Глава 24

Вильгельм никогда не любил охоту так, как другие мужчины. Когда они сбивались в стайки и с воодушевлением обсуждали каждую петлю и поворот животного, каждый бросок копья и полет стрелы, его внимание неизбежно отключалось, а взгляд затуманивался. Ему нравилась дичь, особенно он любил жареную кабанятину с острым соусом, а у повара в Стригиле был еще свой, особый рецепт оленины, такой вкусной, что не жаль было и пятьдесят миль проехать, чтобы ее отведать. Поэтому у него был небольшой отряд охотников и егерей, которые доставляли к его столу эти деликатесы. А преследовать какое-то глупое несчастное животное только для того, чтобы воткнуть ему клинок в сердце — нет, такое времяпрепровождение было ему не по душе.

Королю Иоанну захотелось поохотиться, и Вильгельму ничего не оставалось, как присоединиться к нему и остальным придворным в окружавшем дворец обширном парке, где водились олени. Вильгельм не был обязан находиться впереди отряда, и он мог спокойно трусить позади. В лесу раздавался звук охотничьего рога, хорошо слышный даже издалека. Король Иоанн со своими ближайшими соратниками, среди которых были ирландские вассалы Вильгельма, в том числе Мейлир Фицгенри, а также старший сын Вильгельма в качестве оруженосца, поскакал вперед в погоне за крупным оленем. Вильгельм пропустил их, оставшись лишь в сопровождении своего племянника и рыцаря Генриха Хоуза.

— А ты в эту свалку не ввязываешься, Маршал? — его догнал Вильгельм де Броз. Его конь, крепкий серый рысак, вспотел и нервно оступался. Де Броз был в опале, как и Вильгельм. Официальной причиной были его крупные долги королевской казне за взятые внаем земли, а вокруг неофициальных причин ходили такие слухи, что ни один здравомыслящий человек не стал бы в них копаться.

— Нет, — устало отозвался Вильгельм. — Они были так увлечены добычей, что я решил не отвлекать их от жертвы.

Де Броз усмехнулся:

— Я тоже, но ты храбрец, раз решаешься не слушать, что они там замышляют за твоей спиной.

— В разгар погони они не станут ничего замышлять. Сейчас они заняты обсуждением возможных союзов и одновременно дают мне понять, что мне тут рады, как прокаженному на свадьбе. Заговоры начнутся позже.

— И тебя это не волнует?

— Волнует, конечно, но пока я не стану тратить свои силы на то, что все равно не изменить.

Губы де Броза скривились, как будто он откусил хлеба и понял, что в нем полно долгоносиков:

— Филипп Прендергастский женат на сводной сестре твоей жены, не так ли? Эти люди — твои вассалы и свояки. Как ты можешь позволять им плести у тебя под носом интриги?

— Лучше так, чем оставлять их одних в Ирландии. К тому же, — сухо отметил Вильгельм, — они пока не совершили ничего дурного.

Он пригнулся, проезжая под низко склонившейся ветвью дуба, а затем пришпорил своего коня на звук горна вдали.

— Может, и нет, — проворчал де Броз, — но от этой компании все равно воняет сильнее, чем от лисьей норы в брачный сезон.

Он пришпорил своего серого и поскакал вперед.

— И что все это значило? — спросил Джек Маршал.

Вильгельм взглянул на племянника.

— Король хочет ограничить власть де Броза и его влияние, так же, как и мои, — он выглядел задумчивым. — Де Броз в долгах как в шелках, и способов выбраться из этих долгов у него нет, а Иоанн его преследует.

— Но ведь де Броз… — начал Джек, но затем взглянул на Генриха Хоуза и передумал говорить то, что собирался, — …один из самых преданных союзников короля.

— Он союзник, который слишком много запросил за свои услуги, — ответил Вильгельм, красноречиво глядя на своего племянника. Он понял, что собирался сказать Джек: именно де Броз утверждал, что король Ричард на смертном одре назвал Иоанна своим наследником. А еще де Броз был в Руане, когда исчез Артур, но об этом никто не решился упомянуть.

Они поняли по звукам, раздавшимся вдалеке, что добыча загнана. Вильгельму не нужно было добавлять, что он и сам похож на оленя, за которым гонится стая волков, и опасность тем больше, что эту стаю он сам привел за собой.

— Видишь, Маршал, отличный олень-пятилеток! — хвастался Иоанн, когда Вильгельм вновь присоединился к охотникам. — Жаль, ты не смог угнаться за нами, но, по крайней мере, твой сын хорошо знает свое дело.

Вильгельм взглянул на своего наследника. Вилли нес копье. У его левого бедра висел охотничий нож, его правая щека была вымазана кровью, а глаза горели от возбуждения. Он был окружен несколькими ирландскими вассалами Вильгельма. Мейлир Фицгенри откровенно ухмылялся. У убитого оленя были выпущены кишки, и туша болталась, привязанная за ноги к палке, которую несли четыре охотника.

