Глава 4

Осадные пушки были уже в пути. В темноте, освещенные лишь редким пламенем горящих факелов, под вездесущий треск кнутов длинные неповоротливые вереницы запряженных рабов и воловьих пар с трудом продвигались вперед. Позади, водруженные на деревянные повозки, тянулись орудия. Там были восьмидесятифунтовые пушки, кулеврины поменьше и громадные василиски, способные стереть с лица земли любые укрепления двухсотфунтовыми зарядами из железа, камня и мрамора. Немногие стены могли выдержать их залп, и лишь некоторые не разваливались сразу. Пред этими орудиями падали на колени целые города, сдавались на милость замки. Теперь же они направлялись к форту Сент-Эльмо.

Запершись в небольшой комнате для аудиенций в форте Сент-Анджело, великий магистр Ла Валетт был занят тем, что отправлял друга на смерть. Это оказался Пьер де Массуэ, более известный как полковник Мас, выдающийся воин, любимый подчиненными командир и, подобно самому Ла Валетту, закаленный в боях рыцарь из Прованса. Оба знали, что шансы на успех невелики. Но никого из них это не пугало.

— Я требую слишком много, Пьер.

— Не больше, чем от самого себя или любого другого рыцаря, Жан Паризо. Я охотно исполню приказ, уповая на Господа.

— Ты возьмешь две сотни испанских пехотинцев и отправишься в Сент-Эльмо. Я выделю столько солдат, сколько смогу.

— Не ослабляй гарнизон.

— Я хочу ослабить турок. Чем дольше ты продержишься в Сент-Эльмо, тем выше вероятность, что они отступят. Их потери возрастут, решимость ослабнет, а атаки на Биргу и Сенглеа станут безрезультатны.

— Что ж, я рад, что мне выдалась такая возможность.

— Каждая минута, каждая жизнь, каждый выстрел должны быть на счету. Изнурите этих язычников, сокрушите их так же, как они вознамерились сокрушить стены форта.

— Наш дух непоколебим, Жан Паризо. Слово чести.

— Тебе выпал шанс увековечить имя нашего ордена.

— В форте есть провизия, вода и полторы тысячи воинов. Со свежим подкреплением и верой в сердце мы покажем, на что способны.

— Не сомневаюсь.

— Ты удостоил меня великой чести, Жан Паризо.

— Я полагаюсь на тебя. Помощь придет, но потребуется время. И ты его выиграешь. С каждым днем, проведенным в сражении, истекает лето. С каждой неделей, пока враги остаются без победы, приближается сезон осенних штормов, когда их галерам придется отплыть восвояси.

— Сент-Эльмо станет для турок самым горьким плодом.

— Пусть они поперхнутся.

Полковник Мас кивнул.

— Бролья во главе гарнизона, де Гуарес за старшего помощника, и весь цвет европейского рыцарства плечом к плечу. Мы непобедимы.

— Лодки уже готовы. — Ла Валетт встал. — Мы еще увидимся, Пьер.

— Быть может, в раю.

— Будь тверд, друг мой.

Рыцарь преклонил колено и коснулся губами протянутой руки.

— Молись за нас, Жан Паризо.

Когда полковник Мас отбыл, Ла Валетт остался в одиночестве, чтобы вновь внимательно ознакомиться с последним посланием вице-короля Сицилии. Храбрые мальтийские рыбаки рисковали жизнью, доставляя это письмо. Но, как оказалось, напрасно. Дон Гарсия де Толедо тянул время, перечислял трудности, с которыми столкнулся, созывая войско. Он не собирался спасать Мальту. Вице-королю и без того хватало забот: сберечь собственную шкуру и защитить свой остров. Он даже предлагал ордену бросить оставшиеся галеры ради большего блага. Болван и трус. Ла Валетт поднес документ к очагу и смотрел, как бумага съежилась в огне. Мальта обречена.

Размышления гроссмейстера прервал вошедший паж, который объявил о прибытии посетителей. Магистр примет их.

— Месье Гарди, мавр и мой племянник Анри. Грозная компания.

Все трое поклонились.

— Полагаю, ваше дело не терпит отлагательств.

За всех ответил Гарди:

— Тому виной час испытаний, ваша светлость.

— Говорите.

