4
Нью-Темпл, Лондон
14 сентября 1260 года
Деревянные мечи трещали, ударяясь друг о друга. Уилл сильнее сжал рукоятку, пытаясь ослабить отдачу. Его противник, золотоволосый сержант Гарин де Лион, поскользнулся в грязи. Последние три дня шел сильный дождь, и все поле было покрыто оспинами коричневых луж. Справа оно простиралось до самой Темзы, где воду скрывала густая бахрома тростниковых зарослей и кустов. Сзади и слева находились здания прицептория, едва видные в тумане. Несмотря на промозглый воздух, по лицам мальчиков стекал пот. Спина противно чесалась в том месте, где Уилл подоткнул сзади тунику. Он отбил меч Гарина и, сделав ложный выпад влево, нанес удар.
Гарин отбил меч и попятился, не сводя темно-голубых глаз с Уилла.
— Я думал, вы, шотландцы, самые закаленные воины Британии.
— Я только разогреваюсь, — ответил Уилл, начиная обходной маневр. — И еще надо решить, кто ты сегодня.
Гарин улыбнулся:
— Насчет тебя я уже решил. Ты сарацин.
Уилл прищурился:
— Опять? — Он поднял меч. — Отлично. Тогда ты госпитальер.
Гарин сплюнул на землю и фыркнул. Рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского, основатели лечебниц для пилигримов, ожесточенно соперничали с тамплиерами. Оба воинствующих ордена состояли из благородных христиан, сражающихся за веру, но это не мешало им враждовать из-за земель, конкурировать в торговле и прочих делах.
Уилл сделал выпад. Гарин увернулся и нанес ответный удар. По голове. Пригнувшись, Уилл отбил меч.
— Стоп!
Тяжело дыша, мальчики разошлись. К ним прошагал рыцарь-наставник. Мантия внизу была заляпана грязью.
— Де Лион, ты забыл о цели поединка: не убить противника, а разоружить.
— Извините, сэр. — Гарин наклонил голову. — Удар получился неточный.
— Вот именно, — согласился рыцарь.
На месте отсутствующего глаза у него находилась потертая кожаная заплатка, но взгляд от этого не казался менее твердым.
Рявкнув: «Продолжайте!» — рыцарь вернулся к краю поля, где стояли в ряд шестнадцать мальчиков, ровесников Уилла и Гарина.
В ордене мастерству сражаться на мечах обучали далеко не всех сержантов. Многие никогда не станут рыцарями. Это будущие повара, кузнецы, портные и конюхи в многочисленных прицепториях и командорствах. Рыцарями ордена могли быть только мальчики из благородных семей, дети рыцарей. К восемнадцати годам они должны полностью подготовиться к битвам. Цикл из трех основных предметов, которым обучали в средневековой школе, так называемый тривиум — риторика, грамматика и логика, — для этих сержантов считался не главным. Единственное, что требовалось знать наизусть, — это все шестьсот пунктов устава. В итоге к пятнадцати годам мальчики умели скакать верхом во весь опор, со щитом и в доспехах, но редко кто мог написать свое имя. Уилл и Гарин были исключением.
Подняв видавший виды меч, Уилл повернулся к Гарину. Тот попробовал атаковать. Уилл увернулся от первого выпада, но с помощью серии коротких колющих ударов Гарин заставил его попятиться. Уилл отбил атаку, и они сошлись снова. Скрестив мечи, напирали друг на друга, не желая уступать ни пяди. Изо рта в воздух поднимался белый пар. От постоянного перемешивания ногами грязь превратилась в черную слизь. Издав воинственный возглас, Уилл сделал выпад. Неожиданно Гарин поскользнулся и начал падать. Уилл быстрым движением выбил у него меч и приставил острие своего к горлу. Сержанты на краю поля одобрительно зашумели.
Рыцарь-наставник утихомирил их резким взмахом руки.
— Бой похвалы недостоин. — Он посмотрел на Уилла и Гарина. — Покиньте поле.
Уилл убрал меч и подал Гарину руку. Тот поднялся и нашел свой меч. Они, в промокших рейтузах и туниках, побежали к краю поля.
