14
Темпл, Париж
26 октября 1260 года
Парус вяло болтался на мачте. Погода стояла безветренная, но пасмурная. Легкий дождик орошал понурые головы тамплиеров. Все вокруг молчало. Даже весла поднимались и опускались беззвучно. За изгибом реки показался город в виде темного пятна, закрытого покрывалом водяной пыли. С каждым ударом весел пятно росло. Впереди возник остров с великолепными сооружениями, среди которых выделялся изумительный собор из белого камня. «Опиникус» заскользил по левому рукаву между островом и берегом, мимо крепости с простирающимся вдоль реки чудесным садом. За крепостью пошли церкви, монастыри, величественные особняки, а дальше — переплетение улиц, обычные деревянные дома, рыночные площади, лавки, мастерские, таверны и постоялые дворы.
Уилл смотрел с унылым безразличием, как люди на берегу входят и выходят из таверн и церквей, суетятся на улицах как муравьи. Все почему-то одеты в черное. Дождь пошел сильнее, стуча по крышам домов и шпилям, поливая лежащие на палубе тела девяти погибших. Рыцари завернулись в белые мантии, сержанты и матросы — в черные. Потоки воды давно уже смыли кровь, и на палубе яркими пятнами выделялись красноватые лужи. Элвин продолжала стоять на коленях рядом с Овейном, прижав ладони к глазам и не обращая внимания на дождь. Уилл наблюдал, как в смешанной с кровью дождевой воде намокает ее платье.
— Пошли отсюда, — произнес он каким-то странным приглушенным голосом.
Малиновое пятно начало распространяться дальше. По ее животу, груди, шее.
— Элвин! — позвал он, теперь настойчивее. — У тебя кровь… Через пару мгновений она возникла перед ним. Провела пальцем по его щеке, в зеленых глазах плясали искорки веселья.
— Уилл Кемпбелл, — насмешливо проговорила Элвин, — твой наставник жив.
Уилл повернулся к тому месту, где лежал Овейн, и увидел, что она права.
— Быть тамплиером — значит быть готовым пожертвовать очень многим, — сказал Овейн, направляясь к нему.
Уилл не отрывал глаз от кинжала, торчащего из груди рыцаря.
— Это ты убил меня, сержант.
— Нет.
— Ты убил меня.
Уилл осознал, что Овейн не раскрывает рта.
— Я не убивал вас! — закричал он, отчаянно желая, чтобы рыцарь услышал.
Но Овейн исчез.
Уилл стоял на берегу озера в своей родной Шотландии. Смотрел в темную воду. Рядом кто-то вскрикнул. Звук вернул его к действительности. Неподалеку танцевала девочка с медовыми волосами, взмахивала алыми юбками. Она развернулась к нему и начала приближаться. Внезапно ее окутал красноватый туман. Девочка проскользнула мимо и исчезла, а перед ним появился человек с белым пятном вместо лица. Лишь карие глаза пристально разглядывали Уилла. Человек медленно поднял руку, потянулся к лоскуту белой кожи, свисающей с того места, где должен быть висок, и потянул. Белое пятно сорвалось с треском, как будто разорвали пергамент. Уилл посмотрел на лицо и вскрикнул.
— Ты убил ее! — грозно произнес отец, сжимая его плечо.
— Неужто он будет так орать каждую ночь?
Наклонившийся над Уиллом сержант повернул голову.
— Успокойся, Гуго. — Он посмотрел на Уилла. — Ты будишь нас своими криками.
Уилл отбросил назад волосы. Ноги запутались в одеяле, ночная рубашка прилипла к телу, вся мокрая от пота. Он потрепал сержанта по плечу:
— Извини.
Сержант, вчера назвавшийся Робером де Пари, кивнул и вернулся на свою койку.
Уилл сбросил одеяло, поставил ноги на холодные камни. Сержант на третьей койке оглушительно захрапел. Тот, кого звали Гуго, накрылся с головой одеялом. Уилл подошел к столу, где стояли кувшин с водой для умывания, таз и ночная свеча. Она почти выгорела, расплавленное сало собралось в кучу и затвердело у основания. С подсвечника, как сосульки, свисали желтовато-кремовые потеки. Уилл смочил лицо водой и направился к единственному в опочивальне окну. Сел на подоконник, опершись спиной о камни. Из окна дул ледяной ветер. Храп продолжался. Гуго раздраженно ворочался в постели.