— Турецкие ятаганы обрушатся на Сент-Эльмо. Наш долг и намерение в том, чтобы ослабить их удар.

— У вас есть войско?

— План, ваша светлость.

Гарди указал на мавра, который извлек из парусиновой сумки небольшое взрывное устройство с прилаженным медным конусом. Предмет передали Ла Валетту на обозрение.

— Дополнение к нескольким отрезанным ушам, месье Гарди? Мавр, по обыкновению, черпает идеи из своего темного воображения и мастерит наиболее разрушительные военные изобретения.

— Если заложить это устройство в дуло пушки, оно может разорвать орудие на части, ваша светлость.

— Это так?

Мавр был серьезен.

— Надеюсь всей душой, ваша светлость. Мощь выстрела будет направлена не вдоль ствола, а в стороны. Под действием взрыва дуло расколется.

— А если нет?

— Мы пробьем их гвоздями, подожжем деревянные лафеты, на которых пушки в данный момент перевозят на гору Скиберрас.

Заговорил Анри:

— У врага есть оружейники, но им не удастся переплавить орудия. Есть плотники, но им не выпилить новые лафеты там, где почти не осталось древесины.

— Для этой цели они разберут на доски галеры.

— В таком случае мы выиграем время. Разве не этого жаждут защитники Сент-Эльмо, сир?

— Полагаете, вам удастся подкрасться незаметно?

— Ночь — наш союзник. — Гарди заметил нетерпение, скрытое под непроницаемой маской великого магистра. — Десяток всадников в капюшонах, десяток вороных коней с обернутыми в ткань копытами. Враг надеется перевезти пушки тайно. Это нам только на руку.

— Ваши люди готовы?

— Мы уже нашли добровольцев.

— А ты, Анри?

— Лишь с вашего позволения, сир, я поеду с Кристианом.

Ла Валетт не стал мешкать.

— Я не вправе приказывать другим исполнить то, чего не приказал бы своему племяннику. Благословляю вас.

— Примите нашу преданность и благодарность, сир.

— Делайте все, что в ваших силах, дабы уничтожить эти пушки.

Гроссмейстер перекрестил Кристиана Гарди и Анри де Ла Валетта. И они ушли, ступая не тропой мира, но войны.

— Кто идет?

Изменник припас собственные замыслы и приемы. Часовой на обращенных в глубь острова стенах Биргу не станет подозревать собрата. Ему не оставят ни единого шанса. Фонари не выносили, свечи зажигать не дозволялось, дабы не привлекать внимание турецких стрелков. Это облегчало задачу. Предатель назвался. Воин был искренне удивлен его присутствию.

— Все спокойно?

— Никаких признаков движения со стороны язычников, сир.

— Они будут залечивать раны и молиться за своих мертвецов. Недавнего сражения им не забыть никогда.

— Мы одолели их в честном бою, сир.

— В чем же честность? И что считать боем?

Воин, казалось, был озадачен. Как будто это имеет значение, подумал изменник. Эта незначительная беседа станет лишь передышкой перед окончательной расстановкой сил, позволит подобраться ближе.

— Какие на тебе доспехи?

— Шлем и кольчуга, сир.

— Твое оружие?

— Пика, сир.

— Мы носим с собой лишь самое необходимое. Некоторые способны лучше других послужить делу и принять вызов судьбы. Ты бдителен на посту?

— Так точно, сир.

— В таком случае ты мне поможешь.

— Каким образом, сир?

Часовой стоял недвижимо и был неловок. Он оказался не готов к нападению. Без предупреждения предатель шагнул вперед и, схватив солдата за голову, ударил стилетом снизу. Лезвие вонзилось вертикально, проткнув челюсть, язык и нёбо. Убивать легче, когда не видишь лица жертвы. Убийца чувствовал, как трясутся конечности умирающего часового, как вздрагивает его тело. Он ловко перенес труп назад к амбразуре и аккуратно вытолкнул в пустоту. Так будет безопаснее, а когда турки явятся вновь, одним защитником станет меньше.

Не мешкая, изменник снял с плеча лук и приладил стрелу. Он прицелится повыше и выстрелит наугад, пустив стрелу так, чтобы та приземлилась среди мертвых османов по ту сторону рва. Его послание отыщут. Предатель натянул тетиву, прицелился и отпустил. Стрела взмыла в воздух. Довольный результатом, он привел в порядок свое оружие и продолжил обход. Игра началась. Связь установлена.