Рыцарь-наставник повернулся к сержантам:
— Кемпбелл защищался слабо, хотя открытая атака де Лиона была беспорядочной и легко предсказуемой. — Он строго посмотрел на Уилла. — Не следовало прибегать к такому грубому приему, которым ты побил де Лиона. Одна сила, и никакой техники. Но по крайней мере ты использовал преимущество в территории. — Рыцарь перевел взгляд на Гарина. — А ты, де Лион, я вижу, вообще на ногах держаться не можешь. — Гарин собрался ответить, но рыцарь махнул рукой двум сержантам: — Брокарт и Джей. Займите их места.
— Твой дядя в обычном настроении, — проговорил Уилл, разминая усталые мускулы.
— Наверное, переживает насчет завтрашней встречи. — Гарин повернулся к Уиллу. — Я слышал, ты тоже там будешь.
Уилл не ответил. Достаточно ему наказаний. С утра чистил стойла, потом седла до блеска. Потом еще идти чинить паруса и снасти. Мозоли на руках не проходят.
Гарин наклонился ближе и понизил голос:
— Со мной говорить можно. Я тоже понесу дядин щит.
Уилл слабо улыбнулся.
— Извини, но Овейн строго наказал никому об этом даже не заикаться.
— Мой дядя тоже. Но сегодня утром он вспомнил о твоем предполагаемом присутствии и почему-то рассердился. — Гарин виновато посмотрел на Уилла. — Ему вроде не нравится, что тебя назначили участвовать в таком важном деле.
Уилл бросил взгляд на угрюмого рыцаря, показывающего сержантам на поле прием боя. Жак де Лион, отставной командор тамплиеров, сражался с мусульманами в битвах при Хербии и Мансуре. На первой лишился глаза от удара сабли мамлюка, а на второй погиб почти весь его отряд, три сотни братьев-рыцарей. В Нью-Темпле сержанты прозвали его Циклопом. Но это прозвище следовало произносить шепотом, потому что, по слухам, сержант, в последний раз осмелившийся произнести его открыто, теперь кормит мух в далекой деревне в шести лигах от Антиохии.
— Что бы я ни делал, твоему дяде все не нравится.
— Но мне сейчас от него тоже досталось, — пробормотал Гарин. Он принялся грызть и без того обкусанный ноготь, наблюдая, как два сержанта кружат по полю друг против друга. Гарин снова посмотрел на Уилла. — Будь поосторожнее. Он сказал, если ты еще раз нарушишь устав, тебя изгонят из ордена. Говорил очень уверенно.
Сержанты на поле наконец сошлись. Брокарт, пониже ростом, с криками отбивался от неуклюже наседающего Джея. Затем треснул его по бедру концом меча.
— По крайней мере мы сражались лучше, — сказал Уилл, когда сержанты бросили мечи и взялись бороться.
— Ты слышал мои слова?
Уилл повернул голову.
— Что?
— Я сказал, — обиженно протянул Гарин, — тебе надо взяться за ум. Поспал лишний час и теперь уже десять дней за это расплачиваешься. Мы же в последнее время почти не видимся.
— Я вовсе не проспал, а… — Уилл замолк, затем шепотом рассказал другу о посвящении в рыцари, за которым подглядывал с Саймоном.
— Ты с ума сошел! — возмутился Гарин.
— Мне хотелось увидеть.
— Ну и увидишь, когда придет время.
— Через пять лет? Ты забыл, как мы мечтали узнать о происходящем на посвящении? — Уилл сделал гримасу. — Я бы досмотрел до конца, но пришел этот длинноносый.
— А, Саймон? — недовольно спросил Гарин. — Его-то зачем с собой потащил?
— Вдвоем легче, если застукают. — Уилл посмотрел на Гарина и быстро добавил: — Я бы позвал тебя, но заранее знал твой ответ.
Гарин покачал головой, вроде бы успокоившись.
— Конечно, грех приглядывать за посвящением в рыцари, но одно дело ты, и совсем другое — присутствовавший при этом конюх.
— Но Саймон носит такую же тунику, как и мы.
Гарин вздохнул.
— Ты знаешь, о чем я говорю. Саймон — сын кожевника. А мы — сыновья тамплиеров. Он никогда не будет рыцарем.
Уилл пожал плечами:
— Но я сам благородный только наполовину. Вторая половина у меня такая же, как у любого конюха.
Гарин негромко рассмеялся.
— Это неправда.
