Через два дня Ёситомо выпала еще одна печальная обязанность. Накануне обнаружили Синдзэя — советник велел похоронить себя заживо. Вероятно, получив новости из То-Сандзё, он решил покончить с собой таким способом, который дал бы ему время прочесть сутры и молиться, пока не испустит дух. Люди Нобуёри, однако, нашли его и казнили на месте, лишив даже этих последних минут. Голову Синдзэя доставили обратно в столицу, с тем чтобы пронести вдоль проезда Судзяку во время победного шествия, и Ёситомо был принужден наблюдать это действо.

— Честное слово, — произнес Нобуёри, выглядывая из оконца кареты, — никогда так не веселился, как нынче утром, на опознании головы. Что за необыкновенный день, нэ?

Ёситомо, чью повозку поставили рядом, тоже пришлось высунуть голову, чтобы лучше слышать — вдоль улицы и у берегов реки Камо собрались огромные толпы. Он, конечно, предпочел бы отправиться верхом, а не в карете, как женщина, но Нобуёри вполне недвусмысленно намекнул, что благородным людям пристало вести себя иначе.

— Воистину, повелитель, — откликнулся Ёситомо с меньшим восторгом. — День знаменательный.

Чуть поодаль послышался взволнованный гул, и Нобуёри воскликнул:

— Ага, несут! Вот она — голова великого изменника! Ёситомо на мгновение задумался над сказанным. У него были свои причины сомневаться в Синдзэе, но никаких доказательств заговора с его участием, кроме слов Нобуёри, он так и не получил. А учитывая недавно увиденное и услышанное, Ёситомо вообще начал задумываться, в какой степени слова Нобуёри заслуживают доверия. «Порой он кажется безумцем — то беспричинно мстительным, то беспечным в важнейших вопросах, словно им овладел какой-то неугомонный дух. Говорят же люди, что в Хэйан-Кё поселился дьявольский призрак Син-ина.

Будь я хоть сколько-нибудь суеверен — посчитал бы эти слухи правдой».

Уловив нарастающий цокот копыт, Ёситомо подался вперед из каретного оконца — посмотреть, что делается дальше на улице. Там витязи в роскошных доспехах ряд за рядом гарцевали мимо на всхрапывающих лошадях. Многих Ёситомо узнал — тех, кто принадлежал к Минамото или родственным семьям. К его вящей гордости, зрелище они составляли внушительное. Перед каретой Нобуёри воины неизменно кланялись.

Но вот толпа на удивление притихла. Притихла настолько, что Ёситомо смог расслышать завывание ветра в ветвях окрестных ив. В эту минуту мимо проплыла голова Синдзэя — ее нес на острие меча воин, который отыскал советника.

Небо ощутимо потемнело, словно солнце скрылось за тучей, а ветер подул холоднее. В этот миг не то конь под воином оступился, не то что еще, а только увидел Ёситомо, как голова Синдзэя открыла глаза и кивнула — сперва карете Нобуёри, затем ему, словно говоря: «Сегодня я, а завтра ты». У Ёситомо побежали мурашки по спине и встали дыбом волосы на загривке.

— Видели? — спросил горожанин, стоявший у кареты полководца. — Она кивнула карете главнокомандующего!

— О-ох! — протянул его сосед. — Теперь призрак советника будет мстить своим врагам. Что за скорбные времена!

— Синдзэй был человеком благочестивым. Чем заслужил он такую горькую участь?

— Должно быть, в прошлой жизни содеял нечто ужасное, оттого и пострадал.

— Не обязательно. Помнится, по его настоянию вернули смертную казнь после смуты Хогэн. Сколько жизней было тогда отнято! Верно, настигла советника божья кара.

— Да, похоже, что так.

«Похоже, — подумал Ёситомо, холодея от ужаса. — Всё-таки Синдзэй обладал большой властью, а таким людям свойственно вести опасные игры. Рано или поздно удача их иссякает, кого ни возьми — хотя бы Нобуёри… или меня».