Лаций
Мы с готовностью взялись собирать урожай. Погода портилась, на жатву оставались считанные дни, зерно нужно было убрать до наступления дождей. Большинство наших мужчин знали только морское ремесло и никогда прежде не работали в полях, поэтому дело двигалось не так споро, как нам бы хотелось. Помогали и женщины, у кого не было грудных детей. Тия вышла в поле, я приглядывала за Кианной с Маркаем и пыталась при этом собирать виноград. Маркая я привязала к спине, а Кианна играла у меня под ногами, то и дело прерываясь, чтобы утянуть в рот очередную спелую ягоду — и тогда мне приходилось вынимать у нее изо рта косточки, которые она пока не научилась выплевывать. Маркай, прижавшись щекой к моей шее, мирно спал.
И все время мы неусыпно следили, не подступают ли рутулы, ведь они не замедлят вернуться.
На двенадцатую ночь прошел сильный ливень, которым побило весь неубранный ячмень, поутру на землю лег туман. Река, поднявшаяся от ночного дождя, тихо плескалась у пристани.
После рассвета я стояла с Неем на городской стене. Сзади до нас доносился свежий хлебный запах: в городе пеклись круглые тугие хлебы с теплой сердцевиной.
— Завтра придут, — произнес Ней с уверенностью прорицателя.
Я взглянула на него:
— Ты точно знаешь?
Он кивнул, по-прежнему глядя на реку:
— Я знаю войну, сивилла. Урожай собран, скоро настанут холода, под стылым дождем не очень-то повоюешь. Но завтрашний день будет ясным, к тому же сейчас полнолуние. Рутулы выйдут в ночь и нападут на нас утром, надеясь застать народ Лация в поле, за уборкой оставшегося урожая.
— Ты сам поступил бы именно так?
— Будь я грабителем — да.
Я наконец решилась высказать давние сомнения:
— Можем ли мы победить, Ней? Перевес больше чем двое на одного: Латин сказал, что у рутулов триста воинов, а нас меньше полутора сотен, даже если считать всех мужчин Лация.
Ней посмотрел на меня с улыбкой, уже знакомой мне по Библу.
— Мы победим. Рутулы не видели сомкнутого строя, да и никто здесь его не видел. — Опершись руками на ограждение, он выглянул наружу. — Для того мы ему и выучились. Должное средство, которому пришло должное время, — я вижу это отчетливо, как никогда.
— И должное место?
Ней утвердительно качнул головой:
— И должное место. Я проживу здесь до конца дней, и мои наследники тоже. Ты ведь это чувствуешь?
— Да, — кивнула я. Не будь он царевичем, он мог бы стать жрецом.
— Красивая земля, — сказал Ней.
Здесь нет ни сияющих белокаменных стен, ни хранилища книг, ни храмов с величественными колоннами. Ни широких проездов, ни высоких башен. Лишь маленький городок с немощеными улицами, деревянными домами, пристанью на судоходной реке и пахотными землями по берегам.
— Тебе еще предстоит сделать ее красивой, — ответила я.
Ней указал куда-то за реку:
— Вон на тех склонах, что смотрят на запад, можно разбить виноградники. И дальше заросшая прогалина — видишь? Чем не место для оливковой рощи? А вон то невозделанное поле вспашем уже следующей весной.
— Да, — согласилась я. — Я знаю, что так и будет. Тебе предстоит счастливо править этой землей, когда Латин уйдет за Реку, а ты женишься на Лавинии.
Он быстро взглянул на меня и снова обернулся к реке. Наступило молчание, и я решила, что он не собирается отвечать.
— Как ты думаешь, она меня возненавидит? — спросил он, помедлив.
— За совершение брачных обязанностей? — Я тоже оперлась на ограждение. — Но ты ведь должен подтвердить осуществление брака, иначе в глазах обоих народов он останется недействителен.
— Ей всего двенадцать лет. Я вдвое старше и уже не помню, что такое нежная юная дева.
— Она ведь царевна, ее воспитывали в понятиях долга. Она исполнит что подобает.
— Но при этом она меня возненавидит? Царица, питающая ко мне ненависть, не принесет народу ничего хорошего. Я не собираюсь…
Сотворять еще одну Басетамон, поняла я. Причинять кому-то такое же зло.
— Брак должен осуществиться, — сказала я, тщательно выбирая слова. — И тебе для этого придется быть мягким и нежным, насколько возможно. Непросто, но что поделаешь.
— И в это время две сотни людей будут ждать, пока им предъявят запятнанные кровью простыни, — поморщился Ней.
