После этого ужасного происшествия они продолжили путь в том же направлении. Началась вторая, совсем непохожая на первую, часть путешествия: теперь вокруг были горы ― последнее препятствие на пути во Флоренцию.

Останки неудачливого Бирбанте остались лежать позади, закопанные под деревом в лесу. Это была импровизированная могила глубиной в три фута. Теперь всем управлял Микелоццо. Он сквозь зубы пробормотал «Отче наш» на своеобразной латыни, на которой говорили простолюдины, и выцарапал грубый крест на коре дерева, под которым теперь должен был отдыхать его приятель ― вечно или пока животные ночью в поисках падали не откопают его. Лицо Микелоццо было серьезным, но на нем не было даже следа слез или сожаления. Это был человек, привыкший не обращать внимания на жизнь и смерть, всегда ступавший по тонкой линии, которая их разделяла, понимавший, что никто, даже молодой и могущественный, не сможет избежать смерти. Он не был зол на своего господина ― убийцу его друга, потому что жизнь ― это продолжительная борьба и боль поражения может сочетаться с уважением к победителю. Данте почти понял Микелоццо, его судьбу, отмеченную фатальной комбинацией небесных светил с доминированием Сатурна, который приговаривает людей к бесславному существованию, к служению, к прозябанию в нищете, к отсутствию счастья, к грусти и отверженности. Такое положение звезд определяло участь крестьян, используемых как приманка в чужой борьбе; среди благородных людей даже бытовала поговорка: «Крестьянин словно ореховое дерево: чем сильнее его трясешь, тем больше орехов он тебе даст». Имей Микелоццо другое происхождение, он смог бы стать верным вассалом.

В натуре Бирбанте трудно было подозревать что-то, кроме дурных намерений. Имей он благородное происхождение, не слишком бы отличался от тех, кто с помощью насилия получил положение во Флоренции. Он был похож на жестокого врага Данте Корсо Донати, храброго кабальеро, всегда готового к сражению и спору. А вот предводителя похитителей, человека, пролившего свою и чужую кровь ради своей миссии, Данте пока не мог понять. Это был суровый и упрямый человек, никто не мог возражать ему, угрожать, управлять им, даже пустив кровь из левой руки. Данте видел, что молодому человеку больно, радости в его глазах не было. Он не добыл себе славы этим человеческим трофеем, добытым в кровавой битве, которые стали частыми на итальянской земле. Война и ненависть были здесь не в новинку: во всех городах существовали армии, разные партии враждовали. Молодой кабальеро, похоже, питал отвращение ко всяким традициям, люди вроде него были необходимы для подавления опасного духа страны. И, хотя Данте был пленником юноши, он думал о нем с уважением; поэта подкупало его горячее желание довести дело до конца, даже если бы пришлось перерезать горло поэту или себе самому. В последнем Данте не сомневался.