На другой день Кейт только вечером спросила его, почему не работают телефон и Интернет. По утрам она ни на что не отвлекалась от работы и только к середине дня принималась проверять электронную почту.

— Сейчас посмотрю.

Он встал, поковырялся в распределительных коробках, повозился с кабелями и ничего не обнаружил.

— Я могу завтра съездить в город и позвать мастера.

— Тогда у меня опять полдня пропадет. Лучше подожди. Иногда техника сама собой приходит в порядок.

Прошло несколько дней, но техника сама собой так и не пришла в порядок. Тут уж Кейт начала его торопить:

— И если поедешь завтра с утра, то узнай, нет ли здесь хоть какой-нибудь сети, которой мы можем воспользоваться. Без мобильника все-таки совершенно невозможно.

Они сами сначала радовались, что у них в доме и на участке звонки по мобильнику не принимаются. Что здесь до них никто не может дозвониться и в любой момент куда-нибудь вытребовать. Что в какие-то часы они не снимали трубку обыкновенного телефона и не установили у себя автоответчика. Что им не приносили почту, а они сами ее забирали. А теперь вдруг Кейт понадобился мобильник?

Они лежали в кровати, и Кейт выключила свет. Он зажег лампу:

— Ты правда хочешь, чтобы опять стало как в Нью-Йорке?

Не слыша ответа, он не мог решить — то ли она не поняла его вопроса, то ли не хочет отвечать.

— Я хотел сказать…

— В Нью-Йорке секс был лучше. Нам не терпелось дорваться друг до друга. А здесь… Здесь мы словно давно женатые: ласка есть, а страсти уже нет. Словно мы растеряли страстность.

Он огорчился. Да, их секс стал спокойнее — спокойнее и нежнее. В Нью-Йорке они набрасывались друг на друга с лихорадочной жадностью, и в этом была своя прелесть, как и вообще в городской жизни с ее лихорадкой и жадностью. Здесь и там их секс был таким же, как жизнь, которую они вели, и если Кейт соскучилась по лихорадочной жадности, то, наверное, этого ей не хватает не только в сексе. Неужели покой ей был нужен только затем, чтобы написать свою книгу? Может быть, закончив книгу, она теперь готова покончить и с сельской жизнью? Его огорчение сменилось страхом.

— Я бы и сам рад почаще с тобой спать. Мне часто хочется ворваться к тебе в комнату, схватить тебя в охапку, чтобы ты обняла меня за шею и я бы отнес тебя на кровать. Я бы…

— Знаю. Я не в том смысле это сказала. Вот закончу книжку, и тогда все опять будет хорошо. Ты не тревожься.

Кейт пришла к нему в объятия, и они спали друг с другом. Когда он наутро проснулся, она уже не спала и смотрела на него. Она ничего не сказала, и он тоже повернулся к ней лицом и стал молча на нее смотреть. Он не мог прочесть у нее по глазам, что она думает и чувствует, и только старался не выдать себя, чтобы она по глазам не увидела его страха. Вчера он не поверил ее словам, будто она сказала это не в том смысле, не верил и сегодня. Его страх был полон неутолимого желания. Ее темноглазое лицо с этим высоким лбом, надменно вскинутыми бровями, длинным носом, крупным ртом и подбородком, то гладким, то, смотря по настроению Кейт, напрягшимся или наморщенным, представляло собой тот ландшафт, среди которого жила его любовь. В нем ей было радостно и светло, когда лицо Кейт открыто обращалось ему навстречу, и тревожно, когда оно враждебно замыкалось при его приближении. «Лицо, — подумал он. — Всего лишь одно лицо, а заключает в себе все многообразие, какое мне требуется и какое я способен вместить». Он улыбнулся. Она, глядя на него все так же молча и серьезно, наконец обняла его за спину и притянула к себе.