При следующей встрече с графом Баттифолле Данте еще не был уверен в своем окончательном решении. Но в свете новых обстоятельств, которые ему открывались, он был или, по крайней мере, хотел быть человеком более сильным и уверенным. Укрепляющий отдых, умеренный завтрак, молитва ― все это придало Данте физические и духовные силы, которых у него практически не оставалось прошлой ночью. Не теряя времени, Баттифолле сказал, что он удовлетворен решением гостя снова встретиться с городом. Без сомнения, коварный наместник короля Роберта хотел представить это решение как очень благоприятное для его планов. Данте выбрал внешность типичного жителя Болоньи: маленькая бородка, парик с длинными волосами и одежда, подходящая к случаю. Его знание языка и акцента соседнего города облегчало ему задачу.

Граф рассмеялся, радостно отметив, что Данте произносит слово «да» с типичными интонациями болонца и может при необходимости выходить один на улицы города. Франческо, однако, настаивал на своем: хмурый молодой человек прервал свое молчание, чтобы выразить несогласие с решением, что Данте может появляться в одиночестве на улицах Флоренции. Это, по его мнению, было бы чем-то неслыханным и весьма опасным. Данте, удивленный, что снова слышит голос Франческо, ограничился тем, что посмотрел на него с неподдельным замешательством. Граф тоже хранил молчание и, казалось, был не меньше изумлен и даже испуган реакцией Франческо. Он посмотрел на Данте и спросил:

― Вы не возражаете, если вас будут сопровождать?

― Иногда мне нужен сопровождающий, чтобы пересечь долину По или Апеннины, но гораздо меньше он поможет мне ориентироваться на улицах Флоренции, ― ответил Данте насмешливо, заставив улыбнуться графа.

― Нельзя гарантировать, ― строго заговорил Франческо, ― полной безопасности и мирного исхода миссии, если…

― Я напомню вам, мессер Гвидо, что я не соглашался участвовать ни в какой миссии, ― резко сказал Данте, обращаясь к графу. ― Только если бы я сделал это, вы могли бы, так же, как я, определить степень опасности. Между тем тот, кто решит выйти на улицы Флоренции в окружении охраны, определенно выставит себя на посмешище.

Слова Данте развеселили графа, он рассмеялся, а суровые и холодные глаза Франческо метали гневные молнии.

― Если вы не согласны, ― твердо продолжал Данте, ― то можете подготовить все необходимое для моего возвращения, потому что в таком случае я выйду из этого дворца только, чтобы вернуться в Верону.

Граф Баттифолле, не переставая улыбаться, спокойно посмотрел на поэта и на недовольного молодого человека, желая примирить их.

― Ческо, что плохого в том, что наш гость выйдет на улицы его родного города в одиночестве? Ясно, что он первый заинтересован в сохранении инкогнито и собственной безопасности; к тому же самое большее зло для дела ― это бездействие, ― заключил он, поворачиваясь к Данте.

Франческо, распираемый гневом, резко повернулся и вышел из комнаты, не прощаясь. Данте оживился ― на него всегда так действовали движения импульсивного молодого человека ― и смотрел на него, пока тот не скрылся из виду. Поэт понимал, что, судя по его наглости и благоволению графа, отношения юноши с Гвидо Симоном де Баттифолле вряд ли ограничивались службой и долгом. Любопытство стоило дороже сдержанности, и Данте не мог удержаться от того, чтобы спросить:

― Ваш Франческо… Почему?..

― Почему он вас ненавидит? ― закончил граф с живостью.

― Да, ― подтвердил Данте. ― С тех пор как я увидел его в первый раз, я ясно читаю презрение в его глазах, словно в его отношении ко мне есть что-то личное. Несмотря на это, я… Я думаю, что ничего не знаю о нем.

Граф вздохнул, посмотрел туда, где только что стоял Франческо.

― Здесь сложно сказать что-то определенное, ― произнес Баттифолле, ― я не думаю, что речь идет о настоящей ненависти. Скорее всего, это своего рода непонимание того, что произошло в прошлом; он винит во всем людей, подобных вам. Но не торопитесь. Я знаю, что могу быть уверен в своих людях. Наш Франческо попал в центр этого гигантского мельничного колеса, которое представляет собой итальянская политика, и его вращение запутало юношу. Подозреваю, что в какой-то момент политика развернется в совсем неожиданную сторону, но не знаю, когда и куда, ― заключил он, слегка пожав плечами.