— Они должны видеть кровь, мой царевич. Откуда бы она ни взялась. — Я со значением посмотрела ему в глаза, чтобы он понял. — В супружеские отношения лучше вступить позднее, когда утихнет суета и у вас будет возможность сблизиться. А что до зачатия сына… Лишний месяц ничего не решит.
— Но женщины наверняка ее спросят.
— Проследи, чтобы она ответила как нужно. Хотя царевна вроде бы не глупа… Лишь бы она не сочла это пренебрежением: представь все так, будто ты слишком дорожишь ею и опасаешься оскорбить ее поспешностью.
Он кивнул:
— Я и вправду ею дорожу. Не ради нее самой — ради будущего. Мне нужна царица, которая не будет мне врагом.
— Может быть, со временем она станет тебе дорога и сама по себе.
Ней пожал плечами, но в голосе прозвучала боль.
— Я не ищу любви, сивилла. Я царь, меня тоже воспитывали в понятиях долга. Хотя порой неизмеримо жаль, что мне никогда не быть простым корабельным кормчим… — Он взглянул на меня, его глаза струили солнечное тепло. — Как Ксандр.
— Ней… — Я понимала, что отвечаю больше чем на один вопрос. — Ты ведь не Ксандр.
Он отвел глаза и кивнул:
— Я знаю.
Больше мы об этом не говорили.
Рутулы явились следующим утром; через час после восхода их заметили на дальних холмах. Стоя на стене, мы пытались определить их число. Латин не ошибся: я насчитала двести шестьдесят.
Во дворе уже стояли наготове наши воины. Те из мужчин Лация, кто способен стрелять из лука, поднялись на стену, пятеро будут следить за воротами.
К тому времени, когда рутулы взошли на гребень последнего холма, мы ждали их во всеоружии.
Я не могла оставаться внизу. Маркай побудет с Тией во дворце, но я не способна сидеть вдали от битвы. Я наложила на лицо краску, надела новые одежды. В любом случае сегодня я понадоблюсь многим. И ту кровь, которая прольется за меня и моего ребенка, я должна буду видеть, пристало мне это или нет.
Я не чувствовала Ее недовольства — лишь Ее присутствие.
— Владычица подземного царства, — прошептала я, — Владычица битв, львиноголовая Сехмет, Владычица войн…
Ксандр поднял голову и посмотрел на меня. Воины «Дельфина» уже выстраивались с ним рядом.
Я встретила его взгляд.
Ксандр улыбнулся и ничего не сказал. Слов не требовалось — мы и без них все знали, сейчас говорили только глаза.
Рутулы уже стояли напротив ворот, требуя сдачи города.
Латин поднялся по лестнице на башню рядом с воротами, разнесся его звучный голос:
— Мы не сдадимся! Если вам нужен Лаций — возьмите его силой!
Рутулы в ответ что-то закричали, потрясая копьями. Слов я не расслышала.
Ворота открылись.
Снова полетели крики — вызовы на бой и проклятия, рутулы заколотили мечами в щиты.
Через открывшиеся ворота вышел первый отряд наших воинов — команда «Семи сестер» в полном вооружении, три группы по восемь человек: каждый с шарданским мечом и щитом, каждый прикрывает стоящего рядом. Звук их слаженной поступи напоминал рокотание грома.
Команда «Дельфина», вышедшая следом, сразу за воротами свернула налево. Последними появились воины «Жемчужины», которые встали левее «Дельфина»; в первом ряду я разглядела Коса. Три отряда выстроились вплотную друг к другу: справа Ней, в центре Ксандр, слева Кос.
Рутулы притихли. Они явно не рассчитывали на такую встречу.
Ворота захлопнулись. Наши воины молча ждали. Ни криков, ни песен, ни размахивания мечами, ни выкликания имен предков или богов — они просто ждали, застыв в безупречном строю, спокойные и суровые, как нубийские лучники в Египте.
Рутулы снова разразились криками.
Рослый и сильный народ, этого не отнять. Разрозненные группы состоят из родичей и друзей, кое-кто перемещается от кучки к кучке. Вооружены кто мечом, кто дротиком. Рассеявшись по всему полю, они выкрикивали похвальбы и угрозы, вожди окликами подбадривали бойцов перед битвой, но слов было не разобрать.
Наши воины замерли в ожидании.
Речной ветер откинул мое покрывало. Небо светилось чистейшей осенней голубизной.
Вожди издали клич, потрясая копьями. И рутулы бросились на приступ.
Они разбились о наш строй, словно волны о скалистый берег.