— А твои ирландские лорды — отважные охотники, — с угрозой в голосе добавил король. — Они не тащатся позади, как старые ворчливые кумушки. Что за командир станет подкрадываться к добыче по время погони?

— Тот, кого люди не уважают, сир? — Мейлир Фицгенри ответил так, будто это самый обыкновенный ответ на самый простой, обыденный вопрос. — В Ирландии такие обычно надолго не задерживаются.

Иоанн смотрел на него с любопытством:

— Что ты на это скажешь, Маршал?

— Ничего, сир, — беззаботно отозвался Вильгельм.

Иоанн взглянул на него презрительно-удивленно:

— Ничего?

— Нет смысла что-либо говорить. Лорд Мейлир вполне убежден в своей правоте относительно того, каков хороший правитель, но он знает, что охота и поле битвы — не одно и то же, или, по крайней мере, я надеюсь, что он это понимает.

На лице Мейлира появилось раздраженное выражение.

— Я в равной степени наделен обоими умениями, — заносчиво проговорил он. — И должен напомнить, что я пробыл в Ирландии более тридцати лет, а вы — нет.

Вильгельм наклонил голову:

— Совершенно верно, милорд, я провел тридцать лет при дворе, а вы — вдали от него, так кто из нас рыба, выброшенная на берег?

Мейлир открыл было рот, чтобы что-то возразить, но Иоанн остановил его взглядом и успокаивающим жестом.

— Сейчас не время и не место для подобных споров, к тому же ужин ждет. Пусть каждый, кто принимал участие в охоте на это прекрасное животное, займет место за моим столом. А те, кто оставался позади, пусть ищут гостеприимный прием, где хотят.

Говоря это, Иоанн приобнял Вилли за плечи. Значение этого жеста, адресованного Вильгельму, было таково: у меня твой сын, и я у тебя под носом сделаю из него все, что захочу.

После этих слов раздался смех, некоторые смеялись вполне добродушно, но голос многих звенел от злобы. Вильгельм равнодушно пережил это пренебрежение, говоря себе, что, по крайней мере, ему не придется сидеть за одним столом с Мейлиром и быть с ним вежливым остаток дня, но, тем не менее, эта обида не прошла для него даром, и он беспокоился за Вилли.

По возвращении во дворец Вильгельм принялся искать Томаса Сэнфорда, который каждый день должен был присматривать за его вторым сыном. Ричард бодро полировал сбрую и болтал с другим оруженосцем. У него появился легкий намек на бороду и усы. Вильгельм испытал удивление и зависть одновременно. Он и в шестнадцать о бороде мечтать не мог.

— Ты хорошо работаешь, — сказал он, кивнув в сторону сверкающей сбруи.

Ричард широко улыбнулся:

— Я же не хочу, чтобы меня выпороли за плохую работу.

С весны его голос стал глубже и со временем должен был, видимо, стать еще ниже.

Томас Сэнфорд, сжав губы и высунув язык, издал неприличный звук.

— Дело в том, что ты как раз полируешь сбрую, а не скачешь по лесам вместе с охотниками, и тебе, парень, хорошо известно, что это вместо порки, — он с отчаянием взглянул на Вильгельма: — Он по дороге сюда подложил в дамскую дорожную сумку дохлую крысу и сбежал со службы, чтобы попасть на петушиные бои, хотя я ясно приказал быть в церкви.

Ричард изучал свои сапоги, выражение его лица было скромным, как у юной девы. Вильгельм пытался выглядеть суровым, но не мог сдержать улыбку. Томас успокоился и, рассмеявшись, взъерошил блестящие волосы Ричарда.

— А, все это обычные шалости оруженосцев, большого вреда не случилось, — сказал он. — У него доброе сердце и работает он хорошо. Если его голова не распухнет от всех мыслей, которые ее переполняют, из него может получиться хороший рыцарь.

Эта похвала доставила Вильгельму удовольствие, в чем он очень нуждался.

— Когда я был в его возрасте, меня называли Обжорой и Лентяем, — сказал он. — И мне приходилось терпеть насмешки и зависть.

Сэнфорд прочистил горло:

— Ну, времена не сильно изменились. Я присматриваю за ним, сколько могу.

— За что я очень благодарен, если благодарность опального что-то значит.

Сэнфорд смущенно почесал затылок. Он был человеком короля, королевским слугой, и здоровое чувство самосохранения заставляло его быть настороже.

— А мой другой сын… он большую часть времени проводит с королем?

— В последнее время — да, милорд, но он сейчас на обучении. Он отличный резчик по дереву, и король часто находит применение этому его мастерству.

Ричард повесил сбрую.

— Он связался с одной из придворных дам, с той, чью сумку я украсил крысой, — сообщил он.

Уильям поднял одну бровь:

— Правда?

— Да это пустяки, — ответил Сэнфорд. — В этом возрасте у всех парней муравьи в штанах.

Вильгельм пристально посмотрел на рыцаря:

— Верно, но кто она и что она за это получает? Я уж точно в его возрасте не мог позволить себе услуги подобных женщин, если только мы говорим о куртизанке, а не о чьей-то жене или дочери?