Приняли здесь Уилла не сказать чтобы очень тепло, но и не враждебно. Он рассказал сержантам в опочивальне о сражении в Онфлере, но они не ведали, каково было потом на судне.
Вернулись рыцари, преследовавшие троих сбежавших. Убить удалось только одного, двое скрылись. Рыцари хотели остаться, чтобы найти злодеев и узнать, кто их послал. Но капитан «Опиникуса» собирался покинуть порт немедленно.
— Это наемники, — настаивал рыцарь по имени Джон. — Мы должны выяснить, кто их послал. О нашей остановке в Онфлере никто не знал!
Трупы разбойников обыскали, но ничего не нашли. У борта «Опиникуса» плавно покачивались на воде две маски в виде черепов.
— Половина моей команды погибла, — с горечью проговорил капитан. — Пора отчаливать, иначе вообще никого не останется.
— Никто больше не нападет, — уговаривал его Джон. — Мы истребили почти всех. Остались двое. Давайте задержимся и захватим их.
— Откуда ты знаешь, что их только двое? — возразил капитан.
— Но мы должны дознаться, кто это замыслил, — потерянно проговорил Джон.
Кто-то из сержантов неожиданно выхватил меч.
— Я думаю, у него нужно спросить, кто это замыслил. — Он показал мечом на Хасана.
— У тебя есть причина меня обвинять? — спокойно спросил Хасан.
— Ты сарацин, — бросил сержант. — Какая еще нужна причина? Никто не знает, почему ты здесь. Тебя вообще никто не знает.
— Сэр Жак. Он знал меня. Тебе этого мало?
— Сэр Жак убит!
Джон положил руку на плечо Хасана:
— Мы тебе верим. — Он недовольно посмотрел на сержанта: — А ты спрячь свой меч.
Спор продолжался, но капитан настоял на своем. Заменивший Овейна сэр Джон послал сержанта разбудить королеву. Она вскоре прибыла на причал со свитой, священником и несколькими братьями из прицептория.
Тучный священник не переставал причитать: «Боже милостивый! Боже милостивый!» — а королева молчала, прижав ладони к щекам. На следы бойни и королеву собралась поглазеть толпа местных жителей. Они стояли, тихо перешептываясь.
— А драгоценности? — спросила Элеонора тонким голосом, не отрывая глаз от мертвых тел на палубе и причале.
— Они целы, моя королева, — ответил Джон. Рассыпавшиеся драгоценности собрали и переложили в другой сундучок без всяких украшений. Сейчас он стоял в каюте.
Королева со свитой взошла на борт «Опиникуса», а два рыцаря направились к телу Овейна. До этой поры никто, кажется, не имел желания тревожить Элвин, склонившуюся над телом дяди. Уилл пытался ее увести, но тщетно.
Рыцари, похоже, церемониться не собирались.
— Она племянница сэра Овейна? — спросил один.
Уилл кивнул.
— Скажи, ради Всевышнего, как девчонка здесь оказалась?
Уилл не видел причин лгать. Он рассказал рыцарю, что она спряталась на борту «Терпеливого».
Рыцарь выругался и недовольно покачал головой. Он наклонился и схватил Элвин за руки:
— Подымайся на ноги, девица!
Элвин вскрикнула, Уилл рванулся к ней.
— Стой спокойно, сержант! — рявкнул второй рыцарь, помогая товарищу оттащить Элвин. — Овейн мертв. Плачем, девочка, его не вернешь.
Рыцари затащили Элвин на судно, усадили на скамейку. От шока у нее пропали слезы, Она сидела, глядя пустыми глазами на тело Овейна, которое уложили на палубу и покрыли белой мантией.
Три рыцаря, вместе со священником и братьями из прицептория, пошли осматривать порт в надежде обнаружить сбежавших разбойников. Вскоре они вернулись. Братьям из прицептория поручили продолжить поиски днем, но надежды было мало. Священник взялся организовать похороны погибших.
— Только не кладите их в освященную землю, — предупредил Джон.
— Брат, — возразил удивленный священник, — разве можно вверять их души Сатане без расследования и справедливого суда?
— Они все равно будут гореть в аду.
Уилл взошел по сходням следом за рыцарями. Положил рядом с телом наставника его меч. Рядом, около тела Жака, на коленях стоял Гарин. Откинув плащ, вглядывался в застывшее лицо рыцаря. Щеки, мокрые от слез, руки сжаты в кулаки. Уилл тронул его плечо. Он вздрогнул и зло скривил губы:
— Не прикасайся ко мне!
