Двумя днями позже могучие течения Великой Реки вынесли нас к южным владениям Мемфиса. Древние некрополи, выстроенные на границе с пустыней выше пахотных земель, и вечные храм и пирамида Саккары — первые великие сооружения в Обеих Землях — находились немного выше, на плато, и были не видны. Симут описывал и другие монументы, что лежали дальше к северу, но их мы также не могли видеть с реки: сияющие белые пирамиды Хуфу и его цариц, более поздний храм Хоремахета, а также великого Сфинкса, возле которого Тутмос IV воздвиг стелу Сна, на которой высек клятву очистить Сфинкса от наступающих песков, если станет царем — что и в самом деле произошло, хотя тогда у него не было законных прав претендовать на трон.

По сравнению с огромной столицей, медленно раскрывавшейся перед нашими глазами, Фивы вдруг показались маленьким поселением. Мы плыли довольно долго, глядя на множество отдельных храмовых комплексов, на обширные кладбища, граничащие на западе с пустыней, на предместья, где селился средний класс, и на кварталы бедноты, эти трущобы человечества, хаотические скопления лачуг, протянувшиеся в сторону бесконечной зелени полей. И повсюду, поднимаясь над низкими жилищами, вздымались белые стены, ограждавшие храмовые территории.

В окружении вышедших нам навстречу кораблей и барж, а также мелких частных парусных лодок и яликов, «Возлюбленный Амоном» вплыл в главный порт. Многочисленные причалы выдавались в реку вдоль всего порта; здесь стояли торговые и военные корабли из многих стран, с них сгружали на берег огромные штабеля драгоценной древесины и горы руды, строительного камня и зерна. Тысячи людей теснились на длинных мощеных дорогах, тянувшихся вдоль Великой Реки. Рыбаки забывали о своих сетях, глазея на великолепие царского корабля, с их рук и неводов капала вода, а улов трепыхался и бился, блеща серебром и золотом, на дне маленьких лодок. Чумазые портовые рабочие, стоя в своих лодках по колено в кучах зерна или на плитах грубо обтесанного камня, разглядывали царскую барку. Дети, подхваченные на руки родителями, махали с переполненных паромов. Все новые зрители, привлеченные шумом, выходили из мастерских, складских помещений и лавок.

Тутанхамон подошел к занавеси, закрывавшей вход в его покои. Жестом он велел мне присоединиться к нему. Он нервно поправлял свою одежду — на нем было его белое царское одеяние, а на голове сверкала Двойная корона.

— Я хорошо выгляжу? — спросил он едва ли не застенчиво. — Я должен выглядеть хорошо. Последний раз я был в Мемфисе много лет назад. И столько времени минуло с тех пор, как я видел Хоремхеба! Он должен увидеть, насколько я изменился. Я больше не мальчик на его попечении. Я — царь!

— Господин, в этом не может быть никаких сомнений.

Тутанхамон удовлетворенно кивнул и затем, прежде чем выйти на солнечный свет, как-то подобрался, словно великий актер перед выступлением; его лицо, осененное короной, обрело выражение абсолютной убежденности, которого там не было мгновением раньше. Видимо, напряженность момента и предъявляемых к нему требований выявили в молодом царе его лучшие черты. Аудитория позволяла ему раскрыться — и, несомненно, большего числа зрителей, чем сейчас, у него никогда не было. Дрессировщик передал царю поводок молодого льва, и Тутанхамон шагнул вперед, выходя к свету Ра и реву приветствий. Я видел, как он принял ритуальную позу, означающую власть и победу. Будто по команде, лев издал громовой рык. Толпа, которая не могла видеть, что к этому героическому деянию зверя побудил укол копья в руке ревностного надсмотрщика, разразилась еще более громкими и восторженными криками, словно была уже не скопищем отдельных людей, но одним огромным существом.