Данте внимательно смотрел на графа. Морщины на его загорелом лице делали его суровее и складывались в любую маску, какую он хотел изобразить. Но на этот раз Данте старался рассмотреть нечто более искреннее и глубокое. Баттифолле заметил это или, по крайней мере, понял, что его собеседнику нужно что-то большее, чем то, что он знает, и, возможно, поэтому решил пояснить ситуацию.

― Войны и конфликты, в которые все мы втянуты, заставляют нас расплачиваться не только такими людьми, как вы, покинувшими родину и живущими в далеких землях, или другими, которые прощаются с жизнью ради своих или чужих идеалов. Это видимая часть айсберга. Есть многое, что незаметно с первого взгляда и что огорчает еще больше. Но вы поймете меня, ведь у вас есть дети…

Данте молча кивнул и наклонил голову, чтобы заглянуть в глаза графа. Он старался не слишком доверять наместнику ― иначе Баттифолле мог легко завоевать его расположение.

Со сбившимися с пути приходится бороться. Но некоторые принимают свою судьбу. Как вы уже поняли, Франческо один из них.

Данте внимательно выслушал печальный рассказ о тайне молодого человека. История Франческо де Кафферелли ― так звали этого грубого юношу ― мало отличалась от судеб других женщин и детей, лишившихся глав семей. Его отец, Герардо де Кафферелли, попал в обширный список из шестисот имен ― среди них было имя Данте Алигьери, ― которые были изгнаны в черные дни ноября 1301 года. А ведь Герардо не был членом партии, но у него было обостренное чувство справедливости. И угнетающее давление, оказываемое на Флоренцию папой Бонифацием, достигло высшей точки в 1301 году, когда оружие Карла де Валуа нанесло удар по городу. Поведение Герардо тоже нельзя было назвать разумным: он пошел против решения большинства. И заплатил слишком высокую цену. Он был мужественным, отчаянным человеком. Однако, не будучи известным членом какой-либо партии, он оказался в полной изоляции в изгнании. Герардо был одним из тех, о ком Данте никогда даже не слышал. Хотя изгнанный, оторванный от корней и отлученный от близких и родных Герардо де Кафферелли был, несомненно, по натуре гвельфом и никогда не переходил на сторону гибеллинов. Это значило, что он был один; с ним, в этом опасном и горьком одиночестве, были другие, среди них в первую очередь Франческо, мальчик пятнадцати лет, потерявший все в столь нежном возрасте.

Герардо мог бы вернуться обратно, если бы поступился своей гордостью, тогда бы не пришлось думать о куске хлеба для семьи. Но он отправился в Казентино и там, в Поппи, протянул руку дружбы семье Гвиди, предлагая себя на службу графу Гвидо Симону де Баттифолле. В Поппо их приняли с распростертыми объятиями, подарив надежду утомленному Герардо. Если судить по видимым отношениям Баттифолле и Франческо ― «как к сыну», по словам графа, ― все действительно обстояло именно так, сомневаться в правдивости этих утверждений не приходилось.

Данте сам примерно в то же время, в 1311 году, получил пристанище в замке графа. Франческо было двадцать пять лет. Тогда же провидение освободило от земных мук Герардо де Кафферелли. Франческо было готов укрепить свой дух, как скалу, сделав броней лучшие воспоминания об отце. Он добился любви и доверия графа своей преданностью и храбростью. Но в глубине души сохранил горькую злобу, в которую превратилась раненая память об отце. Франческо, флорентиец по рождению, как и Данте, возможно, чувствовал себя во Флоренции более странно и неудобно, чем поэт. Презирая одних и других, он любил только своего господина, который ― парадокс! ― служил тем, кого юноша ненавидел. Так что Франческо каждый день был вынужден вспоминать о том, что у него отняли. Очевидно, он вряд ли мог стать другом Данте. Однако он должен был сопровождать поэта в этом приключении во Флоренции ― в приключении, которое казалось Данте все более и более опасным…