпками с тонкой пылью, которую они вдыхали каждый раз, как только пытались перевести дух, поэтому они были едва живы. Когда человек мог умереть, ему давали отдых, чтобы он мог оправиться, а потом пытки всякого рода продолжались». В своей ненасытной жажде наживы татары прибегали к таким жестокостям, о которых раньше в Дамаске даже не слышали.
«Например, они брали человека, обвязывали голову веревкой и скручивали ее, пока она не врезалась в плоть. Они обвязывали веревку вокруг плеч и с помощью палки скручивали, пока руки не выскакивали из суставов. Они связывали жертве руки за спиной, а потом опрокидывали на спину. Они набивали ему в ноздри пепел, чтобы человек постепенно выдал все, чем владеет. Когда он отдавал все, ему не верили и продолжали пытки, пока он не умирал. А затем его тело калечили, чтобы удостовериться в смерти. Некоторые привязывали свои жертвы за пальцы к крыше дома, разводили снизу огонь и держали так ее долгое время. Если случайно человек падал в огонь, его вытаскивали и кидали на землю, чтобы он мог прийти в себя. А потом его подвешивали во второй раз…»
По уверениям Язди, добыча, захваченная в Дамаске, была так велика, что огромные караваны лошадей, верблюдов и мулов не смогли увезти ее. Изделия из серебра и золота, драгоценные одежды из Египта, Кипра и России выбрасывались, чтобы освободить место более ценным трофеям.
Арабшах, ненависть которого вполне можно понять, так как он видел гибель родного города, заявил, что Тимур захватил 90-летнего сирийского офицера, который руководил сопротивлением цитадели. Император не казнил его. Он сказал старику, что таким образом не сможет отомстить за гибель отважных татарских воинов, павших от его руки. «Я буду пытать тебя и добавлю новое горе к твоему горю и новые страдания к твоим страданиям». Похоже, Тимур насмехался. Но старика заковали в тяжелые кандалы и бросили в тюрьму.
Когда пламя уже неслось по улицам Дамаска, купол мечети Омейядов все виднелся среди дыма, клубящегося над городом. Подхваченный ветром огонь мчался к ней, пожирая по дороге деревянные дома, дворцы, мечети, бани, вообще все на своем пути. Ибн Халдун писал: «Он продолжал пылать, пока не достиг Великой Мечети. Пламя поднялось до самой крыши, начав плавить свинец на ней, потолок и стены рухнули». Одно из чудес света, великолепный памятник мусульманской веры, построенный в VIII веке, был осквернен армией мусульман под командованием человека, который претендовал на звание Воина Ислама. Ибн Халдун продолжал: «Это было исключительно подлое и отвратительное деяние, но все перемены в руках аллаха. Через своих творений он реализует свои помыслы и все решает в своем царстве по своей воле».
Современного западного читателя может потрясти этот неестественный фатализм Халдуна, однако это не более чем часть традиционной покорности аллаху, на которой настаивает ислам, и эти путы веры существуют и по сей день. Но, вероятно, имеется и другая причина его спокойного и сдержанного тона. Хотя Дамаск превратился в груду обгорелых, дымящихся руин, а его жители были перебиты до последнего человека, он сам остался цел.
«Весь город сгорел, крыша мечети Омеядов рухнула из-за пожара, ее ворота пропали, мрамор потрескался, остались стоять только стены. От других мечетей города, его дворцов, караван-сараев, бань не осталось ничего, кроме жалких руин и пустого места. Уцелело лишь некоторое количество детей, которые умерли или должны были умереть от голода», — писал Ибн Тагри Бирди.
Пока Каир трепетал в ожидании, что его постигнет такая же ужасная судьба, пока Мираншах и Шахрух бездельничали в Антиохии, завоеватель свалился с фурункулами и больной спиной. Болезнь и инфекция навалились на него прошлой осенью.
Страдающий Тимур все-таки продолжал гнать армию на юг и запад, готовясь к постепенному отходу. Жители Каира встречали сообщения об этих передвижениях с нескрываемой радостью. Султан Фарадж поспешил заверить повелителя татар, что его посол Атыльмыш будет возвращен господину. Но Тимур, после того, как оправился от последних неприятностей, думал уже совершенно о другом. Вернувшись к делам империи, он вызвал к себе из Самарканда любимого внука и наследника Мухаммед-Султана и назначил его правителем владений Хулагидов, которыми ранее управлял беспутный дядя этого юноши Мираншах. Он приказал Мухаммед-Султану собирать войска, недвусмысленно дав понять, что не собирается возвращаться домой несмотря на болезни. Тимур также приказал императорской фамилии присоединиться к нему. Теперь не могло быть и речи о какой-либо остановке. Единственный вопрос заключался в том, на какую следующую цель обратится его неукротимая энергия. Поход продолжался. Он вошел в историю под названием Семилетнего.
Тимур повернул на север, в направлении Кавказа, где он намеревался зазимовать на пастбищах Карабаха. Едва он отбыл, как начали поступать совершенно обескураживающие известия. 20000 воинов, которых он отправил, чтобы снова занять Багдад, расположенный в 500 милях к востоку, оказалось совершенно недостаточно. Несколько раздосадованный этой неудачей, Тимур, как обычно, решил сам отправиться туда, чтобы лично исправить все ошибки.
