49
Моис вытянулся на своем ложе из смоковницы.
День был утомительным. Около пятидесяти мелких ссор с вождями, два легко раненных на стройке, запоздалая поставка еды для третьей казармы и около тысячи бракованных кирпичей… Ничего особо выдающегося, но все вместе мало-помалу утомило его.
Сомнения вновь смущали его душу. Глухие споры снова возобновились внутри. Строительство этой столицы действительно увлекло его, но не было ли возведение храмов в честь божеств, одним из которых был злокозненный Сет, оскорблением единого бога? А ведь будучи руководителем строительства Пер-Рамзеса, Моис был причастен к упрочению славы фараона, увековечивавшего древние верования.
Кто-то шевельнулся в углу у окна.
— Кто там?
— Друг.
Худой человек с профилем как у хищной птицы вышел из тени и приблизился к дрожащему свету, исходившему от масляной лампы.
— Офир!
— Я хотел поговорить с тобой.
Моис сел.
— Я устал и хочу спать. Если у меня будет свободное время, то мы сможем увидеться на стройке, завтра.
— Мне угрожает опасность, друг мой.
— Почему?
— Тебе хорошо это известно! Потому, что я верю в единого бога, спасителя человечества. Бога, которого втайне почитает твой народ и который завтра, после свержения идолов, будет править миром. И его победное шествие должно начаться в Египте.
— Ты забываешь, что фараоном является Рамзес?
— Рамзес — тиран. Он смеется над божественной силой и озабочен лишь собственной властью.
— И лучше уважать ее. Рамзес мой друг, и я строю его столицу.
— Я ценю благородство твоих чувств и твою верность. Но ты находишься в постоянном разладе с самим собой и знаешь об этом. В душе ты отвергаешь это царствование и веруешь во власть единого бога.
— Ты заблуждаешься, Офир.
Взгляд мага сделался настойчивым.
— Будь искренен, Моис, перестань лгать самому себе.
— Ты знаешь меня лучше меня самого?
— А почему нет? У нас общие духовные устремления и сходная оценка заблуждений. Объединив свои усилия, мы изменим эту страну и будущее ее жителей. Хочешь ты этого или нет, Моис, ты станешь предводителем евреев. По твоей воле их враги будут повержены. Сам того не зная ты объединил народ.
— Евреи склонились перед властью фараона, а не передо мной.
— Мне противно это угнетение! И тебе тоже.
— Ты ошибаешься, у каждого свое предназначение.
— Твое состоит в том, что ты должен привести свой народ к истине, мое — восстановить культ единого бога, посадив на трон Египта Литу, законную наследницу Эхнатона.
— Прекрати бредить, Офир, подстрекательство к бунту против фараона приведет к катастрофе.
— А ты знаешь другой способ установить царство единого бога? Когда обладаешь истиной, надо уметь сражаться, чтобы установить.
— Лита и ты… Двое посвященных! Это смешно.
— Ты действительно думаешь, что мы одни?
Еврей был заинтригован.
— Это очевидно…
— С нашей последней встречи, — заявил Офир, — положение изменилось. Последователей единого бога все больше, и они становятся все решительней. Сила Рамзеса всего лишь иллюзия, ловушка, в которую он сам и попадется. Большая часть знати этой страны последует за нами, когда ты, Моис, откроешь нам путь.
— Я… Почему я?
— Потому что ты можешь вести нас и возглавить последователей истинной веры. Лита должна оставаться в тени до своего восшествия, а я всего лишь священнослужитель, не имеющий большого влияния. Когда наша вера будет явлена миру, тебя услышат и будут к тебе прислушиваться.
— Кто ты на самом деле, Офир?
— Простой верующий, который, как и Эхнатон, убежден, что единый бог будет править всеми народами после того, как покорит тщеславный Египет.
Моису уже давно следовало выпроводить этого сумасшедшего, но то, что тот говорил, поразило его. В словах Офира были идеи, давно мучившие Моиса, мысли настолько губительные, что он не позволял себе осознать их.
— Твой замысел бессмыслен, Офир, у тебя нет ни единого шанса на удачу.
— Река времени течет в наших умах, Моис, и уносит все на своем пути. Возглавь евреев, дай им страну, чтобы они могли склониться перед единым богом и признать его могущество. Лита будет править Египтом, и этот союз станет очагом, в котором родится истина для всех народов.
— Это всего лишь мечта.