Уилл отошел в конец палубы. Сел на скамейку, понуро уронив голову.
«Опиникус» поплыл по Сене. На борту стояла мертвая тишина. Королевские стражники и свита сидели на скамьях вместе с рыцарями и сержантами. В каюте места хватило лишь для королевы и ее служанок. Не унималась лишь Элвин. Она начала всхлипывать сразу, как отчалил «Опиникус». Даже Уилл, который разделял ее горе, молился, чтобы она замолчала. Наконец один сержант грубо прикрикнул. Его голос в ночной тишине показался необыкновенно громким. Дверь каюты с шумом распахнулась. В дверях появилась королева Элеонора, бледная, негодующая.
— У тебя нет сердца? — крикнула она сержанту.
Затем подошла к Элвин, помогла ей подняться на ноги, мягко нашептывая на ухо слова утешения. Это напомнило Уиллу, как Саймон успокаивал лошадей в грозу в конюшне Нью-Темпла. Королева повела Элвин в каюту, там она и оставалась до конца плавания. Уилл продолжал тупо наблюдать за медленно меняющимся пейзажем и мухами, кружившими над мертвецами.
«Опиникус» причалил в Париже поздно вечером. Один матрос отправился в прицепторий за повозками для убитых и груза. Королева послала двоих стражников во дворец, где ее ждала сестра, королева Маргарита. Когда прибыли крытые повозки и карета, запряженная четырьмя черными лошадьми, королева посадила Элвин со служанками.
— Я беру ее с собой во дворец, — сказала она рыцарям, садясь в устланную коврами карету. — Ваш прицепторий не место для женщины. Тем более если у нее горе. — Она недовольно глянула на сержанта, который ночью кричал на Элвин.
Проводив королеву, рыцари и сержанты побрели по извилистым улицам Города, мимо лавок, мастерских, командорства госпитальеров, затем вверх по рю де Темпль, к обнесенному стенами прицепторию тамплиеров, который находился в приятном соседстве с полями. Уилл почти не воспринимал окружающее. Когда они достигли прицептория, его отправили в опочивальню, где подросток и провел большую часть следующего дня.
Сегодня был его второй день в Париже. День похорон Овейна.
Колокола уже пробили к заутрене, а Уилл так и сидел на подоконнике. Сержанты в опочивальне пробудились. Зевали, негромко переговаривались. О чем, Уилл не знал, потому что не понимал их языка. С ним они общались по латыни. И вообще в прицепториях, где вместе жили рыцари из разных стран, языком общения была латынь.
Поверх рубах и рейтуз сержанты надели черные туники и встали в очередь к кувшину с тазом, омыть водой лицо. За окном было еще совсем темно. Робер подошел к столу последним. Покончив с умыванием, он отбросил назад роскошные белокурые волосы и направился к гардеробу. По дороге глянул на Уилла:
— Ты идешь в часовню?
Уилл отрицательно мотнул головой.
— Пусть остается, если хочет, — проговорил Гуго, поправляя тунику. Затем повернулся к Уиллу: — Ты бы поспал, когда мы уйдем, тогда, может, ночью нам не придется делить с тобой сны.
Робер недовольно поморщился. Взял с полки палочку и принялся скоблить свои и без того необычайно белые зубы. Покончив с этим, он ободряюще кивнул Уиллу:
— Не слушай его. Гуго очень дорожит сном.
Гуго сердито посмотрел на Робера:
— Ты опять за свое. Разговариваешь так, будто меня здесь нет!
Уиллу в первый раз после Онфлера захотелось улыбнуться. Юноши были всего на год старше. Робер — высокий, стройный, почти по-женски красивый. Утонченная линия высоких скул, выгнутые брови. Гуго — коротышка, полнощекий, с близко поставленными темными глазами, вздернутым носом и копной прямых темных волос.
Гуго подошел к гардеробу, снял черный плащ, накинул на плечи.
— Он очень насторожен с незнакомцами, — прошептал Робер Уиллу. — Из-за своей фамилии.
— А какая у него фамилия? — вяло поинтересовался Уилл, больше из вежливости.
— Де Пейро. Юмбер де Пейро, магистр Англии, его дядя. Семья де Пейро издавна служит ордену тамплиеров. Вот Гуго и боится, что какой-нибудь сержант, менее знатного рода, из корысти захочет искать с ним дружбы.
