Глава 9
Собрались воеводы, совет держать, где Орду встретить.
Во дворцовых покоях тишина, только и слышится Перестук молотков камнетесов, заканчивающих кладку Успенского собора.
Подавшись вперед, насупившись, сидит на троне Иван Третий. Вперивается очами в каждого говорящего. У государя мысли двоятся: с одной стороны, он давно уже хочет освободиться от ордынской зависимости, с другой - боязно. Ну, как Ахмат осилит?
Даниил Холмский говорит:
- У Козельска! Городок этот древний, былой славой покрыт. Орды Батыя не одни сутки об его стены шишки набивали!
Князь Ярославский с Холмским согласен:
- Козельск наших ратников вдохновлять будет! Иван Молодой включился со своим планом:
- На Угре-реке надобно дорогу Ахмату перекрыть. У Угры берега обрывистые, коли переправляться начнут, тут мы на них и насядем.
План молодого великого князя государю понравился, согласились и воеводы. И многочисленное конное и пешее воинство, гремя оружием, под трубные звуки и бой барабанов, под хоругвями и святыми иконами, по полкам и дружинам начало выдвигаться в сторону Калуги - занимать оборону на Угре-реке.
Огневой наряд поставили на салазки, а за войском ехал бесчисленный обоз с пороховым зельем, ядрами, провиантом и одеждой про запас.
Растянулись полки, всем миром провожали воинство.
От села к селу, от городка к городку шли и шли обочь толпами старики и бабы. Плач редок, все больше наказывали:
- Стойте же крепко, за землю свою бейтесь!
Иван Молодой с братом государя Андреем Меньшим в блиставшей броне ехали бок о бок, переговаривались. Говорил князь Иван:
- Биться будем до последнего. Не отойдем, не побежим.
Ежели отходить, так к чему сыр-бор затевали… Мирон при виде молодого великого князя, проезжавшего мимо ополченцев, сказал поморам:
- Коли сам князь биться с татарами выехал, так нам и сам Бог велел!
Шагавший рядом с ним рыбак заметил:
- Ты же, Мирон, смерти боялся.
- То попервоначалу, пока в драку не встрял. На море в непогоду ревут волны, ладью кидают, и страх тебя одолевает. А как к снастям доберешься, и страха нет. Одна мысль одолевает - рыбу бы взять…
Повернулся Мирон направо - народ движется, налево - тоже оружные мужики, назад оглянется - стена человеческая надвигается. Обочь на волокушах тянут пушкарный наряд, бочки с пороховым зельем, чугунные ядра. А впереди, сколько всматривается Мирон, всюду видятся отряды ополченцев. Подумал: «Ужели вся Русь поднялась на ордынцев? Коли так, то не осилят татары».
И неожиданная гордость вознесла Мирона. За Русь Московскую возгордился!
В Кременце Ивана Третьего дожидались братья-мятежники Андрей Угличский и Борис Волоцкий с дружинами. Обнялись. Великий князь сказал:
- Ахмат на нас тучей надвинулся, грозой запахло. На совете решили мы казну и Софью в Белоозеро отправить. С ней боярам Тучкову да Плещееву с дьяком Далматовым находиться…
А владыка и архиепископ из Москвы не уехали, воинство благословили, напутствовали стоять за веру православную.
- Коварен Ахмат, - обронил Борис.
- Сызнова ярлык прислал, покориться взывал. Сулит Русь не разорять, коли поклонимся.
- Сказки ханские. Аль впервой, - заметил Андрей.
- Я грамоту Ахмата без ответа оставил.
- Двести лет терпели, - промолвил Борис, - доколь? Пора ордынцам место указать.
Андрей вопросительно поглядел на государя:
- Ну, как хан к Москве прорвется?
- На совете бояр решили, ежели что, посад пожечь, люду в Кремле отсидеться.
Вышли князья, направились к церкви. Иван Третий произнес:
- Перед святыми образами обещаю вам, братья, обид вам не чинить, жить в мире.
- Ты нас, государь, не вини, коли же повинны в чем, то не со зла, - сказал Борис. - Ежели ты, государь, Москву не удержишь, то и нам на своих уделах не устоять. Орда сомнет.
У паперти постояли, пока Санька коней не подал, и, сев в седла, тронулись. Санька рысил сзади, не слышал, о чем князья переговариваются. Да он на то без внимания. У него свои мысли в голове. Настену вспомнил, как провожала его.
- Ордынцев страшусь, - говорила, - ну как Москву достанут?
- Что ты, Настена, старая великая княгиня-мать Москву не покинула, верит великому князю. Эвон, сколь ратников Москву оберегают!..
