14

Стояла черная ночная жара. На нем были одни кальсоны.

«Я ношу ребенка короля Франции!» От этого широковещательного заявления Карла со вчерашнего дня мутит. Оно застряло где-то между барабанной перепонкой и мозгом, как это бывает со шлягерами, каламбурами и обрывками месс. Застряло и гвоздит. Карл спрятал голову под подушку и сделал вид, что собирается спать. Под подушкой было жарко, как в экваториальном лесу, чего и следовало ожидать.

Вчера в присутствии Луи он решил, что к Изабелле больше не пойдет, потому что ему этого не хочется. Молодой Карл презирал психоанализ, но тут приходилось признать, что под этим «не хочется» зарыта целая собачья упряжка.

С одной стороны, Изабелла ему понравилась. Вкус Людовика скрепя сердце пришлось назвать безупречным, а его выбор одобрить, причем искренне, совершенно искренне. Он уже обжился со своим намерением жениться на одалиске. Как вдруг эта беременность! Но ведь, монсеньоры, это уже слишком! Как он мог об этом забыть?! Беременная одалиска – это уже как холодное пиво на катке! А между тем выходит, когда они вчера занимались любовью, ребенок короля Франции, эмбрион чужого бастарда, словно бы смотрел на всё это изнутри, выставив перископ, как подводник «Кригсмарине»? И что, может быть потом, двадцать лет спустя, этот вот подросший эмбрион, уже обученный фехтовать, писать и выпивать, возьмет да и похлопает по плечу немолодого герцога Карла (в которого он превратится, никуда не денется), а потом шепнет то ли лукаво, то ли доверительно – «помню-помню!».

А между тем выходит, что если он женится на Изабелле, то придется усыновить этого ребенка, дать ему долю в наследстве и учить его фехтовать, выпивать и грамматике? А между тем, это что-то новенькое – герцогу усыновить ребенка короля, словно казанского сироту! Или, того хуже, всю жизнь делать вид, что это ребенок твой, на людях проявлять к нему теплые чувства («У-тю-тю-тю-тю! Идет коза рогатая за малыми ребятами!»)? Ясно же, что не проявлять их на людях может себе позволить только настоящий отец, такой как батюшка Филипп. А между тем будут пересуды и анекдоты («Приезжает граф Шароле из командировки…»), потому что разрез глаз у этого изабеллиного baby будет чужим, совсем не как у Великих герцогов Запада, и многое другое, такое же безотрадное.

Вчера, когда Карл возвратился к себе, у него случился припадок гадливости такой силы, что в голову стали приходить мысли о целибате. «Слава Богу, не о самооскоплении», – утешил Карла Луи и тут же получил затрещину – за профанацию. Луи морщился и тер красные глаза – экзистенциальный кризис герцога выволок его из кровати. Но несмотря ни на что, ему удалось заверить Карла, что он полностью разделяет его омерзе-отвращение, и что он согласен со всеми пунктами, поскольку сам, поскольку сам не единожды испытывал бурю и натиск чувств в подобных деликатных ситуациях. И тогда Карл торжественно поклялся, что более не вступит в связь ни с одной беременной женщиной, даже если эта женщина Изабелла. Это была опасная клятва, поскольку на откровенность, подобную изабеллиной, рассчитывать было глупо, а значит нарушить данное слово можно было даже невольно.