— Почему? Мой дедушка рыцарем не был, только отец. А мать вообще дочь купца. Вот ты настоящий потомственный аристократ.
— Твой отец рыцарь, и этого достаточно, чтобы считаться благородным.
Туника Гарина чуть сползла, открыв багровый синяк ниже ключицы.
— Откуда это у тебя? — спросил Уилл, показывая на синяк.
Гарин поправил тунику.
— Это ты вчера зацепил своим мечом.
На поле Брокарт разоружил Джея, треснув мечом по запястью. Мальчик вскрикнул от боли и уронил меч. Жак отправил их в строй. Сержанты замерли. В конце занятий рыцарь-наставник наказывал худших. Самым суровым наказанием обычно было пробежать вокруг поля десять раз. Уиллу беспокоиться было нечего. Жак его, конечно, не любил, но после занятий никогда не наказывал.
Рыцарь-наставник медленно двинулся вдоль строя, оглядывая каждого. Остановился перед Гарином.
— Де Лион. Побежишь сегодня ты.
Гарин вздрогнул. На лицах сержантов отразилось недоумение. Больше всего был сбит с толку Брокарт, сражавшийся сегодня хуже нельзя.
— Сэр… — начал Гарин. Как и Уилл, он никогда прежде не получал наказаний.
— Слышал меня? — хрипло бросил Жак. — Двадцать кругов.
— Да, сэр, — пробормотал Гарин. — Спасибо.
Он вышел из строя.
— Это несправедливо, — прошептал Уилл, трогая его за руку.
Прошептал совсем тихо, но Циклоп каким-то чудом услышал.
— Кемпбелл! — Уилл вскинул голову. — Что ты сказал?
— Не понимаю, о чем вы, сэр?
Жак прищурил единственный глаз:
— Не прикидывайся. Что ты сказал де Лиону?
Уилл бросил взгляд на Гарина.
— Ничего особенного, сэр. Я только… удивился, почему вы наказали Гарина, сэр. Разве он сражался хуже всех?
— Понимаю, — спокойно произнес Жак после долгого мучительного молчания. Но именно это спокойствие и предвещало грозу. — В таком случае кто же, по-твоему, заслуживает наказания?
Уилл молчал.
— Давай же, Кемпбелл. Ты говоришь, де Лион худшим сегодня не был. Назови того, кто был. — Жак схватил Уилла за руку и вытащил из строя. Поставил рядом с собой. — Говори!
Уилл стрельнул глазами в сторону Брокарта и Джея.
— Так кто? — с напором спросил Жак.
Уилл долго молчал. Наконец отрицательно покачал головой:
— Не знаю, сэр.
— Не знаешь? — Голос Жака хлестнул как кнут. — Говори!
— Я не знаю, кто был сегодня худшим, сэр.
— Конечно. — Жак сухо улыбнулся. Повернулся к строю и ткнул пальцем в Уилла. — Как может что-то понимать в искусстве боя этот сержант, никогда не бывавший в битвах и имеющий благородную родословную всего в одно поколение?
Джей ухмыльнулся. Гарин уткнулся взглядом в землю.
— В будущем, Кемпбелл, — произнес Жак, подходя вплотную к Уиллу, — держи свое мнение при себе. Так для тебя полезнее. — Он наклонился. — И никогда больше не подвергай сомнению мои решения. — Капелька слюны попала на щеку Уилла.
Жак выпрямился.
— Де Лион! Кемпбелл только что присудил тебе еще десять кругов.
Уилл ошеломленно посмотрел на рыцаря-наставника. Гарин тихо пробормотал слова благодарности за наказание и побежал. Лицо Уилла горело. Он посмотрел вслед Жаку, шагающему к зданиям прицептория. Руки сжались в кулаки. Очень хотелось сбить с лица Циклопа эту самодовольную улыбку. Сержанты молча собирали вещи и уходили с поля. Уилл поймал несколько сочувствующих взглядов и несколько укоряющих. Посмотрел на Гарина, как он бежит, шлепая по грязи, вокруг поля, казавшегося сейчас больше, чем обычно. Через несколько секунд Уилл побежал вслед за ним.