Александр вспомнил сына своего, Саньку, и на душе потеплело. На третье лето мужику, отец ему уже и голубятню поставил. Подрастет, голубей гонять будет. Как они с княжичем Иваном пугали. Бывало, поднимут стаю, она над Москвой кружит. А то какой оторвется и давай до самой земли кувыркаться, падать. Вот-вот разобьется, ан нет, снова взмывает…
За лесом Угра изгиб делала, и открылось огромное поле. Место, какое молодой великий князь облюбовал. Здесь встанут ополченцы и перекроют дорогу Орде. Выстоять бы!
Миновав Калугу, Санька поскакал к Серпухову. Иван Третий велел передать боярину Патрикееву, чтоб шел к нему на Угру.
Темнело. Солнце уже давно спряталось за дальним лесом. Увидев у дороги избу, Санька свернул, решил заночевать под копенкой сена. Расседлав коня и надергав ему охапку сена, Санька собрался улечься у копны, когда подошел хозяин, предложил:
- Может, в избу зайдешь, мил человек, поешь, что Бог послал?
- Есть не хочу, - сказал Санька, - а вот от сна не откажусь.
- Меня Родионом кличут, а тебя-то как?
- Александром.
- Я, Александр, каждый день ополченцев провожаю, и тоска меня берет, совесть гложет.
- Так что мешает? Бери топор и ступай с ополченцами.
- И рад бы, да вот рука сохнет. Ты, Александр, когда спать надумаешь, приложись к земле, дрожит она. Это Орда идет, и сила у нее несметная.
- Как думаешь, Родион, выстоим ли?
- Да уж надобно. Иначе пропадем. Впряжет нас татарин в телегу.
- Коли так, то должно удержаться…
Ушел Родион, а Санька припал ухом к земле. И точно: множество копыт бьют землю, гул слышится, будто вода с огромной высоты рушится. Санька вздрогнул от предчувствия надвигающейся опасности. Ужели случится то, что случилось во времена Батыя?
Медленно надвигалась Орда на Русь.
Широко раскинувшись, шли конные тумены Дикой степью. Раскачивались по ветру хвостатые бунчуки, дрожала земля под сотнями тысяч копыт, и все живое, что было в степи, все, что летало в небе, искало укрытия.
Дрожали в страхе звезды, а днями небо затягивали пыльные тучи.
Дикая степь оглашалась многоязыким говором, криками.
Скрипели колеса кибиток, косяки лошадей выщипывали в степи травы, а ночами степь горела кострами, и кизячный дым тянуло по степи. Татарки в шальварах в казанах варили конину, сбрасывая серую пену стаям псов.
Орда шла на Московскую Русь…
Накануне похода хан Ахмат собрал десятка полтора темников в просторной юрте из белого войлока и в какой раз сказал:
- Мы потрясем Вселенную и первыми разорим землю урусов…
Усевшись на ковре полукругом, темники слушали, одобрительно кивали. А Ахмат продолжал:
- Урусы собираются выставить против нас дружины, но мы сомнем их. Когда они побегут, половина наших туменов будет добивать их, она станет тараном орды, другая же часть туменов растечется по земле урусов и будет угонять молодых мужчин в рабство, а красавиц и богатство урусов повезут в Орду, в Сарай.
Ахмат провел ладонями по лицу и промолвил:
- Во имя Аллаха, милостивого и милосердного… И темники повторили:
- Во имя Аллаха!..
Стояло раннее утро. Едва поднялось солнце, краем коснулось степи и побежало. В окружении тысячи верных нукеров Ахмат пробирался в головные вежи, где сосредоточились боевые тумены. Их множество, хан знает им счет. Они сломят ратников великого князя, и в эту дыру ринется вся орда. Она затопит Москву, зальет города и удельные княжества…
Миновав Новосиль, городок на окраине Московской Руси, и оставив его в стороне, орда двинулась на Белевск и к Козельску.
Хан ожидал известий из Литвы. Войска Казимира уже должны были встать на западном рубеже Руси. Литовский князь обещал Ахмату союз против великих князей московских…
В стороне остался Владимир-на-Клязьме. Прежде это был главный город удельной Руси, где жили великие князья и был двор митрополита.
Но то было до Ивана Калиты. Став великим князем, Калита перевел владыку православной церкви в Москву…
За Серпейском Ахмат остановил орду. Впереди была река Угра, а за ней встали полки великих князей московских Ивана Третьего и Ивана Молодого.
Москва ожидала этого удара двести сорок лет. Двести сорок лет после Мамаева разорения русской земли…
Многими рукавами вырвались из Дикой степи конные орды, чтобы слиться в единый мощный поток на берегу русской речки Угры.