— Ни ты, ни я не являемся мечтателями.
— Я повторяю: Рамзес — мой друг, и он не потерпит никаких возмущений.
— Нет, Моис, он не друг твой, а самый страшный соперник.
— Уходи из моего дома, Офир.
— Подумай над моими словами и приготовься действовать. Мы скоро увидимся снова.
— Не рассчитывай на это.
— До скорой встречи, Моис.
Еврей провел бессонную ночь.
Каждое слово Офира накрывало его как волна, унося страхи и противоречия. Хотя Моис и не готов был признать, но он ждал этой встречи.
Лев и пес догрызали остатки костей. Сидя в тени пальмы, Рамзес и Нефертари, обнявшись, любовались окрестностями Фив. Не без труда царь сумел убедить Серраманну согласиться на эту тайную прогулку. Разве Громила и Неспящий не были лучшими телохранителями?
Из Мемфиса пришли прекрасные новости. Маленькая Меритамон была в восторге от молока своей кормилицы, ей нанес свой первый визит ее брат Ха, которым с рвением лучшего наставника занимался советник по земледелию Неджем. Красавица Исет радовалась рождению дочери у царской четы и передавала свои поздравления.
Нежное и ласковое закатное солнце золотило кожу Нефертари. Переливы флейты звучали в воздухе, погонщики играли на них, возвращаясь со своими стадами, тяжело груженные ослы трусили к фермам. Солнце цвета созревшего апельсина опускалось на запад, окрасив розовым верхушки гор.
Резкость летнего дня сменялась нежностью ночи. Как прекрасен был Египет, украшенный золотом и зеленью, серебром Нила и пламенеющим закатом! Как прекрасна была Нефертари в легком льняном одеянии! От ее гибкого тела исходил тонкий аромат, в изящных чертах лица светилось благородство высокой души.
— Достоин ли я тебя? — спросил Рамзес.
— Какой нелепый вопрос…
— Иногда ты кажешься мне столь далекой от этого мира и его гнусностей, от двора и его мелочности, от наших временных обязанностей.
— Я пренебрегаю своим долгом?
— Напротив, ты не допускаешь ни малейшей ошибки, как если бы ты всегда была царицей Египта. Я люблю тебя и восхищаюсь тобой, Нефертари.
Их губы соединились в страстном поцелуе.
— Когда-то я решила не выходить замуж, — призналась она, — и остаться жить в храме. Мужчины не были мне желанны или противны, они просто не были мне интересны, они казались мне в большей или меньшей мере рабами своих амбиций, которые делали их убогими и слабыми. А ты, ты был выше амбиций, так как судьба определила твой путь. Я люблю тебя и восхищаюсь тобой, Рамзес.
Они оба знали, что никакие испытания не смогут разлучить их. Вместе создав Храм миллионов лет, они завершили первое ритуальное магическое деяние царской четы, источник и начало великого пути, остановить на котором их могла лишь смерть.
— Не забывай о своем долге, — напомнила она.
— Каком?
— Породить сына.
— У меня уже есть один.
— Нужно, чтобы их было много. Если твоя жизнь будет долгой, некоторые могут умереть раньше тебя.
— Почему моя дочь не может наследовать мне?
— По предсказанию астрологов, она будет склонна скорее к размышлениям, как и маленький Ха.
— Разве это не хорошее качество для правителя?
— Все зависит от обстоятельств и мира, который нас окружает. Сейчас это само спокойствие, но что будет завтра?
Стук конских копыт нарушил мирную тишину вечера. Весь в пыли, Серраманна спрыгнул на землю.
— Прошу простить за то, что побеспокоил вас, Великий Царь, но этого требуют обстоятельства.
Рамзес пробежал глазами папирус, который дал ему сард.
— Послание генерала из Элефантины, — сказал он Нефертари. — Взбунтовавшиеся нубийцы атаковали конвой, перевозивший золото, предназначавшееся для наших главных храмов.
— Жертвы?
— Больше двадцати человек и много раненых.
— Речь идет о нескольких разбойниках или о начале бунта?
— Нам это неизвестно.
Встревоженный Рамзес сделал несколько шагов. Лев и пес, почувствовал взволнованность хозяина, принялись лизать его руки.
Монарх произнес слова, которые боялась услышать главная жена:
— Я уезжаю, так как фараон должен восстановить порядок. В мое отсутствие, Нефертари, ты будешь править Египтом.
