Как только Данте вышел на улицу, дверь резко закрылась за его спиной. Так закончилась помощь старого слуги, который должен был теперь возвращаться, облегченно вздыхая, к своему теплому убежищу на кухне. Он слышал, как закрылась решетка где-то в глубине дворца. Данте стоял перед стеной другого дома. Он снова почувствовал вкус горькой доли изгнанника. Он оказался один в опасном месте, без помощи, заплутавший в этих улочках рядом с дворцом, в котором праздновал триумф наместник, которому нужно было задержать поэта, чтобы написать достойный эпилог своей пьесы. Сырые объятия воздуха заставили его закутаться в плащ, он стремился поскорее уйти отсюда, но не знал, куда ему идти. Город был огромной ловушкой, теперь гораздо более опасной. Поэтому он двигался скорее по инерции, не зная точно, какое направление выбрать. Случайность, добрый или злой рок, небесные светила в этот час влияли на судьбу Данте больше, чем его собственные размышления.

Начался дождь, который становился все сильнее. Слабый свет превратился в серый полог. Скоро набрались большие лужи, в которые с силой падали капли, составляя тысячи струй, брызгами отскакивающих от луж. Данте шел между этими лужами, двигаясь пока что в основном на север, не имея никакого плана, кроме желания уйти подальше от дворца. Переливающееся через край небо очищало эти улицы, не так давно залитые кровью. В сущности, вместе с этим дождь отмывал и совесть флорентийцев. Данте чувствовал, что солнце следующего дня осушит остатки вины, позволяя Флоренции утешиться, снова замкнуться в своей гордыне и рабочем однообразии. Поэт остановился и прислонился к стене. Балкон над головой уберегал его от водяных струй. Сердце поэта возбужденно билось, но Данте пытался мыслить ясно. Если его целью был побег, то, чтобы выйти из города, ему следовало искать поддержку у тех, кто вел подпольный образ жизни: контрабандистов, мошенников ― преступников, которые миновали ворота Флоренции легче, чем какой-нибудь честный торговец шерстью. И поэт решил пойти в самое сердце мятежа, на Санта Кроче, где нищета и злодейство были обеими сторонами городской монеты. У него было немного денег, если бы понадобилось купить расположение и помощь, но ему стоило подумать о том, как распорядиться таким скудным состоянием, пообещав, может быть, большую часть отдать в будущем. С другой стороны, чужое корыстолюбие могло предпочесть убить его, чтобы без проволочек завладеть кошельком с небольшим количеством монет.

Данте стряхнул воду с лица и продолжил путь из своего бывшего убежища к улице, где Бенчи основали свои дома. Водяной занавес скрывал его неуклюжие отчаянные движения, но одновременно открывал его на всеобщее обозрение, потому что улицы были пустынными, и это превращало его в странного прохожего. Он осмотрелся по сторонам, но никто больше не пытался соперничать с бурей. Вскоре из-за его спины стали доноситься голоса и стук лошадиных копыт. Повинуясь инстинкту, он снова прижался к стене, желая стать невидимым. В следующий миг из-за угла показались несколько человек: оборванные бродяги бежали как сумасшедшие и поднимали столбы воды на своем пути. Один из них обернулся и бросил два камня во врага, которого Данте еще не мог увидеть. Потом он снова побежал, так быстро, как только мог, присоединившись к остальной группе. Они пронеслись мимо поэта, обрызгав его, но даже не посмотрели на него, будто он не существовал. Поэт содрогнулся от страха, когда наконец стали видны преследователи, а стук копыт стал еще громче. Это было четверо каталонских наемников графа; на плечах у них были арбалеты, в руках ― обнаженные шпаги. Они неслись за бродягами, крепко сжав зубы, их лица были обезображены гневом. Кони скользили, почти плыли по затопленной мостовой или вязли в грязи. Это затрудняло охоту, злило загонщиков и воодушевляло беглецов, которые кричали им что-то оскорбительное издали и убегали по узким улочкам, где было сложно проехать на лошадях.

Данте стоял, объятый паникой. Он боялся, что эти разъяренные воины схватят его, что они обрежут под корень его побег. Поэт молился, чтобы они не обратили на него внимания так же, как те бродяги. Почти так и случилось: всадники тяжело промчались мимо, облив его грязной водой, не забывая о том, кто был их целью и не теряя времени на остановку. Но один из них прицелился в сторону Данте и выпустил в него стрелу, которая просвистела под дождем, подобно хлысту. Поэт отскочил в сторону. Этого было достаточно, чтобы спасти жизнь. Стрела, отскочив от стены, скользнула по его одежде, разорвав бок, который беглец тут же прикрыл. Всадник, напавший на него, даже не повернулся, чтобы посмотреть на результат своего выстрела. Все они исчезли, проскакав бешеным галопом в водяной туман. Они превратились в четыре расплывающиеся фигуры, словно вестники апокалипсиса.

Поэт был испуган: он понял, что во Флоренции идет большая охота. Кровавое убийство невинных людей и жестокое линчевание виновных развязало руки жестокости властей. Граф де Баттифолле воплощал в дело свои слова о подчинении города, он покорял его и укрощал по собственному разумению. Это уже не были просто подозрения Данте. Сорвавшиеся с цепи солдаты имели приказ атаковать мятежников и даже казнить их на месте. Развивающиеся события не слишком отличались от тех черных дней, когда в ноябре 1301 года во Флоренцию вошел Карл де Валуа. Если Данте не был свидетелем того зрелища, то теперь он увидел все воочию. Он пересмотрел свой план. Теперь было не просто трудно встретить на этих небезопасных улицах кого-то, кто мог бы помочь ему, но и, может быть, было вовсе невозможно сохранить собственную шкуру. Те, кто мог бы помочь ему, должны были спрятаться в своих убежищах. И если было трудно найти их, то получить к ним доступ было еще труднее.