О придворных шлюхах ему было известно все. Они следовали за королевским караваном: пестрые, яркие бабочки, чьей задачей было развлекать мужчин, которые оказались вдали от дома или у которых хватало средств и аппетита, но не было жен. Большинство этих женщин были привередливы, и их вряд ли можно было так легко склонить к связи с семнадцатилетним мальчишкой, чей отец, может, и был магнатом, но зато точно не был фаворитом короля.

Сэнфорд беспокойно заерзал:

— Я этого не знаю. Я подумал, что, наверное, вы ему даете какие-то деньги. Да и женщине к тому же он нравится. У меня создалось впечатление, что ей нравится мысль взять под свое крыло неопытного, но резвого молодого человека, ну, и обучить его кое-чему. В этом плохого нет.

Вильгельм вспомнил, как Изабель боялась, что их сыновья морально падут, глядя на разврат, царящий при дворе, и их молодые жизни пойдут по пути, который ни она, ни Вильгельм для них не выбрали бы. Ни одна придворная шлюха не пустит оруженосца к себе под юбку из природной щедрости. Скорее всего, тут дело было не в причуде. Придворные проститутки были куртизанками с четкими принципами, они были донельзя строптивы, и соблазнить их можно было либо деньгами, либо властью.

— Вы только все испортите, если поставите его мужские заслуги под сомнение, — предупредил Сэнфорд.

— Ты так думаешь? — сухо улыбнулся Вильгельм. — В сложившейся ситуации я сомневаюсь, что мне это удастся.

Вильгельм не мог заснуть, лежа на походной койке в своем шатре. Он положил руки под голову и дышал медленно и глубоко, расслабляя тело, а мысли роились в его голове, как маленькие быстрые косяки рыбы. Он часто проводил такие ночи во время военных походов и знал, что если он сможет отдохнуть, то обойдется и без сна. Обычно мысль о том, что дома его радостно встретят Изабель и дети, поддерживала его, но сейчас безопасность его семьи как раз была одной из этих рыбок, кружащих в его голове. Он боялся за них. Мейлир Фицгенри зло ухмылялся, как будто ему было известно что-то, чего Вильгельм не знал. Вильгельм понимал, насколько уязвимы их ирландские земли. Жан был опытным военачальником, но он никогда не исполнял таких обязанностей, какие на этот раз возложил на него Вильгельм. А какими средствами располагал Мейлир, было неизвестно. Однако с Иоанном все было ясно. Вильгельм отбросил эту мысль, потому что она вызывала такую тревогу, что становилось просто невыносимо. Ему нужно было сосредоточиться на том, как ему самому следует себя вести, как подготовиться к возможным угрозам.

Он обратился мыслями к своему старшему сыну. Что делать с Вилли? Оставить все как есть? Притвориться, что он как отец ничего не видит? Томас Сэнфорд сказал, что всякий молодой человек творит глупости, что было совершенно справедливо, но не всякий молодой человек делает это при дворе в компании шлюх и приятелей, на которых нельзя полагаться… не говоря уже об обществе самого Иоанна, чья черная душа была наделена способностью открывать в других все самое темное и сбивать их с истинного пути. Он подумал о себе в его возрасте. Как бы поступил его отец? Возможно, он рассмеялся бы и присоединился к его безумствам, походя зажимая по углам ту же женщину. А возможно, он схватил бы его за шиворот и выкинул из дворца, а потом бил бы почти до последнего вздоха. Единственной предсказуемой вещью в отце Вильгельма была его непредсказуемость.

— Что мне делать? — спросил он у полотняной крыши своего шатра. Единственным ответом был легкий стук дождя и дуновение холодного ноябрьского ветра.

— Милорд, вы меня Звали? — его оруженосец просунул голову между полотнищами, закрывавшими вход.

— Нет, я разговаривал сам с собой. Подай-ка мне плащ, парень.

— Вы уходите, милорд? — глаза молодого человека округлились от удивления.

— Да, — ответил Вильгельм. — Пока мне не будет, поставь еще одну койку. Может быть, я вернусь со спутником.

Вильгельм нашел своего сына в углу зала играющим в кости с наемниками короля. Играли они за тем же столом, на котором перед этим ели, он освещался дюжиной огарков свечей, пришпиленных к железным светильникам. Женщина с золотисто-желтыми косами в облегающем фигуру платье из тяжелого зеленого шелка сидела на коленях у Вилли. Его рубашка была распахнута на груди, а женщина весьма деловито возилась в штанах Вилли. Его взгляд был пьяным, сонным и стеклянным, как у дохлой селедки.

Вильгельм с мгновение помедлил, а потом подняв плечи, направился к этой компании.

— Бог в помощь, — довольно мягко приветствовал он их, и отдельно деловито кивнул шлюхе, которую давно знал, хотя личных отношений с ней не имел, — Мари.