— Чего ты там шепчешь? — спросил Гуго.
Робер повернулся.
— Я говорил Уиллу, что ты однажды станешь великим магистром.
— Да, так оно и будет, — согласился Гуго. — На худой конец магистром Французского королевства.
Робер оттеснил Гуго к двери.
— Пошли, брат. Бог дал тебе душу, давай проверим, дал ли он тебе немного сердца, чтобы с ней совладать. — Выходя из опочивальни, он подмигнул Уиллу.
Колокол замолк. Значит, служба началась. Уилл продолжал сидеть на подоконнике. Последние четыре года он каждый день поднимался до рассвета на заутреню. Сначала с отцом, потом в Нью-Темпле. Но сегодня в первый раз не преклонит колени перед алтарем, а будет наблюдать, как светлеет небо, и слушать пение птиц.
Казармы сержантов стояли недалеко от конюшни, за ней можно было видеть поля, окаймленные дубами и серебристыми березами. По одному были разбросаны плетеные куполообразные ульи для пчел — пасека, снабжающая прицепторий медом. На ручье стояла водяная мельница. За ней — рыбные пруды, разные строения, амбары. Робер показал, где находятся жилища слуг, оружейная, гардеробная, пекарня и зернохранилище. В прицептории имелась даже своя гончарная мастерская с печью. Если бы Уилл высунулся из окна, то увидел бы высокие башни замка. Да, с величественным парижским прицепторием Нью-Темпл не шел ни в какое сравнение.
Спина и ноги сильно затекли. Уилл соскользнул с подоконника. Взял свой мешок, положенный в ногах кровати. Достал фальчион, тунику, рейтузы, в которых сражался в Онфлере. Налил в таз воды, начал отстирывать кровь. Вода скоро сделалась красновато-коричневой. Он тер, выплескивая воду на пол. По опочивальне распространился тухлый запах крови. Уилла начало подташнивать. Он вспомнил, как расширились глаза разбойника, когда в него вонзился клинок. Оказывается, убить человека ничего не стоит. Плоть слаба и податлива. Уилл радовался, что по крайней мере не видел лица. Тела наемников без масок сложили на пристани в Онфлере, но все равно он не смог бы определить, который его. Поэтому держался подальше. Для него человек в маске являлся воплощением зла.
Уилл разложил одежду на подоконнике. Вряд ли кто-то заметил его отсутствие в часовне. Единственным знакомым здесь был Гарин, но после прибытия они не встречались. Уилл принялся чистить фальчион. Меч больше не был детской игрушкой, подарком любящего отца. Он стал инструментом смерти. Засохшая кровь врага легко отслаивалась от клинка. Уилл пытался представить отца, сидящего рядом и объясняющего необходимость и правильность совершенного поступка. Отец напоминал еще о долге, который нужно выполнять. Но на самом деле Уиллу слышалось совсем другое. Как отец скучным монотонным голосом говорит, что тогда произошел несчастный случай и он не винит в этом сына.
Погребальная месса закончилась. Под колокольный звон рыцари и сержанты потянулись за капелланом из часовни. Уилл шел за гробом Овейна. Его несли на плечах четыре рыцаря из Нью-Темпла. Следом несли остальные гробы. Процессию составляли все обитатели прицептория — два других рыцаря ордена, уцелевшие матросы «Опиникуса», Гарин и местные рыцари и сержанты, в том числе Робер и Гуго. Уилл поискал глазами Элвин, но не увидел. Сэра Овейна хоронили люди, которые никогда не видели его живым. Это Уилла почему-то раздражало. Он единственный знал, каким замечательным человеком был его наставник.
Впереди процессии шествовали капеллан и инспектор Французского королевства, командор западных территорий, второй человек в ордене после великого магистра. Борода у него была согласно чину — царственная, в форме трезубца. В дальнем конце кладбища в ряд вырыли девять могил. Все стали кругом. Гробы начали опускать в землю одновременно. Но медленно, дюйм за дюймом.
Брат-капеллан начал молитву:
— Requem aeternam dona eis, domine, et lux perpetua luceat eis. Закончив молитву, он взял горсть земли и бросил на гроб Овейна. Затем пошел вдоль могил и у каждой сделал то же самое.
— Из праха ты пришел и в прах обратился.
Вперед вышел инспектор. Вскинул меч, сжав рукоять обеими руками.
— Им воздастся на небесах. Братья ушли к Господу, так пусть же найдут они мир в руках Его.