— Не мог бы и я поехать с тобой, Кристиан?

— Юбер, достаточно твоего благословения.

Гарди поправил сбрую позаимствованного черного скакуна, затем склонился, чтобы снова проверить седельные ремни и тряпичные обмотки на копытах коня. Расположившись неподалеку, Анри с отрядом добровольцев занимались тем же. Они готовились к ночной вылазке. Медные части амуниции были приглушены, доспехи сняты, а облик скрыт плащами. Перед самой атакой они явятся в образе бесшумных призраков.

Молодой капеллан наблюдал за происходящим.

— Ты идешь на битву без Гелиоса. Он будет обижен.

— Его серая масть быстро выдаст нас врагу. Кроме того, Гелиос в Мдине. Сегодня мы наведем ужас без него.

— В то время как ваш друг Юбер будет отсиживаться в безопасности.

Гарди повернулся и положил руку на плечо священнику.

— Познай себя, как говорил великий Сократ. Твое место у алтаря.

— Он прав, Юбер, — сказал подошедший Анри. Он держал между пальцев четки. — Без тебя мы ничто. Мы обладаем лишь той силой, что дарует нам Господь.

— Благополучного возвращения, братья мои.

Отряд был готов к бою. Солдатам приказали подпрыгнуть и пробежаться на месте, пока Гарди и Анри де Ла Валетт обходили строй, прислушиваясь и убирая звеневшие предметы, которые могли обнаружить воинов. На открытой местности звуки разносятся далеко и могут предупредить врага о приближении всадников.

— Каждый знает свою задачу. — Откинув капюшон, Гарди стоял перед солдатами. — Помните, ваши кони и вы сами уязвимы без доспехов. Действуйте быстро и безжалостно. Прорывайтесь, если вдруг вам грозит окружение. Да пребудет с вами Господь. По коням!

Когда Гарди вставил ногу в стремя, Юбер прошептал ему:

— Не хочешь покаяться, Кристиан?

— Мне и с моим грехом неплохо, — ответил тот, запрыгивая в седло.

Раздались тихие хлопки одиноких ладоней. Из дрожащей тени возник де Понтье, худое лицо казалось белым на фоне черного военного плаща.

— Ба, да это же братья-доминиканцы! Я заинтригован.

Гарди придержал коня.

— Мы собираемся расстроить планы врага и уничтожить его орудия, прежде чем он доберется до Сент-Эльмо.

— Воодушевляющее зрелище. Однако старания ваши тщетны. Форт обречен.

— Он выстоит.

— Впрочем, как и вы — перед лицом верховного совета. — Де Понтье говорил слегка ворчливым тоном, но взгляд его оставался коварным. — Идею подал брат Лакруа?

— Нет, мы сами, сир, — ответил Анри и, выехав вперед, закрыл собой друга.

— A-а, драгоценный племянничек нашего великого магистра. Полагаю, ваш дядя Жан Паризо одобряет подобную выходку?

— Одобряет.

— Беспристрастный и мужественный акт самопожертвования.

— Мы сражаемся с общим врагом ради единой цели.

— Но только не все из нас согласны подчиняться наемнику, шевалье Ла Валетт.

Гарди отвернулся и произнес:

— Уходим.

— Исполните свое предназначение, я же исполню свое. Прощайте.

В свете факела показался силуэт конного часового, охранявшего фланг. Переход давался ему гораздо легче, чем рабам. Время от времени слышались вскрики тех, кто спотыкался, потеряв опору, или погибал под ударами кнутов. Иногда заупрямившиеся волы сходили с тропы и, потянув за собой погонщиков, давили носильщиков. Но порядок всегда восстанавливали и шаг не замедляли. Развернув лошадь, часовой стал пристально вглядываться в иссиня-черную мглу. Впереди и сзади разворачивалось одно и то же зрелище. Всюду движение не прекращалось, армия продвигалась вперед. Если Мустафа-паша пожелает свернуть горы, османское войско исполнит его волю. Командующий представлял здесь султана, а султан являлся наместником Аллаха на земле. Христианам не выжить.

