Книга: Круги Данте
Назад: Глава 29
Дальше: Глава 31

Глава 30

Во дворце Данте не смог поговорить с графом де Баттифолле, видимо занятым другими делами. Поэт решил пока поесть или просто отдохнуть. Он отчаянно пытался спокойно смотреть на те стороны преступлений, которые его тревожили и препятствовали трезвым рассуждениям. Кьяккерино не было, и Данте почувствовал настоящую тоску по его болтливости. Франческо тоже не появлялся ему на глаза со своим неистощимым желанием огорчить его. Несомненно, он хотел поговорить, правда, без большой надежды, с мессером Джироламо Бенчивенни, которому было поручено составить акт об этом событии. Поэт решил поспать, заснул до вечера, а потом снова обратился к бумагам с описаниями происшествий, подробности одного из которых он сегодня видел собственными глазами. Его не удивила новость о том, что автор записей мессер Джироламо Бенчивенни в этот день принимал участие в поездке в Мугелло, так что встретиться с ним не удалось. Внутренний голос говорил поэту, что разговор с ним может быть бесполезным.
В конце концов, под деревьями в горах Кручес не произошло ничего важного. Волнений народных не возникло, были только бессилие и паника среди флорентийцев. Данте думал об этом с беспокойством. У него создалось собственное впечатление от увиденного. От того, что он собирался прочитать, он ждал кажущихся разъяснений, но, может быть, это чтение только увеличило его замешательство. Поэт искал нечто конкретное. Неизбежный лист бумаги был найден, а его содержание только усложнило дело. С того момента, когда Данте увидел ужасное происшествие, он был почти уверен в том, из какого места его произведения будет цитата. Запись на этом листе произвела на него странно волнующее впечатление. Но он еще больше запутался, потому что ему казалась подозрительной мелочность, с которой убийцы следовали его произведению. Появление тела между ветвями дерева указывало, очевидно, на тринадцатую песнь, в которой он рассказывал о втором поясе седьмого круга. Там осужденные души врастали в дерево, между листвой которого они были осуждены пребывать вечно своими земными телами до того самого дня, когда прозвучат трубы Страшного Суда. Но то, как труп был разорван клочья, сильно смущало Данте. Кое-что указывало на вполне определенную редакцию его произведения. Теперь он в замешательстве перечитывал снова и снова эту бумагу, обращая внимания на любопытную ошибку, странное отклонение от его слов:
Пойдем и мы за нашими телами,
но их мы не наденем в Судный день:
не наше то, что сбросили мы сами.
Мы их притащим в сумрачную сень,
и расчлененная, разбросанная плоть
повиснет на кусте колючем,
где спит ее безжалостная тень.

«Расчлененная, разбросанная…» Таковы были эти останки. Но не так было в окончательной редакции его произведения. Данте сознавал, как широко известно его произведение. Копии переписывались от руки, и текст мог искажаться, отличаться от оригинала. Пишущий под диктовку мог перепутать слово, фразу и закрепить свою ошибку в следующих копиях. Автор всегда сознавал: почти невозможно, чтобы его слова нетронутыми сохранились в дальнейших копиях. Но Данте не мог понять закономерность появления этой фразы. Он не заметил такого в текстах на других листах, там не было ошибок в переписывании. Он запутался теперь еще больше; но главное, что мучило поэта, ― это отклонение было совсем не случайным. Хотя это выглядело абсурдно, казалось, что убийцы сами изменили текст, чтобы описать мучения в темном лесу, где терпели наказания самоубийцы ― грешники, презираемые Создателем. Данте представил, что в славный день Воскресения, когда все души наденут свои земные тела, эти не смогут обрести то, от чего они так беззаботно отказались. Это пустое тело останется разбитым и ненужным, не соединится со своей душой, застрявшей на ветвях дерева, навечно осужденной колебаться на ветру. И Данте вспомнил, что однажды в набросках он решил для усиления эффекта написать, что эти тела, бесполезные и непригодные, сохранялись в виде отбросов. Потом он отказался от этого, захваченный новой идеей о том, что нетронутое и целое тело станет большим мучением для души, бессильной использовать его снова.
Однако эти факты мало значения имели в реальности. Невозможно было выяснить личность жертвы, и ничто не могло объяснить такое наказание, потому что очевидно было, что он не был самоубийцей. Это преступление делало бессмысленным поиск связи между modus operandi убийц и личностью жертвы. Данте был полностью убежден и в том, что верная цитата тоже не помогла бы понять логику преступлений. Теперь убийцы даже не уважали его окончательную редакцию. Поэт не был ни в чем уверен, но все же пришел к выводу, что его произведение не было для убийц руководством в совершении преступлений. Они хорошо планировали свои бесчинства, а потом приспосабливали их к тексту «Ада». Вывод, который, по правде говоря, мало что давал в этот момент.
Назад: Глава 29
Дальше: Глава 31