Спектакль, которым нас встречали на набережной, был тщательно спланированной и намеренной демонстрацией военной мощи столицы. Насколько хватало глаз, вымуштрованные войска выстроились бесчисленными безупречными шеренгами, и отряд за отрядом маршировал по сверкающей арене; каждый был назван именем бога, покровительствующего той области, из которой набирались рекруты и офицеры. Между ними провели тысячи военнопленных, в кандалах и с накинутыми на шеи веревками, вместе с их женщинами и детьми: ливийцы в плащах, с косицами на висках и козлиными бородками, нубийцы в юбках, сирийцы с длинными остроконечными бородами; все — в принужденных позах повиновения. Сотни великолепных лошадей — военная добыча — плясали, переступая изящными копытами. Представители покоренных государств падали на колени, моля о снисхождении, о глотке жизни для своих народов.

И там, в центре этого столпотворения, в солнечном сиянии, возле пустого трона, замерла одинокая фигура, и вид был такой, будто все представление устроено для нее. Это и был Хоремхеб, главнокомандующий армиями Обеих Земель. Я узнал его по тому, как он стоял, ожидая нас, — прямой как палка, неподвижный как темная статуя.

Тутанхамон не торопился. Словно бог, он заставлял всех ждать, продолжая наслаждаться приветственными кликами; а тем временем пожилые послы пошатывались от жары, люди в толпе, задыхаясь от духоты, подзывали торговцев водой и фруктами, городские чиновники потели под бременем своих регалий. Наконец, в сопровождении Симута и фаланги личных телохранителей, царь соизволил ступить на сходни. В толпе возобновились крики приветствия и преданности, а сановники встретили Тутанхамона ритуальными жестами признания и почтения. Со своей стороны, царь абсолютно ничем не выказывал, что замечает всю эту шумиху, словно бы для него она была иллюзорной и несущественной.

Царь сошел на горячие камни набережной, и телохранители по незаметному сигналу Симута, слаженно, словно танцоры, разошлись вокруг него веером, держа Мечи и луки наготове. Мы с Симутом шарили взглядами по толпе и крышам домов, высматривая малейшие признаки непорядка. Хоремхеб, выждав подходящий момент, почтительно указал царю на трон. Однако каждое его надменное движение, казалось, только лишало царя его могущества. От холодного лица Хоремхеба словно бы веяло чем-то таким, что даже мухи держались поодаль. Военачальник повернулся к притихшей арене; воцарилось послушное молчание. И тогда он крикнул тысячам стоявших там людей, всем и каждому:

— Я обращаюсь к великому Тутанхамону, владыке Обеих Земель! Я привел вождей всех чужих земель, чтобы они молили его о жизни. Эти подлые чужеземцы, не знающие, что такое Обе Земли, — я кладу их у его ног, отныне и навеки! От дальних рубежей Нубии до отдаленнейших областей Азии все земли лежат под властью его великой руки!

Хоремхеб осторожно опустился на одно колено, склонил лоснящуюся голову, приняв вид надменного смирения, и стал ждать ответа царя на свою формальную речь. Мгновения капали, словно вода в водяных часах, а Тутанхамон все не позволял ему выпрямиться, продолжая удерживать со склоненной головой в позе публичного уважения. Я был впечатлен. Царь брал контроль над ситуацией в свои руки. Толпа хранила молчание, понимая, что видит виртуозный поединок, разыгрываемый на языке формальностей и ритуала. Наконец, точно рассчитав момент, царь возложил на шею генерала свой дар — пять великолепных золотых ожерелий. Однако он сумел придать им вид не столько дара признательности, сколько бремени ответственности. Затем Тутанхамон поднял военачальника с колен и обнял его.

Царь двинулся вперед, принимая как должное приветствия и почтительные поклоны других чиновников. В конце концов он взошел на помост, где под навесом, дававшим некоторое облегчение от палящей жары и раскаленных солнцем камней, стоял трон. Затем, по команде Хоремхеба, под пение труб и грохот барабанов перед ним прошли торжественным маршем все военные отряды и все группы военнопленных. Шествие заняло несколько часов. Тем не менее царь продолжал сидеть, выпрямив спину и глядя вдаль, хотя пот ручьями тек из-под короны, пропитывая тунику.