Испустив едва слышный вздох, часовой замертво упал с лошади. Вдоль строя, атакованные без вызова и предупреждения, гибли другие караульные. Редкий шорох вряд ли услышат, случайный шум едва ли привлечет чье-то внимание. Истекая потом, колонна продолжала изнурительное шествие. На вершине горы Скиберрас инженерный отряд турок готовил площадку для батареи: рабочие рыли траншеи и орудийные окопы, сооружали защитные бермы из доставленных с галер мешков с землей. Суровая местность. Тем не менее сарацины трудились, уверенные в том, что расположенный внизу форт Сент-Эльмо ожидает поражение, а его защитники вскоре будут смотреть прямо в жерла османских орудий.

Но не всем пушкам суждено было добраться до вершины. Под стремительным градом стрел турецкие надсмотрщики оседали, не сходя с места. Вперед зашагала лошадь, чей всадник обмяк в седле со стрелой в груди. Другая, встав на дыбы, сбросила седока и галопом ускакала прочь. Ее хозяин рухнул наземь. Ошеломленный падением, он, спотыкаясь, встал на ноги и, тщетно крича, пытался сориентироваться в окружившем его хаосе. Он видел очертания и тени темных всадников, которые, подавляя всякое сопротивление, пытались втиснуть в утробу василиска какие-то свертки и опорожняли кожаные бурдюки с некой жидкостью прямо на деревянную станину самого большого орудия. Они разжигали погребальный костер. Сарацины с воплями спасались бегством; кто-то метал горящие факелы. Вспыхнули и побежали языки пламени. Затем в блеске адского фейерверка прогремели взрывы, раздался скрежет расколотого железа. В отдалении несколько перепуганных волов, сбившись с пути, тащили неведомо куда горящие деревянные повозки. Неподалеку, освободившись от упряжи, падали наземь и заживо горели в цепях рабы. Турецкий командир наблюдал за происходящим. Прошептав молитву, он потянулся к мечу. И был пронзен копьем.

— Кристиан! Сзади!

Это кричал, предупреждая об опасности, Анри де Ла Валетт. Гарди заметил угрозу — ринувшегося вперед и вооруженного пикой новобранца в тюрбане. Гелиос лягнул бы его, и от такого удара сарацин полетел бы кувырком. Но сейчас англичанин сидел на незнакомом скакуне. Приближались еще двое османов, острия их копий грозно сотрясались и в свете пламени сверкали оранжевым блеском. Конь учуял погоню, почувствовал хищников и понял, что окружен. Его загнали в угол.

Гарди яростно пришпорил лошадь, низко подныривая и отражая удар копья, а затем скользнул мечом вдоль древка, пока клинок не погрузился в плоть. Сила инерции понесла его дальше мимо врага, вырывая лезвие меча из живота поверженного турка. Наблюдая за участью собрата, оставшиеся османы не заметили нападения Анри.

— Анри, прими мою благодарность. Пора отступать, брат.

— А турки другого мнения, Кристиан. Смотри!

Сипахи. Забили тревогу и запустили в небо осветительные огни. После мгновенной ослепляющей вспышки мир стал ярко-белым, и повсюду, словно от всполохов грозы, исчезли тени. Гарди заслонил глаза рукой. На горизонте показалась подвижная черная рябь. Стремительной рысью наступала турецкая кавалерия.

Анри привстал в стременах, чтобы разглядеть сипахов.

— Это ловушка, Кристиан.

— Они хотят окружить нас с фланга. — Гарди обратился к своему отряду: — Не мешкайте. Следуйте за мной, разделите строй, только когда враг будет близко.

— За святого Иоанна!

Они пустились оглушительным галопом, завывая и выкрикивая боевой клич, устремившись к сужающейся бреши во вражеском строю, в то время как сипахи торопились ее закрыть. Донеслось пронзительное улюлюканье оставшихся позади турок. Лошадь споткнулась, стряхнув седока, и в нарастающем ужасе бросилась вперед. Гарди все видел. Оцепив положение, он догнал лошадь и, схватив поводья, развернул ее широким полукругом, чтобы подобрать упавшего. Воин вновь забрался в седло, но время было потеряно. Подобно черному лесу перед ними выросли плюмажи вражеской кавалерии — их строй был непроницаем, боевой порядок нерушим.

— Мы окружены, Кристиан.