Жак перебирал свитки на столе. Наконец нашел донесение и снова прочел, напрягая глаз. В соларе, как всегда, царил полумрак. Стол освещали слабый свет от свечи и луны в окне. Где-то у аркады заухала сова. Буквы на пергаменте начали расплываться. Жак устало откинул голову. Приподнял кожаную повязку и медленными круговыми движениями помассировал глубокую впадину, где прежде находился глаз. Она была вся в паутине тонких шрамов. После долгого чтения глаз начинал вроде как болеть, хотя Жак потерял его шестнадцать лет назад. Рыцарь просидел в соларе весь вечер, пропустил ужин и последнюю службу. Овейн уговаривал лечь в постель, ведь завтра важная встреча, но Жак хотел подготовиться так, чтобы Генрих не мог выкрутиться. Однако усталость взяла свое. Он отложил свиток, подошел к окну, подставил лицо свежему ветерку. Лунный свет сделал кожу пепельной, а черты лица еще более заостренными. Из-под аркады вылетела сова и исчезла за крышами.
В дверь постучали.
— Входи! — крикнул Жак. Голос хриплый после долгого молчания.
В дверях возник слуга в коричневой тунике. Вид встревоженный.
— Извините, сэр, я знаю, уже поздно, но к вам гость. Он… сэр, он настаивает, что у него неотложное дело.
Жак недовольно нахмурился. Он не любил, когда прерывали его занятия. И кого это принесло в такую пору?
— Впусти.
Слуга посторонился, и в солар вошел высокий человек в потрепанном сером плаще. Сбросил глубоко надвинутый на глаза капюшон и наклонил голову.
— Хасан, — пробормотал Жак.
— Вам что-нибудь принести, сэр? — нерешительно подал голос слуга. — Угощение для вашего… — он бросил взгляд на человека в сером, — гостя?
— Нет, — ответил Жак, не отрывая взгляда от вошедшего. — Оставь нас.
Слуга с облегчением поклонился и закрыл за собой дверь. Спеша по коридору, он несколько раз быстро перекрестился.
Шотландия
19 июня 1257 года
Уилл стоит в дверях кухни, ухватившись за косяк. В очаге потрескивает пламя. На столе при пламени свечей серебрятся семь очищенных белорыбиц. Мать поджарит их для вечерней трапезы. За обеденным столом, вытянув ноги, сидит Джеймс Кемпбелл. Уилл видит лицо отца в профиль. Длинный прямой нос, энергичная челюсть. С боков волосы тронуты сединой, но борода черная как вороново крыло. Взгляд Джеймса устремлен в сторону открытой двери, откуда тянет ароматными травами. Днем видны поле и лес, простирающийся до Эдинбурга, в ясную погоду предстающего серым пятном на горизонте. Но теперь там темно. Ветер доносит слабое журчание ручья, текущего по скалистой лощине к озеру в нескольких милях отсюда.
Джеймс только что вернулся из Балантродоха, шотландского прицептория ордена, где провел неделю. Он служит там счетоводом. На спинке кресла висит его черная мантия. Женатые рыцари носили черные мантии, ибо, разделив постель с женщиной, они лишались целомудрия, то есть не были достаточно чистыми для белых мантий. Но теперь право стать рыцарями получили только сыновья тамплиеров. А рыцарство не за добродетели, а по праву рождения дало женатым мужчинам возможность носить те же одежды, что и их целомудренные братья. Уилл задержался у двери, наблюдая за отцом. Он немного волнуется, потому что отец позвал его необычно серьезным, даже торжественным тоном. Из соседней комнаты слышится смех — старшие сестры, Элис и Ида, играют с самой младшей, Мэри.
Джеймс Кемпбелл наконец видит сына и улыбается:
— Иди сюда, Уильям. Я кое-что для тебя приготовил.
Уилл садится за стол. Отец прикрывает своей большой ладонью его кисть. Длинные пальцы немного запачканы чернилами, коричневыми, потому что их делают из дубильного орешка. Отцу приходится много писать, он ведет главную счетоводную книгу прицептория. Поэтому ладони у него мягкие, не как у рыцарей, которых видел Уилл. У этих кожа на ладонях мозолистая, шершавая от постоянного общения с мечом. Но Джеймс — отличный воин, не хуже любого другого рыцаря. Уилл считал — даже лучше. К тому же отец — ученый, прочел много книг, сведущ в математике, говорит на нескольких языках. Уилл однажды слышал, как он произнес фразу на каком-то странном мелодичном наречии. Затем пояснил, что это арабский язык сарацинов.