Она с вызовом посмотрела на него своими темно-каштановыми, как чернильные орешки, глазами и бесстыдно продолжала орудовать у Вилли в штанах. Вильгельм подумал, что она склонна себя переоценивать. В том состоянии, в котором он находился, у нее было больше шансов вернуть к жизни кого-то из мертвых, чем пробудить в нем ответное чувство.

— Маршал, — приветствовал его наемник Жерар д’Ате с тревожным сочетанием насмешки и беспокойства в голосе. — Неужели вы пришли поиграть в кости с отбросами?

— Может, в другой раз, — произнес Вильгельм. От его благовоспитанности веяло ледяным холодом. — Я хотел бы поговорить с моим сыном наедине, по семейному делу.

Вилли вдруг резко вскинул голову и с переменным успехом попытался сосредоточить взгляд на своем отце.

— Говори здесь… это все мои друзья… не прочь послушать, — он вяло обвел рукой вокруг стола, чтобы очертить круг своих приятелей.

— Я уверен, что они не прочь послушать. Но мои слова предназначены только для тебя. Мари, ступай и найди себе другого партнера для игры в «Поймай кролика». Этого уже догнали.

Она выпятила алую нижнюю губу, но Вильгельм не сводил с нее глаз, и она вытащила руку у Вилли из штанов, встала с его колен и села рядом с Жераром д’Ате.

— Если он больше не играет, нужно заплатить за то, что он проиграл, — д’Ате легонько встряхнул чашку с костями. Все его движения были взвешенными и подчеркнутыми, хотя сам он был пьян мертвецки.

— Мой казначей тебе заплатит, — отрезал Вильгельм. — Найди его.

Вилли вскочил на ноги и резко опустился обратно. Вильгельму пришлось схватить его за руку и рывком снова понять. Почти держа его на руках, он вытащил сына на свежий ноябрьский воздух.

— Какие новости? — моргая глазами, как сова, промычал Вилли. — Какое семейное дело?

— Вот какое, — Вильгельм ударил его в живот кулаком изо всей силы. Вилли согнулся, упал на четвереньки, его начало рвать. — Давай-ка, выплевывай это все из себя, парень.

Когда Вилли перестало выворачивать, Вильгельм снова схватил его, протащил по двору к поилке для лошадей и ткнул в нее головой. Вилли дико дернулся, наглотавшись воды, и свалился промокшей бесформенной грудой на влажную землю со следами копыт. Вильгельм опять схватил его, перебросил себе через плечо и понес, как охотник добычу, к своему шатру, а там бросил на койку, приготовленную его оруженосцем.

— Проспись, — сказал он, накрывая бледную тень своего сына одеялом и овечьей шкурой. — Утром поговорим.

Улегшись на свою постель, Вильгельм натянул пуховое одеяло себе до ушей и спустя мгновение заснул.

Рассвет серым, тонким, как паутина, туманным плащом окутал верхушки деревьев и выбеленные стены Вудстокского дворца. Выйдя из шатра, Вильгельм вдохнул сырой воздух и отхлебнул обжигающего напитка из кружки, которую держал в руке. Несколько человек тоже уже проснулись и бродили вокруг, над шатрами висел тяжелый запах влажного дерева от костров, на которых готовили пищу. Его повар был занят — резал хлеб, который другой слуга только что принес из королевской пекарни. Приговаривая себе под нос скороговорки, понятные только настоящим пекарям, повар отрезал подгоревшее дно у каравая и еще кусок со следами золы. На столе рядом с хлебом разместились головка сыра и полоски бекона, готовые накормить Вильгельма и его рыцарей.

Вильгельм услышал со стороны шатра стон, шуршание покрывал и звук водопада, низвергающегося в направлении ночного горшка. Он начал улыбаться и прикусил себе щеку. Несколько минут спустя Вилли раздвинул полотнища, закрывавшие вход в шатер, и выкатился наружу, щурясь от света и держась одной рукой за живот. Его каштановые волосы торчали нечесаными космами, а лицо было серым.

— Ты больше похож на труп, выуженный из пивной реки, чем на молодого человека, свежего после сна, — заметил Вильгельм, протягивая ему кружку, которую до этого держал в руках.

Вилли взял ее, фыркнул и рыгнул.

— Мед и родниковая вода, — пояснил Вильгельм. — Твоя мама на нее молится, когда беременна.

— Вот пусть сама и пьет это, — огрызнулся Вилли, сунув кружку обратно Вильгельму и кутаясь в плащ, его лицо было искажено болью.

— Полагаю, ты не помнишь ничего из того, что вчера произошло, — начал Вильгельм.

— Помню. Ты меня ударил, — голое молодого человека звенел от гнева.

— Чтобы тебя стошнило и чтобы ты не умер, захлебнувшись собственной блевотиной. Я не собираюсь читать тебе мораль. Твоя тошнота делает это вместо меня.

— Ты что-то сказал по поводу семейного дела. Это было вранье?

Вильгельм посмотрел вдаль сквозь туманную дымку:

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду под враньем. То, что я хотел тебе сказать, это личное дело, между отцом и сыном. Прошлой ночью меня больше волновало, как бы тебя вытащить из той компании, в которой ты оказался. Если уж ты играешь в азартные игры, кроешь шлюх и пьешь, следи за своим кошельком, своим членом и своим разумом.