— Будем надеяться, что наши братья добрались до безопасного места и нам удалось отвлечь врага.

— Чего ждут эти язычники?

— Своего часа. — Гарди отбросил в сторону черный плащ и прижал меч к сапогу.

— Почему они не пронзят нас стрелами?

— Это лишь испортит удовольствие. Они предпочтут изрубить нас клинками.

— Лучше бы ты за мной не возвращался, Кристиан.

— И упустил такую схватку? — сказал он, улыбнувшись, и обернулся к воину. — Когда-нибудь они сложат о нас песню.

Взорвался еще один сигнальный огонь, разлив свет по всей равнине. Турки стояли неподвижно в ожидании приказа или того особого момента, когда напряжение достигнет предела и грянет бой. Неравная сеча.

— Ты готов биться?

Воина стошнило. Он отер рот латной рукавицей.

— Мне страшно, Кристиан.

— Страшись лишь за свое доброе имя и душу. И то и другое неприкосновенно.

— Для меня честь служить и умереть рядом с тобой, Кристиан.

— Если нам и суждено погибнуть, то как мужчинам! — Гарди поднял меч. — Приготовься!

Готовиться не пришлось. Разразился ураган. Он налетел под звуки рога, обрушившись на османов с фланга столь яростно, что их строй содрогнулся. Спустившись со склонов Мдины, на врага бросился конный отряд маршала Копие.

— Это наш шанс. Смерть или слава, друг мой!

Оба всадника устремили лошадей вперед к открывшейся бреши в рядах сарацин. И прошли сквозь вражеский строй.

— Вы ранены.

— Раненым считается лишь тот, кто не в силах стоять на ногах.

Мария подвела Кристиана к скамье и принесла чашку с теплой водой. Поставив сосуд на стол, она принялась омывать и протирать губкой длинный порез на тыльной стороне его руки.

— Рана неглубокая. Вам повезло, месье Гарди.

Он молча согласился. Впервые они касались друг друга при таких обстоятельствах. Наступила минута сдержанной нежности, когда Кристиан мог рассмотреть изгиб ее шеи, взмахи ресниц, движения рук. Мария вспыхнула, пытаясь скрыть смущение за потоком слов.

— Как вас угораздило так пораниться?

— Подобные истории не для женских ушей.

— Сделайте милость, месье, расскажите.

— Во время прорыва латную рукавицу разорвало. Один турок ударил меня саблей.

— И вы отбили ее рукой?

— Лучше рукой, чем головой.

— Тогда можно было бы испытать мои навыки врачевания, месье Гарди.

— Я бы уговорил вас попробовать.

Девушка насухо вытерла рану и теперь перевязывала руку.

— Я бы предпочла, чтобы вы избегали турецких сабель.

— Мое ремесло не оправдает ваших предпочтений.

— Значит, это никчемное ремесло.

— Против достойных предпочтений.

Мария вновь покраснела, чувствуя себя неловко и неуверенно в присутствии Кристиана. Он мягко сомкнул пальцы на ее ладони. Девушка не вздрогнула и не отдернула руки. Любая дама дворянского происхождения закричала бы и, вероятно, позвала стражу. Но Мария пристально посмотрела в глаза англичанина.

— Вы работаете допоздна, миледи.

— Раненых могут привезти в любую минуту.

Кристиан был благодарен судьбе, что оказался в их числе, и удивлен, что пережил ночь, после которой землю усеяли разбитые пушки, неподвижные и вздрагивающие тела сарацин.

Близился рассвет, когда Гарди ушел в казармы. Непременно нужно было выспаться, но уснуть он все равно бы не смог. Кристиан немного постоял возле Святого лазарета, наблюдая, как небеса светлеют позади темной громады форта Сент-Анджело. Мария сказала, что ему повезло. Однако много ли везения в том, чтобы найти любовь посреди войны в тени грядущей осады?..

— Снова перехитрил турок, Гарди?

Приветствие оказалось едва ли дружеским, а встреча, видимо, не случайной. Приор Гарза робко приблизился к Кристиану. Он был мал ростом и тучен, с круглым лицом обжоры и цепким ртом, утолявшим не одну только жажду. Благочестие плохо сочеталось с его обликом. Высокий пронзительный голос и женственные манеры выглядели еще более странно. Приор встал рядом с англичанином.