Затем мы отправились в основной город. Первыми ехали мы с Симутом, за нами — Тутанхамон; по бокам его колесницы бежали телохранители, сверкая оружием на ярком солнце. Я заметил, что и общественные, и частные здания здесь такие же, как и в Фивах, разве что их гораздо больше числом; городские дома надстраивались из-за недостатка места, а вдоль боковых улиц стояли более скромные жилища тех, кто трудился на армию — главного работодателя этого города: в одном помещении совмещались мастерская, стойла и жилье, и выход вел прямо на грязную улицу. На царские дороги и мощеные священные проезды, окаймленные сфинксами, обелисками и молельнями, зеваки не допускались, так что до Мемфисского дворца мы добрались быстро. Перекрикивая грохот колес по выщербленному булыжнику, Симут рассказывал о знаменитых зданиях, которые мы видели: на севере стояла старая крепость «Белые Стены», огромное древнее сооружение из глиняного кирпича, давшая название этому району, а великий храм Птаха на юге был обнесен собственной величественной стеной. От храма к югу отходил канал, ведущий к внешнему храмовому комплексу богини Хатхор. Вдоль нашего пути поблескивали и другие каналы, связывавшие реку и порт с центральным городом.

— В городе насчитывается по меньшей мере сорок пять различных культов, и у каждого есть свой храм, — кричал Симут с гордостью. — А там, на западе, храм Анубиса!

Я представил себе, сколько в таком районе может жить бальзамировщиков, изготовителей саркофагов, масок и амулетов, переписчиков Книги Мертвых и прочих подобных ремесленников, призванных разбираться со сложными делами этого могущественного бога, который охраняет некрополь и гробницы от злоумышленников. Однако вряд ли у меня найдется время на экскурсии ради удовлетворения любопытства.

Симут стремился добраться до места раньше царя; на тесных улицах и проездах уже скапливались огромные толпы тех, кто желал хоть одним глазком взглянуть на прибытие царя в великий Мемфисский дворец, но на просторную открытую площадь перед башнями у ворот дворца их не допускали. Тем не менее для охранников это был настоящий кошмар, поскольку там все было забито чужеземными и местными сановниками, чиновными лицами, знатью и богачами. Симутов авангард действовал быстро — молча и оперативно стражники разошлись по местам, бесцеремонно приказывая людям убираться с дороги, чтобы обеспечить царю безопасный охраняемый проезд. Они превосходно знали свое дело и двигались все как один, по схеме, которую, очевидно, отработали давно и применяли уже неоднократно. Их уверенное поведение и безапелляционная манера не оставляли ни у кого, даже у самих мемфисских дворцовых стражей, сомнений в их превосходстве. За авангардом последовали царские лучники, их огромные луки были натянуты и направлены на крыши домов.

Затем со стен прозвучали храмовые трубы: прибыл царь в окружении остальных телохранителей. Гомон толпы усилился, к нему добавились выкрики командиров; результат был оглушающим. Но внезапно пыль, жара, ослепительный свет и какофония улицы остались позади, и царская кавалькада окунулась в прохладную тишину первого приемного зала. Одновременно с этим мы все оказались в относительной безопасности. Здесь в ожидании царского прибытия собрались еще более высокопоставленные чиновники. Впервые я видел Тутанхамона вблизи в официальной обстановке. Если во дворце он порой выглядел потерявшимся мальчиком, то сейчас держался как настоящий царь: величественная поза, изящное лицо спокойно и сосредоточено, на нем не увидишь ни ищущих одобрения беспокойных улыбок, ни надменной заносчивости ради утверждения своей власти. Он обладал харизмой, которая проистекала от его необычной внешности, его юности и еще от одного качества, которое я помнил в нем с тех пор, как он был еще ребенком: ощущения старой души в молодом теле. Даже золотая трость, с которой Тутанхамон повсюду ходил, стала добавлением к его образу.

Симут предупредил меня, что канцелярия Хоремхеба оказывала сильное политическое давление, добиваясь того, чтобы царь во время своего визита расположился на ночь во дворце. Однако канцелярия Эйе настояла, чтобы царь, исполнив необходимые ритуалы, возвратился на корабль и отплыл ночью. Это было правильное решение. Мемфис был опасен. Хотя город являлся центром, откуда управляли Обеими Землями, одновременно здесь располагался штаб армии и казармы; к несчастью, в столь непростое время на верность армии нельзя было полностью положиться, в особенности когда ею командовал Хоремхеб.

