Когда Киёмори родился, страной правил молодой император Тоба. Как говорилось, его царствование протекало в согласии с. Обетованием тысячи милостей, и государем он был мудрым и великодушным, но к тому же еще прозорливым и не чуждым честолюбия.

«Что за честолюбие может быть у императора? — возразит смиренный слушатель. — Разве не достиг он высшей власти, уподобившись самим богам?» Да, так говорят, однако дела в государстве Хэйан поздних лет обстояли иначе, нежели в ранние беспечальные времена.

Для Киёмори не было секретом, что в правительстве Хэйан-Кё всем заправлял клан Фудзивара и его ставленники. Веками они выдавали дочерей за наследников трона, тем самым добиваясь бесконечных повышений по службе и самых почетных чинов. Основав к тому же немало святилищ и храмов и сделав немало щедрых подношений, Фудзивара заручились поддержкой всех мало-мальски влиятельных жрецов и священников. Они стали задавать тон в изящном, поовфяли развитие искусств, музыки и каллиграфии, пока само их имя не стало символом утонченности и благородства. Задушенные их покровительством, императоры превратились в заложников Фудзивара, которыми те вольны были повелевать как своими вассалами.

Государь Тоба был сведущ в истории и не мог не знать, что раньше императоры обладали куда большей властью, нежели в последнюю эпоху. Настала пора, решил он, вернуть бразды правления наследникам трона.

Его замысел был прост. Во время оно императоры нередко оставляли трон в расцвете лет, лишь только появлялись наследники подходящего возраста, способные их сменить. Считалось, что отрекшийся император принимал схиму, дабы провести оставшиеся годы в молитвах и медитации, вдали от соблазнов бренного мира.

Вот так вышло, что на двадцатом году жизни, полный жизни и сил, Тоба оставил троп своему четырехлетнему сыну Су-току. Поначалу решение это сочли неслыханным, и Государственный совет бросился перерывать архивы в поисках подобного случая. Тоба, однако, напомнил, что сам он взошел на трон в том же возрасте, и сколько бы советники ни возражали, ссылаясь на раннюю смерть его отца, в конце концов они были вынуждены признать слабость своих доводов и позволили Тобе отречься.

С тех пор он стал величаться отрекшимся государем Тобой, или Тоба-ином, принял постриг и облачился в суровое одеяние монаха, после чего, простившись с дворцом, переехал в собственную усадьбу. Внимание Фудзивара не замедлило переметнуться на малолетнего императора Сутоку.

Однако Тоба-ин отнюдь не охладел к мирским делам. Он окружил себя самыми доверенными советниками. Были средь них и младшие отпрыски рода Фудзивара, которым претило давление родственников. Так за пределами дворцовых стен сформировалось иное правительство, и Тоба-ин, скинув бремя церемониальных обязанностей, смог полностью посвящать себя государственным делам. Далее государь-инок отказался уступить кому бы то ни было право жалования чинов и мало-помалу наводнил совет своими ставленниками, готовыми повиноваться ему прежде регента Фудзивара. А так как особа и закон императора, даже бывшего, почитались священными, Фудзивара ничем не смогли ему помешать.

Однако и Тоба-ин не избежал ошибок. Ведь сказано в сутрах, что мирские соблазны суть корень падения человека, и история государя-ипока подтвердила их правоту. Была у него наложница по имени Бифукумон, в которой он души не чаял, и вот спустя шестнадцать лет после отречения она подарила ему сына. Тоба-ин до того привязался к младенцу, что вынудил своего первенца Сутоку, двадцати двух лет, безукоризненно правившего все эти годы, отречься от трона в пользу трехгодовалого Коноэ — так назвали наследника.

И вновь Государственный совет был потрясен. Пошла молва, будто Тоба-ин невзлюбил Сутоку, усомнившись, что тот — его сын. Министрам пришлось еще раз перебирать хроники, разыскивая схожий случай. Тоба-ин позаботился о том, чтобы прецедент нашелся — среди летописей о древних китайских властителях. Совет снова оказался не в силах перечить императорской воле, и Коноэ, едва складывавший слова, был посажен на трон.

Сутоку, получивший титул новоотрекшегося императора, или Син-ина, в ту пору был еще молод и полон жизни. Правил он мудро и справедливо, а тут в одночасье оказался не у дел — отторгнут, оговорен перед народом, забыт отцом, не востребован родиной. Житие схимника Син-ина не привлекало. Что ему было делать? Куда податься?

Запомни хорошенько этого человека, о слушатель, ибо именно он заложил краеугольный камень в основание последующих печальных событий.