Близилась к концу осень, и холодный ветер кидал мокрый снег в перегородки дворца Фукухара.

— Глубоко сожалею, государыня, — говорил старый лекарь Кэнрэймон-ин, сидящей у входа во временный лазарет, — но вам ни к чему с ним видеться. Он лежит в забытьи, а когда и приходит в себя, начинает бредить, шепчет… имена.

— Я знаю, чьи имена он шепчет, — ответила императрица со всем возможным спокойствием, тая скорбь. Монахи в соседней комнате заунывно тянули молитву — знак того, что смерть недалека.

За год до вынужденного отречения Такакура, как всякий император, завел себе наложниц и особенно привязался к двум — Аой и Кого. Аой происходила из низшего класса и числилась всего-навсего служанкой. Однако она умерла вскоре после того, как император отослал ее, испугавшись пересудов. Вторую, хорошенькую юную горничную, Кэнрэймон-ин подобрала ему сама, чтобы смягчить боль утраты. Судя по всему, дар удался, так как Такакура вскоре полюбил Кого с тем же пылом.

Все рухнуло, когда проведал Киёмори. Кэнрэймон-ин всякий раз вспыхивала от стыда, вспоминая, как ее отец выгнал Кого из дворца и принудил постричься в монахини, дабы не мешала счастливому браку дочери. Кэнрэймон-ин хоть и любила мужа, но ни на миг не заблуждалась касательно того, зачем ее выдали за Такакуру.

— Киёмори за все ответит, — прошептала она.

— Прошу прощения, госпожа?

— Ничего, добрый лекарь. Удалось ли вам выяснить природу недуга?

Врачеватель качнул головой:

— Разве можно сказать такое наверняка, госпожа? Быть может, злой дух навредил или пища, приготовленная не должным образом, а может…

— Может?..

Старик понизил голос:

— Злые языки говорят, будто не обошлось без отравления.

— Отравления? — ахнула Кэнрэймон-ин. — Да кто же осмелится совершить подобное?

— И верно: кто? — отозвался эхом лекарь. Казалось, он хотел продолжить, да раздумал и вместо этого порывисто поклонился и вышел.

Кэнрэймон-ин закрыла лицо рукавами. «Они думают, виноват мой отец. Быть может, это даже правда. Что за карма позволила мне возродиться в этом мире злодейства, у злодея родителя?» Тут по щекам ее потекли слезы, и она уже была не в силах их унять.