* * *
Багдад долгое время был известен как Дар-эс-Салам (Дом Мира), был вотчиной давнего противника Тимура султана Ахмеда, а также Кара-Юсуфа, вождя туркменского племени Черных овец, которому султан дал прибежище. Тимур все рассчитал и решил, что захват города оправдывает небольшой крюк в сторону. Арабшах писал: «Город был более знаменит, чем можно представить, аромат его превосходства и заслуг более душист, чем можно подумать». Ибн Баттута восхищался Багдадом как одним из крупнейших городов мира. Он вошел в историю ислама тем, что в нем находились могилы имама Абу Ханифа и имама Ахмеда ибн Ханбала, основателей двух из четырех основных школ юриспруденции в исламе.
Когда Ибн Баттута посетил Багдад в 1327 году, он уже потерял свой статус прославленной столицы исламского мира, места пребывания халифов, каковым он являлся с 756 года. Закат города начался в 1258 году, когда появились монгольские орды. Хан Хулагу разграбил и буквально уничтожил Багдад с жестокостью, которая удовлетворила бы его деда Чингис-хана. В течение 40 дней пожары пожирали город, дотла сгорела Мечеть Халифов, храм имама шиитов Мусы ибн Казима, могилы халифов в Русафахе, а также большинство зданий.
Через полвека после прихода Хулагу Багдад оставался не более чем обгорелым скелетом. Долгая череда захватчиков — персов, тюрок, монголов — старательно уничтожала его. Примерно в 1300 году неизвестный автор подчеркнул степень разрушений в новом издании знаменитого «Географического словаря», подготовленного Якутом еще в 1226 году:
«Сегодня от западного Багдада не осталось ничего, кроме нескольких отдельных кварталов, в лучших из которых жили Кархи. В то же время в восточном Багдаде, уже давно превращенном в руины, они построили стену вокруг того, что осталось от города, который лежал на берегу Тигра. Так продолжалось, пока не пришли татары под командованием Хулагу, и тогда большая часть остатков также обратилась в руины. Все его обитатели были преданы смерти, вряд ли выжил хоть кто-то, чтобы вспоминать о великолепии прошлого. А затем пришли люди из сельской местности, которые осели в Багдаде, видя, что его собственные жители все перебиты. Поэтому сейчас город совсем не тот, что был раньше, его население целиком сменилось с прежних времен. Но, слава аллаху, он сохранился».
После погрома, учиненного Хулагу, хотя Багдад и сохранил некоторый престиж, как один из величайших исламских городов, в действительности он превратился в заурядный провинциальный городок, живущий прошлым, как столица арабского Ирака. Ибн Батгута увидел город все еще стоящим на коленях.
«Западная часть Багдада была построена ранее всего, но сегодня она большей частью лежит в руинах. Хотя там сохранились тринадцать кварталов, каждый из которых сам подобен городу и имеет две или три бани. Лечебница разнесена буквально по камешку, сохранились только следы. В восточной части находится множество базаров, самый крупный из которых называется Вторничным базаром».
Помимо базаров Ибн Баттута отметил три больших мечети, которые некогда принадлежали халифам Аббасидов — мечети VIII века Мансура и Русафаха и мечеть Султана, построенная в XI веке. Он восхищался двумя мостами Багдада, «по которым люди гуляют и днем и ночью, мужчины и женщины. В городе имеются одиннадцать кафедральных мечетей, восемь на правом берегу и три на левом, а также множество других мечетей и медресе, но только последние превращены в руины».
Если судить по его описанию, то Ибн Баттута проявил больше интереса к городским баням, чем к его историческому наследию. «Бани Багдада многочисленны и хорошо построены. Большинство из них раскрашено, так, что создается впечатление черного мрамора». Далее марокканец пускается в пространные рассуждения, одобрительно замечая, что видел «множество частных бань, каждая из которых имеет в углу бассейн с двумя трубами для горячей и холодной воды». Но больше всего его восхитил обычай вручать каждому моющемуся три полотенца. Одно обвязывалось вокруг пояса, когда человек входил в баню, второе — когда он выходил оттуда, а третьим он вытирался насухо. «Ни в одном городе, кроме Багдада, я не видел ничего подобного», — признается он.
Несмотря на все погромы недавнего времени, к моменту появления Тимура Багдад все-таки оставался довольно внушительным городом. Современник Ибн Баттуты, географ Хамд Аллах Мустафи аль Казвини описывает его стены, расположенные вокруг западной и восточной частей города, как два полукруга на берегах реки Тигр длиной 12000 и 18000 шагов соответственно.
Алеппо и Дамаск пали под натиском войск Тимура. Но Багдад просто не мог противиться неизбежному. Покинув Сирию, армия Тимура после серии форсированных маршей подошла к цели. Был отдан приказ окружить город, и воины начали строить лагеря на обоих берегах Тигра. Хотя Багдад был более шести миль в диаметре, говорит Язди, огромная армия легко окружила его. Через реку был сооружен наплавной мост из лодок, и ниже города по течению расположились лучники, чтобы помешать жителям бежать. Выше по реке Мираншах и Шахрух перекрывали подходы к городу.
