Мунэмори крепко запахнул полы черного платья, забираясь в карету, смахнул слезы, фальшивые лишь отчасти, и, тяжко вздохнув, упал на сиденье.

— Как все прошло, дядя? — спросил юный Корэмори, сидевший напротив.

— Старый хорь, — проворчал Мунэмори. — Уверен, он и слова не сказал начистоту.

Повозка рывком тронулась с места, и его бросило на плетеную бамбуковую стену.

— Ками вас покарают, дядя. Разве можно отзываться так о бывшем императоре? Отец часто говорил, что особы императорской крови заслуживают крайнего почтения во все времена.

— Почтения — разумеется, — отозвался Мунэмори, — но доверия — едва ли. Только не Го-Сиракава. Он жаждал вернуться на трон с тех пор, как покинул его. Надеюсь, он хотя бы поверил тому, что мы, Тайра, намерены возвести его на царство.

Корэмори округлил глаза:

— Отрекшемуся императору править во второй раз? Слыхано ли такое?

Мунэмори замахал рукой:

— В последние годы мы только и делали, что творили неслыханное.

— Вы впрямь готовы это устроить?

— Пустить интригана Го-Сиракаву обратно на престол? Ни за что. Иначе Тайра не жить. Я только хочу, чтобы он уверовал в такую возможность и не кинулся за поддержкой к Минамото. Будущему императору нужно войско, а у Тайра пока еще мощнейшая рать в государстве. Я надеюсь, он этого не забудет, и только.

— А он принял предложение вернуться в Ходзидзё?

— Принял. И, я надеюсь, постройка дворца поглотит его ровно настолько, чтобы не вмешиваться в наши дела. Хотя, возможно, здесь я обманываюсь.

Корэмори вздохнул и уставился на руки.

— Вся эта грязь, пренебрежение… отвращают. Боюсь, вы становитесь похожи на деда.

— Если мне предстоит быть первым среди Тайра, — ответил Мунэмори с неподдельной грустью, — иного скорее всего не остается.