Вилли ничего не ответил, но вид его строптиво выдвинутой нижней челюсти начинал казаться его отцу знакомым.

Вильгельм стоял какое-то время молча, глядя, как Вудсток просыпается. Старый король Генрих поместил сюда свою любовницу, Розамунду де Клиффорд. Здесь были обширные увеселительные сады, из которых летом доносился чувственный аромат лилий, жимолости и левкоев. Трехъярусный пруд весной превращался в серебристый водопад родниковой воды, а в самом сердце сада, среди решеток, увитых собачьей розой, стоял великолепный фонтан из розового мрамора с прожилками, добытого на Пурбекских холмах. Это было удивительное, прекрасное, похожее на рай место, сейчас погрузившееся в сон, скованное ноябрьскими холодами. А те, для кого вся эта красота была построена, были давно мертвы.

— Как давно ты спишь с Мари де Фалез? — спросил он Вилли.

Повисла долгая пауза, в течение которой Вильгельм справлялся с искушением оглядеться вокруг.

И наконец он услышал мрачный ответ:

— Месяц или два. А откуда ты знаешь ее имя?

— Потому что я большую часть жизни провел при дворе, того короля или другого, и видел немало придворных шлюх. Я помню, когда Мари появилась при дворе короля Ричарда, ты тогда еще был младенцем, — он раздраженно замолчал и глубоко вздохнул. — Нет, я не пользовался ее услугами. Однако мне известно, что она за них дорого берет, а сердце у нее находится в кошельке, а не между ногами. И, что более важно, оно и бьется-то только ради денег.

— Она… Я…

— Тебя используют и унижают, — жестко сказал Вильгельм. — При дворе есть те, кто больше всего на свете жаждет увидеть, как сыновья Вильгельма Маршала катаются в грязи, и в твоем случае они преуспели.

Он увидел, как из большой трубы над главным залом поднимается дымок, и заставил себя замолчать. Он воспитывал оруженосцев, он представлял себе, какие трудности могут возникать при общении с молодыми людьми, почему же с собственным наследником ему было так трудно?

Без единого слова Вилли пошел ополоснуть лицо возле шатра, а затем с задумчивым выражением лица плюхнулся у костра, на котором готовили еду. Вильгельм со вздохом сел рядом с ним на грубую деревянную скамью и, нагнувшись вперед, сжал руки между колен.

— Не нужно быть совершенным, — сказал он. — Бог свидетель, что и я в молодости не был идеалом, да и сейчас не лучше. Я просто прошу тебя быть осторожным.

Вилли уставился в землю.

— Это больше не повторится, — пробормотал он.

Вильгельм указал на сковороду, на которой в пузырях расплавленного жира шипел и шкворчал бекон.

— Тебе надо поесть, — сказал он, — живот будет меньше болеть.

Ноздри Вилли расширились, и он сглотнул.

— Нет, — отказался он.

— Тебе вчера понравилось жаркое? — спросил Вильгельм и, не дожидаясь, потянулся к только что испеченному хлебу и подхватил себе толстый кусок бекона.

В глазах Вилли промелькнула искорка веселья.

— Оно было жестким, — ответил он.

— Эх, жаль, — отозвался Вильгельм, с жадностью вгрызаясь в хлеб с беконом.

Позеленевший Вили сжал челюсти. Затем его взгляд оторвался от отца и сосредоточился на человеке, направлявшемся к их костру.

— Хьювил, — сообщил он и вдруг, несмотря на свое дурное самочувствие, вытянулся в струнку, как охотничий пес, почуявший добычу.

Вильгельм обернулся, и сердце у него в груди уперлось в ребра. Он оставил Хьювила в Ирландии с Изабель, велев прислать его при первом же происшествии. С усилием проглотив кусок, бросив остатки завтрака, он поднялся на ноги, посмотрел на молодого человека и жестом остановил его, когда тот собирался преклонить колени.

— Что за новости? — требовательно спросил он и щелкнул пальцами, подзывая своего оруженосца. — Эля! — потребовал он.

Лицо Хьювила было серым от усталости, а под глазами залегли тени. На скуле таял синяк.

— Милорд, люди Мейлира Фицгенри напали на ваши земли через неделю после вашего отплытия сюда. Они сожгли амбары в Ньютауне, разграбили дома, перерезали жителей и увезли награбленное. В стычке погибло двадцать ваших людей… и… мой брат Дай тоже был убит, — голос Хьювила задрожал. Он принял чашу из рук оруженосца и залпом осушил ее.

Вильгельм почувствовал, как кожа на его руках покрывается мурашками, а волосы на затылке встают дыбом.

— Эх, парень, мне так жаль! — сказал он. — И из-за твоей утраты, и из-за новостей, которые ты привез.