— Помнишь, я говорил тебе о наследстве, оставленном твоим дедом после смерти?
Уилл подумал об усадьбе, где они сейчас живут. Раньше она принадлежала деду. Ангус Кемпбелл скончался богатым виноторговцем. Много лет тесно сотрудничал с тамплиерами, передал ордену своего сына. Именно богатство отца помогло Джеймсу стать рыцарем. Состояние Ангус завещал ордену, а усадьбу — сыну.
— Наш дом?
— Нет, не дом. Совсем другое.
Уилл мотает головой:
— Тогда не знаю.
Джеймс встает, направляется к очагу, где прислонена к стенке какая-то странная кочерга. Приносит, кладет на стол. Уилл разглядывает ее и видит, что это вовсе не кочерга, а меч, фальчион. Расширяющийся к концу короткий кривой клинок покрывали множество царапин. Сразу видно, оружие побывало в сражениях. Рукоять крест-накрест переплетена серебряной проволокой, для лучшего захвата, а ее головка сделана в форме диска.
Уилл смотрит затаив дыхание.
— Этот меч в нашем роду переходит по наследству. Твоему деду его передал отец, а он перед смертью — мне. Теперь меч твой, Уильям.
— Неужели настоящий?
— Конечно. Ты же не будешь весь век сражаться палкой. — Джеймс улыбается. — День, когда ты применишь его в битве, еще далеко, а может, с Божьей помощью, он не наступит никогда. Но с сего момента это твое оружие. Я разговаривал с магистром Балантродоха, он согласился принять тебя сержантом.
Уилл проводит пальцами по рукояти. Она теплая, потому что меч нагрелся у огня.
— А это обязательно?
— Что?
— Идти в Балантродох.
Джеймс внимательно смотрит на сына.
— Я учил тебя всему, что знал: грамоте, верховой езде, владению оружием. Теперь пришла пора передать моего сына более опытным наставникам. — Он улыбается. — Уильям, однажды тебя посвятят в рыцари ордена, и дай Бог быть мне в этот момент рядом.
До Уилла наконец доходит смысл сказанного. Он будет сержантом в ордене тамплиеров. Отец начал рассказывать об ордене, когда мальчик еще не научился ходить. Самое могучее сообщество на земле, кроме, конечно, самой Церкви. Ночью в постели Уилл грезил — он станет рыцарем, как отец. Таким же отважным воином, высоким духом и щедрым душой.
— А мы успеем закончить лодку? — вдруг спрашивает он.
Джеймс смеется и лохматит сыну волосы.
— В Балантродох ты отправишься не завтра, а примерно через год. Будет время закончить лодку.
— Джеймс, это меч твоего отца?
Уилл оглядывается и видит мать с горшком мятного настоя. Она высокая, в простом платье из крашеной шерсти, волосы цвета черешни. Живот выпирает из платья, там новое дитя ждет своего часа появиться на свет. Сзади прыгает Мэри, восьмилетняя сестра Уилла.
— Да, Изабел, — отвечает Джеймс, взяв Мэри на руки и подбрасывая в воздух. Она радостно вскрикивает. — Но теперь меч принадлежит Уильяму.
Изабел вскидывает брови и ставит горшок на стол.
— Даже мечу самого папы на столе не место.
Джеймс отпускает Мэри и притягивает к себе Изабел. Сажает на колени. Она притворно сопротивляется. Шлепает мужа по голове.
— Не будет ужина, пока ты не уберешь отсюда эту железяку и не отпустишь меня.
Джеймс притворно ужасается:
— Какое кощунство, о женщина! Ведь это оружие нашего клана!
— Отец, наш клан закончился на дедушке, — раздается голос старшей дочери, Элис, появившейся на кухне вместе с Идой. Они темно-рыжие, как и мать.
— Ты права, — согласился Джеймс. — Твой дед разорвал связи с кланом, но все равно этот меч — наша фамильная ценность. — Отец спускает Изабел с коленей, берет меч. — Смотрите. Настоящая шотландская сталь. — Сильно взмахивает мечом. Задевает горшок на столе, который летит в угол, где с шумом разлетается на куски. Уилл громко смеется.