Жители Багдада совершенно неожиданно для себя выяснили, что город находится в плотной осаде. Лето было необычайно жарким. Жара была такой страшной, что, как говорит хроника, птицы падали мертвыми на лету, а вооруженные воины таяли, словно воск. Глядя на бесчисленную армию Тимура, стоящую лагерем вокруг города, «растерянные жители больше не считали его домом мира, а уж скорее дворцом битвы и раздоров». Охваченные паникой горожане пытались как-то укрепить рушащиеся стены. Принцы и амиры Тимура упрашивали его дать приказ на общий штурм, однако он отказал. Язди объяснял (скорее всего безосновательно), что это было сделано потому, что он ждал, что жители проявят здравый смысл, и потому, что разрушать столь прекрасный город он считал позорным.
После шести недель осады выдался такой жаркий день, что защитники надели свои шлемы на копья позади парапета, а сами бросили посты и разошлись по домам. Именно тогда император отдал своим воинам приказ идти на штурм. Отважный Шейх Нур ад-Дин первым взобрался на стену по приставной лестнице, неся знаменитое знамя Тимура с лошадиным хвостом и полумесяцем. Многие жители в отчаянии бросились в Тигр, но их перестреляли ожидавшие лучники. Правитель города и его дочь пытались спастись на лодке, однако она перевернулась. Оба утонули в бурном Тигре.
Багдад снова принадлежал Тимуру. Чтобы отметить взятие города, который доставил ему столько хлопот, Тимур отдал один из самых жестоких приказов, так как был взбешен потерей множества воинов. Город не мог ожидать пощады. Каждый солдат должен был принести ему голову горожанина. Арабшах говорит, что Тимур потребовал по две головы от каждого воина, и описывает все происшедшее далее.
«Они приносили головы поодиночке и толпами, и заставили реку Тигр выйти из берегов от потоков крови, бросая трупы на берегу. Они собирали головы и строили из них башни… Некоторые, которые не могли найти жителя Багдада, отрубали головы сирийцам, которые были с ними, и другим пленным. Иные, которым требовались головы мужчин, отрезали головы женщинам на брачном ложе».
Только религиозным лидерам и ученым была дарована пощада. Они получили новые одежды, свежих лошадей и право спокойно выехать из Багдада.
Затем пришел приказ разорить каждый дом. Пощадили только мечети, училища и лечебницы, утверждает Язди, хотя после всего происшедшего в Дамаске и гибели мечети Омейядов это кажется сомнительным. Рынки, караван-сараи, монастыри, дворцы и бани скрылись в дыму. Как говорит Алкоран: «Дома нечестивых низвергнуты по воле Бога».
Тигр покраснел от крови, и воздух наполнила вонь разлагающихся трупов, а Тимур спокойно отплыл вверх по реке к могиле имама Абу Ханифа, находящейся в восточном Багдаде, — изящной маленькой часовне, увенчанной белым куполом. Он хотел испросить заступничества у этого святого. Пока Тимур молился, его воины завершали складывать 120 пирамид из отсеченных голов вокруг опустошенного города. То, что Арабшах назвал «паломничеством опустошения», подошло к концу. Антиохия и Аккра, Баальбек и Бейрут, Хама и Хомс лежали в руинах. Дамаск был разнесен по камешку и выпотрошен. В Алеппо были отрублены 20000 голов. В Багдаде зверства достигли новых высот. Стервятники получили в свое распоряжение 90000 трупов.
* * *
Исторические хроники ничего не говорят о чувствах воинов Тимура, которые маршировали на север от Багдада, чтобы стать на зимние квартиры в Карабахе. Облегчение и радость, мы можем быть уверены, смешивались с горечью и усталостью. Среди них было много раненых, их жизнь теперь зависела от милости Всевышнего. Далеко не всем предстояло дожить до следующего похода. Но кое-кто чувствовал себя нормально. Им удалось хорошо поживиться при разграблении города, и теперь их лошади едва плелись под грузом добычи. Некоторые получили повышение прямо на поле битвы. А кто-то просто возвращался домой.
Еще раз татарские орды Тимура принесли ему победу, как он и приказал. Когда император ехал к кавказским зимовкам, он мог с гордостью оглядывать свою армию. Тимур мог бы сказать: «Воинов, своих и противника, я уважал. Тех, кто продает безмятежное счастье за бренную славу, кто бросается в гущу битвы и убийств, кто рискует жизнью в час опасности».
И теперь они надеялись на приятный отдых. Пиры, выпивки, различные удовольствия плоти — все это ждало их на тучных пастбищах Карабаха. Но в голове неутомимого Тимура уже рождались новые мысли. Как всегда, блестящий игрок на мировой шахматной доске все рассчитывал на ход вперед. Он уже давно собирался начать войну против самого сильного своего противника. Первые стычки уже состоялись. Хотя простые воины и не сознавали этого, час опасности стремительно надвигался.