— Побеседуем, с твоего позволения.

— Больше не с кем, приор.

— Немного истины в сих словах. Благородная леди, хотя бы и мальтийка, и человек без роду, без племени. И в такой-то час.

— Требовалось перевязать раны.

— Точнее, обуздать свои порывы. Это недостойно.

— Как и подглядывание недостойно приора.

— Орден не допускает подобных союзов.

— Вы ставите под сомнение ее честь и мой мотив.

— Твой мотив? — Взгляд приора был долгим и одновременно вульгарным и осуждающим. — Ты носишь браслеты и прочие побрякушки павших турок. Радуешься своим привилегиям и своенравию. Ты уверен в собственном превосходстве над нашими законами.

— Я уверен лишь в том, что нахожусь в осажденной деревне.

— У тебя мало союзников, Гарди.

— Достаточно.

— Его светлость великий магистр не будет жить вечно.

— Бессмертие даровано лишь избранным, приор.

— Новый магистр не наградит тебя той же благосклонностью. Ты нарушаешь наши обычаи, пренебрегаешь ими и игнорируешь наш кодекс.

— Однако я сражаюсь за этот орден. Я лишь солдат, не более.

— А я приор. Помни об этом.

— Забыть непросто. Воистину — неисповедимы пути Господни.

Приор Гарза внимательно посмотрел на Кристиана, скривив губы и сверкая маленькими глазками. Он не менее опасен, чем де Понтье. Даже во время войны существуют тайные планы, подводные течения, способные скрыть похоть и ненависть, преданность и предательство.

— Ты неразумно заводишь друзей, Гарди. — Приор скорчил гримасу на блестящем от пота лице. — Выбирай сторону с осторожностью.

Аудиенция окончена. Скорпион Гарза поспешно удалился.

На рассвете четверга 24 мая 1565 года, спустя четыре дня, как на берег Мальты сошел Мустафа-паша, начался обстрел форта Сент-Эльмо. Ночная вылазка едва ли замедлила темп строительных работ. На каждом гребне горы Скиберрас гремели пушки. Ядра со свистом врезались в известняковые стены, рикошетили, перелетая через крепостной вал, и падали в море. Форт содрогался до самого скалистого основания. Спустя час над полуостровом повисло желто-коричневое облако пыли. Спустя два — из стен крепости с грохотом стали вываливаться каменные блоки. Разрушение было не остановить. За осыпавшимся валом укрывались воины гарнизона, изо всех сил стараясь заново отстроить свое убежище. Передышки не будет.

С каждым днем огневая мощь батареи возрастала. Под грохот выстрелов рабы и инженерный отряд турок пробирались все дальше. Они выкапывали брустверы, устанавливали фашины, рыли траншеи вдоль кольца внешних земляных укреплений. Вместе с ними пришли стрелки. Притаившись в кустах, они убивали часовых по одному, пока уже никто из солдат не осмеливался показаться наружу, и, перемещаясь вдоль побережья гавани Марсамшетт, проникали в тыл и обстреливали из мушкетов обращенную к морю стену форта. Палили со всех сторон. Канониры Сент-Эльмо отвечали врагу залпом на залп, целясь по огневым рубежам османов, круша взрывами их боевые позиции и подбрасывая в воздух тела убитых и груды камней. Не прерываясь ни на минуту, турки скатывали трупы в траншеи и продолжали стрельбу.

Вражеское кольцо вокруг Сент-Эльмо сужалось. На вершине кавалерийской башни Сент-Анджело Ла Валетт наблюдал за противоположным берегом Большой гавани и смотрел, как рушатся стены, поднимается дым и дрожат от ударов постройки. Это была его агония, его медленная смерть. Магистр просил осажденных братьев о невозможном, требовал пожертвовать собой ради ордена. Долг обязывал их противостоять натиску турок и сдерживать их, пока последний рыцарь не испустит дух, пока последняя горсть пороху ни будет отстреляна. Ночью магистр пошлет шлюпки, чтобы доставить добровольцев и забрать убитых и раненых. Но и это не продлится долго — враг непременно помешает. Солнце поднималось все выше, и летний зной усиливался.

— Дядя, мои извинения.

— Ты пришел не случайно.