Тайные места… «Таверна!» ― подумал он с внезапно проснувшейся надеждой. То жалкое место, которое они посещали с Франческо, давало пристанище большому числу негодяев, так что стоило пойти туда. Данте собрал все свои силы, чтобы добраться до нее. Это был тяжелый и тягостный путь. Он был способен найти таверну, но он не знал, будет ли удача на его стороне, после того как выпущенная стрела чудесным образом пролетела мимо. Он шел так быстро, как мог, все время на север, неизвестность страшила его. Он выбирал улочки, в которых мог избежать встречи с кем-либо. Он преодолел грязные ручьи под ногами. Иногда он слышал ― или думал, что слышал, ― голоса; он принимал гром за звуки погони или барабанный бой. Поэт прятался, если ему казалось, что он различает среди дождя фигуры или далекий блеск факела. Он оборачивался, глядя на темную извилистую улицу, когда слышал вдалеке лай собак, и представлял себе, что это часть отряда, высланного на его поиски. Он несколько раз спотыкался и поскальзывался, падал в воду, опрокинутую с неба на Флоренцию. Оборванный плащ теперь был насквозь мокрым, Данте был похож на мокрого кролика ― таким он видел себя в порыве горечи и боли. Но он продолжал бороться с этим черным путем, который увеличивал боль в груди. Тут он увидел перед собой это место, тревожно пустынное, рядом с площадью Санта Мария Маджоре. Отсюда было совсем близко до того участка на улице Буиа, где скрывался притон, такой желанный для него. На миг Данте показалось, что он обманулся. Теперь, когда он подошел совсем близко, дождь почти закончился, и поэт беспокойно искал вход, напрягая память, а потом он стал нервничать и задыхаться перед тяжелой дверью, темной и с окошечком на уровне глаз. Это была та же самая дверь, тот же дом с закрытыми окнами, сомнений не было. Но одновременно что-то изменилось: он не слышал ни голосов, ни приглушенного шума, которые выдавали присутствие таверны. Несмотря на все это, Данте решил постучать. Никто не откликнулся на его стук. Он продолжал стучать, пока окошечко со скрежетом не открылось.

― Какого черта тебе надо! ― прокричал изнутри хриплый и недовольный голос. Данте заметил пару злобных глаз в окошечке.

― Открой мне! ― ответил он, подражая требовательной наглости Франческо, которая так впечатлила хозяина таверны. ― Мне нужно войти!

― Что ты несешь, ублюдок? У нас ничего нет для нищих, ― проорал с отвращением хозяин таверны. ― Возвращайся в свое болото!

Данте с досадой представил себя в мокрой одежде простолюдина.

― Открой! Я уже был здесь. Я знаю, что у тебя тут таверна, ― настаивал безнадежно поэт. ― Я тебе заплачу.

Трактирщик ответил хриплым смехом и кашлем. Трактирщик кашлял грубо и душераздирающе, прежде чем уйти, он крикнул поэту с презрением:

― Заплатишь мне? Проваливай, нищий, если не хочешь, чтобы я вышел с палкой и отделал тебя!

Потом он закрыл окошко, давая понять, что больше просить нечего. Поэт понял, что внутри дома действительно никого не было. Предусмотрительный и испуганный трактирщик должен был в это трудное время прикрыть свое заведение и отваживать подозрительных посетителей, которые могли скомпрометировать его перед властями. Данте обессиленно прислонился к стене. Его колени подгибались. Сердце колотилось и казалось готовым выскочить из груди, оно агонизировало, готовое распрощаться с его бессмертной душой, так как на горизонте не было никакой другой надежды. Данте чувствовал себя обманутым, смешным шутом, дрожащим от холода, завернутым в саван в виде плаща слуги. Само небо, казалось, смеялось над ним раскатами грома, оно было беспощадным, потому что холодный дождь начался с новой силой. Ему хотелось плакать, омыть свое лицо болью и так излить свою горечь, но слезы, выступившие на его глазах от усталости, были смыты дождем, который смешался с ними и уронил их на землю. Поглощенные лужей, они поплыли вниз по улице как часть большого потока. Поэт представил, как поток равнодушно отнесет их в Арно, смешав с другими пролитыми слезами. Он поднял голову и заметил на улице еще одну фигуру. Поэт протер глаза, чтобы вернее рассмотреть этого человека. Бегство и оборона не входили теперь в его планы. Обессиленный, утомленный дорогой, он мог только рассмотреть того, кто был перед ним. Он стоял лицом к лицу с этим высоким человеком, одетым в темный плащ, с капюшоном на голове. В правой руке человека был обнаженный кинжал, приготовленный для нападения.

― Действительно, с вами непросто, ― сказал человек, и его голос прозвучал странным эхом сквозь шум дождя. ― Особенно учитывая ваше обыкновение менять обличье, ― добавил он шутливо.

― Это я тоже должен был предвидеть, ― ответил Данте с отвращением. ― Кто лучше мог бы выполнить эту работу и так хорошо все завершить?

Он чувствовал себя побежденным, смирившимся со своей участью. Поэт подумал, что его кровь, смешанная со слезами, попадет с этим огромным потоком в реку, которая делит надвое его родину. Он опустил взгляд, отводя глаза от Франческо де Кафферелли.