Нии-но-Аме пришлось изрядно потрудиться, чтобы застать Мунэмори, так как тот вечно пропадал на заседаниях — то в Рокухаре, то в Государственном совете, то в усадьбе Ходзидзё. Наконец, в начале пятой луны, он явился в государев дворец для встречи с начальниками Левой и Правой страж.

Нии-но-Ама расположилась у дверей его дворцового кабинета и отказывалась уйти, пока ей не позволят поговорить с сыном. Как бабка правящего государя, наделенная правом Трех императриц, она имела немалое влияние при дворе, и уже вскоре ее препроводили к Мунэмори.

Усаживаясь перед сыном-вельможей, Нии-но-Ама любезно улыбнулась многочисленным мелким чиновникам в зеленых одеждах и сказала:

— Если позволите, мне бы хотелось ненадолго поговорить с сыном наедине.

Не зная, кого — мать или сына — ослушаться страшнее, писцы и секретари молча поклонились и вышли, тревожно оглядываясь на министра.

Мунэмори досадливо вздохнул:

— Я, конечно, всегда рад тебя видеть, матушка, но, право, ты выбрала не лучший день для посещений.

— Как никогда, верно, сын мой, — сурово ответила Нии-но-Ама. — Я должна была прийти давным-давно.

Мунэмори слегка вытянул шею и испытующе посмотрел на нее:

— Мне жаль: я был не самым преданным сыном, но и ты, верно, понимаешь, что дела государства в последнее время несколько пошатнулись, особенно с уходом отца.

Нии-но-Ама поцокала языком.

— А ты совсем исхудал, — сказала она, заметив, как осунулось его лицо и запали глаза. — С каждым годом все больше походишь на мощи. Тебе нужно жениться. Видно, наложницы морят тебя голодом.

Мунэмори закрыл глаза.

— Матушка, сейчас не время…

— Боюсь, сейчас самое время, — холодно отрезала Нии-но-Ама. — Уже давно пора. Глупа же я была, что не видела этого. — Она подобралась ближе и вперила в него свой особый взор, каким обыкновенно осаживала Киёмори в минуты его неправоты. — Что у тебя за связь с Син-ином? Куда ты девал Кусанаги?

Мунэмори выпучил глаза и побелел как полотно.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Очень даже понимаешь — вон как побледнел. Что за уговор у тебя был с Сигэмори, тот, что сорвался?

Мунэмори отвел взгляд.

— Сейчас это уже не важно.

— Как ты можешь так говорить? Как смеешь ты лгать мне! — вспылила Нии-но-Ама. — Не важно? Ты, самый могущественный человек в государстве — одно это, поверь, меня ужасает невыразимо, — заявляешь, что иметь дело со злыми духами и волшебными мечами — пустяк?

Мунэмори стиснул свой министерский жезл.

— Матушка, умоляю: говори тише! Для Тайра сейчас времена опасные. К чему задавать пищу для толков?

— Маппо грядет, а ты суетишься из-за каких-то сплетен? Мунэмори закатил глаза:

— Жаль, ты их не слышала — гонцов с востока. Наши войска одерживают победу за победой над сподвижниками Минамото. А о чем говорят люди? О том, что одного из полководцев Тайра убило молнией — это-де кара богов. В провинции засуха, а винят опять нас. У меня на руках указ, подписанный Го-Сиракавой, а мы не можем собрать людей, чтобы разбить Минамото, — все считают, будто государь-инок написал его по принуждению. Прав был отец: нельзя позволять людям трепать языками.

— Но ты-то треплешь им, вместо того чтобы ответить на мои вопросы.

Мунэмори снова вздохнул, и тихо заговорил:

— Сигэмори знал о двойнике Кусанаги, хранящемся в Исэ. Он надеялся, что мы сможем подменить меч подделкой и вернуть Кусанаги в море. Но тем днем, когда я принес ее во дворец, мне стало дурно. А потом случился ураган и землетрясение. Верно, наша затея была неугодна богам. Вот и все, что я могу тебе сказать.

— Любопытное совпадение: ты был рядом с Кусанаги в тот самый день, когда разыгрался ураган.

— Это не совпадение. Разве я не говорил, что боги так выразили свое недовольство?

— А куда подевался меч-двойник?

— После землетрясения я тотчас отослал его обратно в Исэ.

— Ты уверен, что вернул именно его, а не настоящий Кусанаги?

Мунэмори молчал, все больше хмурясь и поджимая губы.

— Какая разница? — взорвался он наконец. — Это всего-навсего меч, символ власти! Пока он при императоре, все хорошо. Да и попади он в Исэ — что в том вреда? Сохраннее места не сыскать.

— От кого сохраннее? Мунэмори смотрел в сторону.

— От всех, кто способен употребить его во зло.

— Кого же, например? Мунэмори не отвечал.

— От меня, может быть? Или от Син-ина?

— Син-ин, — с нажимом процедил Мунэмори, — это сказка. Отговорка для преступников, желающих свалить вину на другого.

— Еще лучше, — сказала Нии-но-Ама. — Твоя сестра говорит, что этот самый дух пытался овладеть ее сыном, когда она разрешалась от бремени в Рокухаре. Приехала она к нам по твоему совету. Едва ли императорские родины можно назвать преступлением, в котором надо кого-то винить. Дух был поистине могуч — я это чувствовала.

Мунэмори очень бережно уложил жезл своего ведомства на подушечку рядом с собой.

— Послушай, матушка. Все это в прошлом. Сейчас же нас куда больше волнует настоя…

— Ты служишь Син-ину? — оборвала его Нии-но-Ама. Мунэмори воззрился на нее:

— Я не служу Син-ину. Есть такие, кто говорит обратное: будто Син-ин служит нашим врагам. Теперь, если позволишь, мне больше нечего тебе сказать.

Нии-но-Ама поднялась.

— Не понимаю я мужчин этого рода. Ни один из вас мне не доверял, хотя я могла во многом помочь. Твой отец не послушал меня — а теперь помилованные им дети ополчились против нас. Сигэмори не успел разобраться с Кусанаги, как умер. Вот и ты меня не слушаешь. Чем придется расплачиваться за твое упрямство? Впрочем, я, кажется, знаю.

— Всего хорошего, матушка. Нии-но-Ама смерила сына долгим взглядом.

— Что ж, быть посему. — Она поклонилась и вышла со всем изяществом, на какое еще были способны ее старые ноги, ни разу не оглянувшись.