Великий магистр пошевелился и поднял глаза. В эти ранние часы ночи, в один из последних дней мая он молился. Сон нужен воинам помоложе. Ла Валетт же нашел прибежище пред Святым Крестом, а утешение — в беседе с Господом. Но сейчас вошедший без приглашения Анри возвращал его к делам мирским, к беспрестанному грохоту орудий и мучению Сент-Эльмо.

Ла Валетт поднялся на ноги.

— Вести с того берега?

— Защитники провели вылазку, дядя.

— И какую же?

— Внезапную и решительную. Похоже, наши рыцари отважились под покровом ночи атаковать превосходящего по силе врага.

— Чем ответили турки?

— Поговаривают, что язычники в ужасе бежали. По этой причине я и хотел найти вас, дядя.

— Благодарю, Анри. Если твой рассказ правдив, весть обрадует сердце каждого здесь. Будем настороже.

В сопровождении Анри, помедлив лишь чтобы укрыться плащом от ночной прохлады, Ла Валетт направился вдоль вала на вершину кавалерийской башни. По дороге он слышал гром битвы, лязг и звон мечей, дробные раскаты мушкетных залпов. Вокруг стояли на часах солдаты гарнизона. Воины спотыкались о зубцы стен, сонно уставившись вперед, пытались разглядеть нечто вдали и что-то понять в царившей суматохе. Все, что они видели и слышали, было в высшей степени необычно, почти невероятно. Турки отступали.

Виной тому стал полковник Мас. Когда великий магистр со своей наблюдательной площадки окинул взглядом проступившее в дыму поле битвы, мощь атаковавших защитников Сент-Эльмо волной прокатилась вперед, удаляясь от маленькой крепости. Полковник Мас решился на отчаянный поступок. Рыцарь тайком повел своих людей по деревянному мосту и ударил без предупреждения, набросившись на группы турецких рабочих, когда те копали землю во тьме. Кирки и ломы оказались плохим оружием против аркебуз и стальных клинков, против опыта и ярости ордена. Сарацины дрогнули и побежали. Их стремительное отступление было заразительным, рождало панику и пронеслось вниз по склонам горы Скиберрас, пока всеобщее замешательство не достигло главного лагеря в Марсе. Казалось, ничто не в силах сдержать этот поток. Несокрушимый турок был повержен. На востоке забрезжил рассвет, а на крепостном валу Сент-Анджело раздались радостные крики.

— Янычары, вперед! Убить всех. Не щадить никого!

Христиане совершили большую ошибку и проявили немалую самонадеянность, предположив, будто завладели преимуществом. Безусловно, неверные застали всех врасплох, смутили противника и нанесли немалые потери. Но они за это заплатят. Мустафа-паша не терпел унижений. Выскочив из шатра, он возглавил контратаку. Верхом на белом скакуне, сжимая в руке украшенную алмазами саблю, главнокомандующий мчался вверх по эскарпу. За ним скакали янычары. Простые солдаты посторонились, а отступавшие инженеры застыли на месте. Ибо перед ними были неуязвимые — элита, подобная древним спартанцам, вооруженная ятаганами и резными мушкетами, в шлемах с плюмажем из перьев цапли. То были фанатичные мусульманские убийцы, родившиеся христианами. Империя захватила, вскормила и воспитала их в духе военной дисциплины и полного повиновения воле султана. Их взрастили, чтобы резать неверных.

— Узрите янычар! Следуйте за ними! Сражайтесь, как они, вы, вшивые шлюхи! Или я прикажу всех вас забить камнями!

Мустафа-паша ударил саблей одного из пробегавших мимо рабочих, одним махом разрубив тюрбан и голову. Убийство способно приободрить и послужить убедительным примером. Новобранцы колебались. Генерал провел клинком по горлу другого подданного, заметив, как растеклась кровавая полоса, а человек пошатнулся и упал.

— Устремитесь в рай! Перебейте язычников, возвеличив свои души!

