Глава 19
Вы нам даете яд, так почему ж мы живы?
Уильям Шекспир. «Венецианский купец»
21 ноября 1612 года
Дом Саймона Формана
Ламбет, Лондон
Доктор Саймон Форман снимал в Ламбете очаровательный дом: по соседству — река, а рядом — огромный сад, чьих щедрых плодов хватило бы для торговли на рынке. В это холодное, с легким морозцем, утро, когда дыхание у людей изо рта струилось белым паром, ветви деревьев были в инее. Сад напоминал белую сказку, волшебный мир — прекрасный и неподвижный. Грэшему недоставало Саймона Формана, самозваного лекаря, астролога и торговца секретами. На протяжении почти всей жизни Формана осаждали и богатые, и бедные — в его талантах врачевателя нуждались и те, и другие. Лондонские медики смотрели на него в лучшем случае как на шарлатана, как на злого колдуна, в худшем — подвергали всяческим гонениям. Хотя Грэшем никогда не просил у Формана советов как у астролога, он не раз обращался к нему как к врачу и специалисту по ядам.
Старина Форман умер в сентябре — с ним случился удар, когда он в одиночку на лодке переплывал Темзу. По словам его вдовы Анны, астролог за неделю предсказал собственную смерть. «Что ж, если вам хочется в это верить, — подумал Грэшем, — верьте».
В последующие дни у дверей дома Формана выстроилась целая вереница карет — слуги просили у бедной вдовы вернуть им письма и любые бумаги, какие только их хозяева могли в свое время отправить покойному. Сейчас рядом с домом стало тише, толпы схлынули. Единственным посетителем был задумчивый бородатый мужчина — доктор Напьер из Букингемшира, близкий друг и ученик знаменитого астролога. Он приехал в Ламбет, чтобы забрать причитавшееся ему наследство — библиотеку Формана, книги и рукописи с описанием лечебных снадобий. Вот уже целую неделю он занимался тем, что кропотливо перебирал и изучал бумаги, решая, что лучше увезти к себе в Линфорд, а что уничтожить на месте. Как врач, Напьер не привык действовать сгоряча. Грэшем доверял ему и, узнав, что наследник старого друга сейчас находится в его доме в Ламбете, попросил о встрече.
— Поздравляю вас, милорд! Теперь вы титулованная особа! — напыщенно, однако вполне искренне произнес Напьер. Прокламация короля не заставила себя ждать, что выглядело даже несколько странным для такого ленивого человека, как Яков. А вот формальности были еще впереди.
— По-моему, это скорее аванс для будущих поручений, нежели вознаграждение за выполненные, — ответил Грэшем с улыбкой. — Чтобы закрепить за собой новый титул, мне требуется мнение врача.
— Вы можете на него рассчитывать, насколько позволят мои умения, — ответил Напьер, в душе весьма польщенный. Впрочем, актер из него был никакой, и все мысли врача оказалось нетрудно прочесть по его лицу.
— Давайте не будем ходить вокруг да около, — произнес Грэшем. Напьер был посвящен в невероятное количество секретов, и, насколько сэр Генри мог судить, лекарь хранил их свято. — Я хотел бы знать, отчего умер принц Генри. Была ли причина его смерти естественной, или кто-то дал ему яд?
При этих его словах Напьер слегка побледнел, однако сохранил внешнюю невозмутимость.
— Мне известно лишь то, что говорят по этому поводу досужие языки. Его высочество принц был якобы болен.
— Я уточнил, как протекала его болезнь. — С этими словами Грэшем вручил лекарю бумагу с историей болезни принца. — Изложу вкратце суть дела. Принц впервые почувствовал недомогание весной. Упадок настроения, потеря веса и, по его собственным словам, приступы головокружения и головной боли. Он пытался бороться с недомоганием физическими упражнениями и спартанской диетой, но безуспешно. С каждым днем Генри все больше уставал, его мучили сильные головные боли. Осенью прибавились лихорадка и понос. Его стул сделался желтым, как гороховый суп. Затем начались кровотечения из носа. Принц слег. Генри не мог выносить света, губы его сделались черными, он постоянно жаловался на страшную сухость во рту. Конвульсии, припадки, боль во всем теле. Остальное вам известно.