Хьювил безуспешно пытался что-то сказать. Потом он собрался с видимым усилием и продолжил рассказ:

— Лорду Жану удалось поймать зачинщиков недалеко от Килкенни, он привел их к графине. Она… она отправила их в темницу. Она говорит, что предпочла бы видеть их повешенными, но ожидает вашего согласия на это.

Это было похоже на Изабель с ее боевым духом. Вильгельм был уверен, что слово «отправила» было чересчур дипломатичным. «Бросила» больше соответствовало сделанному.

— Вашим людям удалось сохранить ваши ирландские земли под вашей властью, и лорд Жан утверждает, что им ничто не угрожает. В Ньютауне уже начали восстанавливать разрушенные дома, и графиня взяла часть средств из Пемброука для отстройки ферм, а также кое-что одолжила, а кое-что купила у де Лейси и де Брозов.

Вильгельм резко кивнул и мысленно возблагодарил Бога за выдержку и быстроту реакции его жены и поверенных. Если бы у них было меньше храбрости, он бы сейчас выслушивал длинный перечень страшных потерь, а не короткий отчет, причем многое уже было исправлено.

— Графиня велела выяснить, все ли с вами в порядке, и если это так, то тогда она спешит заверить вас, что и с ней все будет хорошо.

Вильгельм поблагодарил Хьювила и, снова выразив ему свои соболезнования, отпустил его повидаться с отцом. Молодому человеку предстояла незавидная задача рассказать Рису о том, что Дая больше нет, о том, что, хотя он видит одного из своих сыновей сейчас перед собой, другого ему больше не суждено увидеть никогда. Вильгельм сжал кулаки. Его желание оказаться сейчас рядом с Изабель было острым, как свежая рана. Ему была ненавистна необходимость находиться сейчас здесь, среди врагов и соперников, и вести грязную политическую войну, вместо того чтобы честно сражаться в открытом бою с обнаженным мечом.

— Ублюдки, — коротко прокомментировал услышанное Вилли.

— Я знал, что Мейлир нападет на наши земли, как только я уеду, — сказал Вильгельм с горящими от злости глазами. — Его ухмылка сказала мне об этом, как только я прибыл ко двору.

— Я полагаю, теперь она окажется у него на лице с обратной стороны, — с мрачным удовлетворением заметил Вилли.

— Я в этом не сомневаюсь, но победить в одном сражении не значит выиграть войну. Это только начало… и я молю Бога о помощи, потому что ему одному известно, когда все это кончится.

— Похоже, твои планы сбить с Маршала спесь потерпели крах, если, конечно, правдивы новости из Ленстера, — ядовито заметил Мейлиру Фицгенри король Иоанн. Поужинав в главном зале, он удалился в личные покои в компании своих фаворитов и советников, среди которых были и ирландские лорды, сопровождавшие Вильгельма Маршала в его путешествии через море. Иоанну доставляло удовольствие отмечать их. И к тому же, если он будет держать их рядом с собой, а Вильгельма, наоборот, отодвинет подальше от собственной персоны, у Маршала будет мало возможностей общаться со своими вассалами.

Мейлир скривился:

— Это лишь небольшая заминка, сир, и этого не случилось бы, если бы я лично возглавлял набег.

— Но Маршала там тоже не было, — с подчеркнутой медлительностью произнес Жерар д’Ате, сидевший на расписном дорожном сундуке со сложенными руками и выражением презрительной задумчивости на худом лице.

Мейлир оскалил зубы.

— Нет, но он взял с собой не слишком верных ему вассалов, а там оставил свое войско. Он намеренно оставил в Ирландии своих английских рыцарей, и мне известно из достоверных источников, что Стефана д’Эвро он наделил определенной властью, поскольку тот женат на женщине из рода де Лейси, — он обернулся к Иоанну На его лице были написаны ярость и готовность к драке, как у терьера, почуявшего след лисицы. — Сир, если вы позволите мне вернуться в Ирландию, клянусь, я каленым железом пройдусь по маршаловским землям и самолично заставлю его отказаться от своей гордыни. То же относится и к де Брозу.

Д’Ате фыркнул:

— Если тебе это удастся, значит, не только меч, но и яйца у тебя железные.

Мейлир Фицгенри смерил наемника презрительным взглядом:

— Так и есть, — огрызнулся он. — И таковы были все, кто следовал за Ричардом де Клером. Мой предок был английским королем, когда Маршалы были лишь самонадеянными мальчишками в конюшне с руками по локоть в навозе.

Д’Ате поднял одну бровь, но ничего не сказал.

Иоанн прекрасно понимал, что Мейлир намеренно упомянул о своем родстве с королем, несмотря на то что был незаконнорожденным и к тому же валлийцем по материнской линии. Иоанн мог прекрасно обойтись без валлийцев при дворе.

— Я не сомневаюсь в твоем мужестве, — произнес он с язвительной усмешкой. — Я даю тебе свое согласие на возвращение в Ирландию. Используй его для того, чтобы снести некоторые стены.

Мейлир поблагодарил его, а затем с коварным выражением лица склонился к нему поближе:

— Сир, мои шансы на успех возросли бы во много раз, если бы вы призвали людей Маршала, оставленных в Ирландии, к вам на службу.