Опытные татарские военачальники давно распределили воинов по сотням и тысячам, и они становились на заранее указанные места, чтоб по мановению великого хана лавой обрушиться на врага.
А когда ордынцы направят своих коней на противоположный берег, где сосредоточились русские полки, запрудят татары воды Угры, река будет кипеть людьми и конями. Сотни, тысячи их запрудят Угру. В диком хохоте сотрясутся угрские горы, закачаются вековые русские леса.
Выйдут татары из воды и в кровавой пляске сойдутся с русскими, сшибут их, погонят, будут колотить пиками, рубить саблями…
Так представляли себе будущее сражение ордынцы на этой пока еще малоизвестной речке Угре.
Столпились темники за спиной хана на возвышенности, молча взирают на тот берег реки, где их уже ждут русские полки.
Недвижим и молчалив хан, никто не смеет нарушить покой и размышления хана. Темники выжидают, кому из них хан прикажет начать первому.
Но Ахмат пока безмолвен, и темники не роняют ни слова. Они знают, хан не труслив, он что-то замысливает. А Ахмат думает, как же русские князья успели собрать такое войско?
В зарослях кустарников хан разглядел блеск орудий огненного боя. Пушек было несколько. Солнце отражалось в них, а вокруг топтались ратники с зажженными факелами.
Огненного боя Ахмат остерегался больше всего.
Сейчас как никогда Ахмат понимает, как вовремя пришелся бы удар литовцев по Руси с западного рубежа. И он ожидал известия от Казимира.
Хан подзывает темника Абдулу. Того ровно ветер сбрасывает с седла. Он падает на колени под ноги ханского коня.
- Абдула, когда тебе станет известно, что литвины напали на урусов, ты первым переправишься через Угру и отрубишь левую руку московскому князю. С тобой будут темники Агиш и Кизим.
Абдула снова птицей взлетает в седло и уезжает, чтобы передать повеление хана. А он устремляет свой взор на урусов. Хан стремится разглядеть, где ставка Ивана Третьего, но кроме княжеской хоругви не видит ничего.
Ахмат отъезжает к своему белоснежному шатру, где на высоком шесте повис его ханский бунчук, а позади шатра стоят шатры его жен.
Под тенью белого полога Ахмата ждет вареная конина, чаша кумыса и сон, который так успокаивает хана.
В Вильно в замке, где большую часть своей жизни проводит великий князь литовский и король польский Казимир, в эту пору года малолюдно и тихо. Лишь иногда его залы оглашаются музыкой и гомоном гостей.
Это случается, когда в замок съезжается знать из многих земель Польши и Литвы.
Издавна повелось, что Казимир редко бывает в Варшаве и Кракове. Разве что на сеймах, которые он не любит, считая, что поляки, кроме бестолковых драк и бесплодных споров, ни на что не способны…
Еще в начале лета до Вильно долетели слухи, что из Дикого поля надвинулась на Московскую Русь орда Ахмата.
Возликовал Казимир: близится время, о котором он всегда мечтал. Настает час, когда литовцы и поляки вступят в Новгород и Псков. Эти земли отойдут к Речи Посполитой, и он, Казимир, не будет ждать, когда новгородцы призовут его. Великий князь литовский не станет опасаться власти великих князей московских.
Казимир знает, теперь он направит польских жолнеров в Псков и посадит в нем своего воеводу, опередит прожорливых немецких рыцарей, чтобы они не посягнули на псковские земли.
Из Дикого поля Казимира постоянно уведомляют о продвижении орды. Великий князь литовский удивляется, почему они идут так медленно?..
Еще зимой Казимир решил послать на границу с Новгородом свои полки, но Иван Третий опередил его. Он совершил карательный поход на Новгород и сломил сопротивление бояр…
И вот теперь, когда Орда пошла на Московскую Русь, часы Казимира стали отсчитывать время в пользу Речи Посполитой. Он, великий князь литовский и король польский, будет пожинать плоды успеха. Плоды созрели, и, когда Ахмат тряхнет дерево, их соберет великий князь литовский и король польский Казимир.
В этом он был уверен. Но случилось то, чего Казимир не предвидел. Из-за Перекопа на Польшу и Литву устремились свирепые крымцы. Менгли-Гирей послал в набег почти всю свою орду.
Она пронеслась по Речи Посполитой, наводя ужас на польских панов, сковала их страхом и сделала невозможным созвать посполито рушение…
Казимир часто вспоминает тот сейм. Он волновался и шумел. Шляхта спорила до хрипоты. Вельможные паны показывали друг другу кукиши, обзывали бранными словами.
Король польский и великий князь литовский так и просидел на сейме насупившись, слова не вставил, а уж о посполитом рушении какую речь можно было вести, если крымцы могли повторить свой набег?