Напьер хмыкнул и уселся читать принесенные Грэшемом бумаги, в которых также описывались методы лечения.
— Идиоты! — воскликнул он спустя какое-то время. — Полные идиоты!
— Это почему же? — поинтересовался Грэшем. — Здесь говорится, что за советом обращались к самым лучшим лондонским врачам.
— Жаль, что единственный, кто мог бы ему помочь, скончался в сентябре, — хмуро ответил Напьер. — Эти кретины обрили ему голову и прикладывали к ней еще теплые тушки голубей. Если кому-то и была от этого польза, так только лакею. Он хотя бы получал на обед жареного голубя. Нет, вы только посмотрите на это! — Напьер перевернул страницу и с видимым омерзением принялся читать: — «Рог единорога, смешанный с перемолотой в порошок костью оленя и жемчужиной»!
— По-моему, звучит очень даже внушительно, — заметил Грэшем.
— Вот именно, звучит, — резко ответил Напьер. — А вот какова польза? Единорог — мифический зверь. Но даже будь все по-другому, кто поручится, что вместо молотого рога принцу не дали перемолотый в порошок мел? Скажите, какой лондонский аптекарь устоит перед соблазном надуть безмозглого лекаря, тем более что за снадобье ему заплатят по-королевски — в прямом и переносном смысле! Ба! Рог единорога! Тогда заодно пропишите бедняге толченый пенис самого дьявола!
Грэшем едва не спросил, есть ли такое средство в распоряжении хороших врачей, однако воздержался — при всех достоинствах его собеседника чувство юмора явно не входило в их число.
На чтение бумаг у лекаря ушло около часа. Расположившись у камина с кружкой эля в руке, Грэшем приятно расслабился, чего с ним уже давно не случалось. Рядом сидел Манион, а четверо слуг, состоявших при Грэшеме в качестве телохранителей, отдыхали в кухне. Судя по доносившемуся оттуда визгу и хохоту, они отлично ладили с парочкой горничных.
Грэшем понимал: на карту для него поставлено все — и честь, и сама жизнь. Но он хотя бы знал, в каком направлении действует и каких целей хочет достичь. Игра продолжалась, и сэру Генри были ясны и ее правила, и желаемый исход.
Напьер трижды вставал с места, чтобы свериться с книгами, а один раз долго вчитывался в убористый текст, написанный рукой Формана. Наконец он подошел к камину и сел рядом с Грэшемом.
— Итак, вот мое заключение, — произнес он в свойственной ему напыщенной манере и выдержал театральную паузу. — Вы должны понять, что я был лишен возможности лично осмотреть пациента, и потому мои выводы строятся на ряде допущений.
Напьер умолк.
— Так каково же ваше заключение? — поинтересовался Грэшем, сгорая от нетерпения. Впрочем, торопить Напьера было бесполезно.
— Симптомы свидетельствуют о специфической лихорадке. Даже будь это не так, то, как развивалась болезнь, как постепенно ухудшалось состояние больного, — все это говорит против яда. Большинство ядов поражают желудок и пищеварительную систему, и лишь редкие из известных мне поражают голову. Более того, голова — это та часть нашего организма, куда яд проникает труднее всего. Болезнь развивалась долгое время. Согласно этим записям, принц изменил своим привычкам в питании, более того, временами он практически отказывался от пищи. Будь принц отравлен, он попросту не смог бы прожить долго при такой диете.
— То есть вы считаете, что яд тут ни при чем? Его не отравили?
— Наоборот, я считаю, что без отравления не обошлось.
Грэшема словно поразил удар молнии.
— Это как же?