Огромное помещение полнилось гулом голосов: сотни вельмож — дипломатов, иностранных сановников, преуспевающих купцов, военных высокого ранга — хвалились, бранились, выкрикивали самодовольные замечания, проталкиваясь сквозь толпу; каждый делал все возможное, чтобы оказаться рядом с кем-нибудь более высокопоставленным, заговорить, произвести впечатление или же очернить равных себе или нижестоящих. Я прокладывал себе путь, стараясь держаться рядом с царем. Тутанхамон по очереди кивал тем, кого ему представляли два помощника, и затем разбирался с каждым просителем или сановником, уделяя им несколько коротких предложений, вежливо отвечая на восхваления и подношения, так что у собеседника оставалось впечатление, что он важен, что его запомнят.

Внезапно я заметил Хоремхеба — он стоял в тени возле одной из колонн. С ним разговаривал какой-то глупый чиновник, явно утомив до одурения, однако взгляд военачальника был устремлен на царя со спокойной сосредоточенностью леопарда. На какой-то момент он напомнил мне охотника, глядящего на жертву. Однако затем царь встретился с ним глазами, и Хоремхеб тотчас же улыбнулся. Он двинулся к царю, и по дороге его лицо, пойманное в яркий луч света, вдруг сделалось белым как мрамор. В сопровождении того самого молодого офицера, который зачитывал его послание в Фивах, Хоремхеб непринужденно прокладывал себе дорогу через толпу. Я подошел ближе.

— Большая честь снова принимать вас в Мемфисе, повелитель, — церемонно проговорил полководец.

Тутанхамон улыбнулся в ответ, приветливо, хотя и с некоторой осторожностью.

— Этот город хранит для меня много хороших воспоминаний. Ты был мне здесь добрым и верным другом.

Царь казался хрупким и худощавым рядом с уверенным, крепко сложенным командующим, который был старше него. Все слышавшие их беседу, включая молодого секретаря, молча ждали, что Хоремхеб скажет дальше.

— Я рад, что вы так считаете. В то время мне были дарованы звания помощника и наставника в военном деле. Хорошо помню, что именно ко мне вы обращались за советом по многим вопросам касательно управления государством и политики и прислушивались к тому, что я говорил вам. Однажды было сказано, что я могу «принести мир во дворец»… в то время, когда никто другой не был способен это сделать.

Он улыбнулся, не разжимая губ. Царь улыбнулся в ответ, еще более настороженно. Он почувствовал враждебность, проскальзывавшую в тоне Хоремхеба.

— Увы, время бежит. Сейчас кажется, что все это было так давно.

— В то время вы были мальчиком. Сейчас же я приветствую владыку Обеих Земель. Все, чем мы являемся, и все, что мы имеем, находится в вашей верховной власти. — Хоремхеб коротко поклонился.

— Мы высоко ценим твою привязанность. Она драгоценна для нас. Мы желали бы отдать должное всем твоим деяниям…

Царь не закончил фразу.

— Вы заметите здесь, в Мемфисе, немало перемен, — продолжал Хоремхеб, меняя тему.

— Мы слышали, у тебя много замыслов. Мы слышали, что ты строишь себе огромную новую гробницу в Саккарском некрополе, — ответил царь.

— Это просто маленькая частная гробница. Ее сооружение и украшение занимает меня в редкие свободные для меня часы. Для меня будет большой честью показать вам ее — стенная резьба там очень хороша.

Военачальник криво улыбнулся, словно отпустил шутку, однако его глаза оставались отстраненными.

— И что изображает эта резьба? Многочисленные боевые победы полководца Хоремхеба?

— Там изображена блистательная кампания в Нубии, победоносно возглавляемая вашим величеством, — ответил генерал.

— Да, я помню, как ты блистательно и победоносно вел эту кампанию от моего имени.

— Возможно, повелитель забывает о собственном выдающемся вкладе в ее славное завершение.

— Я ничего не забываю, — ответил царь откровенно.