Нью-Темпл, Лондон
15 сентября 1260 года
Рукоять холодила пальцы. Под серебряной проволокой виднелась ржавчина, да и сама проволока немного ходила туда-сюда. Сержант на койке рядом громко захрапел. Уилл поморщился. Вдоль стен стояли койки еще восьми сержантов, с которыми он делил опочивальню — мрачное помещение с низким потолком, где темно в любое время суток. Но таковы все жилища сержантов. Каждая койка была покрыта грубым шерстяным одеялом. Напротив располагались два больших шкафа, для одежды и имущества, и стол со свечой. На узких окнах колыхались шторы из мешковины. С Темзы дул пронизывающий влажный ветер, принося запахи моря. Уилла, облаченного в нижнюю рубаху и рейтузы, как обычно для сна — сержантам и рыцарям запрещалось ложиться в постель обнаженными, — холод все-таки заставил накинуть на плечи короткий зимний плащ. На стенах качались тени. В пространстве между потолочными балками время от времени вспыхивала серебром паутина.
Уилл осторожно положил меч на койку и подтянул к груди колени, морщась от боли в спине. Саднили натертые ноги. Уже за полночь, но, даже весь измочаленный, он не мог заснуть. Не давали нахлынувшие мысли.
Там, на турнирном поле, первые несколько кругов они с Гарином пробежали в молчании. Наконец тот спросил:
— Зачем ты это делаешь?
Уилл пожал плечами:
— Просто не могу оставить тебя здесь одного.
Вот и все. А потом они побежали рядом, разговаривая и смеясь, подбадривая друг друга. Пусть круги, казалось, никогда не кончатся и ноги болят — не беда. Мальчишки решили продолжить бунт. Залезли в сад, набрали слив. Спрятались за часовней и принялись жадно их есть. Солнце быстро высушило их одежду.
Уилл не переставал удивляться, как все изменилось.
Он увидел Гарина два года назад утром, когда прибыл в главный прицепторий Британии, Нью-Темпл. Здесь серьезно заболел счетовод, и Джеймса Кемпбелла призвали его заменить. Так они попали сюда. Уилла отвели на турнирное поле, где представили сержантам, с которыми ему предстояло провести семь лет жизни. Гарин прибыл немного раньше. С появлением Уилла число сержантов в их группе стало четным, и его назначили партнером Гарина в обучении искусству боя. Сержанты обступили Уилла, начали расспрашивать. Лишь Гарин держался в стороне. Уилл не стал отвечать на вопросы, просто взял деревянный меч и начал выполнять команды Жака. За едой и в часовне подросток сидел один. Первое время у него в ушах постоянно звучали голоса клириков и капеллана, бормочущих отрывки из Священного Писания.
Так продолжалось примерно две недели. Вскоре сержанты потеряли к новичку интерес, решив, что он либо немой, либо чересчур высокомерный. Вот тут-то Гарин и начал обращать внимание на Уилла, не задавая при этом никаких вопросов — ни о доме, ни о родителях, ни о чем. Это отсутствие любопытства помогло Уиллу расслабиться. Они начали проводить время вместе, постепенно разговорились. Тень беды, следовавшая из Шотландии и никогда его не покидавшая, в присутствии Гарина отходила в сторону.
Уилл осмелел после того, как отец отбыл на Святую землю. Еще больше сблизившись, друзья начали бунтовать против жестокого режима прицептория и стремились нарушать правила где только возможно. Другие сержанты тоже нарушали, но, как любил повторять Овейн, Уилл с Гарином вместе представляли трут и кремень. Прошлой зимой, когда замерзло болото за северными воротами Лондона, друзья даже отважились среди ночи сбежать из прицептория, чтобы покататься на льду. Они видели, как это делают городские мальчишки. Привязав к подошвам ледышки кожаными ленточками, друзья провели несколько незабываемых часов. Носились по льду, пока не замерзли и окончательно не выдохлись.
Уилл потянулся за мечом, положил на колени, провел пальцем по лезвию. Невозможно вообразить, чтобы сейчас Гарин решился на такое. И все из-за дяди. Уилл даже забеспокоился, потому что друг отсутствовал на вечерней трапезе и на комплаториуме. Может быть, нужно что-то сделать? Но он ничего не мог сделать. Ничего. Потому что Жак — рыцарь, а он всего лишь бесправный сержант. Уилл сочувствовал Гарину. Очень скверно иметь такого дядю.