— Думаю, принц был отравлен питьевой водой. Лихорадка, о которой я веду речь, связана именно с дурной питьевой водой. Принц был брезгливый человек. Так что воду ему доставляли из самых чистых колодцев. В данном случае достаточно перепутать два ведра. Либо слуга, которого послали к колодцу, был болен сам, либо же вместо того чтобы пойти к самому чистому источнику, он поленился и взял воду из ближайшего. Или поставил ведро рядом с отхожим местом. В свое время доктор Форман предостерегал, что ни в коем случае нельзя пить простую воду. Если мучает жажда, утолите ее элем.
— Понятно, — произнес Грэшем. — В таком случае отцу покойного принца эта лихорадка не грозит.
— Это почему же? — искренне удивился Напьер, в очередной раз продемонстрировав полное отсутствие чувства юмора.
— Его королевское величество известны своей нелюбовью к употреблению воды, — ответил сэр Генри и в результате был вынужден прослушать пространную лекцию по поводу того, какими тяжкими последствиями чревато злоупотребление вином. Когда же Напьер закончил свою речь, Грэшем, рассыпавшись перед лекарем в благодарностях, покинул Ламбет.
* * *
Сэр Генри и Манион сидели на корме лодки, пока гребцы держали путь к другому берегу.
— Каждый раз нам ваши затеи обходятся в кругленькую сумму, — недовольно буркнул Манион.
— Что поделать. Мы обязаны разыскать Марло и Шекспира.
Грэшем дал задание всем своим соглядатаям в Лондоне смотреть в оба глаза и слушать в оба уха и хоть из-под земли откопать знаменитых писателей.
— Смотрю, и тот и другой — великие мастера прятаться. Оба как сквозь землю провалились! — не унимался Манион.
Зимой, когда дороги подчас становились непроезжими, искать человека — все равно что искать иголку в стоге сена. Более того, ни Марло, ни Шекспира в Лондоне явно не было. Оно и понятно, ведь любопытных глаз и болтливых языков здесь не счесть. В Стратфорде Шекспира тоже не оказалось, хотя, казалось бы, где ему в первую очередь искать убежище, как не в родном городе.
— Что, по-вашему, собирается делать Марло? А Шекспир? — поинтересовался у хозяина Манион.
— С Шекспиром проще, — ответил Грэшем, едва устояв перед искушением опустить палец в воду, пока лодка плавно скользила по середине реки. — Он впутался в неприятную историю и не знает, как из нее выбраться. Вот он и дал стрекача, как кролик от гончей. Возможно, Марло догадывался, где спрятаны рукописи, написанные рукой самих авторов, однако Шекспир уже успел их перепрятать. Он единственный, кому известно их нынешнее местонахождение, если только Марло, король или ты и я не развяжем ему язык. Неудивительно, что он постарался скрыться и замести следы.
— А что мешает ему просто их сжечь?
— Кто ему поверит? В таком случае Шекспиру светит разве что дыба и виселица. Нам ведь известно, что он знал, где они были спрятаны, и ему будет нечем откупиться.
— А Марло?
— С этим сложнее. Ему нужно, чтобы стала известна правда о пьесах, которые он написал под именем Шекспира. Он мечтает увидеть свое новое творение на сцене. А еще Кит мечтает о свершении возмездия перед тем, как болезнь сведет его в могилу. Но больше всего ему хотелось бы доказать свое авторство. Однако вот незадача — стоит ему поднять голову, как тем самым он подпишет себе смертный приговор. Учти, за Марло охочусь не только я. За ним охотится сам король. Думаю, и за Шекспиром тоже. Нам позарез нужно найти рукописи. А Шекспир — единственный, кто знает, где они спрятаны.
— Вот будет потеха, — воскликнул Манион, верный своей привычке ковыряться в зубах, — если он все-таки их сжег! А если все мы охотимся за тем, чего уже давно и в помине нет?
— Да уж, и впрямь весело, — буркнул Грэшем. — Веселее не бывает.
Эта мысль уже давно не давала ему покоя. Жизнь ведь способна выкидывать и не такие шутки.