Воцарилось недолгое молчание, пока Хоремхеб обдумывал этот ответ. В нем было что-то от крокодила: глаза над поверхностью, внимательные и наблюдающие, а остальное тело скрыто в темной воде.

— Повелитель, должно быть, голоден и хочет пить после путешествия. Ему следует хорошенько поесть, прежде чем отправляться на царскую охоту, — сказал Хоремхеб тоном, с каким мог бы обращаться к ребенку.

Он хлопнул в ладоши, и немедленно появились слуги с изысканными кушаньями на превосходных керамических блюдах. Они почтительно склонились перед царем с подносами, однако тот не обратил на яства внимания, и тут я понял, что не видел, чтобы он что-нибудь ел или пил с тех пор, как прибыл сюда.

Хоремхеб резко отдал какой-то приказ молодому офицеру. Тот исчез, и мы принялись ждать. Ни главнокомандующий, ни Тутанхамон и не думали прерывать затянувшееся молчание. Интересно, мелькнула у меня мысль, что царь думает теперь об этом человеке, которого называл своим добрым отцом.

Офицер вернулся, ведя с собой сановного пленника-сирийца с накрепко связанными позади руками. Он заставил его склониться в ритуальной позе плененного врага. Сириец, который был в ужасном состоянии — голова кое-как выбрита и покрыта глубокими порезами, конечности тонкие словно шпильки, — уставился в пол, в его гордых глазах читались ярость и унижение. Офицер взял одно из блюд с едой и подал его Хоремхебу, который силой, словно животному, раскрыл пленнику рот. Тот был напуган, но знал, что у него нет выбора; кроме того, он умирал от голода. Осторожно прожевав, сириец со страхом проглотил еду. Мы все смотрели, хоть и не ожидали, что он сложится пополам и рухнет на пол от действия яда или же просто от плохой стряпни. Разумеется, ничего подобного не произошло, и Хоремхеб заставил его попробовать каждое из принесенных блюд. В конце концов пленника отвели в сторону и поставили лицом к стене, чтобы царь увидел, если на него подействует какой-нибудь медленный яд. Однако впечатление от этого странного представления было поразительным: Хоремхебу удалось придать всему такой вид, словно царь и сам мог оказаться таким же пленником, которого кормят насильно.

— Мы все знаем об опасностях и открытых угрозах, которые приходится переносить нашему царю даже в собственном дворце. Но теперь, если пожелаете, вы можете без опаски отведать нашего угощения, — настойчивым тоном произнес Хоремхеб.

И царь, под взглядами собравшихся, осторожно взял крошечный кусочек утятины, медленно его прожевал, улыбнулся и сказал:

— Наш аппетит утолен.

Этот необычный эпизод был, как оказалось, лишь маленькой стычкой, прелюдией перед последовавшими затем речами. Хоремхеб взобрался на возвышение, и зал быстро притих. Люди глотали взятую в рот пищу и полоскали жирные пальцы в чашах с водой; слуги поспешили скрыться. Командующий окинул взглядом собрание. На его красивом лице, которое, казалось, никогда не позволяло себе роскоши что-либо выражать, проявились властные черты: уверенно выставленный подбородок и собранный, невозмутимый и высокомерный взгляд. Он подождал, пока воцарится абсолютное молчание. Затем заговорил, не гладко, но с силой и убежденностью, подчеркивая свои слова напористыми жестами, несколько деланными и неловкими, и вставляя время от времени грубоватые, насмешливые шутки, которые, как я чувствовал, могли в одно мгновение обернуться злобой. Хоремхеб официально приветствовал царя и его свиту, обещая им любое содействие, какое только могли позволить городские ресурсы — он весьма обстоятельно их перечислил, просто чтобы напомнить нам всем о влиянии и богатствах, имевшихся в его распоряжении, — ради безопасности и удовольствия правителя на протяжении того, что он назвал «коротким визитом» по пути к месту царской охоты. В его устах это прозвучало скорее как жалоба, нежели как любезность, и я посмотрел на лицо Тутанхамона, ожидая реакции. Однако тот продолжал глядеть прямо перед собой.

