Мунэмори взглянул поверх чашки на Сигэмори, прорвавшегося сквозь гущу челяди в его покои.

— Невежливо, братец, этак вламываться.

— Невежливо? Не ты ли разве оскорбил нашу сестру и государя — отказался прибыть в Рокухару?

Мунэмори отвел глаза.

— Я направил им письмо с извинениями и объяснением причин.

— Да-да, все скорбишь по усопшей жене и ребенку. Мы тронуты твоим горем, Мунэмори, но нынешнее затворничество не делает чести ни тебе, ни ей. Ты всех нас выставляешь невежами.

— Ты сам как-то сказал мне, что благородному мужу не зазорно проливать слезы.

— Благородный муж выбирает время для проявления чувств. Что на тебя нашло, Мунэмори? Когда-то ты был со всеми любезен, даже льстив — старался всем вокруг угодить. А теперь смотришь волком, уныл, неприветлив. Верно, не в горе тут дело. Будь ты хоть самую малость сердечнее с нами, со своей семьей, мы могли бы облегчить твое бремя.

— Отец находит мою перемену достойной восхищения.

— Отец… — Сигэмори осекся и посмотрел в сторону.

— Ты хотел сказать, он лишился рассудка? Я угадал?

— Нет. Я хотел лишь сказать, что в последнее время он легко утомляется и не всегда говорит то, что думает.

— Сдается мне, только в одном вы с ним схожи. Кое-кто из Тайра обеспокоен — как бы вы оба не оказались чужого роду-племени.

Сигэмори круто развернулся и с прищуром его оглядел.

— Непохоже на речи скорбящего. Почему ты не поехал в Рокухару?

— Я уже говорил.

— Тогда зачем настоял, чтобы родины устроили там, если знал, что не поедешь? Что тебе в этом?

— Лучше уж Рокухара, чем То-Сандзё и опека ина. Сигэмори шумно вздохнул.

— Что бы ты о нем ни думал, Го-Сиракава — человек миролюбивый. Он принял бы нашу сестру и ребенка по совести.

— Они с отцом враги, или ты забыл?

Сигэмори замотал головой, точно конь, отгоняющий мошкару.

— У них нет причин враждовать. Если бы Киёмори доверился ему, проявил уважение…

— Его бы втоптали в грязь вместе с будущим нашего рода. Вот если бы ты хоть раз доверился отцу, то смог бы трезвее взглянуть на происходящее.

— Вижу, спорить с тобой — пустое. Прошу, обдумай все еще раз и вернись в Рокухару. Ради сестры прошу, ни для кого больше. Она тебя любит, и твое появление ее подбодрит.

— Передай императрице мои сожаления. Я уже решил.

— Как пожелаешь. — Сигэмори развернулся на пятках и вышел.

Его брат вздохнул и отправился на веранду. Там, в заснеженном саду, было столь же холодно, голо и мертво, как у него на сердце. Единственная непритворная слеза скатилась по его щеке — слеза по сестре.