Стремительный отпор, лязг оружия, кровь — и они отхлынули прочь, оставив на земле дюжину соплеменников: кто-то еще шевелился, кто-то затих навсегда. Из наших никто не погиб, строй стоял твердо. Ряды «Жемчужины» чуть перестроились: двое раненых встали внутрь, на их место вышли другие воины, щиты вновь сомкнулись плотной стеной.
Снова раздались оклики вождей, снова рутулы хлынули, как морская волна. Сверкнули мечи, в утреннем воздухе разнеслись крики.
Враг вновь отступил, наши ряды держались жестко. На этот раз трое наших воинов упали, но строй над ними сомкнулся, их заслонили щиты товарищей. Разнесся голос Нея, спокойный и звучный, как в море:
— Держитесь! Держитесь, сыны Вилусы! Постоим за наших богов и родичей!
Рутулы нахлынули в третий раз.
Больше трех десятков их осталось лежать на земле, остальные явно не надеялись на победу.
Никто из наших не сошел с места, никто не нарушил строй.
Я видела, что третий отпор будет последним. Враги кинулись прочь по одному и по двое: бросив оружие на поле боя, хромая от ран, унося на спине родичей, они устремились к ближайшей роще, и среди них не нашлось никого, кто попытался бы вновь их собрать и отправить в битву.
— Стоять в строю! — раздался крик Нея. — Не преследовать! Держать строй!
Нас не сбить с толку даже зрелищем победы. Двое-трое наших рванулись было вслед за противником, но их удержали. Мы не двигались с места. Рутулы в беспорядке бежали от ворот Лация, но мы стояли. Дюжину тел они оставили на поле битвы, около сорока погибших и раненых унесли с собой. Поднявшееся солнце не застало на полях перед Лацием ни единого живого рутула.
Ней распустил строй лишь после того, как враги полностью скрылись из виду. Кто-то из воинов склонился над упавшими, ворота Лация открылись.
Сойдя со стены, я подошла к раненым. Вопреки моим опасениям их оказалось не так много, и из десяти лишь двоим грозила смерть. Остальных задело копьем или мечом, у одного сломана рука от удара в щит, у другого перелом запястья. Кому-то копье попало в ногу так, что колено, видимо, останется изувеченным навсегда.
Женщины Лация вышли за ворота. Склонившись над тяжелораненым, я услышала плеск воды: ко мне подошла Лавиния с кувшином в руке. Губы ее свело от запаха крови, но кувшин лишь чуть подрагивал в руке, ни капли воды не пролилось.
— Спасибо, царевна. — Я взяла у нее кувшин.
Она опустилась на колени рядом со мной и помогла поднять голову раненого, чтобы его напоить.
— Вы пролили кровь за наш город, — сказала она, тщательнее выговаривая слова, чтобы я могла ее понять.
— Нет, царевна, — ответила я. — За нашу общую судьбу. За найденный наконец дом, за вольный народ. Только объединив две крови, мы сможем выжить.
Лавиния посмотрела на свою ладонь со следами крови раненого, который пытался цепляться за ее руку.
— Объединив две крови… — Как и я, она хорошо понимала, что пролитая кровь может смешаться и на поле битвы, но объединить две крови может только лоно.
Сзади подошел Ней. Порез на правом предплечье, оставленный вражеским копьем, выглядел неопасным и уже не кровоточил.
— Сивилла… — Он запнулся, увидев Лавинию.
— Царевна пришла мне помочь, — ответила я.
— Вот как. — Он, кажется, не находил нужных слов. — Хорошо. Ксандр просил тебя подойти, там умер кто-то из раненых.
Я встала.
— Да, конечно.
Дойдя до Ксандра по изрытой после боя земле, я оглянулась. Ней, опустившийся на колени рядом с воином, что-то ему говорил, пытаясь ободрить. Лавиния обтирала лоб раненого, лицо ее приобрело слегка настороженное выражение.
Ксандр тронул меня за плечо, но не обнял — на мне все еще была церемониальная краска.
— Что ты видишь? — спросил он тихо.
— Юношу-лучника с широкоскулым лицом, — ответила я и затем обернулась к Ксандру: — И тебя.
Цел и невредим, нигде ни царапины, только грязь и чужая кровь.
— Да. — Ксандр виновато пожал плечами: — Мне везет.
— Это уж точно.
— Одним богам известно почему. — Он взглянул назад, где какой-то воин склонился над погибшим братом — гребцом с «Жемчужины».
— Как раз богам и известно, — утвердительно кивнула я.
В ту ночь мы погребали мертвых под яркими звездами осеннего неба. На следующую ночь, пролившуюся обильным дождем, мы праздновали бракосочетание царя.