Инспектор вложил меч в ножны и отошел, встав рядом с братом-капелланом. Могильщики взяли лопаты. По крышкам застучали комья земли. Все закончилось.
Собравшиеся гуськом потянулись к выходу, но Уилл остался у могил. Гарин прошел мимо. Во время церемонии он не сказал ему ни слова, даже не взглянул в его сторону. Уилл был слишком измотан, чтобы думать об этом. Он опустился на колени, замочив во влажной траве рейтузы. В Онфлере он хотел сказать Гарину насчет письма, прочитанного в рыцарских покоях, но теперь это ничего не значило. После того что случилось, его сомнения насчет Жака казались смехотворными. Уилл увидел, как инспектор направляется к рыцарям из Нью-Темпла.
— Послезавтра мы отбываем в Лондон, брат, — сказал Джон. — Теперь, когда драгоценности надежно спрятаны в подвалах тамплиеров, а наши братья преданы земле, оставаться здесь нам больше нет нужды. Поспешим сообщить о происшедшем магистру Англии. Расследование должно быть проведено незамедлительно. — Он понизил голос. — Но боюсь, это будет трудно. За пределами Темпла о нашем пути не знал никто. А король Генрих дал ясно понять, что отдает драгоценности против воли. Возможно, он пытался их вернуть.
— Я прикажу подготовить для вас судно, — ответил инспектор. — Передайте магистру де Пейро о моей поддержке, в случае необходимости, и силой оружия, и деньгами. Я немедленно пошлю весть в Акру великому магистру Берару.
— Да, брат.
На смену могильщикам появились каменотесы с гранитными плитами для надгробий. Сегодня отходящие на небеса души усопших тревожить нельзя, а завтра они явятся выгравировать на плитах рыцарские мечи.
Уилла кто-то тронул за плечо. Он поднял голову. Робер.
— Остаться с тобой?
— Не надо, — пробормотал Уилл, вытирая рукавом глаза.
— У меня есть работа в оружейной. Я буду там до конца дня. Хочешь, приходи.
Уилла смущал брат-капеллан, стоявший неподалеку слева. Зачем он остался на кладбище? Лицо частично скрывалось под капюшоном сутаны, но Уилл разглядел, что капеллан старый. Просто дряхлый. Седые волосы казались непрочными, как паутина, редкая бородка не могла скрыть безобразный шрам на щеке, делавший лицо капеллана еще более угрюмым. Он стоял сгорбившись, похожий на деревце с искривленным черным стволом, полностью погруженный в себя.
Уилл коснулся взрыхленной земли на могиле Овейна и поднялся. Догнал Робера.
— Я пойду с тобой.
Робер кивнул. Когда они отошли подальше, Уилл спросил:
— Кто этот капеллан?
— Отец Эврар де Труа. — Робер усмехнулся. — Но пусть тебя не вводит в заблуждение его кажущаяся старческая немощь. Я бы предпочел скорее сразиться с дьяволом.
— Неужели?
— Ты видел его руку? Там нет двух пальцев. Он потерял их шестнадцать лет назад в Иерусалиме в битве с сарацинами. Они тогда захватили Святой город. Эврар сражался одной рукой и убил десять врагов. Чудом избежал плена, пролежав три дня в церкви Гроба Господня под мертвыми телами священников. — Тон у Робера был печальный, но Уилл видел, что ему доставляет удовольствие это рассказывать. — Представляешь? Три дня на тамошней жаре, мухи, вонь! Говорят, он единственный христианин, уцелевший в этой бойне.
Подходя к часовне, Уилл быстро обернулся. Старик по-прежнему стоял без движения у могил. Неужели этот заморыш сумел сразить десятерых воинов? Казалось, капеллана может повалить даже сильный порыв ветра.
Темпл, Париж
27 октября 1260 года
На следующий, последний его день в Париже Уилл после службы третьего часа пришел на могилу Овейна. Попрощаться. Он радовался возвращению к привычной рутине в Нью-Темпле и одновременно страшился. Обогнув часовню в том месте, где из опоры высовывалась обросшая мхом горгулья, обратив к небу свою зубастую безумную улыбку, он увидел Элвин. Девочка стояла на коленях у могилы Овейна с букетом лилий в руке. На ней было простое черное платье, отороченное белым. Волосы собраны под чепцом. Она бросила на него быстрый взгляд.
— Ты думаешь, он обиделся, что я не была на похоронах?