Затем Хоремхеб продолжил:

— В это время, когда нестабильность в Обеих Землях все нарастает, армия остается силой, обеспечивающей закон и порядок, оберегающей великие вечные ценности и традиции нашего государства. Мы успешно проводим нашу политику в землях Амурру. Войны — это необходимость, благодаря им мы обеспечиваем свое преимущество и влияние в мире и расширяем наши границы. Побеждать в войнах — моя обязанность. Совершенство закона и порядка, образцом которого служит наше государство, должно поддерживаться и укрепляться, и поэтому мы обращаемся с просьбой к царю и его советникам — выделить дополнительные средства для этой великой цели, чтобы увеличить численность войск и обеспечить нам блистательный успех, который, несомненно, щедро возместит те вложения, которые мы сейчас официально испрашиваем.

Он замолчал. Я оглядел огромный зал: все слушали с величайшим вниманием, ожидая ответа царя. В абсолютной тишине можно было расслышать любое, даже негромко произнесенное слово.

— Война — обычное состояние человечества, — наконец начал Тутанхамон. — Это великое и благородное дело. Мы поддерживаем и обеспечиваем армию Обеих Земель. Мы приветствуем ее главнокомандующего. Его цель — наша цель: торжество нашего порядка посредством справедливого применения силы. Мы не ослабляли нашу поддержку на протяжении долгих лет сражений, сохраняя веру в нашего полководца, который продолжает заверять нас в успешном завершении этих войн. Но, разумеется, в нашу обширную казну поступает множество запросов. Задача царя и его советников — уравновешивать все эти многочисленные и зачастую противоречивые требования. Пусть Маат — божественный порядок, царящий во вселенной, но в наших городах и землях этот божественный порядок поддерживается должным финансированием в соответствии с вкладом каждой из сторон. Поэтому мы просим главнокомандующего войсками Обеих Земель объяснить и обосновать перед всеми, кто здесь собрался, почему армия теперь запрашивает дальнейших субсидий, учитывая нашу и без того щедрую поддержку.

Хоремхеб шагнул вперед, словно готовился к такому повороту.

— Наша просьба основывается не только на успешном завершении войны в чужих землях. Ее целью является укрепить присутствие и влияние армии здесь, дома. Ибо стало очевидным, что внутри нашего общества действуют разрушительные силы. В самом деле, согласно всем донесениям, эти силы нашли дорогу к самому сердцу не только наших храмов и государственных учреждений, но даже и самого царского дворца! Мы не понимаем, как могло случиться, что стали возможны подобные акты вероломства.

По залу пробежали приглушенные шепотки, поскольку значение того, что сказал Хоремхеб, касалось непосредственно самой сути царской власти.

Однако Тутанхамон оставался невозмутим.

— В мире так заведено, что люди склонны к вероломству и обману. Всегда находятся те, кто ищет власти для собственных целей, — люди с коварством в сердце и мятежом в душе. Однако мы убеждены, что всегда будем одерживать победу над такими людьми, ибо их мелочное недовольство не имеет власти над нашим великим правлением. Боги отомстят за себя каждому из них.

Его спокойствие произвело впечатление. Царь устремил на Хоремхеба открытый взгляд. Тот снова шагнул вперед.

— Слова имеют силу. Однако в действиях заложена сила еще большая. Мы молимся о безопасности царя и напоминаем ему, что великая армия, находящаяся в его распоряжении, ожидает возможности защитить Обе Земли от внутреннего врага, равно как и от тех, что находятся за нашими рубежами.

Тутанхамон медленно наклонил изящную голову.

— И в знак признательности за твою преданность мы направим новые ресурсы на военные цели, на поддержание войска, пребывая в ожидании великой победы. Мы предлагаем нашему главнокомандующему вернуться на войну — поскольку где еще находиться полководцу, как не вместе с войсками, ведущими сражение?

Присутствующие осознали, что сейчас от них ждут громкой поддержки; они разразились шумными возгласами, и могло показаться, что царь одержал победу. Однако армейские офицеры стояли вдоль стен, наблюдая за развертывающимся представлением, словно шакалы в ожидании добычи, отчего аплодирующая публика выглядела стаей обезьян.