За стенами дворца грохотал ливень, но в пиршественном зале горел огонь, по стенам плясали одинаковые тени — наши и латинян. Я вглядывалась в лица. Всего несколько мужчин и юношей — вот и все население Лация, женщин здесь намного больше. Женщин, ожидавших грабежа и насилия, готовых к тому, что враг угонит их прочь от дома и родичей, убив или захватив в плен детей. Вместо этого они празднуют свадьбу…
Я стояла рядом с Ксандром, глядя, как Латин соединяет руки Нея и Лавинии. Ней возвышался над царевной; его одеяние из багряной шерсти охватывал золотой пояс, на светлых волосах мерцали отблески огня. Лавиния в белом платье замерла рядом, шафранового цвета покрывало окутывало ее голову золотистым облаком.
Латин на мгновение удержал вместе их руки и затем отпустил. Когда он бережно откинул покрывало с бледного, мраморно-неподвижного лица дочери, Ней наклонился и поцеловал ее в губы. Она не шевельнулась, хотя веки ее дрогнули и она на миг прикрыла глаза.
Полетели приветственные возгласы, раздались крики.
Я взглянула в лицо Латина — суровое, но не скорбное. Ново-обретенный зять исполнил все, чего желал царь: защитил его народ от врагов. В конце концов, сохранение народа — первейшая обязанность правителя, рядом с которой отступает в тень что угодно, даже счастье собственного ребенка.
— Могу только благодарить богов… — начал Ксандр и замолк.
Я взглянула на него, откинувшись спиной на теплую руку:
— Что?
— Что я не царевич.
Улыбнувшись, я прижалась к нему щекой:
— Я тоже.
Во время застолья я остановилась поболтать с Косом. Его крепкая голова выдержала бы и не столько вина, и теперь, когда половина пирующих уже допились до бесчувствия, он еще твердо стоял на ногах. Присев рядом с ним, я смотрела, как гребцы «Жемчужины» отплясывают на длинных столах, расставленных в зале по случаю пира. Кос смотрел куда-то вдаль, я проследила за его взглядом.
У очага женщины раскладывали по блюдам последнее кушанье — запеченную на углях рыбу. Я знала, на кого он смотрит: женщина лет двадцати пяти то и дело взглядывала на него боязливо, но не без интереса. Вьющиеся каштановые волосы, широкий лоб, остренький носик и два мальчика, не отходящие от нее ни на шаг: одному года три, другому около пяти. Наверняка вдова.
— Подумываешь о женитьбе?
Кос заглянул внутрь чаши.
— Почему бы нет? Если она захочет… — Он поднял взгляд. — Нам удалось небывалое. Нас носило по морям и землям, пока не принесло на край света — в такую же землю, как наша. И нам здесь рады! Добыть женщину в войне проще простого, но я уж лучше поухаживаю за той, которая не прочь, и буду точно знать, что приобретаю.
— И не станешь убивать ее детей, — добавила я. Тем-то и выгодна наша сделка женщинам Лация.
— О боги, конечно, нет! — поразился Кос. — Они славные мальчишки, а я, в конце концов, корабельный мастер. Должны же у меня быть наследники, чтоб я мог обучать их ремеслу!
— А потом появятся и твои собственные дети тоже.
Кос кивнул:
— Если будет Ее воля. Но братья моих детей при этом не пострадают, ты ведь знаешь.
— Да, — согласилась я. — Но никто здесь такого не ожидал. Латинянам грозила лишь война и плен, а тогда все было бы по-другому. — Мне ли, рожденной в рабстве, этого не понимать.
Кос отхлебнул изрядно вина из чаши.
— Я все не мог взять в толк, как вы собирались такое устроить. Вы с Неем. Сделать так, чтоб мы стали желанны чужому народу, чтоб чужая земля приняла нас с той же радостью, с какой ножны принимают в себя клинок… Но теперь в выигрыше все сразу. Мы получаем готовый отстроенный город, где нас охотно привечают и где женщины не прочь взять нас в мужья, — город с крепкими стенами и хорошей землей. А они получают мужчин, которые будут их защищать, а не грабить или угонять в рабство. У вас как-то вышло добыть нам подходящую жизнь. Понятия не имею, как вам это удалось.
— Так пожелала Владычица, — просто сказала я.
Но конечно, все было много сложнее.
В другом конце зала Ней что-то говорил невесте, склонив к ней голову. Видимо, пытался исполнить задуманное. По-шардански он говорил все лучше.