— Нет, — ответил Уилл, становясь на колени рядом.
— Меня во дворце не оповестили. А ведь я из его рода и должна была присутствовать здесь. — Элвин положила лилии на могильную плиту. — Сегодня утром я испросила позволения королевы Элеоноры прийти сюда. Она необыкновенно добра. Представляешь, назначила стражника проводить. — Элвин потянулась выпрямить лилию. — Как прошла траурная церемония?
Уилл пожал плечами:
— Как все похороны.
— Я не перестаю думать: может, он погиб из-за того, что увидел меня? Забыл об осторожности, не заметил кинжал и…
— Оставь эти мысли, — сказал Уилл, наблюдая, как она водит пальцем по контурам меча Овейна. — Как ты будешь жить, когда возвратишься?
— Я остаюсь здесь, — ответила Элвин, убирая руку с могильной плиты.
— В прицептории? — удивился Уилл.
— Во дворце. Когда я рассказала королеве Элеоноре, что мне некуда идти, она поговорила со своей сестрой, королевой Маргаритой, и та согласилась взять меня к себе в услужение. Я буду горничной королевы. — Элвин повернулась к Уиллу. — Если бы ты видел дворец. В нем легко заблудиться, такой он огромный. На берегу реки чудесный сад с множеством деревьев и красивыми лужайками. Во дворце весело. — Она посмотрела на могилу Овейна. — И я буду рядом с ним.
— Душа Овейна радуется за тебя, — уныло проговорил Уилл.
Его ждала иная доля. Кто будет наставником? Как вообще все сложится в Нью-Темпле? Заслышав шаги, он обернулся. К могилам направлялся Гарин.
Элвин поднялась.
— Ты Гарин де Лион?
— Да, — скованно ответил он.
— Я тебе очень сочувствую. Ведь ты тоже потерял в Онфлере дядю.
— Да, — пробормотал Гарин и пошел дальше.
Уилл побежал за ним.
— Гарин! Что случилось?
— Ничего. — Глаза Гарина на секунду вспыхнули. — Я хочу, чтобы меня оставили с миром.
Уилл загородил ему путь.
— Гарин, пожалуйста, скажи, что случилось? В последний раз мы разговаривали в Лондоне.
— Я не хочу с тобой говорить.
— Почему?
— Оставь меня в покое. — Гарин протиснулся мимо Уилла и побежал.
Уилл его догнал. Схватил за руку. Сильно.
— Я тоже потерял наставника, и знаю, каково тебе!
— Ничего ты не знаешь! — Гарин вырвал руку. На траву что-то выпало.
Уилл наклонился поднять. Это была сморщенная кожаная заплатка с глаза Жака.
Гарин рванулся, вырвал заплатку.
— Это все из-за тебя!
— Что? — удивленно спросил Уилл.
— Все! — выкрикнул Гарин высоким голосом. Его лицо раскраснелось. — Ты приносишь беды! Тебя Овейн всегда жалел, наказывал лишь строгими словами! А мне…
— Но при чем тут я?
— Да при том, что я получал твои наказания!
Элвин смотрела, ничего не понимая.
— Но тебя же наказывал Жак. Даже если бы меня вообще не было…
— Нет! Я получал наказания именно из-за тебя! И мне… — Гарин замолк, его глаза наполнились слезами. — А теперь он ушел. Ушел мой дядя. Он погиб из-за тебя!
Это уже было слишком.
— Что ты несешь?! — крикнул Уилл. — Что я сделал плохого?
— Много плохого! — прошипел Гарин. Его разбитое лицо исказила ярость. — Ты не подчинялся Овейну, а он все равно тобой гордился. А твой отец? Пристроил к тамплиерам после того, как ты убил свою сестру!
Дальнейшее Уилл помнил плохо. Он рванулся и сильно ударил Гарина кулаком в челюсть. Тот покачнулся и упал навзничь на могильную плиту Овейна, придавив лилии.
Быстро поднялся и побежал прочь с кладбища, зажав в кулаке кожаную заплатку с глаза Жака.
Почувствовав прикосновение, Уилл вздрогнул.
— Зачем ты его ударил? — тихо спросила Элвин. — Что он сказал о твоей сестре?
Уилл стоял, наморщив лоб. Смотрел на ее лилии, раздавленные на могильной плите Овейна.
— Извини.
Он осторожно убрал с рукава ее руку и нетвердой походкой пошел в сторону часовни.
