Вообще-то, он хотел после кино взять такси, чтобы поскорей добраться до дому и посидеть пару часов над статьей, раз уж редакции позарез надо пустить ее в газету в начале недели. Но, выйдя на улицу и окунувшись в теплый и мягкий воздух летнего вечера, он решил пройтись пешком. Он пересек площадь, миновал здание музея, побрел вдоль реки… Удивительно, подумал он, как много народу на улицах. Там и сям туристы, и, кстати, очень часто в этих группах старики вперемежку с молодыми. А одна компания — итальянское семейство — прямо-таки затронула его за живое. Дед с бабкой, отец с матерью, их дочери и сыновья и еще, наверное, друзья — они шли ему навстречу, легко и весело, взявшись под руки, что-то напевая, и все посмотрели на него приветливо, словно приглашая в свою компанию. Да нет — взглянув, они прошли мимо, он даже не успел толком ни сообразить, ни хотя бы предположить, что, собственно, означали улыбки на лукавых и доброжелательных лицах и как бы он мог на них ответить. Да что это я? — удивился он. — Впадаю в сентиментальность при виде детей и родителей, которым хорошо вместе?

И опять же с удивлением он вновь об этом подумал, когда завернул в итальянский ресторанчик промочить горло. Неподалеку сидели двое — отец и сын — и о чем-то увлеченно болтали, определенно о чем-то хорошем. А его настроение вдруг резко изменилось — ему стало завидно, досадно, горько. Никогда не случалось им с отцом поговорить вот так, как эти двое, никогда в жизни не бывало у них ничего хоть чуточку похожего, никогда. У них если разговор шел увлеченный, значит, они зло спорили о политике, или о правопорядке, или об устройстве общества. А поговорить по-хорошему им случалось, конечно, но только о житейских пустяках.

На другой день с утра настроение было уже другим. Воскресенье, он завтракал на балконе, сияло солнце, распевал дрозд, в церкви звонили колокола. Он решил больше не злиться. Нельзя, подумал он, чтобы в памяти только и остались — когда отец умрет — эти пресные или невыносимо тяжелые разговоры. Который час? Родители, наверное, уже вернулись из церкви — он позвонил. Трубку сняла мама, как обычно, и опять же, как обычно, мама замялась, когда иссяк запас дежурных вопросов о здоровье и погоде.

— А что, если бы я увез отца на пару деньков проветриться? Как тебе эта идея?

Она ответила не сразу. Конечно, больше всего на свете ей хочется, чтобы у отца отношения с детьми были получше, он это знал. Так почему же она медлит с ответом? Разволновалась на радостях, услышав, что он придумал? Или испугалась, так как уверена: отношения отца и сына зашли в тупик и ничего хорошего все равно не получится? Наконец она сказала:

— Проветриться? А куда ты хочешь поехать?

— Ты же знаешь, есть две вещи, которые любит отец и люблю я. Одна — море, другая — музыка Баха. — Он засмеялся. — Может, тебе известно что-нибудь еще, что любим мы оба? Я-то ничего другого не припоминаю. В общем, на Рюгене в сентябре проходит фестиваль Баха, не ахти какой, но все же. Почему бы не провести там денька три? Будем ходить на концерты и 1улять на взморье.

— Без меня.

— Ну да, без тебя.

И снова она ответила не сразу. Помолчав и словно что-то в себе преодолев, она наконец сказала:

— Идея просто замечательная! Отцу ты напиши-ка письмо. Понимаешь, если позвонить, мне кажется, он не согласится, потому что предложение свалится как снег на голову. Он откажется и сам потом пожалеет. Ну так спрашивается, зачем два раза улаживать одно дело, если можно с самого начала договориться в письмах?