Когда хмельная толпа потекла провожать новобрачных в опочивальню, по пути не скупясь на соленые шутки, мы с Ксандром выскользнули из дворца под проливной дождь и, перебегая через раскисшие улочки, добрались до портика храма, где остановились отдышаться. Холодные дождинки поблескивали на ресницах Ксандра.
— Мой добрый, добрый друг… — Взгляд его лучился теплом.
В ответ я засмеялась. Ноги по щиколотку в грязи, промокшие волосы — во мне сейчас ни красоты, ни привлекательности. Но он наклонился и поцеловал меня.
Мы прижались друг к другу под крышей портика; ливень не прекращался, пляшущие капли разбивались о землю, покрывая ее тонкой дымкой. Чуть погодя мы пробрались в маленькую комнату позади храма, где я уже сложила свои вещи. В темноте я привлекла Ксандра к себе.
— Неужели все взаправду? — прошептал он.
Я коснулась пальцами его губ, очертила контуры рта, изгиб подбородка…
— Мы дома, Ксандр. Наконец-то мы дома.
Он поцеловал мои пальцы — холодные пальцы на жарких губах.
В дворцовой опочивальне Ней и Лавиния опустились сейчас на брачное ложе, согретое теплом жаровен; подвесные светильники озаряют сложенное в ногах багряное покрывало и выжидательно раскинувшиеся белые простыни. Хочется верить, что Ней сделает, как я советовала. Хочется верить, что Лавиния оправдает мои надежды…
— Снова в серьезных думах? — Ксандр поцеловал меня в шею. — Прервись.
— И вправду… — Я притянула его к себе, и наши тела сплелись под грохочущие раскаты грома, под звуки бьющих в черепицу дождевых струй. Много позже мы затихли под одеялами в теплой безмолвной тьме, пропускающей лишь дремотный шум дождя.
— Все-таки достаточно, — сонно проговорил Ксандр, лежа головой на моем плече, и я поняла, что это и есть ответ на вопрос, заданный так много месяцев назад.
— Вполне. — Я поцеловала Ксандра в лоб и зарылась руками в его длинные мягкие волосы.
Оставалось еще кое-что.
Пещеру я нашла только к зиме — она крылась у истоков речушки, вытекающей из небольшого ущелья среди холмов, в нескольких часах ходьбы от Лация. Судя по остаткам обглоданных костей, сюда однажды забредали волки, но с тех пор в пещере никто не появлялся.
Сквозь низкое отверстие можно было пройти только пригнувшись, но затем потолок поднимался чуть выше. В глубины пещеры вел проход, через некоторое время резко сужающийся; в боковых ответвлениях нашлось несколько комнат, по большей части недостаточно высоких. В целом пещера оказалась довольно неудобной: слишком мала, слишком далека от Лация, воду можно брать только из реки…
Но здесь ощущалось присутствие некоей силы. В передней комнате, протянув ладони над остатками костей, я услышала Ее дыхание.
«Сюда, — шепнула Она. — Ты несла меня сюда».
Я воздела руки, Она гибко распрямилась во мне.
«Здесь».
И я высвободила Ее, дала Ей пролиться из меня, словно воде — в камень, в воздух…
Опустившись на колени, я коснулась ладонями холодного каменного пола.
— Владычица, я исполнила твой завет. Теперь ты меня покинешь? — Такая потеря была бы мне горше, чем утрата ребенка и утрата возлюбленного, чем все утраты мира…
«Нет, я всегда с тобой, — прошептала Она. — Я в тебе…»
— Как мне знать твою волю? Как чувствовать твои повеления, если все изменилось?
«Так же, как и всегда, — прозвучал ответ. — Так же, как ты всегда знала и всегда получала от меня нужное. Все изменяется вечно. Мир гибнет и рождается снова».
— Раньше мне не о чем было молиться, — сказала я. — А теперь… Маркай и Ксандр, Ней с Вилом, Тия, и Бай, и Кианна, и Кос. И невеста Нея, совсем дитя. Лида, Арен, Хри, народ Вилусы и народ Лация — я с ними, я неотделима от них. Я не Смерть…
Она обвила меня собой, как любовью, — смертью, жизнью, памятью, вновь напомнив первый вдох младенцев и кровь на вытоптанной траве, одр Анхиса и шевельнувшегося во мне Маркая, солнечные поля золотых колосьев и Нил с плывущими по нему светильниками Исиды…
— О Владычица!.. — Я опустила голову, и слезы пролились в пыль, как священное возлияние.
«Ты моя служительница, — сказала Она. — Я призову тебя, когда подойдет срок. Ступай, теперь настало время любить».