Вмиг все переменилось. С оглушительным ревом слившихся воедино возгласов и боевых кличей янычары врезались в ряды рыцарей. Одни сарацины пали под огнем орудий Сент-Эльмо, другие полегли под дальнобойными выстрелами пушек, паливших с высоких стен Сент-Анджело. Но натиск турок не слабел. Действия одного могли изменить ход схватки, а несколько мгновений — итог всего боя. И мгновения эти настали. Все, что некогда представляло собой атаку христиан, теперь превратилось в беспорядочное отступление. Рыцари были рассеяны по полю и уязвимы. Их ряды дрогнули. Когда дневной свет, разогнав на северо-востоке принесенный южными ветрами туман, заструился по полуострову, стяги янычар уже развевались на оборонительном контрэскарпе, ведущем к земляному равелину. Всюду покоились тела убитых. Турки подобрались к самому форту, и оживленные возгласы на стенах Сент-Анджело сменились безрадостным безмолвием.

Одинокая галера. Она появилась под вечер на юге и теперь быстро приближалась к Большой гавани. Быть может, она несла туркам вести с Пиратского берега и передовой отряд корсар на борту. На укрепленном валу Сент-Анджело защитники форта пристально наблюдали за судном. Сначала они сумели разглядеть лишь силуэт корабля, движущиеся ряды весел и волны, разбегавшиеся в стороны от рассекавшего воду носа. Затем очертания стали отчетливее. Показались флаги и вымпелы, крест святого Иоанна, штандарт командора де Сент-Обэна. Союзники.

Сущее безумие. Галера направлялась к устью переполненного турецкими судами залива, намереваясь прорваться к безопасным водам позади Сент-Анджело и встать на якоре во рву. Неизменный смельчак де Сент-Обэн испытывал и провоцировал противника. Он мог бы с тем же успехом разворошить осиное гнездо. От османской эскадры отделилось шесть галер, решивших атаковать и захватить незваного гостя. Де Сент-Обэн дал залп из носовых орудий и остановил весла по правому борту. Корабль развернулся. Началась погоня. На внешних стенах Сент-Анджело христиане кричали и взывали к Господу, раздавались воодушевляющие возгласы. Взору защитников предстало дружественное судно, которое спасалось бегством от турецкого колосса. Они увидели свою надежду, веру и самый жуткий кошмар, воплощенные в подвиге высочайшего мужества и мореходного искусства.

Христианский корабль уходил в отрыв. Пять турецких судов отстали, ослабев за время стремительного преследования и сбавив скорость. Но одна галера все еще держалась в хвосте. Не следовало забывать о гневе адмирала Пиали и поставленной на карту гордости Османской империи. И то и другое могло придать решимости любому капитану и заставить любого надсмотрщика сильнее хлестать рабов кнутом. Турецкая галера настигала командора. Крики на стенах Сент-Анджело превратились в неистовый рев. Если де Сент-Обэна и его людей схватят, турки не явят ни пощады, ни милости. Возможные последствия были ужасны, а представшая глазам рыцарей сцена — невыносимой. Разрыв сократился до нескольких сот футов.

Но турки не учли нрав командора де Сент-Обэна, забыли, что рыцари ордена Святого Иоанна властвовали на море. Пиратство проникло в их кровь, а отчаянная ловкость стала неотъемлемой частью ремесла. Совершив отвлекающий маневр, галера христиан вновь развернулась. Нацелившись на турецкое судно, она устремилась к врагу. Наблюдатели затаили дыхание. Де Сент-Обэн атаковал. Он превратил разведывательную миссию у берегов Северной Африки в игру с огнем, а близкое столкновение с неприятелем — в бравурное представление навигационного мастерства. Гонимая христианами турецкая галера обратилась в яростное бегство.

Шум ликования стих. С высоты форта Сент-Анджело рыцари и солдаты видели, как турецкая галера присоединилась к остальным, а судно де Сент-Обэна, изменив курс, в итоге направилось на север, в Сицилию. Защитники вновь остались одни, как никогда ощутив свою отчужденность. Пальба с дальнего берега Большой гавани не утихала ни на минуту. Казалось, Сент-Эльмо был погребен под облаком пыли.

Но корабль де Сент-Обэна оказался не единственным. В последних числах мая неподалеку от южного побережья Мальты появилась галерная флотилия. Ее прибытие было отмечено торжественной демонстрацией османской военной мощи: весь турецкий флот выстроился в ряд кормой к корме и принялся обстреливать Сент-Эльмо с моря. Подобное действо устроили по особому случаю — на остров прибыл Меч Ислама, легендарный Драгут.