Иоанн взглянул на него с интересом. Вот это было уже стоящее предложение.

— Прикажите им прибыть в Англию под угрозой конфискации их земель в случае отказа, — продолжил Мейлир. — Жан Дэрли арендует у вас землю с правом ее передачи по наследству, и он многое потеряет, если не послушается вас. А мне это развяжет руки, чтобы выполнять обязанности вашего юстициария.

Иоанн поигрывал рубинами и сапфирами, висевшими у него на шее на золотой цепочке. Это предложение произвело на него сильное впечатление. Мейлир был под стать ему самому. Если прямой путь отрезан, значит, нужно прорыть туннель и взорвать врага. На самом деле, по мнению Иоанна, копание туннелей часто было даже предпочтительнее. Он ничего не терял. Если рыцари Вильгельма оставят Ленстер и прибудут к нему, ирландские земли Маршала останутся незащищенными. Если же они не подчинятся королевскому приказу, Иоанн сможет заполучить их английские владения. А Мейлир Фицгенри не был таким уж необходимым человеком, что бы там ни думал о себе этот коротышка, и, если он не сможет сбросить Маршала и де Броза с их высот власти в Ирландии, у Иоанна на примете уже было несколько человек ему на смену.

— Твое предложение имеет смысл, — сказал он. — Я прикажу написать письма и отослать их людям Маршала. Мой гонец может отправиться вместе с тобой, поскольку я уверен, что ты, как мой юстициарий, захочешь лично убедиться в том, что они будут доставлены.

В глазах Мейлира загорелся мстительный огонек:

— Это доставит мне истинное удовольствие, сир.

Отпустив Мейлира, Иоанн уселся пить с Филиппом Прендергастским и Джеком Маршалом, людьми, занимавшими высокое положение в свите Маршала. Когда он хотел нарядиться обаятельным, гостеприимным хозяином, наряд был очень ему к лицу и сидел идеально. Он болтал о разных вещах, о погоде, о том, какие красивые в Вудстоке дома, о вчерашней охоте, но в то же время он, как кот, на мягких лапах подкрадывался к добыче. К концу второй чаши вина он перешел в нападение.

— Вы являетесь людьми высокого положения и чести, и я уже некоторое время рассматриваю возможность наградить вас привилегиями в Ирландии, чтобы вы стали моими арендаторами, разумеется, если вы сами этого захотите, — улыбаясь и вопросительно глядя на собеседников, он жестом велел слуге заново наполнить чаши. Вино было одним из лучших — малиновое с пряностями.

Прендергаст быстро огляделся по сторонам, чтобы понять, кто еще слушает. Под глазом у него дергался нерв, и Иоанн почувствовал, как его дыхание участилось, и понял, что рыба заглотила наживку. Однако выражение лица Джека Маршала было удивленным — похоже, он был готов возражать.

— Я очень хорошо помню твоего отца, — мягко обратился к нему Иоанн. — Он погиб в Мальборо, защищая замок; он был моим кастеляном и всегда служил мне верой и правдой. Ты мог бы получить все земли, принадлежавшие твоему отцу, но по капризу судьбы не получил ничего. Хотя ты был наследником, а все досталось твоему дяде и со временем перейдет к его сыновьям, а не твоим.

Джек Маршал пожал плечами:

— Так уж устроен мир, сир. Я не единственный старший сын, который пропустил свою очередь наследования из-за незаконного рождения.

Иоанн простер к нему руки.

— Разумеется, нет, но у такого солдата, как ты, есть возможность достичь гораздо большего и получить намного больше, чем те скромные владения, которые были даны в приданое твоей жене. Я бы хотел как следует тебя наградить, чтобы твое благополучие возросло. То же относится и к тебе, милорд, — обратился он к Филиппу Прендергасту. — Твоя жена — старшая дочь Ричарда Стронгбау. Как и мой родственник Мейлир, ты утвердился в Ленстере задолго до того, как туда ступила нога графа Пемброукского. Как ваш правитель в Ирландии, я вправе наградить вас за вашу службу… что скажете?

— Джек, иди сюда. Что скажешь? — Вильгельм обходил кругом коня, выставленного на продажу торговцем лошадьми, разглядывая животное с разных сторон. Это был красивый вороно-чалый конь с выгнутой шеей и мощными мышцами, выведенный в Испании. Летом его шерсть заблестит как сталь клинка, а сейчас в ней было полно белых волос. Однако торговец хорошо знал, как представить лошадь покупателям в более выгодном свете. На плюшевой шкуре животного не было ни следа грязи, ни пятнышка навоза, копыта были смазаны и отполированы, а грива и хвост причесаны волосок к волоску, так что в морозном свете они сверкали, как струи водопада.

— Для войны? — с сомнением спросил Джек.

— Нет, для разведения. У моего скакуна что-то зубы становятся длинноваты. Если его свести с той кобылой из Фландрии, может получится хорошее боевое потомство.

— А, тогда ладно, — Джек обошел коня, чтобы произвести необходимую оценку, заглянул коню в рот, проверил ноги, приподняв копыта. Вильгельм гадал, глядя на племянника, что же не так. Джек как будто все время в чем-то сомневался, о чем-то беспокоился и старался избегать его взгляда.

— Думаю, стоит о нем подумать, — продолжал Вильгельм. — Он отлично слушается, выдержанный, хотя, конечно, все преподносят иногда сюрпризы.

При этих словах Джек начал краснеть от шеи до лица. Он выпрямился, отвернулся от коня и обратился к Вильгельму:

— Сэр, я должен вам кое в чем признаться.

Вильгельм согласно кивнул, поскольку подтвердилось его предположение:

— Раз ты хочешь сделать признание мне, а не Богу, я могу предположить, что это касается меня и чего-то, что я не одобрю.

Джек прикусил щеку.

— Король предложил мне земли в Ирландии и должность его маршала в обмен на службу пяти рыцарей.

Новости взволновали Вильгельма, но едва ли удивили. Он сложил руки:

— Так в чем же ты хочешь признаться? В том, что согласился?

Джек посмотрел на него с обидой:

— Нет, сэр. Я сказал, что мне нужно подумать. Мне показалось, что для меня будет честью спросить сначала вашего совета.

— А ты хочешь эти земли? — спросил Вильгельм и засмеялся над собой. — Ха, разумеется, ты их хочешь, надо быть полным дураком, чтобы их не хотеть, но не потребует ли король от тебя чего-то еще, кроме службы пяти рыцарей, а? — его губы скривились в горькой усмешке. — Я должен был бы этого ожидать. Иоанн мстит мне за то, что я стал вассалом Филиппа французского ради Лонгевиля, — он одарил племянника долгим взглядом. — А на сколько кусков можно расколоть твою верность, Джек? Что ты готов отдать Иоанну, а что оставишь мне?

Джек попытался выдержать взгляд Вильгельма, но не смог и уставился в землю.

— Я не отрицаю, что он предлагает мне что-то, от чего я не могу отказаться, но я и дальше буду служить вам всем, чем смогу.

Вильгельм с сомнением усмехнулся.

— Ты поймешь, что служба двум хозяевам — это обоюдоострый меч, — он махнул рукой. — Ступай, принимай его взятку. Я не стану тебя стыдить.

— Но вы станете обо мне хуже думать, — произнес несчастный Джек.

— Мне кажется, то, что ты пришел со мной посоветоваться, — это поступок честного человека. Это требует мужества, и я не виню тебя за то, что ты принял его предложение. Выбирай свой путь и не оглядывайся. Я сомневаюсь в том, что другие так же придут ко мне, чтобы сообщить о том, что переходят на сторону Иоанна. Мне придется самому гадать, кого он чем подкупил, возможно, я смогу это понять по открытым насмешкам и ухмылкам во дворце.

Джек из красного сделался пунцовым.

— А вы знаете о том, что он и другим это предлагал?

— Это же очевидно, разве нет? — проворчал Вильгельм. — Король не стал бы подкупать моего племянника и больше ни с кем это не обсуждать. Это нужно ему, чтобы нанести удар моему чувству собственного достоинства и для уменьшения моей власти.

Джек выглядел убитым.

— Вам следовало поступить, как с самого начала советовал Жан Дэрли: взять их сыновей в заложники.

— Это мало что изменило бы, раз мои сыновья у короля, — он вздохнул и почувствовал, как тоска накрывает его серой волной. — Так кого же он обхаживал и кто соблазнился?

— Большинство, — Джек смотрел на него смущенно. — Прендергаст, де Барри, Лэтимер, оба де ла Роше, Адам Херефордский, Ричард де Коган, д’Англе, Фицмартин и де Хаверфорд…

Вильгельм был подготовлен, но все равно услышать все эти имена было неприятно. Иоанн проделал тщательную работу, и все ирландские вассалы показали свои истинные лица.

— Я не скажу, что ты в хорошей компании, — произнес он с угрюмой улыбкой.

— Что вы собираетесь делать?

Вильгельм поморщился:

— А что мне остается? Я осажден. Я могу только надеяться, что стены, которые я успел возвести, достаточно крепки, чтобы выстоять. Ты выполнил свой долг, придя ко мне. Но с этих пор тебе лучше держаться подальше от меня, если не хочешь оказаться в ловушке.

— Милорд, я…

— Иди, — Вильгельм махнул рукой. — У меня терпение солдата, а не святого.

Джек низко, с грустью поклонился, а затем, помедлив, ушел. Вильгельм на мгновение закрыл глаза, а затем снова обратился к осмотру коня. Лицо торговца было совершенно пустым, но это не значило, что и в голове у него было так же пусто. Вильгельм прекрасно понимал, что эта новость будет главным развлечением за ужином. Он сказал себе, что это не важно, что это всего лишь один из ходов в длинной сложной игре.

— Седлай его, — скомандовал он. — Хочу на нем прокатиться.